Опубликовано в журнале Континент, номер 151, 2012
Людек Пахман
Новая «Пражская весна» — вопрос и задача
Собственно говоря, эту статью можно было бы назвать иначе: «Что делать?», — если бы только это словосочетание одного русского гуманиста не подверглось впоследствии такой дискредитации со стороны другого русского революционера и уже не такого гуманиста.
Когда мы шесть лет назад были у себя в Чехословакии поставлены перед необходимостью решить этот вопрос, мы подумали было, что на этот вопрос возможен ответ, который находился бы в соответствии и с тем, и с другим. Мы видели свою задачу не в разрушении системы, а в ее очеловечении; мы не отвергали ее идеологии, а хотели ее только очистить. Правда, употребляемое здесь слово «мы» не охватывает всех чехов и словаков вообще, а относится только к тем нескольким сотням тысяч «коммунистов-реформаторов», которые весной 1968 года под водительством «политика с грустными глазами» Александра Дубчека устремились к созданию «социализма с человеческим лицом».
В те месяцы они могли опереться на большинство населения. Объективно проведенный опрос показал, что целых 67 процентов населения нашей страны стояло на стороне Дубчека.
Ни в один момент своей истории коммунистическое движение не располагало такой широкой поддержкой народа, как это было весной 1968 года в Чехословакии. Когда-нибудь историки должны будут обратить внимание на то, что по невообразимой иронии судьбы советские танки в августе 1968 года задавили не только вновь зарождающуюся независимость, достоинство нашей страны, ее свободу и счастье, но уничтожили и последний, очевидно, шанс коммунистического движения хоть где-то сыграть еще положительную роль.
Что же должно было решиться весной 1968 года? Мощное стихийное движение народа требовало всего лишь малого и вместе с тем столь неизмеримо многого: свободы человека в той форме, в какой она со времен Платона стала основной идеей европейского общества; свободы как неотъемлемого права личности, как основы его человеческого достоинства, как элемента, определяющего положение личности в обществе. Вот — программа, которая воодушевила четырнадцать миллионов человек, дала им силу трудиться и нести жертвы, а главное — дала им ощущение обыкновенного человеческого счастья. Поток всеобщего подъема был таков, что увлек за собой даже коммунистическую партию.
Говорят, в свободе мысли бывает заинтересована одна лишь интеллектуальная элита, а рабочих интересует уровень зарплаты, а не эта самая свобода. Но в 1968 году мы оказались свидетелями того, что именно рабочие прежде всего потребовали свободы печати и свободы слова, а с повышением своей весьма скудной заработной платы готовы были и подождать. Когда позже, уже осенью 1968 года, возникла угроза большой волны фабричных забастовок, конфликт возник вовсе не вокруг тарифных ставок, а — быть может, впервые в истории рабочего движения — из-за попытки закрытия передовой рабочей газеты — «Репортера». […]
«Коммунисты-реформаторы», к которым принадлежало огромное большинство писателей, журналистов, ученых, видели в возвращении к обычаям свободного и цивилизованного общества путь осуществления первоначальных идеалов социалистического движения — социального равенства, преодоления отчуждения между людьми, развития производительных сил, свободы художественного творчества. Создавались первые столь любезные Марксову сердцу органы рабочего самоуправления, обсуждалась новая политическая система. Начало распространяться поистине революционное убеждение, что и коммунистическая партия смеет оставаться у власти только в том случае, если ей на это даст свои полномочия народ. Только небольшая кучка аппаратчиков, стукачей и дряхлых «старых коммунистов» высказывали опасения, что это будет концом коммунистической партии как партии, находящейся у власти. Все остальные считали, что лишь теперь она только и сможет стать наконец общественным авангардом и повести страну вперед по пути прогресса. […]
Теперь уже никто не докажет и не опровергнет жизненности или же тщеты таких представлений. Возможно, нам для осуществления наших тогдашних идеалов опять не хватило бы какой-нибудь мелочи, как, например, той, что Земля по-прежнему осталась бы населенной людьми, а не ангелами. Но не исключено и то, что именно общество, охваченное таким подъемом, так опьяненное свободой, как раз и способно было совершить чудо и создать нечто совершенно новое. Осуществлению таких надежд воспрепятствовали не только советские танки, но и — главным образом — наши собственные ошибки. Ошибки и иллюзии. […]
История часто движется вперед извилистыми путями. В ней есть глубокий смысл, но люди не сразу его распознают. Но наличие смысла в истории приводит к тому, что поражения могут быть обращаемы в победы. В трудные времена пересматривают свой жизненный путь отдельные люди, пересматривают свой путь и народы. Я испытал на себе, как глубочайшее несчастье обращается в посещение высшей благодати.
Пробуждение от иллюзий заставило нас по-новому взглянуть на общество и на перспективы его развития, но взглянуть по-новому также и на саму жизнь и на смысл жизни. Весной 1968 года марксизм представлялся у нас жизнеспособной идеологией, осенью он был разжалован и стал всего только нудным предметом преподавания. Вопреки гонениям начало подниматься на новые высоты христианство.
