Опубликовано в журнале Континент, номер 152, 2013
Настоящая статья может быть интересной тем, что основные идеи так называемого системного подхода автор вынес из Советской Армении, где этими идеями был увлечен весьма широкий круг национально мыслящей научно-технической интеллигенции. Пытаясь как-то систематизировать и философски осмыслить идеи, высказываемые в бурных спорах, в которых некогда участвовал и автор, он вместе с тем попытался сохранить тот непрофессиональный философский уровень, на котором велись дискуссии по философским вопросам национального бытия.
Автор считает эти идеи интересными не потому, что они оригинальны, — напротив, все они в той или иной форме уже высказаны профессиональными философами, — а потому, что они были высказаны людьми, у которых не было почти никакого философского образования. Идеи эти были подсказаны кибернетикой и физикой, а других-то знаний, собственно, у этих «философов» и не было. Оправдание своим национальным чувствам научно-техническая интеллигенция Армении искала в законах природы, но, в отличие от марксистов, она не только находила их там, но и убеждалась, что отсутствие национализма является чем-то противоестественным и, с точки зрения сохранения целостности природы, аморальным. Каковы же основные идеи, вокруг которых формировалось, да и сейчас формируется, национальное мышление армянской интеллигенции?
Идея первая. С незапамятных времен люди считали, что философия не должна быть связана с политикой, поскольку философия наблюдает мир, тогда как политика его переделывает. Философия связана с поисками истины и основана на правдолюбии. Она честна и объективна, и ее истины рождаются на базе борьбы мнений. Политика же занята чисто человеческими делами. Поле ее деятельности — человеческое общество, для руководства которым необходима власть, борьба интересов, насилие или прочие воздействия, способные создать в обществе общественную целенаправленность. […]
Но жизнь сложнее, и на каждом шагу она в противовес логике упрямо твердит нам, что нельзя политику полностью отделить от философии. Ярким примером этой невозможности является французская революция, которая свершилась под знаменем идей французских просветителей. Революция эта была одухотворена идеологией. Еще более была одухотворена идеологией русская революция, которая свершилась не во имя познания мира, а во имя его переустройства. Таким же был фашизм.
Постепенно стало проясняться, что политика, лишенная идеологии, превращается в ценность в себе и для себя. И это естественно, поскольку если цель политики есть создание более справедливого, точнее, более приемлемого общества, то она никак не может обойтись без услуг философии. Все политики, да и просто люди, нуждаются в каких-то жизненных ориентирах. Для националистов разных времен и народов эти ориентиры носили различный характер. Религия, раса, социальная совместимость, общность исторической судьбы или всё это, вместе взятое, служили базой ведения национальной политики. Но база эта в сущности своей носит мировоззренческий характер и в аксиологическом плане может быть осмыслена лишь в философии. Вот почему национализм политический должен строиться на национализме философском. А философия, являясь наукой о миропонимании, по существу, определяет место наций в общем мироздании. И, следовательно, истоки национализма необходимо искать не в общественных формациях, а глубже — в первопричинах.
Идея вторая. Бытие и сознание попеременно определяют друг друга, но ни одно из них не имеет первенства ни по времени, ни по значимости. Но оказывается, нам нужно четко оценить, где главное, а где второстепенное. Мы хотим обнаружить причину и следствие, базис и надстройку. И там, где нам не удается сделать это опытным путем, мы прибегаем к предположениям, на которых и строим свои теории. Но чего стоят наши предположения? […]
Бытие определяет сознание, а сознание определяет бытие. Причем оба эти процесса происходят одновременно, взаимно обуславливая друг друга. Выбрать за начало отсчета сознание или бытие означает не больше, чем выбор внешних условий. И, следовательно, в задачу философии входит не бесплодная попытка утверждения царства бытия над сознанием или наоборот, а выделение тех областей существования, где решающую роль играет бытие, и тех, где эта роль принадлежит сознанию. При этом не следует забывать, что их взаимная обусловленность существует всегда и всюду.
Идея третья. Кирпичами мироздания являются иерархически взаимо-связанные материально-духовные системы, целостное восприятие которых металогично, т. е. осуществляется вне рамок логического мышления.
По существу, эта идея в несколько иной форме была сформулирована Бергсоном и базировалась на принципе, который гласит, что целостность системы, или ее образ, больше, чем сумма ее составных элементов. А если это так, то логика, которая при изучении явлений и предметов разлагает целое на составные части, не способна познать образ. […] Уже сегодня философски мыслящие кибернетики поняли, что на основе отдельных признаков нельзя построить образа и что вычислительные машины способны всего лишь суммировать признаки, но никак не воспринимать образ. Целостные и естественные системы, образуя целостность мира, ничего общего не имеют с понятием «субстанция», потому что субстанция — не разлагающаяся, сама себе равная сущность. А система содержит в себе разнообразие, достаточное для формирования образа. Целостность системы — это ее статическое свойство. Динамическая особенность системы заключается в ее целенаправленности. Анализ целенаправленности и целостности систем, который был проведен по всем правилам кибернетики, показал, что из системной целостности и целенаправленности следует целостность истории, связь времен и равнозначность оценок событий прошлого, настоящего и будущего.
