Опубликовано в журнале День и ночь, номер 11, 2005
САМОАНАЛИЗ
* * *
Говорю не с горечью, не с болью,
но, презрев наивное вранье:
самой безответною любовью
любим мы отечество свое.
То ли у него нас слишком много…
И не стоит спрашивать так строго,
требовать,
Может быть, не брошен, не несчастен
каждый, кто к отечеству причастен
долгом и достоинством –
любить…
И пускай оно не отвечает,
нас не замечает,
не венчает…
Ну а мы в просторах долгих лет
понимаем и с плеча не рубим.
Просто любим.
Безответно любим.
Но сама любовь –
и есть ответ.
* * *
В юности мне ставили в вину
что мои стихи – всегда печальные.
Про любовь – как будто про войну,
про ее несчастья изначальные.
И гудел цех мамин меховой,
мол, девчонке было все говорено:
и отец с войны пришел живой,
и своей копейкой трудовой
мать такую дошку ей спроворила!
Я хочу приблизить эту даль.
Странно, неуютно, непонятно:
отчего в стихах моих печаль,
а на юном солнце – что за пятна?
Вспоминаю: кончилась война,
но меня лишь смутно грело это.
Я была привычно голодна,
зла, плаксива, кое-как одета.
Нет в душе к тем ярким временам
громкой благодарности плакатной.
Да, отец вернулся. Но не к нам –
а к своей возлюбленной блокадной.
Нас он мимоходом навестил,
чемодан закинул тряпок, снеди…
И ушел. А мать слегла без сил
и в слезах шептала: “Дети, дети!..”
Ликовал народ: повержен враг!
А для нас был день совсем не сладок.
После всё слепилось кое-как.
Здравый смысл вернул в семью порядок.
Так и жили. Нагрешили? Что ж…
Выправили всё, что наломали.
Если замутила душу ложь,
то повинна в этом я сама ли?
А потом пошло: погром врачей,
смерть вождя, сомнения, загадки…
Всё больней, печальней, горячей
строки в ученической тетрадке.
Сравниваю строчки и грехи
времени послевоенной рубки.
Вчитываюсь в грустные стихи
девочки в каракулевой шубке.
Там так мало детства у детей
и так много горького в народе.
Оттого в стихах с младых ногтей
след печали, беспричинной вроде.
Оттого способность: быть собой
и не врать. И при любом раскладе
просто так, а не чего-то ради –
откликаться на любую боль.
* * *
От макушечки до пят
я пока еще живая.
Но желанья не кипят…
Жить без жажды, не желая,
жить без страсти, все терпя,
не ломая даром копья,
не страдая, не любя, –
будто примеряю гроб я?
Нет! Пробей, последний гром!
К берегам моим остывшим
пригони, прибей паром
с тем, с которым в лад задышим.
Прогреми – до слез из глаз,
пусть потом за всё доспится,
но сейчас
в последний раз
дай прекрасно ошибиться!
* * *
Из песни
к тому, кого всех преданней любила.
Но, словно залетевшую осу,
испуганно и холодно убила.
Была я с ней сильна,
была слаба,
зависима, как девочка – от взрослых.
Казалось: это – правда и судьба,
а оказалось:
без нее – так просто!
Я подошла к пределу, к рубежу,
когда у сердца больше сил не стало
всё, чем давно живу я и дышу,
день ото дня вымаливать устало.
Кто объяснит:
в чем – тайна,
в чем – секрет,
что ни в глазах, ни в мимолетной фразе
ответного тепла и света нет,
что счастья нет,
что нет обратной связи?
Как правоту свою перенесу,
как пережить смогу,
что разлюбила,
что, может быть, –
убила?!
Переживу.
Жить буду без любви.
Как без любви? –
в гармонии со всеми…
…Вот только руки у меня в крови,
отмоют этот грех вода и время.
* * *
Были в детстве счастливые сказки,
уносили они, как салазки,
по снегам, по лугам и по снегу –
и дарили отвагу и негу.
Надоело мне верить политикам,
надоело быть винтиком, нытиком,
надоели бездарные встряски,
возвращаюсь в забытые сказки!
И иду я не в Кремль, а к соседу,
непростую веду с ним беседу…
И, решив, что ответ не отыщем,
подаю неимущим и нищим.
Все окрашено в добрую краску,
все похоже на детскую сказку.
Н никто запретить мне не в силах –
поступать, словно в сказках красивых.
Что в душе моей – то и наружу.
Так живу, – без тоски и опаски,
ибо знаю: и лажу, и стужу
побеждают счастливые сказки.
САМОАНАЛИЗ
Я по прошлому сужу,
что грядущее сокрыто…
А сегодня я сижу
у разбитого корыта.
Кто же, кто его разбил?
Как ни странно, как ни тошно,
тот, кто вроде бы любил
и во все вникал дотошно.
Это трудно позабыть…
А когда чужими стали,
лучше всех он знал, как бить,
как ломать, он знал в деталях.
И друзья мои внесли
тоже лепту неплохую:
раскрошили, разнесли –
и открыто, и втихую.
Растащили закрома…
И как будто подрядилась,
и сама я, и сама
над корытом потрудилась.
Но не век же слезы лить:
что сломалось – то сломалось.
Без конца себя пилить –
не поможешь и на малость!
Лучше в муках и с трудом,
но упрямо, неустанно
помаленьку строить дом,
где взамен корыта – ванна.
И однажды, нежась в ней,
незлобливо и открыто
вспомнить в буднях новых дней
про разбитое корыто…
Не стараюсь, не спешу.
Быть хочу сама собою.
Может, все же и решу –
как с разбитой быть судьбою.
Все оплачу, всех прощу,
потому что так любила,
что по-прежнему грущу
обо всем, что раньше было!
Помолчу. Себя пойму.
В конструктивном, трезвом духе
покаянно перейму
опыт пушкинской старухи.
Я богата – и бедна,
я отпета – и отмыта.
Я спокойна. Я одна
у разбитого корыта.