в русской сетевой и бумажной периодике четвертого квартала 2009 г.
Опубликовано в журнале Континент, номер 143, 2010
Библиографическая служба
«Континента»
Проблемы российской современности
в русской сетевой и бумажной периодике
четвертого квартала 2009 г.
Мы продолжаем знакомить
читателей с актуальными публицистиче-скими выступлениями (находя их в бумажной
прессе и в Рунете), отличающимися либо оргинальностью и глубиной анализа, либо
концептуальной четкостью, либо просто симптоматичностью. В этом обзоре
предлагается изложение наиболее примечательных публикаций с сайтов apn.ru, chaskor.ru, chubais.ru, daily.rbc.ru, echo.msk.ru,
ej.ru, e-xecutive.ru, gazeta.ru, GazetaProtestant.ru, grani.ru, inLiberty.ru, Каспаров.Ru, kreml.org, lenta.ru, openspace.ru, slon.ru, svobodanews.ru, vz.ru, а также постов в блогах и статей в
бумажной прессе («Ведомости», «Москва», «Полис» и др.).
Публицисты подводили итоги года и размышляли о
будущем. Кирилл Головастиков в статье «Как в первый раз» на сайте
Lenta.ru 4 января довольно бодро резюмирует итоги года. В
2009-м в России снова появилась политика. Бегло перечислив разные события,
автор останавливается на последствиях выборов 11 октября в Москве и регионах.
Демарш ручной думской оппозиции, покинувшей зал заседаний, произвел эффект. …с
2000 года ни разу ни одна фракция не оставалась в думском зале в полном
одиночестве. Совместный жест трех партий показался удивительно искренним —
возможно, потому что их «крик отчаяния» совпал с общей усталостью от профанации
избирательного процесса. Минуты приятного удивления, однако, стали единственным
положительным итогом оппозиционной акции. Президентом Медведевым 2009 год,
считает автор, задумывался как долгожданная оттепель. Оттепельным он
и стал — во многом благодаря внешней политике, конкретно —
налаживанию отношений с США. Итогом стало решение Вашингтона отказаться от идеи
развертывания своей ПРО в Восточной Европе. Главный симптом свободы для
России — это непринужденность разговора власти с народом, и ее Дмитрий
Медведев поддерживал, как мог. Он завел видеоблог и аккаунт в ЖЖ, а осенью
опубликовал статью «Россия, вперед!», в которой рассказал о своем видении
будущего страны. Главное, что сделало медведевскую статью «бомбой», —
это невероятная откровенность президента. Глава государства открыто признал,
что в стране, грубо говоря, все плохо («неэффективная экономика, полусоветская
социальная сфера, неокрепшая демократия, негативные демографические тенденции,
нестабильный Кавказ»). Более того, вина за все это была возложена не на
нерадивых чиновников и бизнесменов, а на власть в целом и, что еще
поразительнее, на граждан, которые, взявшись за руки, составляют собой народ
(«взяточничество, воровство, умственная и душевная лень, пьянство»). Одна из
главных бед людей — вера в то, что все проблемы должно решать государство,
уверен Медведев. Понятием модернизации была оформлена и положительная
программа. Модернизационный восторг, достойный ломоносовской оды, пленил
многие умы. Так, западные СМИ истолковали «план Медведева» как новую
перестройку, а в российском обществе началось обсуждение деталей грядущей
реформы всего. Впрочем, замечает автор, красивого продолжения история пока
не получила.
Одной из главных общественно-политических тем
года стало и отношение к собственному прошлому. Инициатива сверху: в мае при
президенте появилась комиссия по противодействию фальсификации истории «в ущерб
интересам России». Критики усмотрели в начинании создание нового «министерства
правды». С другой стороны, в записи в видеоблоге, приуроченной к дню памяти
жертв политических репрессий, Медведев определил, что Победа 1945 года —
заслуга народа, а Сталина назвал преступником. Просто слова — однако
для России, опять-таки, небывалые.
Позитивное зерно автор
видит и в истории с выступлением журналиста Александра Подрабинека: тот
вступился за слово «антисоветская» на вывеске московской шашлычной, на которое
префекту Митволю пожаловался местный Совет ветеранов. Прокремлевское движение
«Наши», в свою очередь, обиделось на Подрабинека за слово «ветеран» в
ругательном контексте и из-за этого пришло разбираться с журналистом в редакцию
«Новой газеты», полмесяца пикетировало его дом и подало иски в суд. В стране
с неразвитым гражданским обществом в 2009 году вспыхнул полноценный
общественный скандал, который захватил не только Подрабинека и «Наших», но и
значительное число неравнодушных россиян.
На сайте Газета.Ru в редакционной статье «Пена
золотого века» (29 декабря) предлагается гораздо более жесткий вывод: Главный
итог уходящего года, да и всего путинского десятилетия — осознание того,
что страной никто не занимается. Оказавшись на попечении ржавой вертикали
власти и погруженного в политический анабиоз народа, она дряхлеет и разрушается
на глазах. <…> Деньги у страны все еще есть — у нее нет хозяев. Не
Хозяина с большой буквы (их у нас сейчас формально даже целых два), а реальных
хозяев, тех, кто занимаются обустройством страны как своего дома. Вся
российская элита под несмолкаемую истерически-патриотическую риторику вывозит
на «ненавистный» Запад детей и капиталы и обзаводится там недвижимостью. А
внутри страны пилит куски собственности, те, что пожирнее, и оберегает их от
конкурентов из других провластных группировок с помощью правоохранительной
системы, которая окончательно перестала охранять безопасность граждан.
Население, обменявшее казавшееся непонятным и абстрактным право участвовать в
управлении страной посредством выборов на невмешательство государства в свои
личные дела, <…> занимается обустройством собственной жизни. <…>
Власть убедила население жить так, чтобы ему не было дела до страны. Самой
власти до страны тоже нет дела, потому что борьба за собственность и лихорадочная
конвертация полномочий в нефтедоллары захватывают власт-ное сословие целиком.
Итак, если ничего не изменится, мы так и будем жить посреди горящей,
ломающейся от старости, бездорожной страны с безудержными амбициями и полным
безразличием к собственному дому.
Оппозиционный политик и
экономист Владимир Милов (v_milov) в своем блоге в ЖЖ 28 декабря иначе
подводил политические итоги года. …Политический ландшафт страны сегодня
вроде бы напоминает полный штиль на море. Тишь да гладь. Однако под
поверхностью происходит столько непонятных процессов — очевидная эрозия
поддержки власти в обществе, подковерная драка внутри власти, укрепление
боевого духа оппозиции, — что трудно сказать, не закончится ли этот штиль
появлением цунами, некими внезапными и плохо предсказуемыми изменениями.
Самым большим разочарованием года для Милова стало то, что крупнейшее с 1994
года падение экономики не вызвало никаких ощутимых сдвигов в политической
системе страны. Локальные всплески протестных настроений быстро угасли. Другой
проблемой оказалось то, что власти решили законопатить все щели на
региональных и местных выборах: масштаб фальсификаций и репрессий против
оппозиции только возрос по сравнению с думскими выборами 2007 года. Далее,
Путин дал ясно понять, что рассматривает перспективу возвращения в
президентское кресло в 2012 году (отсутствие постоянного физического
соприкосновения руки и пульта управления нервирует парня, это чувствуется).
Милов занялся подсчетами: с учетом продления сроков президентских полномочий до
6 лет возвращение Путина на президентский трон в 2012 году может означать его
сохранение там до 2024 года. В 2024 году Путину исполнится 72 года: перед
Россией встала перспектива появления у власти реального, а не метафорического
«нового Брежнева». В любом случае, возвращение Путина к полноценной власти
ничего, кроме перспективы глубокого застоя, стране не несет. Как полагает
Милов, есть признаки того, что Медведеву не хочется уходить с президентского
поста, тем не менее нет никаких фактических доказательств того, что у Медведева
есть аппаратные, силовые, материальные и личностные ресурсы для того, чтобы
вступить в реальное соперничество с Путиным. Ну вот разве что он, пользуясь
«реформистской» риторикой, начал чистку путинских кадров во ФСИН и в МВД.
Граждане по-прежнему апатичны, не доверяют оппозиционерам, но самое
главное — не верят в возможность что-то изменить.
В экономической сфере, по Евгению Ясину («Оживление
нам не гарантировано» — «Ежедневный журнал», 4 января), все
оказалось пока что не так страшно, поскольку дна мы достигли. Особых
признаков серьезного оживления нет. Никаких крупных изменений в российской
экономике не произошло, структурных сдвигов нет. Дешевую продукцию производят
Китай и Индия. Россия им не конкурент. Без модернизации, в том числе
модернизации институтов, серьезного увеличения темпов роста ждать не следует. Мы
и до революции были расхлябаны, не пройдя по-настоящему школу капитализма, а
социализм нас просто развратил. Тщательности, которая необходима для
изготовления конкурентоспособной продукции, у нас нет. Ясин резюмирует: нам
необходимо формирование, как ни пугающе это звучит, новой культуры, которая
предполагает реальную защиту прав собственности, реальное верховенство закона,
реальную избирательную систему. То есть все то, что необходимо для построения
нормального демократического государства. Без этого по-настоящему создать
инновационную экономику мы не сможем, поскольку нужны сильные стимулы для
творчества, а это доступно только свободным людям, способным чувствовать
ответственность и быть друг с другом в отношениях высокой степени доверия.
