Опубликовано в журнале Континент, номер 145, 2010
Гнозис
Юрий
КАГРАМАНОВ — родился в 1934 г. в Баку. Окончил Исторический
факультет МГУ. Автор сборника «Россия и Европа» (1999) и других книг, а также
многих статей по западной и русской культуре и философии, публиковавшихся в
журналах «Вопросы философии», «Иностранная литература», «Новый мир» и др.
Постоянный автор «Континента». Живет в Москве.
Юрий
КАГРАМАНОВ
Казус Ипатии
Фильм
известного испанского кинорежиссера Алехандро Аменабара «Агора» прошел у нас почти незамеченным, между
тем фильм этот свидетельствует кое-что
существенное о том, что «болит» сегодня в западном духе. А также о том, что «не
болит» — потому что атрофировано.
Сюжет
2,5-часового фильма — исторический: разгром Александрийского Мусейона с его знаменитой библиотекой (датируется 391 годом
от Р. Х.) и гибель его, говоря по-нынешнему, «звезды» — красавицы-философессы и одновременно математика и астронома
Ипатии (415 год). К тому и другому событию имели
отношение христиане, что авторами жирно подчеркнуто. Фильм, таким образом,
откровенно антихристианский.
Время
и место действия сами по себе чрезвычайно интересны: Александрия IV —
первой половины V века — средоточие религиозной и культурной жизни
Средиземноморья. Здесь идут духовные брани, во многом предопределяющие
последующий ход истории. «Агора» (то же, что форум у римлян) — удачно
найденное название: в данном случае это место, где сталкиваются различные силы
духовного порядка. Однако характеристика этих сил свидетельствует о
предвзятости авторов или просто незнании ими предмета.
«Прекрасная
философесса», попавшая на одно из полотен Рафаэля и
позднее многажды воспетая новоевропейскими поэтами (среди которых Леконт де Лиль и Бальмонт), представлена в фильме как
носительница научной рациональности и последовательница Эвклида. Хотя тезис о
совершенстве круга, выдвинутый Эвклидом, ее не удовлетворяет; ей хочется
увидеть «что-то, что за ним». Это свое желание Ипатия осуществляет, изучая звездное небо. Ее не устраивает
система Птолемея (работавшего, кстати, в том же Мусейоне,
только двумя столетиями ранее), она верит в гелиоцентрическую гипотезу
(действительно существовавшую уже в античности) и надеется доказать ее
математически. Опередив, таким образом, Коперника на тысячелетие с лишком.
Женщину-философа
окружают немногие ученики и поклонники, а «защищают» их стены библиотеки. «Наша
библиотека, — говорит Ипатия, — это все,
что осталось от человеческой мудрости». За пределами этого «светлого» круга
бушуют религиозные страсти, как нам внушают, с человеческой мудростью не
совместимые. Язычники (поклоняющиеся Серапису, этому эллинизированному
Озирису), иудаисты, христиане постоянно друг с другом
конфликтуют, не останавливаясь иногда и перед рукопашной. В конечном счете верх одерживают христиане, что естественно: с
некоторых пор власть в Константинополе принадлежит им, хотя бы и формально.
Приходит
очередь библиотеки. С криками «Аллилуйя!» христиане устремляются на штурм
библиотечных полок; горят, летают в воздухе драгоценные свитки, от которых для
будущих поколений останутся одни жалкие обрывки. Проходит еще время, и роковой
час наступает для самой Ипатии: по наущению местного
епископа «христианская» толпа зверски расправляется с нею на улице, забивая
женщину камнями. Фильм заканчивается на том, что изуродованные останки «прекрасной философессы» куда-то
волокут для сожжения.
Что
здесь правда и что неправда?
Ну,
во-первых, александрийская библиотека была уничтожена не в один прием. Первый
большой пожар случился здесь в год, когда Александрию заняли римляне. Было и
потом еще несколько пожаров. В 391 году христианами был подожжен не Мусейон, а храм Сераписа, в котором хранилась значительная
часть свитков; притом целью поджога было уничтожение храма, отнюдь не
рукописей. А вот в 415 году христиане, действительно,
занялись уничтожением «языческих книг», хранящихся в самом Мусейоне;
но и тогда некоторая часть текстов осталась нетронутой. «Честь»
окончательного их истребления принадлежит мусульманским завоевателям. В 646
году халиф Омар приказал сжечь все книги без остатка, сопроводив приказ
знаменитой фразой: «Если в этих книгах говорится то, что есть в Коране, тот они
бесполезны. Если же в них говорится что-то
другое, то они вредны».
