Опубликовано в журнале День и ночь, номер 11, 2005
НО В ЧУЖОМ
СПЕКТАКЛЕ
КРАСНОЯРСК
Фонари. Фонтаны. Путаница дворов…
И тоска внутри,
как оркестр инструментов струнных.
Я ему скажу: “Фейерверки глупей костров…”
Только он ответит: “Красивые лучше умных…”
Добредем до утра, когда мысли уже вразлет
И опять по домам… на два с половиной года.
Напоследок он скажет:
“Прощаться без слез – не в счет”.
Я отвечу: “…Мне дали имя мужского рода”.
ЗДЕСЬ СЕВЕР
Здесь Север. Для нас с тобой
он почти что “крайний”.
Мне нежной не быть. Тебе зимовать по жарким,
но очень чужим квартирам. Ты (самый ранний
из всех моих “вечных чувств”)
будешь самым ярким
из всполохов памяти, гаснущей с каждым годом.
Мне жить – как пришлось.
Тебе – как мечтал. Неважно:
на нашем меридиане своя погода,
но смены сезона уже не предвидится.
Будем также
на параллельных улицах, но далеких,
рубашки расстегивать, но не друг другу. Знаю:
мне песен не петь колыбельных. Тебе высоких
ни нот, ни страстей не искать уже. И иная
судьба не дана. Лишь скольжение в одиночку.
И сколько бы к встрече ни прилагать старанья –
Здесь Север. Для нас с тобою из точки в точку
не проходимы (даже столь малые) расстоянья.
ДЕВИЧЬЕ
Спину держа до боли под левой лопаткой,
Пытаюсь казаться (а это не очень просто)
Самодостаточно-ровной. Уже украдкой
Мерила каблуки от стремленья к росту
Если не в личном плане, то в сантиметрах…
В этом городе пахнет весной с января – я брежу
Привычкой мелькать по ночам,
только кроме ветра
И губы тянуть-то не к кому: лица те же,
В которые тянет молчать и курить манерно,
Говорят, это все обратимо и не смертельно,
Только… “Девушка, в ваши годы пора б,
наверно…”
Но я хожу выгнув спину, ко всему параллельно.
* * *
У меня отобрали полсолнца. Уже давно.
От этого там, где солнечное сплетение
Пусто немного. И часто в глазах темно.
Слова теряют свой смысл при повторении,
Поэтому я молчу о любой любви,
За исключением родственной и к собакам
И, глубоко выдыхая на “раз, два, три…”,
Меняю тему, чтоб не хотелось плакать.
НЕИЗЪЯСНИМОЕ
Знаю одно: если встречу – бегом, бегом…
бросить: “Спешу”, и, по возможности, мимо.
Мне диалоги даются теперь с трудом,
и остается несвязная пантомима,
или не набранный номер, гудки “отбой”,
как недошедшие письма, как кто-то важный
кто не дождался. Мне с моей немотой
трудно найти собеседника… Это даже
не одиночество – очередной излом,
новый подвид изоляции, что-то вроде
“просто присутствия” – виден и всем знаком,
но ничего другого не происходит.
“Странный период”, “темная полоса” –
как бы слова ни складывать и ни мучить
выйдет скорее банально, чем искренно. Голоса
Что-то внутри напевают, но не озвучить…
Я молчалива. И выраженье глаз –
все что осталось. Но кто бы смотрел при встрече.
Я привыкаю: скрываться из раза в раз
и в растрепанном ворохе мыслей терять дар речи.
* * *
Кто тебя здесь ждет? Все выкипело и жжет.
Сердце с кулак всего-то, но как бьет!
Вскрыться б от горла вниз и его достать,
Глянуть, как там оно без тебя живет
И выбросить в снег. И самой туда же.
Спокойно спать.
А после солью рассыпаться
и не скользить. Врать,
Что все хорошо, просто бледна и бежать, бежать,
Лечь на пол, свернуться зародышем,
твердо знать,
Что нет новостей и не будет. Но ждать. Ждать.
СТАРОЕ ЗИМНЕЕ
Кто-то в небе, без причины,
поменял цвета на белый
И, подсев поближе к солнцу,
сонно грел худые руки.
Ночь, растрепанная ветром,
подошла легко и смело,
Превратившись в злые тени
и испуганные звуки.
