Опубликовано в журнале Континент, номер 151, 2012
Эдуард Оганесян
Я — националист!
Умудренный опытом Сергей Рафальский называет национальную форму мышления «болезнью века»[1]. Я действительно принадлежу к тем больным, которые, как он выражается, «горой стоят за самоопределение, за национальные культуры и за то, чтобы их в мире было как можно больше: они-де разнообразием обогащают духовную сокровищницу человечества». Но если это болезнь века, то я горжусь, что я являюсь сыном века и что мой народ, не вылечившись от этой болезни, через века пронес свою национальную культуру, над которой так глумится г-н Рафальский.
В 1914 году, когда г-н Рафальский кончал гимназию в городе Остроге, не очень далеко от него умирал мой народ. Его кололи штыками, резали ножами и сжигали на кострах только потому, что этот народ был армянским. На глазах у человечества, которое бодро шагало к всепланетарному единению, в предсмертных судорогах бились женщины, старики и дети, в предсмертной агонии был весь мой народ, потому что он хотел жить «по-армянски». Может, тогда-то мы и заболели? Нас физически уничтожали за веру и нацио-нальное самосознание, а Вы говорите о национальных костюмах и о фресках с китайских картин.
Через огонь и воду мой народ пронес свой язык. В ассирийских, персидских, турецких и прочих империях армянка-мать, рискуя жизнью, обучала своих детей армянскому языку, а Вы нам предлагаете общепланетарный язык. Искусственно введенным Вы называете язык Израиля, а его, как мессии, дожидался этот народ и молился на нем. И как может этот язык быть искусственным для еврея? Так ли хорошо мы знаем генетику, чтобы утверждать такое? А может быть, этот язык был заложен в генах этого народа, как цвет волос и грусть в глазах?
Г-н Рафальский предлагает общепланетарный язык только потому, что считает язык средством общения, «орудием человека в его борьбе за существование, как и, скажем, одежда». Между тем это далеко не так. Язык не только, а может быть, не столько орудие борьбы, сколько орудие духовного самовыражения. Мы говорим на нашем языке не только с людьми, но и с Богом. Мы говорим на нашем языке даже с новорожденными младенцами и животными, которые нас не понимают, говорим сами с собой. И если существует национальный характер и национальный дух, то он может быть выражен лишь на национальном языке. Не смог бы Пушкин своего «Онегина» написать на английском, как не смог бы Шекспир написать «Ромео и Джульетту» на русском языке. И если о любви Джульетты сегодня знает весь мир, так это не потому, что эта любовь вненациональна, а потому, что она стала достоянием человечества. А о любви нашей «Ануш» просто никто не знает, но от этого она не становится менее прекрасной.
Г-н Рафальский утверждает, что современное абстрактное искусство вненационально. Я не знаток искусства, но, на мой взгляд, это неверно. Достаточно взглянуть на яркие полотна армянских абстракционистов, и по сочетаниям красок вы угадаете Армению. Абстрактное искусство только тогда стало искусством, когда выяснилось, что форма в чистом виде также несет в себе информацию. Именно поэтому ей удалось оторваться от содержания, но от этого она не стала бессодержательной. Об этом знал уже Кандинский, да и мы все это смутно ощущали, когда одно и то же содержание, преподнесенное нам в разных формах, вызывало в нас прямо противоположные чувства. А музыка, эта царица искусств, разве она не абстрактна? Разве можно, «не прочитав надписи», догадаться, что четырнадцатая соната Бетховена имеет какое-то отношение к Луне, а первая симфония Малера — к Титану? Но, вместе с тем, можно ли назвать музыку вненациональной? Если же я ошибаюсь и абстрактное искусство действительно вненационально, тогда это просто не искусство, ибо не может существовать вненациональное искусство, как не может существовать вненациональная красота.
