Опубликовано в журнале Континент, номер 149, 2011
7. Интервью архимандрита Зинона
Игорю Виноградову
— Отец Зинон, я знаю, что вы
стараетесь вот уже почти два года избегать каких-либо публичных выступлений, и
потому не буду спрашивать ни о том, как представляется вам нынешнее положение в
нашей Церкви, ни что вы думаете в связи с этим о статьях Оливье Клемана и о. В.
Асмуса. Оставим все это до иных времен, когда, может быть, вам захочется и
самому высказаться. Но в статье о. Валентина присутствует, если можно так
выразиться, еще и вполне конкретная «тема о. Зинона» — причем с
определенными фактическими утверждениями по вашему адресу. Поэтому я очень
просил бы вас ради читателей журнала, которые не раз на его страницах читали о
вас и которым, я полагаю, была бы крайне важна информация, непосредственно от
вас и полученная, ответить все-таки на несколько совершенно конкретных
вопросов, связанных именно с этими высказываниями о. Валентина. Вот он
утверждает, например, будто бы Оливье Клеман сообщает о вас недостоверные
сведения, а именно: что за причащение на католической мессе вы были отлучены.
И недаром-де русские переводчики постарались, пишет о. Валентин, исправить
эту ложь, так что в «Русской мысли» говорится уже только о запрещении вас в
священнослужении. Как вы откомментируете это утверждение о. В. Асмуса?
Я думаю, что Оливье Клеман выразился как раз абсолютно
правильно. А о том, что передали его русские переводчики, мне судить
трудно, я не знаю французского языка. Может быть, по-французски слово
«отлучение» как раз равнозначно запрещению? Но как бы то ни было, а я
действительно отлучен от Церкви, и вовсе это никакая не «ложь» Оливье Клемана.
Хотя для нашего епископа вполне было достаточно моего согласия на то, что даже
и не он, а я сам же первый и предложил ему, что я готов оставить Мирожский
монастырь, чтобы не служить для других соблазном. Недаром поначалу он сразу же
этим и удовлетворился. Но потом все переменилось, хотя еще ветхозаветное
правило (оно упоминается и в византийских канонах) устанавливало, что дважды
нельзя наказывать за один и тот же проступок. И потому когда, например,
священника, или диакона, или епископа запрещают в священнослужении или
извергают из священного сана, ему никто не запрещает приступать к Святым
тайнам. Наш же архиерей поступил совершенно вопреки этому правилу и отомстил
мне даже и не дважды, а трижды.
Во-первых, я вынужден был уйти из монастыря абсолютно в
ничто. У меня нет ни дома, ничего, я всю жизнь прожил в монастыре, а он
даже не поинтересовался, где я буду жить, что буду делать. Возьмите, к примеру,
военнослужащего, — когда он совершает какой-то проступок, его же не
отпускают на все четыре стороны — иди куда хочешь. Коли мы считаем, что
монахи — это воины Христовы, значит, тут существует некоторая аналогия. Он
обязан был меня или отправить на покаяние в монастырь, или под чье-то начало,
но не просто сказать: иди куда хочешь. А он даже заметил, что сомневается,
примет ли меня другой архиерей. То есть он прямо предполагал, что я уйду куда
угодно и буду делать, что захочу. А потом он запретил причащаться монаху
Павлу…
— То есть отлучил от Церкви?..
Да, отлучил от Церкви, причем он прекрасно знал, что этот
человек пострадал из-за меня, и ему было ясно, что я в этой ситуации и сам не
смогу причащаться. Как же: я буду причащаться, а он будет на это смотреть?..
Значит, он заранее знал, что я тоже не буду причащаться, то есть фактически
тоже отлучил меня от Церкви. Таким образом, я был выгнан из монастыря, запрещен
в священнослужении, и я не могу уже почти два года причащаться. Так что
выражения у Оливье Клемана совершенно верные, и о моей участи у него информация
довольно точная.
— Но ведь таким образом получается, что
именно о. Валентин Асмус сам как раз и сообщает недостоверные о вас сведения
или, говоря опять-таки его же собственным языком, попросту лжет своим
читателям, когда начинает отрицать то, что вы отлучены, и утверждать, что вы
только запрещены?