В сфере внешней политики, по Александру
Гольцу («Смена риторики» — «Ежедневный журнал», 1 января),
случилась смена слов. Оказалось, что роль «геополитического арбитра» Москве не
по деньгам. Год ушел на осознание факта. Падение нефтяных цен оказало
серьезнейшее влияние на путинскую внешнеполитическую стратегию. Она состояла в
том, чтобы искусственным образом заставить лидеров ведущих стран Запада
вернуться к повестке дня 80-х и обсуждать с Кремлем вопросы военной
безопасности. Москва старательно делала вид, что всерьез ощущает угрозу. То со
стороны Соединенных Штатов, которые собирались развернуть элементы глобальной
противоракетной системы (оказывается, десять американских противоракет могли из
Польши угрожать сотням российских носителей ядерного оружия). То со стороны
НАТО, которая наращивает превосход-ство в обычных вооружениях. Однако в
2009 году лексику пришлось решительным образом менять. Очевидный международный
итог минувшего года — это смена не политики, но риторики. Москва больше не
угрожает Западу, она демонстрирует желание сотрудничать. Одна беда: дальше
смены риторики Кремль двигаться не хочет или не может. К примеру,
российские переговорщики затягивают переговоры с США по новому Договору по
сокращению стратегических наступательных вооружений. Пусть весь мир как
можно дольше смотрит, какие мы крутые и мощные, как обсуждаем взаимное
сдерживание с самой мощной страной мира. Выдвинули нежизнеспособный проект
Европейского договора безопасности. Вряд ли кто-то всерьез будет относиться
к документу, который фактически наделяет Россию правом вето на любые решения
НАТО… Таким образом, в российской внешней политике мало что изменилось. У
нее по-прежнему нет ясных прагматических целей, а поэтому нет надежных союзников.
Москва по-прежнему видит в международных делах, прежде всего, инструмент для
пиара. Только, похоже, несколько меняется позиционирование. Еще недавно Россия
представала перед миром в виде пацана из питерской подворотни, который с
удовольствием демонстрирует всем «финку». Теперь же нам предлагают образ
прекраснодушного мечтателя, чьи благородные порывы не поняты и не оценены
эгоистичными партнерами. Что, в целом, не плохо. Правда, ничто не мешает и
быстрому возвращению к «финке».
Ярослав Загорец в статье-обозрении «Год
мента» (Lenta.ru, 30 декабря) отмечает значение темы российской милиции в
минувшем году. Деградация системы МВД началась не в 2009 году — процесс
шел годами. Однако именно начальник ОВД «Царицыно» майор Евсюков своим
преступлением положил начало тому, что может стать коренной реформой МВД
России. Согласно ноябрьскому опросу ВЦИОМ, каждый второй россия-нин не доверяет
милиционерам. Половина граждан оценивает работу правоохранительных органов как
среднюю, 27 процентов — как плохую либо очень плохую. Честными
милиционеров считает лишь каждый седьмой россиянин, вежливыми — каждый
двадцатый, «нормальными людьми» — каждый пятидесятый. Слово «евсюковщина»
прочно укрепилось в сознании граждан. Убедить «немилиционеров» в том, что
сотрудник милиции может быть невиновным, практически невозможно. Общество
окончательно укрепилось во мнении, что если с милиционером что-то происходит,
всегда виноват он сам, просто потому что он милиционер. Более того, к концу
года в это поверили и сами милиционеры. Простой русский парень Алексей
Дымовский, служивший майором в новороссийском УВД, разместил в начале ноября в
интернете два видеоролика, в которых разнес по кирпичикам всю систему
российского МВД. Появление этих роликов на YouTube, первое в своем роде,
заставило говорить о рождении новой тенденции. До этого милицию ругали
журналисты, политики, обыватели, — только не сами милиционеры (по крайней
мере, публично). У Дымовского появились последователи. К YouTube потянулись
бывшие сотрудники ГИБДД, бывшие опера, бывшие прокурорские, бывшие ФСБ-шники,
пограничники и даже один глава подмосковного района. Однако эффекта
«встающей против беззакония России», которого добивался Дымовский, так и не
случилось. Радикальное «улучшение» для правоохранительных органов нашел
депутат Госдумы и по совместительству член генсовета «Единой России» Андрей
Макаров. Он предложил вообще ликвидировать МВД, так как реформировать его все
равно уже невозможно. В конце года появился указ президента «О мерах по
совершенствованию деятельности органов внутренних дел Российской Федерации»:
теперь милиционеров в России будет на 20 процентов меньше, а работать они будут
намного лучше. Куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями президента, мы
увидим в 2010 году.
А президент Фонда эффективной политики Глеб
Павловский на сайте Kreml.org («Болтовня под Кремлевской елкой», 28
декабря) в интервью заостряет едва ли не экзистенциально: Интеллектуально
год очень четко распадается на два тематических, если угодно, поля. Первая
половина года — это кризис, который, вопреки всем учебникам, ничего не
внес в интеллектуальную атмосферу. Или внес, но это пока никак не оценено. А
вторая половина — искусство смерти. Смерти от катастроф, терактов,
убийств. И период смертей оказался интеллектуально наиболее продуктивным периодом.
От Саяно-Шушенской ГЭС и дальше через всю эту серию, все более страшных, но
более говорящих смертей. Казалось бы, был исчерпан спектр говорящих смертей,
вплоть до последней — убийства священников Даниила Сысоева и Александра
Филиппова. Они все удивительно концептуальны и замеряют глубину того, насколько
на тканевом уровне весь организм русской жизни прослоен культурой смерти и
убийства, как управлением смертью. Это надо понимать правильно. Речь не идет о
насилии одного четко обозначенного уровня общества по отношению к другому
уровню. Речь не идет о ясном субъекте насилия — оно распределенное, иногда
субъект вообще не установим. Вероятно, договорим за автора, именно от этих
угроз правильно укрыться под крылом у власти.
Сергей Петрунин в обзоре «Прощание с
унылыми нулевыми. Что запомнилось блогерам в 2009 году» (Каспаров.Ru, 25
декабря) пишет, что одним из главных феноменов 2009 года стал рост воздействия
блогосферы на жизнь общества. Что, с одной стороны, свидетельствует о проблемах
со свободой слова в России, когда люди, устав от зомбирующих «ящиков» и
«желто-боевых листков», все больше уходят в Сеть. С другой, говорит о том, что
еще есть отдушина. Сейчас интернет-дневников уже более 11,3 миллиона, среди
которых ярких и политизированных — десятки тысяч. В 2009 году блогерами
стали лидер ОГФ Гарри Каспаров, президент России Дмитрий Медведев, дочь Бориса
Ельцина Татьяна Юмашева и глава госкорпорации «Роснано» Анатолий Чубайс. Это
вопреки всему оказывает воздействие и на традиционные, «зомбирующие» СМИ. Автор
вспоминает самые яркие комментарии ЖЖ-юзеров в 2009 году.
Апрель. Главное событие месяца, спустившее
настоящую лавину общественного мнения в сторону необходимости реформ в
МВД, — дело майора Евсюкова, хладнокровно расстрелявшего посетителей и
работников столичного супермаркета. Бард Екатерина Чевкина первой предложила
отправить в отставку милицейское начальство Москвы и намекнула, что президенту
более неприлично отмалчиваться насчет взлета милицейского произвола в стране.
Возмущение интернет-пользователей было столь масштабным, что не смогли
отмолчаться и охранители. Либо отвечает б… с майорскими погонами — и
надолго отправляется в Нижний Тагил, либо те, кто принял на работу психа и не
смог «вычислить» его состояние, — не только погонами и работой, но и
уголовно. За бездей-ствие, приведшее к трагическим последствиям. Потому что во
время кризиса «людишки-то нервные».
Август. Неожиданный для
поверивших во «вставание с колен» и давно предсказанный специалистами гидроудар
на Саяно-Шушенской ГЭС. Десятки погибших. Паника в соседних городах. Вновь
попытки перевести стрелки на неугодных журналистов. Но впервые президент
Медведев, похоже, задумывается, что его «обманули»: не от сверхдержавы передали
виртуальный скипетр, а от технологически отсталой, тяжело больной страны,
которой не выжить без серьезной всесторонней модернизации. Тут козлоботы
стараются: мол, опять будут разговоры, что виноват во всем Путин, —
пишет журналист Дмитрий Шушарин, разместивший в своем интернет-дневнике
публикацию десятилетней давности. — А кто ж еще? Куда он дел
нефтедоллары, которые должны были пойти на предотвращение подобных
катастроф? И на многое другое тоже.
Сентябрь. По Москве расходятся сотни тысяч
брошюр доклада Бориса Немцова «Лужков. Итоги». Это кайф. Марожено, —
пишет лидер молодежного движения «Смена» Станислав Яковлев. — В 1991
году Елена Батурина создает компанию «Интеко», выпускающую пластмассовые
бытовые товары: ведра, тазы, одноразовую посуду. Эх, найти бы те тазы.
Интересна стоимость подобного таза сегодня на каком-нибудь аукционе. «Лот
номер 14-88. Первый таз Елены Батуриной. Изготовлен собственноручно, ага».
Ну а ветеран Великой Отечественной войны и бывший кандидат в члены бывшего
Политбюро ЦК КПСС, сын начальника ГУЛАГа Ивана Долгих Владимир Долгих
возмущается вывеской шашлычной «Антисоветская». Вывеску снимают, правозащитник
Александр Подрабинек пишет скандальную статью, движение «Наши» пикетирует
подъезд его жены. В «Живом журнале» разворачивается очередная травля продавшихся
Западу либерастов.