Да,
христиане повинны, хоть и не они одни, в уничтожении Александрийской
библиотеки. Что поделаешь, христианство вело борьбу с язычеством и «перегибы» в
этой борьбе, наверное, были неизбежны. Тем более что новая вера, еще не
успевшая пустить корней, во многих, слишком многих умах и сердцах породила
величайшую путаницу. От этой путаницы, между прочим, в том же IV веке множество
истинных христиан бежали на юг, в Фивейскую пустыню, которая тогда «расцвела»
монашеством.
Должно
было пройти время, чтобы умножилось число людей, понимавших, что никакие книги
не страшны для последователей Христа (не интересны — другое дело).
Что
касается убийства Ипатии, то христианские историки
категорически утверждают, что александрийский епископ Кирилл к этому совершенно
непричастен. Напротив, говорят они, он оплакивал смерть женщины-философа,
хотя его отношения с нею при жизни не всегда были гладкими. Вполне вероятно,
что так оно и было.
Во
всяком случае, сердцем христианства всегда оставалось мученичество, а не
мучительство. К сожалению, находились среди христиан или тех, кто называл себя
христианами, также и мучители, но это явление — contradictio
in re (попытка опровержения
сущности).
Ну
а толпою, как, наверное, справедливо заметил философ-неоплатоник
Ямвлих, всегда водят бесы. Так было и с теми
«христианами», которые расправились с Ипатией.
Но
главная неправда фильма в том, как показаны мировоззренческие противостояния
того далекого времени.
Взгляды
Ипатии и ее последователей «подогнаны» под
современные взгляды определенного направления. Нам показывают интеллигентных, нау-колюбивых, рационально мыслящих людей, более всего
озабоченных продвижением «передовой» науки, несущей благо человечеству. В
центре интересов Ипатии — космология, вопросы о
том, является ли Земля плоской или шарообразной, вертится ли вокруг солнца или
остается неподвижной.
Не
ставится вопрос, имеющий некоторое отношение к теме, а именно — может ли
быть плоским сам человек. Но внимание, которое авторы фильма уделяют Эвклиду,
заставляет подозревать, что «двухмерное» мышление, свойственное «современному
человеку», отторжения у них не вызывает1 .
На
самом деле Ипатия была неоплатоником, а неоплатонизм,
как и вся вообще «александрийская школа» в философии, означал как раз отход от
античной рациональности — в сторону мистического постижения мира. Некоторые историки считают, что неоплатонизм явился как бы
подготовительной стадией христианской философии (подчеркну — не
христианства, а христианской философии: Плотин,
крупнейший представитель неоплатонизма, жил в III веке, то есть после Христа,
но до того, как успела оформиться христианская философия). Можно,
наверное, сказать, что неоплатоники задержались на полдороги «из Афин в
Иерусалим». Но шли-то они в
Иерусалим.
Сказанное
относится и к Ипатии. Я специально прочел немногие ее
тексты, точнее, фрагменты текстов, лишь недавно найденные. У адептов научной
рациональности они должны оставить впечатление несусветного
бреда. Там говорится о «воспарении к вершинам экстаза», о «лампадах, пламенею-щих нездешним светом», о
«звездах, подражающих Уму», и тому подобных вещах, никакими астрономическими
таблицами не предусмотренных. Как не предусмотрены ими и
стихи о Троице (в неоплатоническом понимании: Ум, Сын,
Дух), оглашающей вселенную «безмолвной музыкой». Об Эвклиде здесь ни
слова.
Зато
соотечественница Аменабара св.Тереза
Авильская (XVI век) этот язык легко поняла бы; другое
дело, что она разошлась бы с Ипатией в некоторых
догматических вопросах.