После 1969 года в КПЧ остались только циничные прагматики, одержимые жаждой власти насильники и психопаты-одиночки. Коммунизм в нашей стране сыграл свою роль, в сознании народа он теперь, несмотря на кажущийся временный расцвет его власти, выброшен в помойную яму истории.[…]
Борьба, которую вели такие жгучие сердца, не умирает. Принесенные ими жертвы не могут оказаться напрасными. «Пражская весна» еще не ушла в прошлое. Историей стали только ее формы, но ее главный идеал — свобода личности — указывает путь в будущее. Этот идеал в нашей стране уже не может быть забыт. Шесть лет прошло с насильственного пресечения успешно начатого процесса, но пражский режим более чем когда-либо продолжает во всем зависеть от поддержки советских войск. Нет у него никакой опоры в народе, нет даже тех 10 процентов населения, которые могут обеспечить деспоту безмятежное властвование согласно известным теоретикам власти. Ученые, писатели, журналисты предпочитают оставаться разнорабочими, ночными сторожами, чистильщиками стекол, могильщиками. Оставаясь за границами своей профессиональной и общественной жизни, они хранят чистоту своих убеждений.
«Пражская весна», однако, окончательно выполнит свою задачу лишь тогда, когда опыт ее станет достоянием не только нашего, но и других народов. […]
Неразумно полагать, что одним народам можно обеспечить вечную свободу, отказывая в ней навечно другим. Свобода неделима, потому что агрессивна по своей природе несвобода. Она всегда одержима желанием распространиться, а потому единственный шанс свободы устоять — это самой добиваться своего распространения. Фронт борьбы проходит через все страны, через все народы. Разница лишь в формах борьбы — одни обороняются, другие наступают, одни отстаивают достигнутое, другие стремятся к новому, — но нет разницы в целях и задачах отдельных народов. Наш опыт учит других, что полагаться надо на свою силу, а не на улыбки представителей преступных организаций. Политические деятели, которые отказываются этот опыт учесть, берут на себя тяжкую ответственность.
Еще менее разумны те, кто общественные проблемы свободного мира хочет разрешить по рецептам, которые у нас уже привели к материальному и духовному краху. Есть еще полуобразованные умники, которые все еще видят в марксизме какой-то путь к «высшей свободе», к «общественному прогрессу», хотя этот путь и обошелся уже человечеству более чем в 60 миллионов погибших, навек умолкших, казненных, умерших от голода, замерзших; верят в него, несмотря на то что всякие надежды, связанные с ним, рухнули, как рухнула иллюзия весны 1968 года. Карл Маркс учил, что «практика — единственный критерий теории». После почти 57 лет практики пора прислушаться к ней и произвести оценку или переоценку теории не по одним только пережеванным, лишенным содержания формулам. Кто не учится на опыте других и желает обязательно сам совершить еще раз те же самые ошибки, тот должен считаться со справедливым возмездием. Кто не хочет в условиях благоденствия задуматься над смыслом своей жизни, тот да поймет, что он прямо-таки призывает тяжкие испытания на свою голову, которые отрезвят его и покажут, чего стоит немудрая попытка замены высшей Правды неразумными построениями человеческого ума, но тогда будет слишком поздно. Кто полагает, что атеизм — это современность, а христианство — старина, тот должен будет как-нибудь в тяжелую минуту убедиться в том, что самое высшее снисхождение Божие в том, что Он и тогда не дает Себя изгнать из нашей жизни, когда мы сами этого, по глупости своей, долгие годы добиваемся.
Было бы самоубийством, если бы каждый народ и каждое поколение обязательно стремились к тому, чтобы весь тернистый путь исторического опыта пройти самим, только потому, что не желают внимать опыту других. Точно так же было бы трагично, если бы современная Европа оказалась не в состоянии противопоставить нависшей над ней небывалой угрозе все свои силы. Европа расколота, и значительная ее часть лишена свободы. Есть страны, есть даже города, разделенные глубокими рвами, разбиты семьи, и у них нет надежды вновь соединиться. И при всем этом в университетах в качестве решения всех общественных проблем нам всерьез предлагают рецепт, по тупоумию своему прямо-таки гениальный: давайте просто переймем и установим у себя полностью провалившуюся у других систему несвободы и тоталитаризма! Отправим еще миллионы завтрашних мучеников вперед, навстречу светлому будущему!
Священная задача всех, кто приобрел за последние десятилетия собственный опыт, вновь и вновь предостерегать от такого безумия. Неверно, будто люди, живущие в изгнанье, бессильны что-либо сделать.
Им не нужны инструменты силы и принуждения, их оружие — правда. Незабываемые месяцы 1968 года показали нам, каким мощным оружием становится как раз эта «солженицынская правда», если только не препятствовать ей пробивать себе путь. Наш народ пришел в движение через несколько дней после того, как перестала действовать цензура и возрожденные средства массовой информации начали открывать всю правду о нарушениях и преступлениях предшествующих двадцати лет диктатуры. Эту правду пришлось принять даже руководящей группе и провозгласить ее своей программой. Правда эта была так сильна, что сама собой творила чудеса. Устои диктатуры пошатнулись настолько, что только советские танки могли предотвратить ее падение. Придет время, когда уже не хватит танков, чтобы остановить победу правды. Надо только прокладывать пути для нее, будить равнодушных, звать тех, кто пока по ленивой сытости или трусливому приспособленчеству не желает ее слышать.
И другому учит нас опыт 1968 года: трудно, а быть может, и невозможно добиться свободы в одиночку. Нет вопроса чехословацкого, польского или русского, есть только вопрос европейский. Вряд ли когда-нибудь наступит особая пражская, будапештская или варшавская весна. Чудесный цветок весны должен расцвести в общем саду Европы.
1974, № 1