Опубликовано в журнале Континент, номер 152, 2013
Наконец вышла в переводе на русский язык отдельным изданием книга Артура Кестлера «Darkness at noon» — «Тьма в полдень». […]
Артур Кестлер — английский писатель венгерского происхождения. Подобно множеству европейских интеллигентов в 30-х годах, он видел в советском эксперименте единственную надежду мира. И в 1931 году он вступил в компартию. Однако после того, как он побывал в Советском Союзе, Кестлер вышел из партии. Ему оказалось довольно недолгого пребывания в СССР. В тот самый период, когда «московские чистки» достигли апогея, Кестлер понял, что социализм — отнюдь не лекарство от всех бед человечества, но скорее новая болезнь, столь же страшная, как и фашизм, — страшнее даже, ибо фашизм и нацизм действуют открыто и отнюдь не обладают тем обаянием, какое присуще социалистической и коммунистической демагогии…
Тогда же, когда Кестлер покинул ряды компартии, он и написал книгу «Тьма в полдень». Успех, выпавший на долю этого произведения, связан не только с темой книги, но и с ее потрясающей достоверностью. Роман рассказывает об аресте, допросах, казни одного из видных деятелей большевистской партии. Прототипом для героя послужил Бухарин. Книга пора-зительна прежде всего тем, что никак не похожа на книгу иностранца. Будь она анонимной, можно было бы утверждать, что автор ее — русский, советский человек, ибо с необыкновенной точностью в ней передана атмосфера тех лет — и на воле и в тюрьме. Характер взаимоотношений между членами партии — в том числе между следователями и подсудимыми, — передан со всей присущей тому периоду и тем событиям фразеологией, психологическими приемами, с самим характером политической, идеологической убежденности, который был присущ большевикам первого призыва, погибшим в 30-е годы. Книга Кестлера — первая и единственная встреченная мной книга иностранца о России, не вызывающая никаких сомнений в точности и правдивости воспроизведения советской жизни.
Герой Кестлера — Николай Рубашов — один из крупнейших деятелей советского государства — арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности, в шпионаже в пользу иностранных разведок, в попытке организации террористического акта против главы партии, имя которого ни разу не упоминается. Рубашов давно ждал ареста, ибо тучи над ним собирались уже в течение нескольких месяцев. Он прекрасно знает, что невиновен, его арест попросту беззаконен. И тем не менее Рубашов выступает на открытом процессе не только с признанием правильности всех обвинений, но и с откровенной клеветой на себя, рассказывая массу подробностей и деталей своих несуществовавших преступлений! Делает он это почти добровольно. […] Кестлер проводит своего героя через все следствие, от момента ареста до выстрела в затылок в подвале московской тюрьмы, — ибо смысл книги состоит в том, чтобы показать, как и почему стали возможны процессы 30-х годов, на которых виднейшие руководители партии и государства добровольно и самозабвенно оговаривали себя сами. […]
Эти признания были настолько подробными, давались с такой готовностью, что реальность становилась полной фантастикой… Многим в то время было ясно, что московские процессы — чудовищные спектакли, срежиссированные и поставленные Сталиным. Непонятно было другое: почему актеры соглашаются играть в них, зная, что как только упадет занавес, упадут и их головы. И Кестлер тогда же, по горячим следам написавший свою книгу, не просто рассказал о таком процессе, но главное — показал психологические и идеологические причины самоубийственного и фантастически противоестественного поведения обвиняемых.
То самое государство, в создании которого Рубашов участвовал, судит его, Рубашова, и приговаривает к смерти. Смерть Рубашова необходима государству, необходима революции, как утверждают следователи. Выступление на открытом процессе с признанием всех обвинений — последнее партийное поручение. И Рубашов это партийное поручение выполняет.
Устами Рубашова, словами его дневника, диалогами его со следователями определяет Кестлер истоки этой чудовищной драматургии: к Рубашову применяются те же законы, которые он когда-то применял к другим, к своим товарищам, обрекая их на смерть. Эти законы, эти принципы — законы и принципы революционного сознания, они основаны на аксиоме, что реально существующих самих по себе — или, как коммунисты говорят, «абстрактных» — понятий добра и зла не существует. Есть только понятие добра для революции или зла для революции.
Все, что идет на пользу революционной идее, — хорошо; все, что ей вредит, — плохо. Отсюда, естественно, неизбежно вытекает основной принцип: цель оправдывает средства. Все средства, так или иначе продвигающие к конечной цели — коммунизму, — есть добро. Так попадают в список добрых дел и оправдываются любые убийства, клевета, подлоги, фабрикация любых документов, любых показаний, признаний, да и самих этих «процессов».
Партия уничтожила личное «я», заменив его коллективным «мы», и поэтому личное мнение, частная позиция не может значить для нее ровно ничего. Коль скоро смысл имеет только «мы», каждая личность обязана, не сомневаясь и не отступая, стать деталью этого «мы». Что может значить один человек перед партией — перед ее ролью хранительницы объективных законов истории? Раз законы эти объявлены объективными, то партия не способна ошибаться, ошибаются только отдельные люди, в предельном случае теоретически возможно, что ошибаться могут все до единого (практически — все, кроме единого) члены партии, а партия все равно всегда права. Так она и становится идолом, молохом, поглощающим бесчисленные человеческие жизни.
С поразительной точностью Кестлер проводит нас через все размышления Рубашова, через всю горечь его, через всю гордость его, сознающего себя винтиком, через гордость винтика, для которого именно причастность к этой огромной безликой машине и есть высшая ценность. Я думаю, что никакие исследования сущности коммунизма не способны так беспощадно и ясно раскрыть антигуманную сущность коммунистической идеологии, как искренняя исповедь, точное изложение ее устами Рубашова, одного из ее приверженцев и жрецов.
Книга Кестлера оставляет ощущение безмерного ужаса даже теперь, когда мы прочитали «Архипелаг ГУЛаг», теперь, после всех свидетельств о лагерях и тюрьмах. Ибо книга Кестлера — не о тюрьме физической, она — о тюрьме идейной, о тюрьме, в самом человеке; имя этой тюрьме — коммунистическая идеология.
Виолетта Иверни
1978, № 18