В
научном плане, поскольку таковой можно выделить у Ипатии,
она придерживалась системы Птолемея и никуда от нее не отходила. Неоплатоники
приняли эту систему потому, что находили в ней соответствие между устройством
вселенной и устройством человеческого духа. У Птолемея Земля неподвижна, а
небесные светила вращаются вокруг нее, пробегая по одним и тем же орбитам, то есть извечно повторяя одни и те же движения. Такая картина
мира, согласно неоплатоникам, отвечает «запросу» человека.
В
основных ее чертах систему Птолемея, после некоторых колебаний (вызванных
утверждением о шарообразности Земли, долгое время остававшимся гипотетическим),
приняла христианская Церковь. И держалась ее в продолжение столетий, — покуда не была доказана истинность гелиоцентрической
системы. А случилось это очень поздно. Насколько я знаю, не только у Коперника,
но даже у Галилея гелиоцентрическая система еще оставалась на уровне гипотезы.
И Церковь не принимала ее не в силу своей «косности», а потому, что не дело
Церкви принимать на веру научные гипотезы.
С
другой стороны, система Птолемея, оказавшаяся научно несостоятельной,
действительно отвечает «запросу» человека. Да, зрение
обманывало ученого: представление, что солнце «всходит» и «заходит», то есть
обращается вокруг Земли, оказалось ложным. Но не обманывало внутреннее
убеждение: что солнце к тому призвано, чтобы «служить» человечеству, и потому
как бы обращается вокруг неподвижной Земли. Все дело тут в различии научного и
религиозного мышления. Наука смотрит на мир, включая в него самого человека,
как бы извне человека, а религия (равно как и поэзия) — изнутри него.
Первый взгляд принято называть объективным. Но и второй по-своему
объективен, ибо отражает реальность человека таковою, какова она есть.
Авторы
фильма «Агора» представляют кружок Ипатии как некую
матрицу современного научного сообщества — «светлую и жизнерадостную»,
противопоставленную окружающему религиозному «мракобесию». Но что за радость в
том, чтобы, вырвавшись за пределы птолемеева круга (чего историческая Ипатия, повторю, не делала), обнаружить бездонное
черное небо, которое лишь вкруг Земли прикидывается голубым,
и встретиться «лицом к лицу» с мятущейся вселенной, которая никогда ни на чем
не может успокоиться?!
Великий
Омар Хайям, который был не только поэтом, но, кроме того, математиком и
астрономом и тоже придерживался системы Птолемея, проникся сочувствием даже к
тем небесным светилам, что на современный взгляд не столь уж сильно утруждали
себя:
Мне
так небесный свод сказал: «О человек,
Я
Богом осужден на этот страшный бег.
Когда
б я властен был над собственным движеньем,
Его
бы я давно остановил навек».
Хотя
по нынешним временам птолемеевская конфигурация
светил (эннеада) не кажется столь уж обременительной
для них: неспешно вращаются девять сфер, издавая тихий хрустальный звон,
называемый «музыкой сфер» (это, кажется, есть уже у Пифагора).
Вероятно,
образ вечности в христианстве — тихое кружение (впечатление, оставляемое,
например, созерцанием рублевской «Троицы»), отчего
ему и близка была система Птолемея.
В.
В. Розанов имел смелость сказать, что Коперник, отстоявший гелиоцентрическую
систему, был «просто глуп»: «С этого глупого ответа Коперника
на нравственный (подчеркнуто мною. — Ю. К.) вопрос о
планете и солнце началась пошлость планеты и опустошение Небес»2 .
Могут заметить, что слово «нравственный» не очень-то уместно, когда речь идет о взаимоотношениях
двух небесных тел. Но если заменить это слово другим —
«мировоззренческий», претензий не останется. Действительно, утверждение
гелиоцентрической системы оказало сильнейшее воздействие на мировоззрение
обитателей Земли, а уже через него повлияло и на их нравственность.
Что
уж тут говорить о позднейших открытиях в астрономии! Гелиоцентрическую систему
сменила полицентрическая, а потом оказалось, что однажды каким-то образом произошел «Большой взрыв» (Big Bang) и с этого момента
вселенная разбегается во все стороны с безумными скоростями. Неужели нашлись и
находятся ученые, у которых вызывает ликование эта картина вселенского хаоса
без конца и края, абсолютно не соизмеримая с миром человека, это царство
немыслимого холода, никак не соотносимого с температурой человеческой крови?
