Опубликовано в журнале Континент, номер 151, 2012
Две истории
В одном и том же издательстве, в одно и то же время вышли две книги почти на одну и ту же тему[4]. Поэтому представляется вполне правомерным сопоставление этих двух работ.[…]
* * *
Работа Льва Регельсона — историческое исследование, написанное с привлечением огромного количества материалов. Достаточно отметить, что из 625 страниц книги сама работа занимает лишь 200. Все остальное — документы, письма и свидетельства участников событий, хронологические и биографические таблицы и т. д.[…]
Регельсон в своем исследовании, в самом подходе к предмету его исходит прежде всего из евангельского принципа: «кесарю — кесарево, а Божье — Богу». И с этой точки зрения рассматриваются в книге деяния тех или иных иерархов. Как писал в свое время Вл. Соловьев, попытки любого государства «присвоить себе высший духовный авторитет… были бы безумной и пагубной узурпацией, напоминающей “человека беззакония” последних дней». Отсюда получает вполне справедливую оценку всякое обновленчество (живоцерковничество и другие течения, входившие в обновленчество, — вроде «Возрождения» или «Содаца»), представлявшее собой лишь провокаторские попытки партии покончить с Церковью вообще, но покончить […] так, чтобы Церковь умерла сама собой, внутренне разложенная и потерявшая доверие в народе. Провокатор А. Введенский в апреле 1923 года утверждал, что «советская власть работает для исполнения заветов Христа». Или еще такое: «Мир должен принять через авторитет Церкви правду коммунистической революции».
Когда эта грандиозная спекуляция на авторитете Церкви, и более того — на самом христианстве, не удалась, властям не осталось ничего иного, как идти, с одной стороны, — на открытые репрессии, а с другой — в конечном счете приспособить к сотрудничеству уже не обновленцев, а тех иерархов Православной церкви, которые пошли на это по тем или иным причинам. И тут в центре внимания автора — та зловещая роль, которую сыграл в истории заместитель местоблюстителя патриаршего престола — а позднее и патриарх — Сергий. […]
Характерно, что о самих «деятелях» организованной ведомством Дзержинского обновленческой церкви в книге Регельсона почти не рассказывается. Они говорят сами о себе вполне достаточно в собственных своих посланиях, выступлениях и прочих документах, помещенных в приложении. Суть же этой провокации охарактеризована автором кратко и точно: «Задача властей заключалась в том, чтобы уничтожаемая Церковь не только не взывала к сопротивлению со стороны верующей народной массы, но в процессе своего уничтожения помогла перевоспитать эту массу в духе преданности советской власти».
* * *
Раскрыв книгу Анатолия Краснова-Левитина, не перестаешь до последних ее страниц удивляться тому, как старательно он оправдывает и выгораживает обновленческих иерархов. […] Это отчасти объяснимо тем, что автор много лет был с этими людьми в близких отношениях и до сих пор находится под личным обаянием некоторых из них. Он неоднократно подчеркивает это в своих мемуарах. Но в гораздо большей степени такая предвзятость оценок продиктована неопределенностью его собственной позиции. Пренебрежение тезисом «кесарево — кесарю, а Божье — Богу» помогает автору смешивать права властей светских и духовных. Ту же роль играют и социалистические взгляды его. Именно сочетание католического принципа «политизации церкви», ее светской власти с социализмом, характеризуемым в книге как «один из подступов к царствию Божьему на земле», и с признанием за последние откровения марксистских «истин» и создают ту невероятную, идеологически полумарксистскую полурелигиозную эклектику, которую Левитин именует «христианским социализмом». […]
Фраза Левитина о социализме как «одном из подступов к царствию Божьему на земле» полностью соответствует словам из постановления обновленческого собора 1923 года о том, что «советская власть государственными методами одна во всем мире имеет цель осуществить идеалы Царства Божьего». Не сразу можно решить, чего тут больше — кощунства или пропагандного пафоса. И то и другое характеризует обновленцев как вполне советский эрзац Церкви. Но ведь собор-то этот всешутейший был 54 года тому назад, а Левитин отстаивает эти положения сегодня, когда сомнений в провокационности обновленчества давно ни у кого не осталось, когда известны бесчисленные жертвы расстрелов и лагерей, священники и миряне, погибшие по доносам обновленческих епископов и священников…
Самое непонятное, что всего несколько лет тому назад тот же Левитин в книге «Закат обновленчества» писал: «Мир с отвращением и ужасом отвернулся от обновленческого собора!» А теперь в своих мемуарах он старается тех же обновленцев обелить. На работу Левитина и Шаврова[5] не раз ссылается Л. Регельсон, признавая ее вполне достойной внимания, но Левитин в своих мемуарах как бы зачеркивает свою прежнюю работу.
