Опубликовано в журнале Континент, номер 152, 2013
А ведь он уже давно, хоть и ненавязчиво, ненароком, мелькает в наших глазах: то в случайном кадре о войне, то на миниатюрном значке в лацкане проводника поезда «Тбилиси–Москва». Говорят, в Грузии портрет Сталина — явление повсеместное, он висит чуть не в каждом доме, в гостиницах, в киосках, в сапожных мастерских.
Ну, пусть в Грузии — он был рожден на той земле, и грузины как-то умудряются увязывать свое национальное величие с именем этого чудовищного тирана.
Но вот замелькал горбоносый профиль со смоляным султанчиком усов и в наших, северных краях… Вот сосед вернулся из Тайшета и привез лакированный овал — фотопортрет в рамке. — «А чё? Все покупали, и я купил! Пусть полежит!»
Это подумать — в Тайшете, через который когда-то серые бушлатные потоки арестантов, тысяча за тысячей, по всем направлениям по указке его текли!.. Портрет сделан на славу: и в рамке, и даже с петелькой готовой — на стену подцепить, сразу видно — не дилетант-одиночка мастерил, а отлаженное производство, поток, массовый подпольный ширпотреб.
Появились и в Москве такие, всех размеров и форм, — то в такси, заместо пружинной дрожащей обезьянки, а то и снаружи, выставленные напоказ на ветровом стекле. И не только на легковушках — на самосвалах, на грузовиках.
Вот и сегодня, на людном среднерусском маршруте, в автобусе «Горький—Москва», встретили мы такой портрет. А в автобусе 50 душ, это уже не в такси, не в каморке какой — в общественном, считай, месте, на обозрение всем. Я смотрю на шофера: молодой, почти мальчик, Сталин таким сегодня — все равно что Тамерлан, историческая абстракция, да и только. Сменщик у него постарше, тридцать с гаком, так ведь и ему, когда Сталин умер, едва ли было больше десяти…
Что же тогда случилось, почему вытеснил шоферских смазливых «гёрлс» этот злодей в мундире генералиссимуса с накладными плечами, с помпезным орденом Победы на богатырской (умеют рисовать вождей!) груди.
Качает ночной автобус, пассажиры примолкли, полумрак, пробегают по стеклам, по плечам, по дрёмным лицам текучие встречные огни. И колеб-лемый ими, вздрагивает — оживает и подмигивает жутковато, и таит в усах загадочную полуулыбку призрак на ветровом стекле. Я раздумываю: что же это? Случайное поветрие, мода или какой-то новый симптом застарелой, нехорошей болезни общества?
Конечно, возвращение Сталина в нашу жизнь — это в значительной степени требование политической конъюнктуры, т. е. явление, которое могло бы быть санкционировано «верхами». Я не случайно употребляю здесь сослагательный оборот: «могло бы быть…»
После развенчания Н. Хрущевым культа личности Сталина в 1956-59 гг. правящая верхушка КПСС очень быстро поняла всю опрометчивость этого решения. Рухнувший Сталин потянул за собою занавесь, обнажая те задворки, которые никак нельзя было обнажать. Сказав «а», нужно было сказать и «б», и «в», и увидеть неизбежный склон к демократизации, и услышать, как мало-помалу затрещала, лишившись какой-то равновесной спицы, вся политическая махина. Очень скоро, фактически еще при нахождении у власти неразумного Хрущева, были резко включены тормозные системы.
Особенно жестко встал вопрос о реабилитации Сталина (т. е. о восстановлении политического авторитета системы в глазах собственного народа и сталинских методов хозяйствования) в первые годы прихода к власти Брежнева. В ту пору (1964-69 гг.) такая реабилитация была реальностью, она едва не произошла. Вспомним все опасения интеллигенции накануне приближавшегося 90-летия со дня рождения Сталина (21. XII. 1969), ее предостережения и протесты. Собственно, в ту пору и зародилось то, что мы зовем в настоящее время «правозащитным (или демократическим) движением», ведь начиналось оно именно как движение антисталинизма, против реабилитации Сталина. К счастью, ожидаемой реабилитации так и не произошло, не засияли вновь портреты «вождя всех времен и народов», не вышли из печати сочинения, все ограничилось лишь свертыванием критики «культа личности» и замолчанием сталинских преступлений.