Есть
ли, однако, необходимость соотносить одно с другим? Оказывается, есть —
даже с точки зрения ученых. Сам великий и ужасный Стивен Хокинг
(ужасный своим физическим уродством и великий умом), основоположник современной
космологии, ввел в оборот, как он его назвал, антропный
принцип: устройство мира таково, что объяснить его можно лишь исходя из
аксиомы, что он создан для человека. Между тем, человек, homo sapiens, существует только
на Земле, нигде больше во вселенной разумной жизни нет. К этому сегодня
склоняется и подавляющее большинство астрономов, оставивших тематику «внеземных
цивилизаций» труженикам масскульта. Таким образом, Земля возвращает себе
положение центра мира, только уже не в физическом смысле, как у Птолемея, а в
телеологическом.
Хокинг
оставался на почве науки, поэтому отказывался рассматривать антропный принцип в какой-либо
связи с Божьим произволением и видеть в Большом взрыве «руку» Бога. Но
за последние три-четыре десятилетия в космологии
утвердился взгляд, что вселенную вызвал к существованию Intellectual
design (замысел, проект, эскиз). А коли так, нельзя отвертеться от вопроса, кто автор замысла.
Разумеется, наука не в состоянии ответить на подобный вопрос и предоставляет
сделать это теологии. «Возрождение аргумента о Замысле в
современной космологии, — пишет английский астрофизик Д. Уилкинсон, — есть удивительный феномен,
свидетельствующий в пользу религии»3 .
В этом смысле космология перекрыла эффект, какой возымел в свое время дарвинизм
в биологии, выдвинувший сильные, казалось бы, аргументы против креационизма
(вокруг которых и сейчас еще ведутся споры). В отличие от дарвинизма
современная космология никакой альтернативы креационизму не видит.
Но,
переходя на почву теологии, мы сталкиваемся с трудным вопросом: каким
Бог создал мир?
Перво-наперво Большой взрыв был отождествлен с актом Творения, о котором в
Библии сказано: «В начале сотворил Бог небо и землю»
(Быт 1:1). Ватикан еще в середине XX века принял такое толкование Большого
взрыва. Потом, однако, некоторые христианские богословы, православные и
католические4 ,
пришли к заключению, что Большой взрыв не был актом Творения, а стал
результатом грехопадения. Потому что созданное Богом изначально было «хорошо
весьма», а картина «разбегающейся вселенной», на взгляд человека, — тихий
ужас: косматые светила с немыслимой скоростью устремляются куда-то в черную
пустоту. Зачем? Где тут место для «симпатии» между микро- и макромиром, о
существовании которой в том же IV веке писал св. Василий Великий?
Расстояния-скорости, измеряемые миллионами и миллиардами световых лет, оскорбительны
для человека; естественно допустить, что они «придуманы» специально в
наказание ему.
Вселенная
«разбегается» от человека, совершившего первородный грех! Эту мысль даже
верующему принять не так-то
просто. По своему физическому облику перволюди похожи на «нас с вами». В «квантификационном»
смысле их, как и «нас с вами», можно представить букашками, ползающими по
поверхности Земли, которая сама выглядит песчинкой в мироздании. Какая бы драма
ни разыгралась промеж ними, легко ли вообразить, чтобы в результате ее
мироздание дрогнуло и рассыпалось? Но если принять антропный
принцип, придется допустить, что такое возможно. То есть даже с научной
точки зрения это придется допустить.
И
если мы скажем, что небо, изначально голубое,
почернело от огорчения за человека, то и эту невероятную мысль, имеющую
все признаки поэтической метафоры, можно принять за вывод, допустимый с точки
зрения позитивной науки.
Вот
только с научной точки зрения невозможно представить, какою была вселенная до
Большого взрыва, когда ее Создатель мог сказать о ней: «хорошо весьма».
