Опубликовано в журнале Континент, номер 145, 2010
Евгений КУЗНЕЦОВ — родился в 1953
г. в деревне Милюшино под Рыбинском. Окончил
Ярославский государственный университет, Факультет истории и права. Работал
следователем. Автор книг прозы «Кудыкины горы»
(1991), «Храм на Марсе» (1997), «Быт Бога» (2004) и др. Живет в Ярославле.
Евгений КУЗНЕЦОВ
Два рассказа
Я
понять тебя хочу,
Темный
твой язык учу…
Ничего такого не
было…
Нине
Рассказывает она
друзьям, — слышал теперь, приспевший, и я, — нечто весьма занятное…
…Звонок.
То есть — ей, женщине.
То есть — его, мужчины.
Притом — какой звонок!
И разговор вышел… так как не вышло разговора…
Затем свидание… все-таки! все-таки!..
Нарочно в полдень. В самом
центре города.
И — всё. Всё.
— Ничего такого не
было.
Добавляет она, как видно,
неизменно.
Но я, вживаясь потом в ту
ситуацию, стал, в конце концов, ощущать… неожиданное возмущение!..
…Рассказывала ведь, подругам
и близким друзьям, она в самом деле — по нашим
временам — удивительное.
Звонит, значит, ей он.
Именно — как знакомой знакомый… Но прежде —
представился!..
А она — попросту его не
знает…
Он что: якобы, однажды, когда-то давно и где-то
далеко, они ехали в одном вагоне. И вот сейчас, дескать,
он тут, в ее городе…
Она — ничего не
помнит!..
Он с грустью, слышно,
уже — из трубки в трубку — подробнее.
Лет двадцать
тому назад — двадцать лет!.. — они, он и она, ехали в поезде того
«дальнего следования», в одном вагоне, в одном купе, на соседних местах… Да
весной, в мае!.. Она — уже ехала; по его словам, с юга, с какой-то базы отдыха. А он —
сел утром; там, где служил; солдат, только что из армии, в парадной форме. Вот
и были вместе целый день, сидя за столиком у окна, напротив друг друга. И, мол,
говорили, говорили… Да, на остановках он выбегал за
мороженым!.. Поздним тем вечером он вышел в своем родном городе. Ну, а она
поехала дальше…
Она… Нет…
Конкретно не помнит…
И, лишь гордо мыча в
неуютное пространство, — ничего пока не понимает!..
На юг, да, ездила… Но сколько раз!.. И если… двадцать лет тому, то ей было
тогда… около тридцати?.. А ему, после армии… было примерно двадцать?.. И
значит — просто так сидели и болтали… Но сколько
у нее, до и после и вовсе не просто так, было мужчин!..
Нет, ничего о том
случае, — хотя, признаться, она сейчас немножко и
жалеет, — не припомнит…
А
главное — никак не поймет, уже нервничая, даже о цели звонка!..
Он же не вовсе, однако,
приуныл.
Сегодня…
точнее, вчера он приехал в этот, в ее, город. Впервые сюда. В командировку. На
несколько дней.
— Давайте встретимся!
Она, — соображая уже
неведомо что, — все вымучивала из себя вопросы… о деталях той, в поезде,
встречи…
Бывало, конечно, такое… она
и глазами… всерьез обещала…
Но голос в трубке все
звучал… он был какой-то… правильный…
И ей тут стало грезиться что-то… редкостное…
Ей сделалось того редкостного… стыдно…
Наконец она стала прикидывать… как бы она оделась!
— Ну
хорошо… Завтра.
Лишь бы, понятно, днем и на
людях.
И — сама назначила
время и место.
…Тут, на центральной
площади, у памятника, всегда стоят: то сковано одна, то с цветами один.
Она пришла… Осень, ветер…
Пришел и он. То есть —
он к ней подошел. Он, провозгласил, ее узнал сразу!..
Она же — нет, так его и
не вспомнила… Но что теперь делать.
Зато — зато сбылось то,
чего — чего в жизни не бывает!..
Смотрит… Смотрят…
Он — солидный и в
расцвете.
Она… о себе, теперешней… понимает…
Главное
же — просто не ведает, как ступить. — Где она?!. Когда
она?!.
…В кафе провели часа
полтора.
Он: давно женат, двое детей…
сделал карьеру… кстати, по железнодорожной должности…
А ведь начал с проводников… (Своему намеку сам и посмеялся…) Разве все
это — случайно?!.