Или, может быть, мы с нашими европейскими понятиями красоты хотим сунуться в Индию и «исправить» худосочных индианок, окормив их до Рубенсовских кондиций? Или, может быть, нам не нравятся косоглазые китаянки и толстогубые негритянки? Да кто мы вообще такие, чтобы от имени мировой справедливости и мирового Судьи судить нравы тех или иных народов?! Кто, например, г-ну Рафальскому дал право утверждать такое: «С точки зрения, пусть далекого, но неизбежного всепланетарного объединения человечества, передовым представляется стремление западных европейцев создать объединяющую их конфедерацию и безусловно устарелой и реакционной — мечта о государственной самостоятельности басков и бретонцев или хотя бы — канадских французов». Вы можете так думать, г-н Рафальский, но не возводите своего греха в истину. Существует множество людей и народов, которые думают иначе.
Ну, казалось бы, чего добиваются фламандские националисты? Живут они себе припеваючи в Бельгии и пользуются всеми гражданскими правами. Но ведь и евреи до войны жили в Германии, пользуясь равными с немцами правами, до тех пор пока не появился Гитлер и не разбил иллюзию равенства этих прав. Да и армяне жили в свое удовольствие в Египте до тех пор, пока не появился Насер и одним ударом не разбил все армянские культурные центры. Полстолетия армяне жили в Ливане, как в собственной стране, пока гражданская война не напомнила им, что они чужие и что им с оружием в руках нужно защищать свой нейтралитет, т. е. свою чужеродность. И если избегающие советского режима и гонимые из страны в страну армяне мечтают о государственной самостоятельности, можно ли их стремление называть устарелым и реакционным?
Пожалуй, можно согласиться с тем, что «мир еще не созрел для планетарного единства», но трудно согласиться с тем, что «множество народов и народиков упрямо правят против ветра истории». Что мы знаем об этих ветрах? Да и так ли важны ветры, если маяк расположен против ветра. А может быть, национальная гармония и есть планетарное единство? Возражения г-на Рафальского по национальному вопросу можно было бы рассмотреть гораздо более подробно. Но, стесненный рамками настоящей статьи, я не имею возможности этого сделать. Однако на одном существенном вопросе не могу не остановиться.
Г-н Рафальский недвусмысленно приписывает израильским гражданам, читай евреям, вмешательство в дела Советского Союза и желание разделить его на ряд самостоятельных государств. Он справедливо возмущается этой чуждой израильским интересам деятельностью и говорит, что настоящую любовь не меняют как перчатки. Но позволительно спросить у г-на Рафальского: что общего имеют с Израилем те, кого он имеет в виду? Ведь речь идет о тех, кто остановился на полпути, не дойдя до «Земли Обетованной». Что общего имеют эти люди с прекрасными израильтянами, которые вымучили свою прекрасную родину и теперь героически защищают ее? Почему оскорблять этот великий народ, который на клочке земли, горсткой мужественных патриотов буквально творит чудеса? Его пример воодушевляет и вселяет надежды во все малые народы, в частности, в мой народ, который, отталкиваясь от сионизма, назвал свое национальное движение «араратизмом» и книжку Герцля «Еврейское государство» сделал своей настольной книгой. Не дошедшие до Израиля евреи занялись общечеловеческими и планетарными проблемами, потому что по отношению к абстрактному человечеству мы не имеем никаких обязательств. У человечества нет военкомата, который призвал бы нас в армию, нет банка, в который мы отчисляли бы свои моральные подоходные налоги. Не взваливая на свои плечи никакого конкретного груза, можно писать и защищать человечество вообще. А если подумать о судьбах тех людоедов, которые съели Рокфеллера-младшего, или о людях, которых Иди Амин бросает крокодилам, так ведь придется съездить к ним миссионерами! Если посвятить себя национальным проблемам Израиля, так ведь надо же с израильтянами встать на баррикады! А Россией они занимаются только потому, что кто же ею не занимается! Она сегодня в центре политического рынка, ею и занимаются политические купцы.