Ноябрь. Майор милиции
Дымовский записывает свое видеообращение, вскрывающее коррупционную «кухню» в
ведомстве. У него появля-ются последователи: милиционеры, прокуроры, судьи,
мэры городов. Дымовского поначалу пытаются немедленно записать в «агента
влияния иностранных НКО», но это вызывает смех даже у охранителей. А вы все
переживаете, когда вас обвиняют в связях с госдепом, оранжистами и сата-ной, —
консультирует несогласных блогер mp44, — не переживайте, не надо.
Тем временем в Тверской области терпит крушение «Невский экспресс», курсирующий
между Москвой и Санкт-Петербургом. Одним из топовых постов становятся
воспоминания очевидца: Ранения были в основном тяжелые — рваные раны,
открытые и закрытые переломы, проникающие от летавших частей конструкции, ну и
прочее — не для печати. Были и недвижные тела, но посчитать их в темноте
не было никакой возможности, да и не до этого было. В криках о помощи,
разбивании стекол и постепенной ликвидации завалов прошел где-то час. Все
сиденья, за исключением нескольких в начале вагона, какие-то острые элементы
конструкции — не выдержали удара, оторвались, летали по салону и были
одной из основных причин травм и смертей. Как-то хлипко они были прикреплены к
массивным основаниям. Остатки крепежа — рваные зубцы металла, похоже на
алюминий — тоже резали людей что твои ножи. Заклиненные двери удалось
открыть только МЧС снаружи. Окна было почти невозможно разбить, да и нечем.
Лестница была только одна, и ее долго не удавалось достать — завалило.
И ведь это, заметим, «лучшее из лучшего», что катается по нашим дорогам! (См.
ниже другие точки зрения на социальное значение интернета.)
Прогнозы
По Леониду Радзиховскому («20–10» —
«Взгляд», 28 декабря), никаких особенных сюрпризов в политическом 2010 году
ждать не приходится. Верхи дорожат стабильностью и не склонны к
самоубийственному расколу, низы терпеливы, все идеи уже сформулированы, до
выборов осталось слишком мало времени, чтобы устраивать сюрпризы… В том числе и
к объявленной модернизации никто не готов. ВСЕ реформы 1990-х сводились, в
конце концов, к одному: СБРАСЫВАНИЮ БАЛЛАСТА. Балласта республик СССР, с
которыми надо делиться нефтедолларами, балласта убыточных предприятий, балласта
раздутой социальной сферы, балласта КПСС и фиксированных цен… Переход от
рентосырьевой модели к экономике инноваций — совсем другая штука. Это НЕ
СБРАСЫВАНИЕ, а НАРАЩИВАНИЕ, создание совсем другой, новой, «дополнительной»
экономики. <…> И хотя эта задача ЖИЗНЕННО ВАЖНА для страны, по
сути, это задача на «квантовый скачок», на выход из прежнего ИСТОРИЧЕСКОГО
ЦИКЛА, «цикла обвала», переход от обвала к ИСТОРИЧЕСКОМУ ПОДЪЕМУ, — но
именно поэтому я сейчас не верю в решение такой проблемы. Не вижу для этого
необходимой потенциальной энергии — ни в элитах, ни в народе. В общем,
грустна Россия, да и всё тут.
Оппонирует фаталисту Радзиховскому Автандил
Цуладзе. К примеру, в статье «Спираль Ильича» («Ежедневный журнал»,
21 декабря) он напоминает, что неизменность есть ситуация мифа, который
заведомо внеисторичен, работает с окаменелостями, с застывшими формами.
Единственное желание нынешнего правящего класса: «Остановись, мгновение!»
Законсервировать все как есть, выскочить из истории. Но, выражаясь языком
Черномырдина, «хотелки» нынешних правителей диаметрально противоположны
потребностям и национальным интересам страны. Исторический процесс еще никому
отменить не удавалось. Гораздо более выдающиеся люди, чем Путин, пытались
реализовать свои «хотелки» вопреки закономерностям исторического развития и
терпели крах. В истории России действительно много повторяющихся сюжетов.
Но, тем не менее, движение вперед имеет место. Сегодня невозможны репрессии в
духе 37-го года или «поднятие целины» в хрущевском стиле. Опыт прошлого усвоен
и делает невозможным его повторение в том же виде. Ощущение, что страна
болтается в каком-то болоте и выхода нет, является верным признаком грядущих
перемен. Люди осознают, что дальше «так жить нельзя», но пока не понимают, а
как же надо жить, куда двигаться. Смысл всех политических баталий, которые
разворачиваются в России, сводится к борьбе политических субъектов за
утверждение в качестве доминирующего своего видения будущего страны. Проект
Путина самый бесперспективный, поскольку заключается в том, чтобы сидеть в
болоте и дальше. Медведев предлагает оставить нынешнюю политическую систему
неизменной, но подкорректировать экономический базис режима. Это половинчатый
подход, но у Медведева других вариантов пока нет. Добровольно отказываться от
власти и привилегий ни сам президент, ни его окружение не горят желанием.
Внесистемная оппозиция выдвигает проекты радикального переустройства страны на
новых основаниях. В целом развитие ситуации предсказуемо. Кризис
дестабилизировал экономическую, идеологическую и политическую основы режима.
Чем дальше будут откладываться реальные реформы, тем выше шансы катастрофического
обвала всей системы и реализации радикальных сценариев «перезагрузки» России.
Расползание «вертикали» наглядно иллюстрируется многочисленными фактами о
коррупции среди чиновников среднего звена. Чиновники прекрасно осознают, что в
любой момент могут потерять насиженные места, и тащат все, что можно, готовя
себе «запасные аэродромы». Воевать с кличем «За Родину! За Путина!»
прагматичное чиновничество не намерено. Лозунг дня: «Спасайся, кто может! Бери
все, что плохо лежит!». Может такая ситуация длиться «бесконечно долго»? Очевидно,
что нет. Спираль истории разжимается, раскручивается, вдребезги уничтожая
окаменелости путинской мифологии. «Достижение» путинизма, заключавшееся в
лишении граждан легальных возможностей участия в политической жизни страны,
оборачивается для режима главной проблемой. Не имея рычагов воздействия на
правящий класс, граждане до поры до времени вынуждены терпеть,
приспосабливаться к существующим условиям, замыкаться в своих част-ных
проблемах. Но масштаб кризиса таков, что стратегия «бегства» проблем не решает.
Если Кремль не решится на преобразования в самое ближайшее время, то он сам
спровоцирует пресловутый «русский бунт»…
Сергей Шелин в статье «Обезжиренные десятые»
(Газета.Ru, 23 декабря) предвещает: Жирным нулевым не повториться.
Левада-центр регулярно спрашивает у москвичей: что в настоящее время больше
всего осложняет жизнь вашей семьи? Все жирные годы самым популярным был ответ:
низкие доходы (около 50%). И вот самый свежий. На первое место с привычного
своего шестого-восьмого сегодня выскочила совершенно другая проблема —
«опасение потерять работу» (49%). А еще так недавно это опасение осложняло
жизнь всего у 13–14% москвичей. Можно не сомневаться, что такой же перелом
настроений произошел и в прочих краях, процветавших в нулевые годы. В жирные
годы безработица была приметой тех мест, до которых не дошло процветание, а в
тех, до которых дошло, стала экзотикой. В десятые годы именно благополучным
краям предстоит первым платить за все хорошее, что им авансом досталось в
нулевые. А досталось именно авансом. Возьмем годы, «жирность» которых наиболее
очевидна, — с 2003-го по 2007-й. За эту золотую пятилетку
производительность труда в российской экономике росла в среднем на 6,6% в год.
А реальная заработная плата — на 12,2%. Рост экономики не был подкреплен
ростом эффективности, а рост доходов не был подкреплен ростом экономики. Да и
не было нужды подкреплять. За эти пять лет нефть подорожала втрое. К сотням
миллиардов долларов халявных нефтегазовых доходов добавились еще сотни и сотни
миллиардов, взятые тогда же в кредит корпорациями и банками, а также
приведенные со спекулятивными целями из-за границы под видом инвестиций. По
сути, нулевые годы брали в долг у десятых. Теперь эти долги придется
возвращать. За накопленную в золотые годы отсталость и окостенелость экономики,
осложненную еще и несоразмерной дороговизной труда, предстоит теперь
расплачиваться устойчивой безработицей, ростом нагрузок на работающих,
стагнацией реальных доходов, а также — не обязательно, но возможно, —
и хронически медленным хозяйственным ростом. Не избежать в наступающем
десятилетии поэтому и кризиса пенсионной системы. Число получателей пенсий
будет непрерывно расти, число работающих — уменьшаться, и при этом
возможности казны будут убывать. Денег станет меньше. Не говоря о том, что
аппарат сделается растущей проблемой для самого себя. Прошедшие десять лет были
временем кадровой стабильности. Одни и те же лица лишь перемещались из кресла в
кресло. После всех предшествующих неустройств это сначала выглядело почти
стильно. Но второй десяток лет начальственной несменяемости — совершенно
не то же самое, что первый. Остается еще модернизация. Как-никак,
единственная официально признаваемая общественная идея. По-моему, не стоит ее
совсем уж списывать со счета. Гипотеза о возможности модернизации в десятые
годы имеет право на существование, как она имела это право и в 70-е, и в 80-е,
и в 90-е, и в те же нулевые. Каждый раз что-то мешало.<…> даже и до самой
умеренной модернизации нужно дозреть. Нужно пожить в реальном мире, не похожем
на сытенький и бездумный мирок нулевых. И пожить не один год. Нравится нам это
или нет, но такая жизнь уже началась.