Она: в
разводе давным-давно… Между прочим, даже и на то
время, когда в поезде была — и была ли?.. — та встреча… У нее сын
взрослый… (И, умолчала, грубый…) Сама — держит салон кое-какой
женского платья… (Но по рукам, наверно, видно, что просто шьет на заказ…)
Трудно быть достойной
сказки!..
Расставалась даже и вовсе
неумело.
Договорились, как-то притом ответственно, о встрече в следующий его
приезд.
Она, оставшись одна, в
первую минуту… не знала даже, что и делать: ехать ли домой?.. идти ли на
работу?..
…Рассказывает, стало быть,
она, — я заметил, — сдержанно, скупо… то ли все страшась той
фантастической реальности,.. то ли что-то
для себя разгадывая…
И все-то ей завидуют… слегка недоуменно: какой
случай!.. будто в кино!..
Она же, как бы в оправдание,
четко добавляет то свое уточнение…
Именно из-за него-то я, про
себя, и возмущаюсь:
— Как это ничего такого не
было?!.
Да тут — все сплошь
одно такое!
…Я, прежде всего, сам
интимно задет… Так как вдруг нашел себя в состоянии
того вопроса… который за всю мою жизнь… лишь раза два-три
на мгновение… пролетал сквозь меня…
— А хотел ли бы вот я…
встретиться… с любовью… с первой?!.
И, оказывается, я был всегда
в состоянии… ответа… длящегося… единственно возможного…
— А я с нею и не
расставался!..
…И рассказ — теперь уж
чей? — только еще начинается.
Он —
он, значит, таков, что хранит, годами, долгими годами, все свои записные
книжки, — с чего и вся история. То есть видит, как умеет,
свою жизнь цельной. И, стало быть, ценной, даже
самоценной. И ничего в ней, в своей личной обособленной жизни, не считает, не
желает считать зряшным, случайным. Ни позади, ни
впереди. Выверены и перекрикнуты
у него и прошлое, и будущее.
Оказавшись в далеком городе
впервые… он в досужее время, ну, не стал валяться в номере с газетой или с
горничной… Даже законные «достопримечательности» для
него не насущны.
Собираясь
в дорогу или в дороге (потом было бы и не до того), он, видно, перелистал
записные книжки… вспомнил… что та женщина… которая
произвела на него такое впечатление!.. когда-то, в
тот радостный для него день… ведь она живет… в этом самом городе!.. В книжке
сохранились даже ее отчество и адрес… А что, если!.. И
он, в пустом номере гостиницы или в чужом кабинете, сел за телефон. Понятно,
надолго… (Она квартиру неоднократно меняла…) Но он же — чиновник. Да еще и строгий, железнодорожный. Звонил, листал… Прибегал, возможно, и к новым тут знакомым, тоже
чиновникам. А те, понятно, — к своим здесь, в разных ведомствах, знакомым… И — вот. Нашел!..
И набрал новый номер… И услышал… тот! тот самый!.. голос…
Она, —
ей, в конце концов, показалось «крутым» это, столь основательное, чудачество
мужчины. Хоть бы и ради разнообразия с таким
где-нибудь «посидеть». Главное же — она, столь
деловая и проницательная, сумела в мужчине узнать искренность…
а не позвонила прежде в милицию!.. И пусть с опаской, — не ведая-то к
кому! — на встречу пошла одна, одна, без какой-нибудь,
что ли, подруги.
…И тут я, —
превращающий звучащие слова в написанные, —
поневоле оглядываюсь по сторонам…
Странно ли — с какой-то спокойной здоровой
досадой.
Боже
мой! — А кому, собственно, принадлежит нынешнее так назы-ваемое «наше время»?.. И у кого сейчас этот так
называемый «кризис»?..
Попросту сказать: все вокруг
заняты чем-то посторонним.
Сюжет для романа
Современный,
именно современный сюжет, скажем, для романа — вот какой, и насущный, и
оригинальный, был бы у меня на уме и в деле.
Муж изменил жене…
Нет, нет, не
банально! — Хотя это, измена, само собою и всеми разумеется. А я о том, о
чем всем даже боязно разуметь…
Однако деваться некуда:
сюжет, по мне, привлекательный, и он — таков: в виде плана.
1
Живут; оба с «высшим»; оба работу имеют приличную; и практически в достатке; так
что для таких, скорее всего, и говорится по телевизору загадочно и с
придыханием: «Ведь вы этого достойны!..»