Глядя в телескоп, можно увидеть только пугающую, откровенно враждебную человеку
картину. Разумеется, это не значит, что не следует глядеть в телескоп. Ученым приходится
изучать мир таким, каков он есть сегодня. И разрабатывать инструментарий,
необходимый для практического освоения этого мира (той же Ипатии,
кстати, приписывают изобретение астролябии и некоторых других научных
инструментов, в дальнейшем оказавшихся весьма ценными). Но сохранять при этом
«светлый и жизнерадостный» взгляд? Такое возможно только противу
человеческого естества.
Вернемся,
однако, к фильму Аменабара. Распутывая «казус Ипатии», естественно задаться вопросом: зачем это вдруг
понадобилось режиссеру наносить еще один укол в тело родной Церкви, и так уже
исколотой со всех сторон? Вынудить Ватикан, столько уже за последние
десятилетия рассып┬авшийся в
извинениях — там, где стоило это делать, и там, где делать это было совсем
не обязательно, — извиниться еще и за Александрийскую библиотеку?
Нет,
мишень у режиссера была все-таки
другая. Не сомневаясь в искренности его антихристианских чувств, думаю, более
того, уверен, что в уме он держал иного врага — ислам. Толпа, громящая Мусейон или расправляющая-ся
с Ипатией, вся неразборчиво-темная на вид, гораздо
больше сходствует с толпою современных фанатиков-мусульман,
нежели с александрийцами той эпохи, сколько помню, еще ходившими в светлых
античных или пестрых местных одеждах. Но впрямую осуждать мусульман, —
скажем, показать, как воины халифа Омара добивали Александрийскую
библиотеку, — сегодня не только неполиткорректно —
опасно для жизни. А вот о христианах можно говорить и показывать что угодно,
благо все великие инквизиторы Испании давно спят в своих гробах.
«Встреча»
двух великих цивилизаций, мусульманской и евроамериканской
(христианской по своему происхождению), похоже, становится главной темой
наступившего века. Каково будет целование сие?
Мне
уже приходилось писать, что «встреча» может оказаться разрушительной для Запада
(включая сюда Россию), а может оказаться и благотворной для него. Если
позволительно использовать здесь термины карточной игры, важно, с какой карты
одна сторона пойдет и чем другая сторона эту карту покроет. С точки зрения Аменабара, козырная масть — научная рацио-нальность,
долженствующая побить религиозное «мракобесие». Очевидно, «прогрессивный»
режиссер (считающийся к тому же артхаусным, то есть в
некотором смысле изысканным) просто не знает, что космология, попавшая в фокус
его фильма, на современном ее этапе отступила перед теологией, признав за нею
право голоса в объяснении вопросов, ранее считавшихся чисто научными.
Что
угроза мракобесия исходит из мира ислама — это, конечно, факт; призрак
фанатичных толп, штурмующих очаги культуры, в будущем может реализоваться не
только на Востоке, но и на Западе (так, по крайней мере, считают некоторые
алармисты). Кстати, несколько лет назад в Александрии была
заново выстроена знаменитая библиотека (задуманная как культурный центр для
всего Средиземноморья), и кто может сказать с уверенностью, что ее не постигнет
судьба предшественницы? Уже сегодня есть в Египте фундаменталисты, которые
примериваются, с какой стороны удобнее будет поджечь эту новостройку.
Все
это так. Но является ли научная рациональность силой, способной остановить
исламистов? Она ведь и на самом Западе утрачивает прежние
позиции (и это даже несмотря на то, что ситуация в космологии пока еще очень
мало затронула общественное сознание); сохраняется и даже расширяется сфера ее
практического применения, но и здесь продукты ее далеко не однозначны: среди
них есть полезные, есть сомнительные и есть заведомо вредные; а вот в
мировоззренческом плане наука сильно сдала: по сути, никакой научной картины
мира, заслуживающей этого имени, сейчас не существует.
Сотню
лет назад знаменитый немецкий социолог констатировал «расколдованность»
мира, имея в виду утрату религиями прежнего их значения. Сейчас некоторые
авторы замечают, что мир охватила «новая околдованность»
(reenchantment), только речь идет не о восстановлении
великих религий в прежних их правах (об этом можно говорить только в ареале
ислама), но об эпидемии оккультизма во всех его разновидностях. Как-то
незаметно «властителями дум» стали всевозможные маги, экстрасенсы,
чернокнижники и шаманы — «волшебники», якобы наделенные научными знаниями.