Общество
На сайте openspace.ru
Евгения
Пищикова
в статье «Хорошо так, бездарно» подводит итоги нулевых годов. Мейнстрим
в оценке историче-ского момента таков: Мещанское было у нас десятилетие.
Время маленьких людей. <…> Новая русская буржуазность не имеет миссии. Не
несет никакой общей идеи, никакой атмосферы общего дела, а вскормлена обычной
филистерской мечтой об индивидуальном семейном благополучии, личном довольстве.
Моление о доме-полной-чаше. Все тащить в свою норку, вить гнездо. <…>
русский филистер уверен, что достаток и несвобода — одно и то же. Нет у
нас укорененной идеи, что независимость начинается со «своего» — своего
дома, своего дела, своей ответственности, своей земли. <…> Дело вовсе не
в том, что мещанин не хочет достатка, — конечно, хочет. Но он воспринимает
работу по его достижению как жертвование свободой (волей, прекрасной
безответственностью) во имя благополучия и считает это жертвование законом
жизни. Так что идеологическое устройство страны счастливым образом совпало с
умственным устройством российской семьи. Нет новизны в житейских новинках,
вещевых и бытовых прорывах нулевых годов. Как говорит Пищикова, принято
считать, что главное завоевание нулевых — это мощный прорыв на
информационный рынок личной, народной информации, — а именно блогов, ЖЖ.
Но и здесь революция не случилась. В интернете, полагает автор, реанимирована
дописьменная культура. Сейчас у нас время новой устности, и на
информационных полях цветут древние цветы — слух, побасенка, анекдот,
быль, сказ, акынская песня. А всякая социальная сеть — просто-напросто
посадская завалинка. Дамы вывешивают в «Одноклассники» свои фотографии, как
белье на балкон, — чтобы продемонстрировать, что семья их живет правильно,
чисто, как положено. Резюме: Почти целых десять лет страна дышала жаждой
благополучия и достатка, жила младшей реальностью <…> Младшей (или
низкой) реальностью социологи называют быт. <…> Десять негосударственных,
неисторических, недуховных и невыдающихся лет стабильности и покоя. Десять лет
частного счастья, прожитых страной на удивление бездарно.
На сайте E-xecutive Алексей Верижников в
статье «Два «застоя» и карнавальная культура» 28 октября характеризует
современную общественную ситуацию как застой с элементами карнавала. В лице
президента даже сама власть признала очевидное: «нулевые» годы стали очередным
«застоем», когда высокие нефтегазовые доходы позволяли жить, практически ничего
не меняя, — иного бизнеса, кроме «сидения на трубе» и покупки за рубежом
потребительских товаров на полученные нефтяные деньги, в стране, по большому
счету, не наблюдалось. Причем «слезть с трубы» и поменять гарантированные
«короткие» деньги на совершенно негарантированные «длинные» добровольно никто
не хочет. Мобилизационные сценарии в наше время технически невозможны.
Добровольное самоограничение общества а ля послевоенные Япония, Южная Корея,
Тайвань и Сингапур (меньше потреблять, больше копить во имя будущих поколений и
модернизации страны) тоже не для нас. Кто же из современных русских станет
отказываться от дня сегодняшнего во имя абстрактного дня завтрашнего? Что же
тогда остается? Ответ: ждать, пока все само собой как-нибудь рассосется и
образумится. Именно к этому благодушному выводу и приходит в своей статье
Дмитрий Медведев после нелицеприятного анализа статус-кво. Скорее всего,
никакой сверхзадачей на ближайшее десятилетие население нагружать не станут.
Иными словами, можно уже довольно уверенно говорить о путинско-медведевской
«большой эпохе» (2000 – 2024-?), которая по своим сущностным
характеристикам имеет много пересечений с почти двадцатилетним правлением
Леонида Ильича Брежнева (1964 – 1982). Автор акцентирует черты сходства. Прежде
всего, это демобилизация общества: общество ни о чем не спрашивают, но и ничем
особо не напрягают. Кроме того, не участ-вующему в своей собственной судьбе
обществу дают вдоволь приватно постебаться над властью на уровне «кукиша в
кармане». В брежневские времена это была культура политических анекдотов,
сейчас — иронизирующая блогосфера. Как и тридцать лет назад, в нынешние
времена суть общественного договора между властью и индивидом сводится к
следующим основным контрактным пунктам: неучастие общества в принятии решений
обменивается на относительное невмешательство власти в част-ную жизнь граждан.
У индивида нет возможности влиять на власть, но он может приватным образом
обстебать ее по полной программе и таким образом как-то компенсировать свою
малую значимость. Происходит взаимозачет несовершенств: народ принимает тот
факт, что у него нет другой власти, какой бы неэффективной и коррумпированной
она ему ни казалась, а власть соглашается с тем фактом, что у нее нет иного
народа, кроме того, какой предстает пред ее глазами — ленивого, пьющего,
вороватого и безответственного. В общем, дружба по расчету двух некрасивых
подружек. «Демобилизованные» властью граждане получают индульгенцию по
поводу ничтожности своих жизненных достижений: я нахожусь в полной заднице не
потому, что я такой никчемный, а потому, что «коммуняки все заграбастали»
(тогда) или «кровавая гебня все под себя подмяла» (сейчас). Вечный «кукиш в
кармане» при полном отсутствии ответственности за что бы то ни было
способствует выработке универсального в своей непогрешимости жизненного
позиционирования: «Все вокруг г…о, а я Д’Артаньян!» Верижников отмечает,
что застой упраздняет бремя тяжелого труда и дает массу свободного
времени. Так было в брежневские времена. Так это и сейчас. После напряжений и
трудов 90-х — расслабление. Во второй половине «нулевых» в Москве и
городах-миллионниках сформировался обширный слой офисных клерков, которые
получали относительно скромные зарплатки — от 30 тыс. до 60 тыс. рублей в
Москве и от 15 тыс. до 30 тыс. рублей в регионах. Этих денег вполне хватало,
чтобы покупать в кредит недорогие иномарки, обновлять бытовую технику и
проводить отпуска в солнечных Турции и Египте. При этом работа для них мало чем
отличалась от отдыха на вышеупомянутых курортах. К 2003 – 2004 году обнаружилось,
что вакансий стало больше, чем квалифицированных кандидатов, способных их
занять. Давление рынка труда снизилось. Автоматически уменьшилось число людей,
склонных пахать по 12 часов в день. Правилом хорошего тона стало проводить в
офисе не более восьми часов, из которых не менее четырех отводилось бы на
сидение в интернете. Подспудное желание «офисного пролетариата» к
самоактуализации, выраженное в интерпретации рабочего времени как свободного,
вырвалось наружу. К тому же еще в 90-е демократия выродилась в зрелище. Не
нужно соблюдать правила игры, не нужно делать ответственный выбор, — можно
просто смотреть, стебаться и получать удовольствие от наблюдаемого действа,
оставаясь при этом лишь пассивным объектом политического процесса. Десять лет
карнавала в 1990-е годы стали затянувшимся «праздником непослушания», итог
которого — эмоциональная усталость от всеобщего «расколбаса» и
предсказуемая ностальгия по восстановлению иерархии. Путин вернул иерархии
власти ее почти средневековую сакральность. Зубоскалы изгнаны с национального
телевидения в FM-ссылку. Кроме того, таки удачно подоспела колбаса —
мировые цены на нефть в начале «нулевых» дали обратный ход, и к малому крантику
трубы удалось вернуть прежде отлученных от него «сирых и убогих». В новой
«формуле любви» между властью и народом нашлось место и для укрощенной и не
содействующей более анархии карнавальной культуры. Понимая, что народу все
равно нужно выпускать пар, было разгорожено сакральное и профанное
пространства. Политика и национальное телевидение остались в сакральном
пространстве, а интернет милостиво был отдан для самовыражения и стеба (благо,
что такое самовыражение ни на что практически не влия-ет). Де факто
реализовалась мечта славянофилов XIX века об идеальной форме
правления для России: полная свобода критики для широкой публики и полная
свобода действий для самодержца (то есть самодержец может выслушать мнение
народа, но поступать он волен по своему самодержавному усмотрению). В этом
смысле удалось пойти дальше брежневской эпохи. Политический анекдот тех времен
также позволял выпустить пар, но он растворял личный «кукиш в кармане» в море
других кукишей. А вот нынешний блог дает возможность придать кукишу «лица
необщее выражение» и снабдить его авторской подписью <…>. В брежневские
времена «крамольные» надписи на стенах общественных туалетов не подразумевали
обратной связи. А теперь отвечай автору поста или интернет-статейки сколько
хочешь — хоть с применением раблезианской обсценной лексики и юмора
«телесного низа», приличествующих виртуальному сортиру, хоть без оных. Как пишет Верижников,
карнавальная интернет-культура подменила у нас демократию. Вот, наверное,
причина призыва президента в начале октября увеличить число пользователей
интернета в России. Похоже, высшее руководство прекрасно осведомлено о том,
что востребованная свобода в России — это свобода ни к чему не
обязывающего интернет-стеба и свобода снятия с себя бремени всякой
ответственности, в том числе, и ответственности гражданской. То ли
юродство, то ли скоморошество. Резюме автора: С одной стороны, любой
застой — это медленный и сладкий путь в небытие. <…> С другой —
какой-никакой баланс между трудом и досугом: то, что англосаксы называют модным
термином life-work balance, и то, чего так стремится достичь прогрессивная
корпоративная публика. <…> положа руку на сердце, по сочетанию уровня
благосостояния (да, живем мы средне, но лучше все равно никогда не жили) и
реально востребованной свободы (именно реально востребованной, а не формально
даденной или формально ограниченной) путинско-медведевское правление является
фактически беспрецедентным в русской истории.