Речь идет, конечно, не о тех «недошедших», кто себя считает русским человеком по духу и культуре, для которых Россия не вторая, а первая родина. Если эти и хотят раздела Советского Союза, то не из мести, а из любви к России. Не можем мы предъявить претензий и к тем, кто «не дошел» потому, что просто хочет жить — без политики и без общественной деятельности. Пусть для этого он едет в Канаду или в Америку, не наше это дело, но пусть он и не обижается, когда его обвинят в отсутствии гражданского долга.
Но пора, наконец, перейти на более спокойный тон и постараться без эмоций разобрать некоторые аспекты национальной проблемы в СССР.
Из всех общественных институтов и образований, в которые на протяжении десятилетий пыталась проникнуть советская власть, пожалуй, наиболее чистыми остались семья и нация. Все попытки через комсомольские и партийные собрания решать внутрисемейные проблемы оказались тщетными. Семья полностью сохранила свою надпартийную структуру, и по сей день она управляется независимо от партии, государства и идеологии. Несколько больше удавалось советской власти проникнуть в сферу национальной жизни. По крайней мере, внешне казалось, что жизнь народов СССР вошла в то, не очень понятное, русло, которое с легкой руки большевиков было названо национальным по форме и социалистическим по содержанию. Но так только казалось. На самом деле все было наоборот. Жизнь народов СССР была социалистической по форме и национальной по содержанию. Неожиданно выяснилось, что для всей Армении, вместе с секретарями и председателями, гораздо важнее французский шансонье Шарль Азнавур, американский писатель Вильям Сароян, чем Федин, Шолохов и советские певцы. Выяснилось, что зарубежные капиталисты-армяне дружно болеют на шахматных соревнованиях за «чужого» Тиграна Петросяна, против «своего» Роберта Фишера.
Национальная проблема в СССР не решена. Об этом говорят философы, писатели, журналисты, социологи и просто люди, которые по роду занятий или в порядке хобби занимаются Советским Союзом. Но в чем состоит эта нерешенность? Отвечая на этот вопрос, я выделяю три фактора, которые, на мой взгляд, влияют на нерешенность национальной проблемы:
1. Фактор империи.
2. Фактор социального строя.
3. Фактор эпохи.
Не знаю, насколько удачно мне удалось подобрать названия, но сущность этих факторов заключается в следующем.
Фактор империи характеризует те стороны национальной проблемы, нерешенность которых обусловлена наличием империи. Не социалистической, не русской, а просто империи, т. е. государственного образования, где различные народы вынужденно (а не добровольно!) живут по единым законам сверхцентрализованной государственной власти. Даже если бы такая империя была не социалистической, а какой-либо иной, если бы государственный язык в такой империи был бы не русским, а скажем, китайским, все равно многие аспекты национального вопроса оставались бы нерешенными. Это важно подчеркнуть, потому что, как только мы касаемся империалистической стороны Советского Союза, по ассоциации с другими старыми империями моментально возникает готовое решение. Империя эта русская, поработители — русские, а угнетенные и обездоленные — это все остальные народы. И, следовательно, борьба должна вестись угнетенными нерусскими народами против империалистов-русских. Я категорически не согласен с этой точкой зрения. Она не только вредна, не только наивна, не только аморальна, но просто-напросто ложна. Я утверждаю, что ни один нерусский народ не притесняется и не эксплуатируется со стороны русского народа. На территории Советского Союза нет ни одной точки, где бы армянин или узбек, ученый или рабочий за свой труд получал бы меньше русского только за то, что он нерусский. Никто не может пожаловаться на то, что достойный человек не назначался на соответствующую должность только потому, что он киргиз или грузин. Исключение составляют те народы, которые по тем или иным причинам впали в немилость властителей, но о них разговор особый. Национального неравенства, которое проявлялось бы в виде различных правовых норм для различных народов в Советском Союзе, нет.