Еще что: оба развитые,
начитанные.
Живут дружно, даже готовят
вместе.
И так год за годом; обоим
едва за тридцать, и ребенку уж скоро в школу.
Да! — Думают вместе,
обсуждают все вместе.
Но вот он…
Он с некоторых пор стал за
собой замечать… что не подхватывает иной ее разговор,
а лишь посмеивается смехом понимающего юмор, потом — что он на что-то женино уж просто хмыкает…
Дальше —
больше. Обыденно так в их доме повелось, что она говорит, говорит, — а он молчит… И он при этом видит,.. что она этого не видит…
Он молчит — и значит,
есть возможность думать.
Он словно бы стал вспоминать что-то сугубо свое:
юношеское, даже отроческое…
Послушать только, что
изрекает она, его жена.
Прочитала, что ли, в газете
про писателя одного нынешнего известного, что он поехал по святым местам. В
очередном месте таковом оказалась рядом с ним журналистка. Которая все и
описала: как, например, тот, входя в храм, снял ботинки и держал их, молясь,
под мышкой, как он прикладывался и прочее; и которая тут же еще и взяла у него
интервью.
Он слушал…
забыв, что клубень картофеля в суп необходимо прежде порезать…
Очень хотелось кое-что сказать — и как только
мог, предвидя ее обиду, сковался.
Держал,
значит, тот ботинки под мышкой… не оставил их, если уж так, на паперти… Значит, он входил в храм с мыслью, с суетной мыслью о том,
что их непременно украдут… входил в храм с мечтой, не как бы потом удалиться
одухотворенным, а как бы — обутым… Дал интервью?.. Но для этого ли
посещают святые места?.. Да и как же так, главное,
случилось, что именно в том монастыре и в тот самый час… очутилась журналистка…
и именно из центральной газеты?.. И наконец, почему на эти соответствия никто
не обращает внимание? — Не накропает хоть бы реплику… И —
наконец, наконец: выходит, когда тот вояж готовился, когда то интервью писалось
и печаталось, то… то все — все эти, по сути-то, актеры исходили из того,
что вся такая их мистерия читателями-современниками будет принята за чистую
монету!..
Между прочим — и им
тоже.
И жена его — любимая… любимая?.. — такова же. Восторженна и заземлена… Как и все — примитивна, как все — слепа…
И даже бесполезно, боже упаси, на все эти горящие мелочи хотя бы намекнуть.
Безнадежно, безнадежно.
2
Далее бы так.
Однажды он, что на все руки,
во дворе делал песочницу, обычную — для детей. По просьбе, пусть, домкома.
Материал завезли, инструмент свой. Делал, конечно, с удовольствием. Только
мешали жильцы советами.
И тут такая ситуация.
Старик незнакомый все сидел
в стороне на лавочке. Потом медленно обошел сооружаемый
квадрат и строителя… приговаривая тихо: «Хорошо, хорошо у тебя
получается»… А он и сам об этом знал. Старик еще посидел и, решительно уходя,
так же негромко пробормотал: «Я тебе работенку хотел
предложить, а ты со мной разговаривать не желаешь»… Он, слегка удивившись,
опять промолчал.
Зато,
чуть зайдя в квартиру, — да забывшись, забывшись! — нетерпеливо стал
рассказывать жене про этот, так сказать, психологический пассаж. Как
работодатель начинает диалог с вероятной рабочей силой: сначала тот старик
пытался его, что называется, разговорить, вызвать на непринужденный тон, чуть
ли не на приятельский, — и тогда, если б стали договариваться, то он,
пенсионер, мог бы рассчитывать на снисхождение, а он, молодой и благополучный,
постыдился бы заламывать цену… Потом старик, уходя-то,
как бы между прочим все-таки проговорился о
работе, — чтобы у него вырвался о ней невольный вопрос и чтобы, опять же, так получилось, что он сам на работу
напрашивается…
Очаровывая слушательницу, он
даже посетовал на дремучий характер и, может быть, тернистую судьбу старика:
почему бы тому не сказать по-простому, дескать,
молодой человек, помоги мне с этим-то…
И тут — на тебе.
Жена,
не дослушав, — натурально заорала, мол, что же ты
так и не спросил, что старику нужно сделать, вдруг бы он заплатил нормально!..
Он остолбенел…
И с тех пор зарекся
рассказывать ей хоть что-то.
Он, в конце концов,
определенно заключил, что его жена, — как и тот, кстати, старик, —
человек… как бы это попроще выразить?.. человек
угрюмый. Угрюмый.