«Песчаная Россия».
Так определяет характер социума социолог Борис Дубин («Огонек», № 32, 21
декабря): Россия сегодня — это пыле- или пескообразный социум.
Слитность россиян — это слитность пылинок. Собственно, у населения нет
ничего позитивно объединяющего, кроме самых общих символов: победа в войне,
самобытность России, а также все, что подчеркивает противостояние страны
остальному миру. Это не выражение активной, заинтересованной солидарности, а
скорее акт защиты от непонятной ситуации, от сомнений в силах своего
правительства, неуверенности в завтрашнем дне для себя и страны. В этом смысле
высокие рейтинги доверия к двум первым лицам страны — вовсе не показатель
их поддержки. Песок не может никого поддерживать, на нем нельзя ничего строить.
Для большинства населения Медведев и Путин — это те фигуры, которым
передоверили право на любую инициативу, по тем или иным мотивам отказав в этом
праве самим себе. На сайте E-xecutive («Болевой порог», 30 ноября)
Дубин, отталкиваясь от ряда фактов бесчеловечности российской
правоохранительной системы, замечает, что система эта анахронична по отношению
к тем задачам, которые сформулированы в президентской публицистике. Созданная в
другой стране и для выполнения других задач, наследница «Архипелага» дожила без
существенных реформ до 2009 года: число людей, находящихся в заключении, в
России значительно больше, чем в большинстве других развитых стран. Это говорит
о репрессивном характере российской власти, государственности и, к сожалению,
об особенностях социальной жизни, нравов населения в сегодняшней России.
<…> Ситуация в стране, в том числе с состоянием законности, с
правонарушениями, с жесткостью норм и жестокостью наказаний, с крайне дурным их
исполнением такова, что это — другая страна, далекая от мечтаний и
благожелательных высказываний первых лиц государства. <…> Нынешняя
система не работает как репрессивная. Она скорее рассчитывает на равнодушие
населения, чем целенаправленно бьет по группам, народам, классам, слоям
населения, которые могли бы составить ресурс сопротивления или будут
недостаточно надежной опорой в ситуации трудного исторического перехода,
ситуации всеобщей мобилизации. Нынешний режим не мобилизационный, он демобилизационный,
поскольку заинтересован в том, чтобы население ни во что не втягивалось. Надо
сказать, что б┬ольшая часть населения РФ вполне отвечает таким пожеланиям. При
этом из силовых корпораций состоит б┬ольшая часть политического класса и,
прежде всего, слой людей, которые непосредственно принимают решения и их
исполняют. Сохранение в их арсенале репрессивных методов, насилия,
спецопераций указывает не только на происхождение нынешнего режима, но и на
некоторые его принципиальные черты. Это черты полицейского государства.
Нельзя в полной мере назвать нынешнее государство России полицейским, но многие
важные элементы такового в современной России сохраняются — и в первую
очередь, произвол власти, причем на всех уровнях, по любому адресу и
безразлично по какому поводу. <…> В России имеет место недоверие
большинства практически ко всем институтам, в числе которых суд, милиция,
прокуратура, политические партии, профсоюзы, средства массовой информации…
Это — характеристика состояния общества, политической культуры россиян,
характеристика того режима, который был выстроен. <…> Доверие в той или
иной степени вызывают три института: президент (не конкретный человек, а сама
должность, место этой должности в системе власти), Русская православная церковь
и армия. <…> При этом и с милицией и судом (как и вообще с любым
«начальством», а суд и милиция — это для россиян «начальники», «власть»)
россияне предпочитают встречаться как можно реже. Обращение в суд по
собственному почину в России пока еще крайне редко. Встреча с милицией по
инициативе гражданина, а не по произволу и пожеланию милиционеров, тоже
редкость. За последний год 10% населения обращались в органы внутренних дел
(если это не паспортный стол, конечно) по собственной воле. Более половины
обратившихся не удовлетворены тем, как решались их дела. <…> Не чувствуют
себя защищенными от произвола милиции, по нашим данным, от 2/3 до 3/4
российского населения. Особенно сильно недоверие молодой части населения
<…> Социум, ориентированный на адаптацию к любой ситуации, может терпеть
очень долго. <…> Население будет терпеть до тех пор, пока отниматели не
станут покушаться на самое близкое и самое ценное. На жизнь, на сам факт
существования, на доброе здоровье и благополучие ближайших родственников. На
жилища. На те немногие элементы собственности, которые люди нажили и даже
сумели легитимировать <…> Вот здесь, мне кажется, и находится предел
терпения. По крайней мере, не у низового большинства, а у групп, которые
относительно благополучны, более образованы, урбанизированы и, соответственно,
обладают сравнительно большими доходами. Но опыт тридцатых-пятидесятых годов
прошлого века показывает, что государство может перешагивать далеко за этот
предел. Преобладающая часть населения России оказывается согласной вытерпеть и
это. Видимо, действует лагерная мораль «умри ты сегодня, я завтра», она очень
сильно проникла в российское общество.
Отталкиваясь от впечатлений об атмосфере Рунета,
Матвей Ганапольский («Атрофия» — «Ежедневный журнал», 1
января) на уровне симптоматики фиксирует: люди стали злее. Определенно стали
злее. Если раньше что-то было не принято говорить, стеснялись, то теперь не
стесняются. <…> Кое-какой процесс пошел, и пошел, на мой взгляд, крайне
разрушительно. Откровенных стало больше. Стало откровенным население. На улице,
конечно, пока тихо, но в интернете все налицо. <…> Пофигизм лезет,
неверие ни во что. Антисемитизм, естественно, любовь к Сталину, нелюбовь к
инородцам, к странам, что вокруг. К Америке злобная зависть. <…>
подобного стало больше, и не замечать это может только слепой. Я бы сказал, что
стало меньше собственных барьеров. Не тех, которые навязывает общество, а тех,
которые выстраиваешь сам для себя. Как-то размылся ориентир того, что можно
сказать, а что нельзя. Рамки приличия исчезли. Такое ощущение, что весь народ
стоит на крохотном пятачке и рвет на куски последний кусок мяса, потому что
завтра смерть. <…> Власть полагает, что она порулит так еще лет 10
– 15, общество созреет и «ручной режим» отпустят. «Попробуйте дать им свободный
выбор, они таких навыбирают — одни фашисты будут», — шепчет нам в
гостевой «Эха» провидец с депутатским значком. Они не хотят видеть, что имеют
дело именно с тем народом, которого воспитывали и взращивали 10 лет. Ребеночек
вырос и ни во что не верит. <…> Ребеночка готовили к окопам. Теперь он
вырос и там сидит. А что ему делать? Все качается: цены, работа. Что-то
взрывается и горит. В этом кто-то виноват, но власть говорит, что она ошибок не
совершала, а есть обстоятельства. Народ понимает, что это — ложь, что
виновные есть, но они не уйдут. Это рождает иррациональную необходимость
разрядки. <…> Народ мучается от невозможности самореализации. Огромная
нерастраченная энергия ждет выхода. Но путь для этой энергии не предлагают. И
тогда она материализуется в виртуальные кулачные бои. <…> Страна так жить
не может. Она — как огромный самолет, которому не хватает тяги. Самолет,
наполненный злыми людьми, не понимающими, куда они летят. Но многолетняя
невозможность самореализации нации ведет к ее атрофии.
На сайте E-xecutive 14
сентября глава клуба лидеров Good2Work Юрий Барзов («Нефтяное
ожирение») рассуждает о том, какого человека сформировали докризисные
«тучные годы». На сцену вышло поколение, не получившее прививки трудом. Люди
могли, не прилагая существенных усилий, продвигаться вверх по карьерной
лестнице. Кто-то при этом опирался на социальный капитал, наработанный
предыдущими поколениями. Но в условиях тотального роста рынков нефтяная
рента перераспределялась не только в карманы чиновников. Кое-что доставалось и
не чиновникам. Нефтяные доходы позволяли людям без особого труда занимать
положение в обществе и поддерживать высокий уровень жизни. В итоге сегодня
можно встретить, наверное, десятки тысяч офисных клерков тридцатилетнего
возраста, которые не представляют собой ни профессио-налов, ни людей зрелых,
обладающих внутренними принципами <…> Эта молодежь мне чем-то напоминает
детей из советских зажиточных семей начала 1980-х годов, которые до пенсии
существовали на подачки родителей, не знали, что такое зарплата, потому что их
это не сильно интересовало. Историческая традиция, характерная для России:
патернализм в рамках семьи. Сейчас эта традиция снова проявилась в том же
масштабе и с тем же потенциальным результатом, который мы уже видели в эпоху
застоя. И далее: Социологи говорят, что 40% населения страны хотело бы
работать в «Газпроме». Объяснение очень простое: можно зарабатывать много
бабла, не напрягаясь. <…> Поколение, о котором мы говорим, воспринимает
государство, госкомпании как «правильное место», куда надо идти работать. Эта
точка зрения сформировалась в последние годы, до кризиса 1998 года картина была
иной. <…> молодые люди идут в госструктуры, чтобы заработать социальный
капитал. Барзов полагает, что Россия находится в авангарде
государственного капитализма. Но и во всем мире растет регулирующая и
управляющая роль государства. Это длительный доминирующий тренд. Уязвимость
госкапитализма состоит в том, что отсутствие необходимости вести честную
конкурентную борьбу приводит к катастрофическому падению эффективности. Особенно
это опасно для России. Наша производительность составляет 25% от американской,
и разница в 75% объясняется низкой эффективностью управления.