А если это так, то, может быть, и не стоит рассматривать империю как фактор, препятствующий решению национальной проблемы в СССР? Нет, в национальном вопросе империя проявляется той своей стороной, которую можно было бы назвать социальной несовместимостью различных народов. Подобно тому как даже с близкими друзьями мы становимся раздражительны и взаимно нетерпимы, когда вынуждены жить в условиях коммунальной квартиры, — подобно этому становятся совершенно нетерпимы друг к другу народы, живущие под одной и той же экономической, духовной и правовой крышей. Взаимная нетерпимость отдельных народов намного превышает взаимную нетерпимость, существующую между русским и нерусским населением Советского Союза. И в этой неприязни зачастую бывает трудно отыскать какие-либо глубокие исторические корни. Причина одна: пороки общежития.
Конечно, в пороках общежития имеются также русско-нерусские конфликты, но их не следует возводить в ранг русского империализма, ибо ни в одном приказе нет указаний на целенаправленную русификацию. И если, тем не менее, русификация идет, то это происходит все по той же причине, что народы вынуждены жить под одной крышей. Я не оспариваю наличие русификации, я лишь утверждаю, что этот процесс связан с пороками общежития, а не с волей русского народа. Если народы вынуждены жить в одном государстве, то вполне естественно иметь общий государственный язык. Ну, не армянским же должен быть этот язык. Если отсутствуют национальные армии, не по-киргизски же отдавать команды в Советской армии. В условиях такого общежития, которое создали большевики и которое именуется Советский Союз, русификация неизбежна и естественна. Но обвинять русский народ в этом не приходится. Шовинистические проявления русских вельмож полностью ложатся на их собственную совесть, и, в известных мне примерах, они исходят не из империалистических побуждений, а из самого примитивного внутреннего несовершенства. У одного «шовиниста» жена сбежала с казахом, другому грузин очень дорого продал лавровый лист, третьему сосед-армянин под пьяную руку наговорил грубостей или дал в морду.
Я окончил институт в Москве, аспирантуру в Ленинграде и таким образом в течение 8 лет непосредственно общался с русской интеллигенцией и простым народом. Ни я, ни мои товарищи-«нацмены» не испытывали на себе русского давления. Напротив, нам всегда легче русских удавалось получать необходимые для стипендии высокие оценки. К нам относились более снисходительно при защите дипломов и диссертаций. И, откровенно говоря, наши русские друзья завидовали этому благосклонному отношению. Нам, национальным меньшинствам, учиться было легче, чем им, русским. И никто из нас не забудет добрых старушек-хозяек, у которых мы жили и которые проявляли к нам поистине материнскую заботу.
Все это так, — спросит критически настроенный читатель, — ну а крымские татары, а калмыки, автономию которых упразднили в 1943 году, а судьба сосланных чеченцев и ингушей, а месхи, изгнанные из Грузии в 1944 году за культурно-исторические связи с Турцией, а евреи, перед которыми одна за другой закрываются двери в государственные и общественные учреждения? Не является ли все это следствием русского империализма? Нет, здесь действует второй фактор, фактор социального строя.
С точки зрения этого фактора, нерешенность национальной проблемы имеет одну фундаментальную основу, которую можно было бы назвать недооценкой национального многообразия. Говорим ли мы о социализме, о теократии или о еврокоммунизме, мы всегда должны задаваться вопросом: социализм или еврокоммунизм — для кого? Для евреев, для армян, для индусов или для одного из племен Африки? Без ответа на этот вопрос все планетарные рекомендации и предложения не могут быть не только приняты, но даже не могут стать предметом серьезного обсуждения. Немецкий философ Вальтер Шуберт в своей книге «Европа и душа Востока» дифференцирует человечество на четыре прототипа: гармонический, аскетический, героический и мессианский. Он, в частности, пишет: «Гармонический человек живет во всем мире и со всем миром, связанный с ним в единое целое. Аскетический человек отвращается от мира. Героический же и мессианский выступают против него, первый — из желания полноты своей власти, второй — во имя задания, полученного от своего Бога». Развивая эту мысль, Вальтер Шуберт анализирует национальные характеры различных народов и в особенности русского, наделяя их не только различными характерами, но различной значимостью в различные эпохи при решении судеб человечества.