Да, именно так, потому что я именно отлучен от Церкви, и
это я констатирую как факт — что я уже почти два года не могу причащаться.
А между тем второй монах, — это тоже надо заметить, но почему-то о.
Валентин об этом не говорит, — был отлучен епископом по ошибке. Его в этот
день вообще не было в монастыре, и я писал об этом в моем письме, которое
направил когда-то архиерею и которое было опубликовано, — ясно, что о.
Валентин его читал, и почему он об этом не упоминает, я не знаю. Так вот, этого
монаха Иоанна, пожилого человека, бывшего военнослужащего, майора, епископ
отлучил от Церкви по ошибке, а когда ему стало об этом известно, он даже не
позвал монаха и не отменил своего запрещения, так что тот до сих пор официально
находится как бы в неведении — это я лично ему сказал: «Коли вы в
монастыре не были, значит, это запрещение никакой силы не имеет по отношению к
вам; вы можете спокойно идти в храм и причащаться». Он так и делает. Но епископ-то
что обо всем этом думает? А если бы ошибочно отлученный монах вдруг умер?..
— О. Валентин изобличает Оливье Клемана и в том, что тот,
как он пишет, «выдает» и «другую ложь», когда говорит, что «у о. Зинона требуют
как условие прощения признать, что “католическая Евхаристия не имеет ни смысла,
ни содержания”». А этого, пишет о. Валентин, «у о. Зинона не требуют, а требуют
всего лишь признать, что он допустил серьезнейшее дисциплинарно-каноническое
нарушение, когда причастился с католиками, не имеющими с Православной церковью
евхаристического общения. Отец же Зинон по гордости не хочет делать такого
признания». Как вы откомментируете эту информацию?
Когда епископ после того, как он получил из патриархии
письмо с некоей жалобой на меня за мое причащение с католиками и с предписанием
управляющего делами патриархии разобраться со мной, в первый раз приехал в
связи с этим в Мирожский монастырь, он мне сказал: «Зачем ты им разрешил
служить, этого нельзя делать?» Тогда я привел ему множество примеров — что
в Троице-Сергиевой лавре, еще когда я сам там жил при патриархе Пимене, была
специально отведена Смоленская церковь для католических богослужений, что в
храме Московской духовной академии католики многократно совершали мессу, что
бенедиктинский иеромонах в Псково-Печерском монастыре в 1979 году в субботу первой
седмицы Великого поста лично у меня на глазах причащался из одной чаши вместе с
о. Иоанном Крестьянкиным, с наместником и со всеми почтенными старцами и
никакого скандала никогда из-за всего этого не бывало. Так вот, когда я нашему
архиерею, который первоначально ставил мне в вину лишь то, зачем я им разрешил
служить, все эти примеры привел, он в следующий, второй раз уже об этом не
заговаривал, но стал давить на меня — как ты посмел причащаться с
еретиками, отступниками и так далее. У них, говорит, на литургии никакие не
Тело и Кровь Христовы, а простые хлеб и вино. И он именно этого и стал
требовать от меня — чтобы я признал, что католики — еретики, что
никакая это не Церковь, что Евхаристия их — никакая это не Евхаристия и
что общение с ними — это уже и само по себе отпадение от православия. Вот
и игумен Сретенского монастыря Шевкунов везде в своих писаниях упоминает обо
мне как о предателе православия, и сам наш архиепископ Евсевий тоже меня так и
называет — что я «изменник православия», хотя я ему и говорил, что ни
Московская патриархия, ни один серьезный богослов Московской патриархии
официально не решатся заявлять, что Католическая церковь — не Церковь, что
таинства ее не являются таинствами, что на Евхаристии у них — просто хлеб
и вино…
— Значит, от вас он требовал все-таки именно этого —
признать, что «католическая Евхаристия не имеет ни смысла, ни содержания»? И
выходит, что опять, стало быть, «лжет», как выражается о. Валентин, вовсе не
Оливье Клеман, сообщивший об этом, а именно сам о. Валентин, сообщающий своим
читателям, что ничего этого не было?