Дополнительный материал по теме дает отчет об
опросе школьников Валерии Касамары и Анны Сорокиной «Политическое сознание
подростков: благополучные школьники vs дети улиц» («Полис», № 6). Так,
московские подростки мечтают о престижном образовании, престижной и
высокооплачиваемой должности, о жизни в удовольствие. Почти половина из них
называет главным врагом России США, а также Грузию. Вывод авторов таков:
московский школьник — прагматик, нацеленный на обладание такими символами
успеха, как карьера, машина и т. п.; его в основном устраивает «могучая» и
«богатая» страна, в которой он живет. Он лишен навыка критического анализа
политической информации.
А Андрей Пионтковский в статье «В
петле времени» (Грани.Ру, 2 декабря) в связи с 20-летней годовщиной со дня
смерти Андрея Сахарова размышляет о судьбе интеллигенции в России. За
последние двадцать лет мы как в дурной бесконечности прошли еще один
заколдованный круг, пережив еще один авторитарный режим с его пошлейшими
нефте-газо-футбольными триумфами и с его неизбежным вступлением на наших глазах
в стадию необратимого гниения. В каком-то очень важном типологическом смысле мы
оказались сегодня снова в декабре 1989 года. <…> Итоги прошедшего
двадцатилетия столь плачевны во многом потому, что интеллигенция, — или,
как сейчас ее бывшие представители предпочитают называть себя,
«интеллектуалы», — изменили идеям Сахарова. <…> Забыт был самый
главный принцип Андрея Дмитриевича Сахарова — нравственность в политике.
Путина и его чекистcких мутантов-воришек буквально за руку привели во власть
«системные либералы», чтобы они охраняли созданную ими модель «бандитского
капитализма», ответственную за огромное социальное расслоение и демодернизацию
России. Сахаров понимал демократию как власть большинства, как честное
состязание на выборах различных политических сил. Для «системных либералов»
(либерастов) демократия — это сохранение любыми средствами во власти и
собственности людей, объявивших себя «демократами». Андрею Дмитриевичу Сахарову
абсолютно чуждо было отношение к своему народу как к отсталому быдлу, которое
должны вести к светлому будущему самоназначенные «прогрессоры». Но именно этот
взгляд на собственный народ господствует в российском политическом классе.
<…> Отказ от сахаровского наследия стал нравственным и идеологическим
самоубийством для российской интеллигенции, пошедшей во власть или в услужение
власти.
Проблема исторической
миссии и общественной роли интеллигенции возникла и в дискуссии, начатой
благодушной статьей литератора Леонида Костюкова «Нормальная
жизнь и ее значение» (ПОЛИТ.РУ, 7 ноября). Автор тихо радуется тому, что в
начале нового века в Москве ему дарована ясная и простая, без особых
изысков, нормальная жизнь. Костюков полагает: возможности для нормальной
жизни сейчас беспрецедентно высоки по масштабам нашей страны. Мои оппоненты
могут мне сказать, что я не смотрю дальше своего носа, а свинцовые тучи уже сгущаются
впереди. И выхода нет. Я бы ответил, что надо ловить момент и жить нормально,
покуда это возможно. И, возможно, именно в этот период сделать то, на что мы и
рассчитаны. И далее: Я хочу жить нормально. Так было не всегда — я
многие годы страдал многими иллюзиями <…> Но сейчас нормальная жизнь
кажется мне привлекательнее. Скажу больше. Я считаю относительно нормальным
общество, где люди, стремящиеся жить нормально, в общем, могут жить нормально.
Костюкову 18 ноября отвечал на сайте Грани.Ру открытым письмом с заголовком «Диета»
поэт Сергей Гандлевский. Он оценивает статью Костюкова как ответ на
традиционное отечественное интеллигентское злопыхательство по адресу
государства. Но полагает, что добровольная зашоренность ничем не лучше
оголтелого критиканства. Гандлевский, как можно понять, отстаивает традиционную
интеллигентскую логику участия в истории, в общественной жизни. Сам не
герой, я никого и не подбиваю на подвиги, но есть как минимум профессиональный
долг гуманитария — называть вещи своими именами. Что это за
«нормальность», которая из принципа не смотрит в сторону несчастья, зла и
произвола? Чем добропорядочность в башне из слоновой (в здешнем климате
все-таки моржовой) кости отличается от благопристойного филистерства? Власть
(такова ее природа), как газ или тараканы, занимает весь предоставленный объем.
Зачем ей подыгрывать? Манифесты вроде Вашего выдают отечественному среднему
классу патент на гражданскую апатию, заодно наделяя сознанием собственной
правоты и нравственного прямохождения. <…> Рекомендуемая Вами
гражданская диета довольно неуместна в нынешней ситуации, а в устах деятеля
культуры особенно. 19 ноября на ПОЛИТ.РУ и Костюков ответил Гандлевскому.
По сравнению с советским застоем, говорит он, нормальная жизнь теперь
занимает гораздо б┬ольший объем. <…> Можно сейчас не лгать, не
унижаться — и быть: священником, учителем, инженером, врачом, журналистом?
Отвечаю: да. (При этом понимаю, что учителю истории придется вступать в
полемику с рекомендованным учебником). Можно излагать свое искреннее мнение
публично? Вот я излагаю. Можно везде говорить то, что ты думаешь? Да. Можно со
своим мнением вылезти в телеэфир? Нет. Можно, не беря на душу грех,
«заработать» миллиарды? Думаю, скорее нет. И далее: краеугольный
вопрос — унизительно ли честно жить, когда некоторые другие люди живут
нечестно? <…> По-моему, унизительно лгать и воровать. А честно жить не
унизительно. Вы униженным, например, не выглядите. Где я освобождал мифический
средний класс от гражданской активности? У меня ни благословения на это нет, ни
намерения. Я против долгой концентрации на том, что изменить мы с Вами на
данный момент не в силах. <…> гражданственность, как ни банально это
прозвучит, начинается не с путания под ногами, а с ответственности за свою
семью, дом, двор. С дружбы с соседями и взаимопомощи. С собственности и свободы
передвижения. С той ситуации, когда есть, что терять. <…> лучший способ
противостояния социальному злу — установка на нормальную жизнь. И
эскалация этой установки культурными способами. И гражданское общество, по-моему,
может вырасти из этой установки. <…> Что же до подвига, думаю, в норму
жизни его не надо закладывать. (24 ноября Костюков продолжил разворачивать
свои аргументы в статье «О том же».) Гандлевского 3 декабря поддержал в
своем блоге на сайте InLiberty
поэт Алексей Цветков в статье «Ненормальная жизнь»: Поскольку
способа распространить собственный уют и благополучие на всю страну, а тем
более мир, у нас нет, Костюков предлагает ограничиться возможным и не
замахиваться на несбыточное. <…> Мне кажется, Костюкова с его
«нормальными» ценностями подводит качество, которое для среднего человека
изъяном не является, но для писателя — безусловно. Речь идет об отсутствии
воображения, неспособности поставить себя на чужое место, вообразить жизнь, которая
не только не твоя, но даже не очень близка к твоей <…> Отметая любые
обвинения в героизме, я, тем не менее, должен сказать, что для меня одной из
главных ценностей нашей ненормальной жизни, наряду с теми, которые перечислил
Костюков, является свобода, но она неразрывно связана с понятием совести.