Будучи философом, Шуберт, естественно, рисует картину разнообразия национальных характеров большими мазками. Но нам, малым народам, заинтересованным в более детальном вырисовывании картины, ясно, что число прототипов не только гораздо больше, но просто неисчерпаемо. Это огромное многообразие теряется при обобщающих формах исследования. Все народы, составляющие частицы единого социального организма, нуждаются в различных питательных средах. Навязывать им единый социальный режим, даже для кого-то очень хороший, равносильно лечению всех болезней одним и тем же лекарством. Советский режим и есть то единственное лекарство (а еще точнее, яд), которым лечатся (отравляются) все народы и в результате которого большинство из них плетутся в хвосте чужой судьбы, сводя на нет собственную значимость. Вот тут-то и рождаются «неблагонадежные» нации. Это те, кто не желает лечиться единым для всех лекарством и продолжает питаться из своей собственной среды. Ну разве секрет, что после появления Государства Израиль еврейская политическая мысль вертится вокруг произраильской оси? Разве это не естественно? Разве в этом можно обвинить евреев? Разве можно обвинить еврейского юношу, который, сидя в Москве, болеет за баскетбольную команду Израиля против команды социалистической Югославии или, более того, желает победы Израиля в арабо-израильском конфликте? Но разве не ясно и то, что для советской власти возрождение еврейского национального духа, как и возрождение национального духа любого народа, опасно, ибо оно порождает оппозицию к власти. И если какие-то народы попали в немилость правителей, то честь и хвала им, ибо это доказывает, что они первые проявили свою неприязнь к власти, которая ее действительно заслуживает. Сейчас стало известно, что после грузинских событий марта 1956 года Хрущев грозился выселить всех грузин из Грузии. И выселил бы, удивляться нечему, но русский народ здесь ни при чем.
Но давайте разберемся, в чем недовольны советской уравниловкой отдельные народы, в каких сферах централизация власти противоречит нацио-нальным интересам.
Сфера экономическая. Обобществление средств производства, централизация и общегосударственное планирование экономики, по существу, лишили народы Советского Союза собственно национальной экономики. Действительно национальными можно назвать только те экономические мероприятия, в результате осуществления которых поднимается экономический уровень нации, когда количество и качество выпускаемой продукции непосредственно сказывается на покупательной способности граждан, т. е. на их жизненном уровне. Именно это обстоятельство создает заинтересованность национального правительства в развитии национальной экономики (ведь частная инициатива запрещена).
В сложившейся ситуации, какие бы ни принимались экономические решения, какие бы заводы и фабрики ни создавались на территории национальной республики, они не влияют на жизненный уровень населения республики. Как бы хорошо ни работали эти заводы, они не способны ни увеличить заработную плату, ни снизить налоги, ни изменить цены, ни даже увеличить ассортимент товаров в магазинах. И только через один канал, тем не менее, такая национальная экономика способна влиять на жизненный уровень населения. Это канал увеличения занятости населения, т. е. сокращение безработицы. Действительно, чем больше занятость населения, тем больше из общесоюзного котла к нации поступает самая ценная и дефицитная часть государственного бюджета: фонд зарплаты. Но именно этот единственный канал открывать при централизованном управлении бывает очень трудно. Центральные власти, совершенно справедливо с общегосударственной точки зрения, строят заводы там, где это им экономически выгодно. Не построят же они завод в горах Армении или Грузии, если постройка этого же завода в Краснодаре или Сибири им обходится в три раза дешевле? Ну, а чем заниматься жителям этих горных поселений? Ответ прост: переселяться в промышленные районы. И возникает проблема естественной ассимиляции.