И уж конечно, не заслуживающий трепета.
3
С того дня он почувствовал
себя свободным. Именно в том, в том самом, распространенном, смысле. Он не
ставил перед собой известной конкретной цели, но настроился при случае этим
случаем воспользоваться.
Ну и
вот. Женщина та оказалась постарше его. Только всей и пикантности. Но так
просто и легко ему давно не было. Он, враз очумев,
вдруг обнаружил, что, при желании, мог бы организовать, — стоило лишь
«звякнуть», — в один день даже несколько свиданий!.. Так же весело не
общался он… с минуты, пожалуй, первого поцелуя со своей невестой.
Едва же он — после
происшедшего — вставил ключ в дверь квартиры… своей квартиры… их квартиры…
Он понял трезво, что его
жена… не узнает о его измене.
Хоть в такой роли и впервые,
он избежал всех тех пошлостей — следов помады, духов и прочее… Жена о его
измене не узнает. Потому что она — такая.
И ему даже забавно было
вести себя в тот вечер: он выглядел по-обычному усталым и хмурым… Правда,
слегка ироничным. — А он-то, напряженный, в эти
минуты связывал и связывал в голове те два, с женой, случая: когда она умиленно
воспевала того паломника-интервьюера и когда зло
накинулась на него, упустившего заработок со стариковской пенсии…
В тот же вечер он и пожалел,.. что нельзя почать бутылку водки, что давно звенит в
холодильнике. Жена, конечно, замучит: что, мол, у тебя сегодня за торжество?
4
И вот он уже
какой год пьет.
Понемногу. Чтобы не мешало
работе и семейным, всегда обязательным, делам.
Женщин он имеет, но не
часто. Тогда лишь, когда все получается само собою. И, по правде, не замечает
их: не записывает, не запоминает ни имен, ни телефонов. — Он эти
связи, — раз не планировал, — даже и не считает изменами.
Выпивает он только после
работы, точнее — перед возвращением домой. Жутко, жутко! — Перед…
посещением данной квартиры…
Изменой он по-прежнему
считает только ту первую связь.
Он ведь потому тогда и
решился, — чтобы отчаянно проверить: в самом ли деле его жена… столь
глупа?..
И теперь он презирает ее,
такую эрудированную и практичную.
И — презирает себя,
прежде всего — себя.
За то, что он влюбился когда-то в этакую… в этакую общеобразовательную… За то, что бегал за нею, делал ей предложение, женился на
ней, заимел от нее ребенка…
Особенно за то, что ведь
целых несколько лет… не разлучался с нею, беседовал день и ночь с нею, шутил
обо всем на свете с нею…
Да хотя бы за то, — только лишь за одно то, что жена не знает и
никогда не узнает о его измене.
Пусть бы она, его жена, была
какая-нибудь, как нынче, аферистка, хоть уголовница…
пусть бы курила и пила… пусть бы сама давала ему поводы для ревности…
А то ведь, — если она,
такая энергичная, не ведает о его измене, тогда она… как бы это
сформулировать?.. Попросту — нездоровая, больная.
Уважаемый-то сотрудник и
прилежная мать.
И непонятно теперь, о чем
думать: о новой ли стиральной машине, или… или о
разводе?..
Непонятно, зачем вообще о
чем бы то ни было думать.
В эпилоге, — если б он,
к концу такого романа, потребовался.
Тот беспокойный писатель,
этот замысловатый старик, эта вездесущая бабенка и все-все — и те, кто читает книги популярных
писателей и о встречах с ними и кто судит-рядит лишь
по газетам, и те, кто ничего, тем более, не читает, а просто от безделья
смотрит, болтая языком и ногами, телевизор, — никто не находит свои
поступки, свои слова, всю свою такую жизнь и — вообще жизнь современных
людей… катастрофой. Катастрофой.
Чего уж говорить, коль такая
тема, о душе и о духе.
Все — во сне. В тяжелом
сне. — Взбалмошной надуманности и несуразной морали.
Нет даже страха, даже
ожидания, — что кто-то
устыдит, призовет, хотя бы одернет.
Вся жизнь — обман, и
прежде всего — самообман.
…Вот какой бы сюжет —
современный принципиально.
Так в чем же и дело?..
А писать скучно о людях
скучных!..
Впрочем, что я. Раз сюжет
такой появился,.. то не все во сне.
Свидетельствую:
не все.