Человек не может быть свободным, если несвободен его ближний, потому что это не
свобода, а привилегия, и совесть не уцелеет на отдельном, тщательно огороженном
участке, который мы своей свободе произвольно очертили. Верная жена, теплая
квартира, регулярная зарплата — это нормальные человеческие радости,
которые я не посмею злословить, но в трех шагах, за изгородью, начинается
настоящее испытание свободы и совести, и только там мы можем понять, чего мы на
самом деле ст┬оим. Писатель Виктор Шендерович на сайте Радио
«Свобода» говорит о Костюкове так: Его позиция — эта позиция является
сегодня абсолютно доминирующей. Огромное количество чистых приличных людей. Я
специально говорю «чистых приличных», выносим за скобки подонков, подлецов,
которые просто прирабатывают при этой власти. Вот это доминирующая позиция
среди них. Литературовед Олег Проскурин (o_proskurin) в своем блоге
в ЖЖ замечает: сейчас «твой дом» и «твой двор» —
не более чем иллюзия (неужели Леониду Костюкову никогда не давали этого
понять?). «Дом» может перестать быть «твоим» в любой момент. Социолог
Даниил Александров 8 декабря высказался на ПОЛИТ.РУ в поддержку
Костюкова с претензией на примирительность. Он ссылается на свои наблюдения над
жизнью в поселках Ленинград-ской области: к 2007 – 2008 годам нормализуется
жизнь: ремонтируются школы, амбулатории, детские сады, местные жители начинают
сами о них заботиться — постепенно у всех в этих поселках возникает
ощущение нормальной коммунальной жизни. Это отрадное зрелище при всех
трудностях и недостатках местной жизни, которые заметны любым невооруженным
глазом. После чтения споров о модернизации и инновациях, о правосудии и
милиции, образовании или культуре поездки в поселки имеют для меня лично просто
душеспасительный характер — там видна нормальная жизнь обычных людей и
малозаметная работа построения гражданского общества, где каждый целью для
каждого служит он сам и его близкие, но все вместе улучшают общую свою жизнь. Ну
а споры вокруг «нормальной жизни» — занятие рефлексивной интеллигенции,
которой недостаточно «нормальной жизни», а нужна жизнь общественно-политическая
и публичная сфера взаимного критического ответственного общения. Она может и
должна ее создавать. Статьи и письма о «нормальной жизни», собственно, это и
делают. Иными словами, даже если Костюков пропел гимн мещанству, то песня
эта логикой дискуссии вписалась в контекст интеллигентских прений. Вот и
славно. Хотя едва ли уж очень славно. Интересное продолжение дискуссии в ЖЖ, с
другими участниками: www.rusliberal.com%2Fshowthread.php%3Ft%3D327477;
http://yasashisa.livejournal.com/210250.html и http://leonid-b.livejournal.com/631653.html
Игорь Свинаренко в
статье «Гуса в премьеры!» (Газета.Ru, 26 ноября). напоминает, что в
России использование западных технологий, западного интеллекта и их же
морали (которая сильна, может, как раз тем, что в ней в отличие от некоторых не
было 70-летних каникул, не было вот этого затянувшегося праздника непослушания,
игры в перевернутый мир, когда можно было убивать всех, кто не нравится
комиссарам, и грабить награбленное, и взрывать храмы, то есть устраивать
царство сатаны на земле еще при этой жизни, а после этим хвастать перед
теперешней молодежью) дает прекрасные результаты по широкому диапазону: от
кражи на Западе атомных и ракетных чертежей, используя которые, мы запустили
Гагарина, до найма на работу Гуса Хиддинка, который таки научил русских такой
чисто британской игре, как футбол! <…> никакому народу нет смысла
стыдиться, что он чего-то не умеет. Русские не могут строить, вести бизнес,
торговать, налаживать сервис и проч. Потому что русские — это нация
господ. Русские входят только в две высшие касты — брахманов (философов,
писателей и проч.) и воинов. А двух низших каст нету, и потому для работы на
стройках и торговли на базарах приходится брать гастарбайтеров. Чтоб дать
великую идею, или большую книгу, или взять Берлин — это мы можем. А вот
удержать территории, получить гонорар с великих идей или что построить — с
этим слабо. Не надо и браться. Надо взять гастарбайтеров и отдать в их
распоряжение базары, здравоохранение, футбол, золотой запас и прочее.
Обобщающий взгляд на
русских сегодня предлагает и ведущий научный сотрудник Института социологии РАН
Леонтий Бызов в статье «Переосмыслить себя» («Литературная
газета», №49). Он фиксирует: мы даже не знаем окончательного ответа на самый
главный вопрос: есть ли такая нация? Не как социально-биологическая популяция,
а как носитель цивилизационной идентичности, в которую включаются и «кровь», т.
е. выработанный веками в России генофонд, и «почва», включающая в себя
культуру, традиции, архетипы. Казалось бы, что может быть приоритетнее, чем
возвращение к истокам, к традициям, к той России, «которую мы потеряли». Но
возвращаться-то, по сути, некуда: мы уже далеко не те, и того дома, куда
возвращаться, давно не существует. «Русский мир» разрушен если не до основания,
то настолько сильно, что от него остались одни фрагменты. Мы до сих пор не
можем ответить на вопрос, кто же такие мы, русские, на рубеже ХХ и ХХI веков. Что
нас объединяет, и объединяет ли вообще что-то. Мы напоминаем временщиков,
сосредоточенных на решении сиюминутных задач, но не способных выстроить внятную
перспективу на будущее. Сможет ли нынешнее поколение сохранить идентичность
русской цивилизации? Автор говорит о сочетании «архаики» и «модерна»: в жизни
ментальность и ценностные установки формируются под воздействием двух
тенденций, зачастую противоречащих друг другу. С одной стороны, для
современного российского общества характерно усиление консервативных тенденций
и в политике, и в массовом сознании. С другой стороны, по очень значимым
характеристикам российское общество все сильнее отдаляется от традиционной
культуры и традиционных ценностей. Впрочем, следов «архаики» и «почвы»
видишь гораздо меньше, чем хотелось бы. Последние десятилетия, когда
огромная часть нашего населения переориентировалась на ценности общества
массового потребления, оказались разрушительными для русской культуры едва ли
не в большей степени, чем вся советская история с ее дистанцированием от
«старого мира». Современному обществу больше подходит такая характеристика, как
«кризис беспочвенности». Внешний, лежащий на поверхности, политиче-ский и
социальный консерватизм, «новый русский порядок», о котором мечтают наши
граждане, — это что угодно, но только не возвращение к истокам, не
регенерация русской цивилизации. Более того, вполне возможно, что это, как ни
печально, ее окончательные похороны. Как показывают социологические
исследования, массовым сознанием выделяется в качестве самой важной такая
триада ценностей, как порядок, справедливость и стабильность. Политические же
ценности, в том числе такие, как ценности демократии, отошли на задний план.
Кто сегодня является носителем идей порядка и справедливости? Как показывают
исследования, это как раз «средний класс», точнее, его российский аналог,
потому что европейского среднего класса с его независимостью от государства и
способностью самому «заказывать музыку» у нас нет и не предвидится. По сути,
это новая, социально очень молодая генерация русских, которая формируется на
месте сохранявшихся даже в позднесоветские времена традиционных или
полутрадиционных структур. Например, та же советская интеллигенция, как бы
ее ни обзывали в сердцах «образованщиной», все же многое унаследовала от старой
русской интеллигенции. Сегодня такой уже нет и, скорее всего, никогда не будет.
Есть ли в нашем обществе еще какие-то слои — носители традиционализма,
русской ментальности, русских идеалов? Да, и они сохранялись, протянулись через
весь советский период, — это кроме интеллигенции еще крестьянство,
военнослужащие, государственная бюрократия (хотя и в меньшей мере). Но сейчас
крестьянство добито окончательно, добито как образ жизни и менталитет, а не
только как производитель сельхозтоваров. О «моральном облике» нынешнего
служивого класса вообще всерьез и говорить нельзя. Надежды путинской эпохи,
сделавшей ставку именно на всемерное укрепление бюрократии как главного класса
в расчете на пробуждение в ней «государственнических инстинктов», явно не оправдались.
И уж, конечно, эти новые группы общества вряд ли готовы «лечь костьми» за
русскую традицию и русскую духовность. В опросах выявился парадокс. С одной
стороны, люди называют массу позитивных качеств, присущих русским. С другой,
при характеристике современной генерации выясняется, что эти ценности уже
занимают место, прямо противоположное ожидаемому. Опрошенные отмечают
доминирование в окружающих их людях таких качеств, как черствость, жадность,
готовность ради денег перешагнуть через нормы морали, хамство и цинизм. Те, кто
занимается сравнительными социологическими исследованиями России и стран
Европы, говорят, что более индивидуалистического общества, чем современная
Россия, в Европе просто не существует. Ценности «Святой Руси», таким образом,
присутствуют скорее в качестве тоски по идеалу, а в жизни мы чаще наблюдаем их
противоположность. Это же касается и очень многих иных характеристик русской
нации в наши дни. Как показывают специальные исследования, сегодняшние россияне
очень бедны «сверхидеями», подсознанием, «подкоркой коллективного
Бессознательного». Они очень прагматичны, сориентированы на практические
формы жизненного успеха. Нынешняя генерация россиян очень сильно дистанцирована
от традиционной русской культуры. Эта культура осталась частью «наследия
прошлого». Наши соотечественники сегодня смотрят на нее примерно так же, как
современные греки — на развалины античных Афин. То есть это нечто, что уже
ушло и никоим образом не затрагивает нынешнюю жизнь. Следуя мудрости
«узнавать дерево по плодам его», оценим культурное состояние нашего общества по
изуродованным и фактически уничтоженным историческим городам страны, по
содержанию основных телеканалов, по проникшей во все поры общества попсе, по
тому, какие здания возводят представители новой генерации русских, как они себя
держат, что читают и на каком языке говорят.
Много говорится про
объединяющую роль православия, которая может превратить наше общество в
дееспособную нацию. По Бызову, рассчитывать на православие как институт
возрождения традиционной русской духовности все же не приходится. Желающих
окропиться «крещен-ской водой», отстояв часовую очередь, или приложиться к
мощам того или иного святителя у нас полным-полно, но вот с заповедью «возлюби
ближнего своего» что-то никак не получается. Всем нам известны люди с высокой
христианской моралью, но их слишком мало в общем потоке. Как показали
результаты исследования «Базовые ценности», формально отождествляющих себя с
православием верующих можно разделить на «старых» и «новых». И если «старые
православные» сохраняют в себе соборно-коллективистский менталитет, в чем-то,
правда, очень сходный с советской традицией, то «новые православные» — это
в основном носители индивидуалистического типа сознания, ориентированные на
индивидуальный успех и, по-видимому, на индивидуальное спасение души. Для
современных новорусских консерваторов характерны прагматизация и рационализация
сознания, достаточно ироничное и секуляризованное отношение к религии, а их
коллективизм основан скорее на корпоративистской этике, чем на сакральной
соборности. Социологи отмечают: «духовное» воспринимается не как альтернатива
высоким жизненным стандартам, а как их следствие. «Духовность» перестала быть
монополией народа как целост-ной общности, а стала в первую очередь
прерогативой личности. Произошла девальвация таких ценностей, как долготерпение
и непритязательность, которые стали восприниматься современной частью общества
со знаком минус. Одной из важнейших составляющих этики современного молодого
преуспевающего русского является культ жизненного успеха. Лишь 18% опрошенных
россиян готовы согласиться с православным тезисом, будто «судьба посылает
страдания наиболее достойным людям, страдания просветляют и очищают духовно»,
тогда как более 40% разделяют протестантистский тезис о том, что «судьба
наказывает нас страданиями за грехи, а успехами и достатком вознаграждает за
праведную и добродетельную жизнь». Более 55% опрошенных согласились с
утверждением, что «единой правды вообще не существует, у каждого она своя». На
вопрос: «Что такое в вашем понимании религия?» — люди отвечают: культура,
верность национальным традициям, мораль. И лишь один из десяти — «личное
спасение», «отношения человека с Богом».