Но все это — и социализм, и обновленчество, и соотношение духовных и материальных ценностей, и «соблазн хлебами» (коих социализм так и не дал), и «соблазн чудом», и устроение «царства Божьего на земле» — все это было уже давно оценено: достаточно вспомнить искушение в пустыне…
И последствия той позиции, которую — не всегда с полной искренностью и не всегда с полным пониманием ее философской сути — занимает автор, последствия тоже не новы: их провидел Достоевский, им посвящена легенда о Великом Инквизиторе. И было это — сто лет назад. А для Левитина этих ста лет как бы вовсе и не существует, как не существует для него и двух тысяч лет, отделяющих нас от искушения в пустыне. Не было всего этого! — вот в чем сказывается типично советское сознание автора. Внеисторичность миропонимания. Забвение корней.[…]
[Весьма сомнительно] и настойчиво пропагандируемое в книге народничество. Да не в переносном, а в прямом смысле, в том, как понималось оно еще до Народной воли! Вот что пишет Левитин: «Пришел мой черед советовать молодежи. И я говорю — идите в народ! Становитесь священниками, учителями, библиотекарями, колхозниками, рабочими!»
Излишне напоминать, чем может обернуться этот сусальный маскарад в наши дни, если сто с лишним лет тому назад он с позором провалился. Барские игрушки «смутьянов» — тогда, «провокация» — сейчас. Вся разница в словах, а суть одна — недоверие народа к народникам, сколько бы они ни умилялись. Не говоря уже о том, что призывать в священники, наподобие того, как призывает «Комсомольская правда»: «Все на БАМ!» — по меньшей мере бестактно; что понятие о таланте и призвании мало общего имеет с понятиями о профессии и «призывах».
Но чего ждать, когда автор без тени юмора пишет: «Я не мог не признать много положительного в советской действительности: ликвидация социального неравенства, повышение культурного уровня…»
А как насчет привилегий «нового класса»? А по поводу «культурного уровня» справедливо было бы говорить о его падении, ибо вместо пусть немногих тысяч, но высококультурных людей пришли миллионы тех полуобразованных, верхний уровень которых и есть уровень советского учителя[6]. […] Как можно сравнивать земского учителя с сегодняшней учительской массой, фабрикуемой в каждом областном городе из числа тех, кто не попал ни в какой вуз, считающийся «рангом повыше»? Не секрет, что педагогические институты у нас — жертвы «естественного», а скорее даже противоестественного отбора. Задача вместо учительства создать массовую «образованщину», самую консервативную и самую низкую по культурному уровню часть «советской интеллигенции», следующую «всем зигзагам линии партии», — эта задача советскими вузами выполнена «на отлично».
Именно такое — не органичное соединение, а механическая смесь советского учителя с околоцерковным юношей — предстает нам со страниц мемуаров Краснова-Левитина. Не говоря уж о том, что само понятие «христианский социализм» есть тоже механическая смесь: христианство построено на персонализме, на личности и свободе, кончающейся лишь там, где начинается свобода ближнего, а социализм есть прежде всего стремление к уравниванию, нивелировке, в конечном счете — к энтропии. Ведь даже электрический ток, и тот, как сказано в школьном учебнике, есть «разность потенциалов на концах проводника», а при уравнивании нет тока, нет работы, нет ничего. Соблазн равенством — тоже относится к временам искушения в пустыне… Отвержение трех соблазнов ведь и было отвержением того, на чем строится любой из бесчисленных соииализмов! И потому говорить о таком кентавре, как христианский социализм, по меньшей мере, странно. Но это, во всяком случае, объясняет те попытки защитить обновленчество, которые предприняты в этой книге.
Василий Бетаки
1977, № 13