Целыми семьями, а то и поселками, люди переселяются в промышленные районы обширной страны. Оседают, женятся и русифицируются. Но, как мы видим, и здесь ассимиляция связана не с русским империализмом, а со спецификой социалистического хозяйствования. Миграция населения из республики имеет еще и другую неприятную сторону. Увеличение так называемой внутренней диаспоры сокращает затраты на национальные нужды. Например, вне Армении, на просторах «братского союза» живут и трудятся примерно полтора миллиона армян. Пользуясь марксистской терминологией, прибавочный продукт, создаваемый этими армянами вне Армении, никак не прибавляет национального богатства. Полтора миллиона армян, или полмиллиона крымских татар, живущих в других республиках, создают колоссальный прибавочный продукт. Но на эти средства не строятся национальные школы, национальные театры, не издаются национальные газеты и не оплачивается ни одна национальная ценность. Между тем даже эти лишенные родины граждане пользуются национальными газетами, посещают национальные декады и болеют за свою национальную футбольную команду, а в старческом возрасте приезжают умирать на и без того переполненные кладбища родины. Создание всей этой национальной пищи ложится на хрупкие плечи республики, которую они, эмигранты, лишают части своего прибавочного продукта, лишают национальную академию, национальный театр, национальную промышленность талантливых голов и рабочих рук.
Сфера политическая. Здесь можно быть предельно кратким. Никакой политической самостоятельности ни одна нация в СССР не имеет. Отсутствует национальная армия, национальная внешняя торговля, внешние сношения и т. д. Даже правительственные республиканские газеты не имеют за рубежом своих корреспондентов, не говоря уже о послах, консулах и торговых представителях. Республиканское министерство иностранных дел находится на таком смехотворном уровне, что назначение на должность министра иностранных дел справедливо расценивается как политическое банкротство и приравнивается к должности начальника туристического бюро. Есть в конституциях союзных республик такой параграф, согласно которому каждая республика имеет право давать иностранцам гражданство своей республики. Но насколько комично это право, следует из следующего параграфа, согласно которому граждане республики одновременно считаются гражданами СССР. Ну, нельзя же предположить, что армянам, грузинам или киргизам дадут право решать, быть или не быть, скажем, Солженицыну гражданином СССР. Не может же советская власть через какую-либо республику открыть свои, так наглухо запертые двери.
Сфера историческая. У каждого народа своя история, свои исторические даты, свои исторические герои, своя историческая судьба. Без исторической памяти не может быть национального самосознания, без исторического анализа невозможно самопознание и оценка тех или иных событий. По разным историческим путям, исходя из разных побуждений, двигались народы из далекого прошлого в настоящее. Многие боролись, падали, вставали, приспосабливались и снова боролись. Многие погибали и снова воскресали из пепла и руин. История многообразна многообразием существую-щих наций и даже более, ибо сколько их остались на полпути, так и не дойдя до наших дней. Но для большевиков существует только один исторический путь — это путь к коммунизму через борьбу классов. Для них все остальные пути не историчны, поэтому либо они усиленно вычеркивают из памяти народа эту историю, либо оценивают ее с точки зрения классовой борьбы. Будь то политика грузинского царя Ираклия или 20-летняя борьба Шамиля, национально-освободительное движение армян или деятельность эсеров, все это, перекраиваясь и переоцениваясь, лишает нацию ее исторического Я.
В историческом плане есть еще один нерешенный вопрос. Вовлеченные в бурю октябрьской революции, различные народы вышли оттуда с разными потерями и приобретениями. В горячие дни революции, когда молодое советское государство в Брест-Литовске заключало свой позорный договор, когда 11-я Красная Армия громила молодые закавказские республики, когда турецкая армия стояла на подступах к Еревану, а Украина и Средняя Азия боролись против советской власти, статус-кво, установленный в дни этих грозных пожарищ, не мог быть справедливым. И когда рассеялся дым этих пожарищ, приступить бы советской власти к кропотливому изучению национальных проблем и исправлению сложившихся несправедливостей. Но это не было сделано. А потому и по сей день обостренность межнациональных отношений объясняется еще и этим.