Эта ситуация во многом напоминает возвращение к поздней античности, разочаровавшейся
в своих «естественных» (языческих) богах и проявившей внезапный интерес ко всякого рода демонам, по большей части экзотическим (хотя
одновременно тогда усиливалось и предчувствие христианства).
Предсказание
о том, что «воскреснет Ваал и пожрет идеал», в некотором смысле сбывается в
масштабах уже всего евро-американского ареала. Культурная революция конца 60-х
годов широко распахнула двери для страшных и одновременно чувственных
африканских масок, которые в части пожирания идеалов ничем не уступят Ваалу.
Экзистенциальный бунт против «непитательной» рациональности сам по себе во
многом был оправдан, но вылился он в рок-н-ролльное
безумие5 , вызывающее в памяти исступленные пляски-радения
иеродулов (жрецов Ваала) в Содоме и Гоморре, каковые
города известно чем кончили.
Старая
русская пословица «славны бубны за горами» наполняется новым ироническим и
достаточно зловещим смыслом; тем более что бубны, о которых идет речь, давно
уже прижились на наших, изначально, казалось бы, акустически чуждых им
просторах.
Современный евро-американский (российский, в
частности) человек, individuum, на самом-то деле, если воспользоваться парадоксом Ницше, есть
как раз dividuum, нечто делящееся; в нем теснятся
разные человеки: один из них —
умеренно-разумный, другой — неумеренно-доверчивый, третий — экстатически-безумный, четвертый видит в жизни (наперекор
научному рационализму) одну лишь игру. Человек, способный охватить взором весь круг тварного
бытия, а не отдельные его «сегменты» или «углы» (преимущественно темные),
оказывается полузадавлен.
А
мусульманин сохраняет или, во всяком случае, стремится сохранить целокупный взгляд на мир, в рамках которого связаны воедино «звездное небо над нами» и «нравственный
закон внутри нас». Не в кантовском смысле психологической, то есть в конечном счете субъективной, установки, но в смысле
объективной взаимозависимости. Такой взгляд — вопреки заветам халифа
Омара — не пренебрегает научным исследованием окружающего мира (надо ли
напоминать, что в свое время европейская наука питалась также и из
мусульманского источника). Вот в ответ на эту карту
чем может пойти евро-американская цивилизация? Есть только один козырь, которым
можно ее побить (это, конечно, точка зрения христианина), но показывать его мы
совсем не торопимся.
…Вот
цепь соображений, которую вызвал у меня фильм Аменабара.
Сноски:
1 В романе Гюго «Девяносто третий год» якобинец Симурден говорит: «Я хотел бы, чтоб творцом человека был
Эвклид», — на что другой якобинец, Говэн отвечает: «А
я предпочитаю в этой роли Гомера». Тоже богоборческий ответ, но все же более «объемный».
2 Розанов
В. Апокалипсис нашего времени. Сергиев Посад, 1918. Вып. 3. С. 45–46.
3 Wilkinson D. Natural
theology in contemporary cosmology. In: The Edge of Reason? London, 2008, p. 191.
4 См.,
например: Еп. Василий (Родзянко).
Теория распада вселенной и вера отцов. М., 1996. Balthasar H.U. von.
La gloire et la croix. Paris, 1983.
5 Василий
Голованов в статье «Эпоха рок-н-ролла» («Дружба
народов», 2010, № 3) пишет, что звуки рок-н-ролла
«грубо взламывают твой череп, врываются в подкорку и рвутся в самый низ, туда,
где в человеческом мозгу свернут мозг крокодила, управляющий простейшими
двигательными функциями. Бас, барабаны, вспышки света — все долбит прямо
по гипоталамусу, и молодые щенки воют и визжат так, как будто уже наступил
сезон случки». Свидетельство тем более убедительное, что автор сам прошел через
увлечение рок-н-роллом и продолжает ценить некоторые
его эстетические наработки.