Кто-то в небе слушал песни, наизусть запоминая,
И смотрел в чужие окна
со спокойным интересом.
За окном печаль бродила, мимоходом обнимая
Чьи-то сны. И становился
мир неряшливым и тесным.
Кто-то в небе правил смертью,
но она его не знала.
Головы не понимая, все ходила где-то рядом.
Одиночество и вечность звезды двигали устало
И безлико-белым было
небо, пойманное взглядом.
* * *
Весну упустив, я встречаю лето,
Но прячусь в тень, и пустеют пляжи, –
Это как книга с дурным сюжетом,
В которой гибнут все персонажи.
Кричу “прощай”, а иду вдогонку,
Стучусь под утро в чужие двери, –
Это как сказки читать ребенку
Лишь для того, чтоб он им не верил.
Ищу весны, там, где снег не тает,
И где ручьи все давно иссякли, –
Это как будто кто-то читает
МОЙ МОНОЛОГ,
НО В ЧУЖОМ СПЕКТАКЛЕ.
СВАДЕБНОЕ
Мысли про детские книжки. Про телефон.
Шаги в прихожей. Фраза “моя невеста”.
Два полотенца. Открытый с утра балкон…
Мысли мои опять не находят места.
Мысли мои чеканят: “Люблю Тебя”,
Я не пытаюсь ни спорить, ни отвертеться.
Я привыкаю не узнавать себя…
От сигарет с ментолом садится сердце.
И солнце садится тоже. И надо спать,
Но было бы лучше, наверно, разговориться.
Я бы хотела всех и всегда прощать,
Только чтоб это все перестало сниться.
* * *
ТВОЕ – это все и всегда теперь БЕЗ ОГЛЯДКИ.
Всегда! Потому что прошлое будет лучше.
МОЕ – просто часто закуривать от нехватки
Не то чтобы слов, а ПОНЯТНЫХ ТЕБЕ созвучий.
И немало уже того, что опять ты первый.
А еще единственный, кому не желаю, честно,
Ни здоровых детей, ни радости. И не нервы,
Нет, не нервы сдали. Просто больше неинтересно.
Потому что ТВОЕ – это, только собою и дорожа,
Пересказать меня ВСЮ, вплоть до писем,
своим знакомым.
А МОЕ – улыбаться с тридцать девятого этажа.
НЕ ДОКРИЧИШЬСЯ! Даже по телефону.
* * *
Ты всегда говорил, что люди должны искать.
А чего искать? Ты все и так показал.
Мне и самых лучших не очень нравилось ждать,
Оттого и чувство, что кто-то из нас сбежал.
Ты всегда говорил дурное слово “всегда”,
А когда посчитали – вышел всего-то год.
Я и самым худшим всегда говорила: “Да”,
Оттого, что скучно чувствовать наперед.
* * *
Распиши меня в темных тонах, а потом дари
Эти картины женам, друзьям, прохожим.
Делай как хочешь. Можешь сказать: “УМРИ!”
Я не послушаюсь, и не умру. Но все же…
Обозначь меня именем, где-нибудь назови
И припиши мне какую угодно пробу.
Делай как хочешь. Можешь сказать: “ЖИВИ!”
Я не послушаюсь. Но, все равно, попробуй…
* * *
…И я закрываю глаза, чтобы знать различия.
Мой ад начинается там, где ты не появишься
Вот так: до нервных срывов, до неприличия.
Но я предпочту назвать это словом “нравишься”.
И я предпочту не знать, что еще не сказано
И надо будет сказать, да не хватит голоса.
И лодки еще пусты, но уже отвязаны,
А мне – полгода бессонниц, и руки в волосы…
* * *
Я не люблю многоточия
Больше, чем знак вопроса.
Значит, все письма клочьями,
Все поезда с откоса.
Не отделить нежившее,
Не разделить, чтоб поровну.
Значит, как будто, “бывшая”
Значит, как будто, “все равно”.
Но города достроены,
А имена назначены.
Я б не была расстроена,
Если б не все оплачено.
Если б не все так предано,
Если б совсем готовыми…
Мне ли не знать заведомо,
ЧТО НЕ СЛУЧИТСЯ С НОВЫМИ!!!
г. Красноярск