С тех пор прошло 10 лет. 10 лет углубляющегося хаоса, милитаризации, катастрофического разлада экономики, удорожания стоимости жизни, нехватки основных продуктов питания, роста преступности и пьянства, коррупции и воровства, а главное — неудержимого падения престижа нынешнего руководства в глазах народа, нравственной аннигиляции если не социализма вообще, то того, что им ныне зовется. Ведь сегодня уже мало кто у нас не знает, что «страна развитого социализма» ежегодно закупает у «загнивающей» Америки до 15 млн. тонн зерна, что уровень жизни советского рабочего едва ли не в 10 раз ниже, чем в США, что наше уродливое, нерентабельное хозяйство не разваливается вконец лишь благодаря экономическим подпоркам Запада, благодаря хищническим выкачкам из страны ее сырьевой крови: нефти, газа, леса, золота, пушнины, минеральных руд…
Конечно, нынешнее партийное руководство хотело бы, чтобы народ вдруг вновь стал дисциплинирован, как при Сталине, чтобы он — хоть под гипнозом былой мании пролетарского самовеличия, хоть под страхом Воркуты и Колымы — так же хорошо и бескорыстно трудился, подписывался на займы, ликовал у избирательных урн. При этом оно не возражало бы даже, если за спиной у президиумов, на задниках клубных сцен, рядом с Марксом-Энгельсом-Лениным засиял, как встарь, и четвертый, усатый, профиль. То есть сегодняшнее руководство могло бы реабилитировать Сталина. Могло бы в смысле — хотело, но не в смысле — сумело бы. Не сделав этого в 1969 году, оно уже никак не может сделать в 1979-м, пусть к столетию, ибо в стране за эти годы, несмотря на все усилия пропаганды, встало поколение, которое попросту не примет — как не принимает живой организм пересаженную инородную ткань — раскрашенный и гальванизированный муляж.
А как же тогда портрет над баранкой у 20-летнего шофера?
И вот здесь мы сталкиваемся с любопытным явлением. Сегодня Сталин на ветровом стекле — это уже не столько санкция сверху, сколько порыв снизу.
Как ни парадоксально, но это тоже протест, протест против нынешней бесхозяйственности и развала, это как бы тоска по порядку, по лучшей, осмысленной и разумной жизни.
Безусловно, это одновременно и печальное, и дикое явление, ибо, водружая на хоругвь убийцу и тирана, — не ведают эти 20-летние, что творят! Но ведь они и подлинно не знают о всех его преступлениях, они воспитаны на их новом замолчании. Зато они слышали от отцов сказанное порою в сердцах — опять же как реакция на сегодняшнюю несуразную жизнь: — А вот при Сталине больше порядка было!.. — Не крали так!.. — Африку не кормили!.. — Пьянства не было, хоть и водка дешевле стоила!.. — В космос мыльные пузыри на топливе из наших сторублевок не запускали!..
Конечно, в стране еще живы, сильны и еще стоят у государственного кормила так называемые идейные, «лобовые» сталинисты. Но все же не они вывешивают сегодня Сталина на ветровом стекле. В большинстве своем это делают стихийно те, молодые и зоркие (хоть часто лишь по поверхности явлений скользит их взор), которые столь своеобразным, отчаянным жестом выражают свой протест против сущего.
Этот бытовой, шоферский «фото-самиздат» — явление совсем иного плана, чем Сталин на государственной киноленте. Каждый портрет Сталина над шоферской баранкой — это, прежде всего, «нет!» портрету Брежнева (а и правда, где вы видели в шоферской кабине портрет Брежнева? Даже Ленина нет!), это — символ, жестокий гротеск, который еще больше подчеркивает всю уродливость нашей сегодняшней жизни, это предупредительный знак, вроде красной стрелки на манометре, который говорит, что дальше так нельзя и пора уже что-то менять.
И я думаю, что когда произойдет, наконец, эта желанная перемена, — она произойдет не в пользу Сталина.
1979, № 19