Да, выходит так, потому что именно этого епископ мой от
меня и требовал. То есть признать, что католики — еретики, хотя в указе он
их назвал уже не еретиками, а «инославными раскольниками». Чем православные
раскольники лучше инославных, я уж не знаю, но показательно уже само
словосочетание…
— И насколько же в таком случае обосновано утверждение, что
вы нарушили каноны?
Ну, он берет каноны, которые имеют в виду такие случаи,
как, скажем, ариане или монофизиты, действительно признанные еретиками, и
переносит все это на католиков…
— И получается, таким образом, что хотя никто у нас
католиков официально, положенным образом еретиками никогда не признавал, именно
этого, однако, от вас как раз и потребовали? Словно у вас прав не меньше, чем,
например, у Поместного или Вселенского православного собора…
Вот именно… К тому же он от меня требовал, чтобы я дал
обещание, что впредь никогда больше в жизни делать этого, то есть причащаться у
католиков, не буду. Я же сказал, что к своим словам отношусь серьезно и не
знаю, в какой исключительной, например, ситуации окажусь вдруг, пусть не
завтра, а через пять, через десять лет, и как в таком случае поступлю. Поэтому
я и обещания такого, сказал я, дать не могу. Ну, а он расценил это как бунт,
как гордыню и так далее. И так и в интервью своем заявил, что все это — по
причине гордости. Я никому не жаловался, ни к кому не апеллировал, я просто
сижу здесь тихо и не хочу, чтобы мое имя где-либо фигурировало, но почему-то и
газета «Радонеж», и радио «Радонеж» никак успокоиться не могут и постоянно обо
мне упоминают, — хотя с чего бы, кажется? Меня обезопасили, обезвредили,
епископ сказал, что я пятнаю православие, но вот теперь меня нет, теперь у них
православие без пятен, — ну что еще им нужно? Нет, все равно они не могут
обо мне забыть…
— А тут о. Валентин вдогонку объявляет еще, что вы и
иконописцем-то стали уже в результате всех своих «канонических» проступков
бесталанным. И ссылается при этом на «мнение» неких ваших «почитателей» и на
то, как ему рассказали о греческом иконописце, который соблазнился расписать
униатскую церковь и сразу утратил свой дар…
Ну, во-первых, я с о. Валентином совершенно не знаком, я
только видел его несколько раз, но не общался; судить же об уровне моего
мастерства или о качестве моего дара, я думаю, он едва ли может, так как он не
специалист. Да и те «почитатели» моего таланта, на которых он ссылается, —
они тоже едва ли на это способны. И потом этот пример — греки мне говорили
об этом иконописце, который утратил дар, — это что за чепуха такая? Кто
может констатировать, что он утратил дар?..
Хочу добавить только еще вот что. Если я буду просить или
патриарха, или синод, или другого какого архиерея об изменении своего положения
и своей участи, то я буду просить только о том, чтобы позволили монаху Павлу
причащаться, больше мне ничего не нужно. Служить я впредь не намерен. Когда я
поступал в монастырь, я хотел быть простым монахом. В клир я не рвался,
это все случилось помимо моей воли. Я был молодым послушником всего только 21
день, как меня постригли и рукоположили, я даже не успел опомниться. И если я
не протестовал и не отказывался, хотя и чувствовал, что еще недостоин, то
только из боязни, что иначе меня могут прогнать из монастыря. Ну вот —
значит, теперь Бог мое хотенье исполнил, на двадцать первом году моей жизни в
монастыре. Я буду простым монахом, но служить я не намерен. А без причащения
мне, конечно, очень трудно. Да и богослужение я и знаю, и люблю, это наполняло
мою жизнь смыслом, и мне непонятно, какая может быть духовная польза от такого
прещения и от того, что жизнь моя совершенно переломалась…
— К сожалению, польза от этого может быть, видимо, только
тем, кто такие прещения производит и кто их поддерживает. Но, разумеется, не
духовная.
Мне, по крайней мере, — нет…
1998, №
3 (97)