Идея четвертая. Наряду с субъективными ценностями, которые формируются большинством голосов, существуют объективные ценности, которые связаны со структурой мироздания и которые формируются голосами авторитетов. В области объективных ценностей «о вкусах спорят», ибо там не человек определяет ценность, а ценность определяет достоинство и значимость человека. Там не только спорят о вкусах, но от спора отстраняются люди «с некомпетентными вкусами». Там ценность Баха или Достоевского решается не большинством голосов «некомпетентных», а меньшинством голосов «специалистов». Но кто же эти «компетентные специалисты»? Легче всего придумать им название. Название, собственно, уже давно придумано. Это пророки, не ученые, а пророки, ибо эти специалисты в вопросах познания объективных ценностей выполняют ту же роль, что и пророки в вопросах познания Бога. Гораздо труднее показать источник объективной ценности. Отступая перед этой трудностью и движимые поверхностными представлениями о справедливости и равенстве, релятивисты вообще отказались от объективных ценностей и построили свою субъективистскую аксиологию, где при определении ценностей мнения всех равны, ибо для них единственным источником ценности является собственная удовлетворенность. Если мы творим добро, — говорят они, — то делаем это для того, чтобы получить от этого удовлетворение.
Но объективные ценности существуют, и связаны они со структурой мироздания. Не случайно все те, кто вступает в контакт с истиной, нисколько не сомневаются в наличии объективных ценностей. Будь то художник или верующий, революционер или ученый, если он признал наличие чего-то, что важнее его самого, он тем самым уже признал наличие объективных ценностей. И если в мире все еще существует жертвенность, то это самое прекрасное наше качество зиждется на объективной ценности. И эта объективная ценность имеет такую же иерархическую структуру, какова структура мира. Если целостность мира, ее образ и целенаправленность есть ее главное свойство, то эта целостность и целенаправленность и есть самая главная ценность. Если в структуре мира животные, растения, человек, семья, нация, общество являются естественными системами, т. е. кирпичами мироздания, то каждая из этих систем имеет объективную ценность на соответствующем уровне иерархии ценностей.
Идея пятая. Нация является естественной системой и в этом своем качестве представляет объективную и абсолютную ценность.
Все прочие общественные ценности, которые характеризуют общественные режимы, являются относительными и субъективными ценностями, поскольку связаны не с сущностью, а с внешней формой правления системы. Система же сохраняет свою целостность потому, что имеет внутреннее управление, т. е. самоуправляема. Лучшей же формой внешнего управления будет та, которая совпадает, или, точнее, не противоречит внутренним принципам самоуправления. Всякая попытка навязать всем нациям какую-то одну «хорошую» систему правления противоречит законам достаточного разнообразия, которое необходимо для сохранения целостности образа мира.
Системный подход к проблемам национального бытия позволил избежать анализа таких вопросов, как общность языка, культуры, территории, или вопроса, когда и как появились нации. Все это относится к научному подходу, который, расчленив систему, пытается изучить составные элементы и связи между ними. Мы же знаем, что образ не исчерпывается и не объясняется характерными признаками. Для системного подхода важно лишь одно: является ли нация естественной системой, одним из кирпичей мироздания, или это искусственная общность, рожденная на базе наших нужд как форма сотрудничества.
О том, что нация есть продукт добровольного сговора людей, уже давно никто не говорит. Но у противников естественности национального бытия есть более тонкие инструменты. Многие из них пытаются доказать, что нации появились не в результате сговора или договора, а сами собой, без определенной цели, как результат случайного суммирования отдельных воль. Так появляются тропинки в лесу и цены на свободном рынке. Каждый действует в угоду себе, а в результате рождается нечто новое. Так, мол, появились и нации.
Однако статистический анализ и теория случайных процессов показывают, что случайные явления не могут порождать порядок: вероятность такого события столь мала, что ее можно было бы сравнить с рождением музыкального шедевра из случайного подбора музыкальных звуков. Из случайных воль индивидуумов не могла родиться национальная воля. Нация и национальная воля могли родиться только из целенаправленной реализации некой изначальной идеи. Наличие наций делает общество управляемым, ибо управляемость системы связана с ее размерами. Интересно в этой связи отметить, что социологи давно заметили некоторую связь между размерами нации и степенью анархичности национального характера каждого члена нации.
Этим как бы подтверждается тот факт, что в замыслах природы национальная структура общества связана с управляемостью общества. Там, где рушится национальная структура, появляется опасность неуправляемости, опасность хаоса. Эта неуправляемость хорошо известна специалистам по «теории больших систем», и пренебрегать ею не следует также в человеческом обществе.
Что же касается иерархической лестницы: человек — нация — человечество, — то здесь системный подход рассматривает эту связь с точки зрения целостности мира. Иначе говоря, каждая из вышеназванных ступеней иерар-хии лишь корректирует самоуправляемость нижней ступени.
И вот на основе вышеизложенных пяти идей в Армении начинает формироваться национальная форма общественного мышления. Именно отсюда начинается история армянского инакомыслия. Уже в 62-м году то, что сейчас получило название «самиздат», в Армении расцветало повсеместно. Неофициальные исследования национального вопроса, передаваемые из рук в руки, были столь частым явлением, что уже никто и не пытался это скрывать. А уровень исследований показывал, что за этими рукописями стоят ведущие писатели и историки республики. Власти смотрели на это сквозь пальцы до тех пор, пока в 1965 году в Ереване не состоялась общенациональная демонстрация, приуроченная к 50-летию геноцида армян в Турции. «Самиздат» 60-х годов удалось задушить, поскольку исходил он от высокопоставленных особ. Но вот эстафету инакомыслия подхватила молодежь и пошла своим особым, не знающим страха, молодежным путем. Но все-таки мы должны давать себе отчет в том, что начало было заложено теми идеями, которые здесь были кратко изложены.
1979, № 20