Ну и, наконец, последний фактор, фактор эпохи. Что под этим я подразу-меваю? Независимо от государственной системы, национального характера и прочих факторов эпоха предъявляет к нам свои требования, которые иногда бывают столь существенны, что адаптация к ним становится одним из главных условий самосохранения. Если мы не умеем и не желаем остановить прогресс, то по крайней мере должны приспособиться к нему. Научно-технический прогресс предъявляет особые требования к формам организаций систем. Чем выше уровень организации отдельных элементов системы, тем сложнее управлять ею, вплоть до полной неуправляемости. Чем выше уровень организации отдельных элементов, тем меньше элементов вовлечено в сферу оптимального управления. Иначе говоря, можно было бы сформулировать следующую простую закономерность: чем выше организация, тем меньше должны быть размеры оптимальной системы. Уровень организации есть дар эпохи, он связан с получением информации, которую мы не властны остановить ни глушениями радиопередач, ни таможенными досмотрами. Этот дар эпохи является чем-то более абсолютным, чем все то, над чем мы имеем власть. И, следовательно, в оптимальных системах мы должны идти не по пути снижения уровня организации, а по пути уменьшения размеров системы.
Если обратиться к государству как к высшей форме общественной организации, то можно увидеть, что государство, в отличие от общества, которое возникло на почве наших нужд, родилось на почве наших недостатков. И, следовательно, чем несовершеннее, чем примитивнее человек, тем в большем по размерам централизованном государстве им можно управлять. Это прекрасно понимали классики анархизма, которые в пределе, для совершенного человека, вообще отрицали необходимость государства. Соотношение размеров и управляемости государства понимали уже древние мудрецы. Обратимся, например, к Аристотелю: «Ясно, что государство не есть совокупность людей, определенная одним общим местожительством. Пелопоннес не станет одним государством от того, что окружим его одной стеной. Не станут одним государством Коринф и Мегара, если два места, на которых они существуют, образуют одно целое. Население государства не должно быть очень многочисленным, а территория — очень большой. Всякая вещь имеет свою меру; корабль величиной в два стадия перестает быть кораблем. Государство с очень большим населением перестает быть государством и становится народом. Также не может иметь оно слишком большой территории, вроде Вавилона. Граждане для исполнения своих публичных обязанностей должны знать друг друга, государство должно быть обозримым. В слишком большом государстве население не знает, кто им властвует, и герольд не сможет созвать его на народное собрание». Этому закону «обозримости государства» в еще большей степени подчинены многонациональные общности. С ростом информированности человечества все меньше и меньше должны становиться государственные образования. Если анархисты в пределе видели отдельного человека, то, пожалуй, вначале это сокращение дойдет до национальных размеров. В этом отношении прав Сергей Рафальский, когда утверждает, что «как только самоопределится, скажем, губерния — встанет вопрос о самоопределении уезда, против которого губерния выставляет те же самые доводы, которыми только что против ее самоопределения пользовалась область». Пусть так, но что в этом плохого? Очень может быть, что дальнейшее повышение уровня организации потребует разбиения нации на более мелкие образования. Но это ничем не угрожает ни нации, ни национальной культуре. Жили же некогда нации отдельными княжествами! Эти княжества могут возникнуть вновь, но уже на более высокой организационной базе.
Таким образом, советское общежитие, советский социальный строй и эпоха требуют разделения Советского Союза на отдельные государственные образования, в виде ли конфедерации или российского содружества или полного отделения — это покажет будущее и это решат сами народы. Так или иначе, это будет выгодно всем народам и в первую очередь русскому народу, на голову которого взвалили опеку над всеми народами и ответственность за судьбу всех. Выгадают от этого и нерусские народы, которые не нуждаются ни в чьей опеке и хотят сами заняться своей судьбой.
Я националист, поэтому я знаю, что национальная идея, неправильно понятая, неправильно претворяемая, может всегда привести к нездоровым последствиям: к шовинизму, к расизму, к национал-большевизму. Но я так же знаю, что не искажениями определяется подлинная ценность идеи. Все искажения неприемлемы. И христианство, и социализм, и демократия, и национализм в искажении своем отвратительны. Так будем же мужественно отстаивать национализм в его неискаженном виде!
1977, № 13