Вопреки расхожим представлениям о неизменной
склонности русских к этатизму, культу государства как высшей силы, дающей
народу смысл жизни, нынешние русские неоконсерваторы относятся к государству
прагматично. По их мнению, «государство существует ради своих граждан; оно
должно быть сильным, чтобы эффективно защищать их интересы» (68%), тогда как с
традиционным взглядом на государство («жить ради государства, самозабвенно
служить ему — нравственный идеал русского человека») готовы согласиться
только 9,5% опрошенных. В современной России государство перестало быть
экзистенциальной ценностью, превратившись в сугубо инструментальную. По своей
социально-культурной составляющей Россия является сегодня страной
индивидуализированной и во многом вестернизированной. Восток с его культом
коллектива, подавлением личности, патриархальной семьей, в отличие от Запада,
становится и культурно, и социально все более чужд современному россиянину.
О каком же «новом русском порядке» мечтают
современные консерваторы? В какую сторону они хотели бы изменить то состояние
общества, которое мы привычно уже называем «путинской стабильностью»? Эта самая
«стабильность» кажется им довольно обманчивой и зыбкой. Мечта о порядке, когда
под словом «порядок» понимается отнюдь не установление репрессивного режима и
«закручивание гаек», а формирование такого общественного строя, который
признается большин-ством справедливым и эффективным, все еще остается далекой
от своего воплощения. Несмотря на общую социально-политическую стабильность в
стране, по данным ВЦИОМа, в 2008 году только 17,1% признавали справедливость и
эффективность нынешнего социального строя. Наблюдается огромный разрыв между
системой парадных ценностей и системой реальных ценностей, мотивирующих
трудовую и социальную активность. Во всех опросах, связанных с поисками новой
национальной идеи, на первое место выходит идея возрождения России как великой
державы. С другой стороны, в своей реальной жизни постсоветский гражданин ничем
не готов поступиться — не то что проливать кровь за «великую Россию», но
даже самым малым. Современное российское общество (как и общество 90-х)
антимобилизационно, оно поддерживает власть ровно до того момента, пока власть
лишь рассуждает о величии, но не требует от граждан никаких активных действий.
Власть
Дискуссия о модернизации
после публикации статьи Дмитрия Медведева «Россия, вперед!», в которой глава
государства призвал общество консолидироваться вокруг идеи инновационных
изменений, продолжилась.
На сайте «Эха Москвы»
в своем блоге Евгений Гонтмахер 4 декабря поместил Открытое письмо А.
Б. Чубайсу. Автор расстроился, услышав на ВВС пассаж Чубайса о том, что
экономическую модернизацию можно проводить и без модернизации политической. Казенных
«государственников», «охранителей», а теперь еще и «консерваторов» нынешняя
российская политическая система печет как пирожки. Вот только демократов эта
система усилиями официальной пропаганды пытается сделать посмешищем или пугалом
маленьких детей, а также ветеранов войн за тепленькие советско-партийные места,
а в организационном плане — превратить в невидимок. Вы можете сказать, что
сначала надо разобраться с экономикой, принять кучу назревших тут решений, а
потом, лет через …дцать заняться политикой. Но давайте вспомним недавние,
докризисные годы нефтегазового и прочего сырьевого изобилия. Почему эти
действительно назревшие решения не принимались, более того — те
хозяйственные институты, с таким трудом созданные и при Вашем непосредственном
участии в 90-е годы, резко ухудшили свое качество? Речь идет и о сверхмонополизации
экономики (какой уж тут рынок, по большому счету?), и о сращивании значительной
части бизнеса с госаппаратом (и это, как писали все классики, убивает рыночную
экономику), и о нараставшем технологическом отставании (Вам, как главе
тогдашнего РАО ЕЭС, это понятно), и о полном зажиме малого бизнеса, без
процветания которого невозможна все та же рыночная экономика. <…> Можно
сколько угодно много вырабатывать всевозможные проекты действительно нужных
решений по экономическим вопросам, но, дойдя до определенных кабинетов, они там
жестко фильтруются и искажаются, принося в случае принятия часто даже обратный
эффект. <…> И Вы искренне считаете, что такая система управления
пропустит через себя экономическую модернизацию?
На своем личном сайте глава госкорпорации
«Роснано» Анатолий Чубайс 28 декабря так ответил Гонтмахеру: «Пусть
сначала отменят “басманное правосудие”, а потом начнем строить инновационную
экономику». Эта точка зрения распространена среди демократической
общественности, но, находясь в твердом меньшинстве, я с ней категорически не
согласен. Считаю, что начинать можно уже сейчас, мало того — необходимо.
Добавлю и еще: в нашей реальности именно это начало может оказаться гораздо
более значимым для политической либерализации в России, чем многие стерильно
политические инициативы. По мнению Чубайса, есть сотни значимых
экономических решений, обладающих двумя важными свойствами: а) они политически
реализуемы в сегодняшних реалиях; б) они способны не просто снять выстроенные
самим государством бетонные барьеры на пути инновационного бизнеса, но и дать
этому бизнесу серьезный позитивный импульс. Еще один аргумент Чубайса
состоит в том, что модернизация необходима: нейтрального сценария нет —
либо создаем заново российский хайтек, либо теряем существующий. То есть вызов
этот — выше партийных и идеологических разногласий — он страновой.
Автор оптимистичен: я считаю, что по совокупности имеющихся сегодня в стране
исторических, экономических и социальных предпосылок запуск инновационной
экономики может произойти в исторически короткие сроки (5 – 10 лет) и в
масштабах, способных не только изменить структуру ВВП, но изменить и социальную
структуру в стране. Достаточно сказать, что только мы в Роснано собираемся к
2015 году создать наноиндустрию, в которой будет занято около 150 тысяч
человек, из которых 100 тысяч — специалисты высокого класса с магистерским
образованием. Это означает, что вся инновационная экономика к этому времени
вместе с работающей на нее наукой способна вовлечь в свою орбиту миллионы
граждан нашей страны. По-сути, речь идет о том, что наша научно-техническая
интеллигенция будет заново востребована. Такого «среднего класса» в российской
рыночной экономике еще не было. Я твердо уверен — настоящая демократия в
стране возникает только тогда, когда появляется социальный слой, которому она
по-настоящему нужна! <…> Тезис об ошибочности, безнадежности,
неподъемности и нереализуемости начатого дела мне неплохо знаком. В 1991-м нам
с Гайдаром говорили об этом едва ли не все — и сторонники, и противники.
То же было и в ходе приватизации, и потом — в ходе реформы энергетики.
Посмотрим, что получится в этот раз[1].
Обмен письмами вызвал дискуссию. Так, на форуме
сайта Чубайса ее участник Usmanov 2 января пишет: Если
Чубайсу даже удастся создать кучу заводов по выпуску некоего хайтека и начать
его массово выпускать и продавать всем и каждому, то что нам с этим хайтеком
делать? — по домам с ним сидеть, боясь нос казать из дому, дабы не
оказаться в тюряге, или создание этих заводов создаст новую российскую техническую
интеллигенцию, которая потребует от властей демократиии, свободы и всяческих
прав. Так и наступит светлая эра политической либерализации через создание
свободных людей посредством создания наносреды. И рядом: Что-то мне
подсказывает, что в стране, где 82-летнюю старушку, вышедшую 31 декабря
высказать свое мнение относительно того, что хорошо бы соблюдать Конституцию, а
именно одну ее конкретную статью, дающую право гражданам как раз на мирное
выражение своего мнения, хватают и сажают в кутузку (речь идет о задержании
правозащитницы Людмилы Алексеевой. — Ред.), никакой настоящий
хайтек невозможно создать. Возможно, эта связь не очевидна, многие
метафизические вещи не очевидны по определению, но то, что я написал выше, мне
представляется очевидным и бесспорным.
Зампред президиума РНДС Константин Мерзликин
(«Толика свободы», Грани.Ру, 11 декабря) так комментирует позицию
Чубайса: …заготовлена креативная идея вполне в духе времени —
модернизацию можно купить за рубежом, например, в Великобритании, за 310 млрд
руб. народных денег, перечисленных из бюджета в капитал наногоскорпорации. Все
гениальное просто. Единственное, что нужно, по мнению модернизатора, —
снять налоговые, таможенные, иммиграционные барьеры, усовершенствовать
техническое регулирование, внести различные поправки в кодексы и т. п. Одним
словом, необходимо решить управленческую задачу. Она решаема только железной
волей эффективных менеджеров типа Чубайса и Ко <…> Чубайс уверен:
отсутствие работающих институтов демократического общества не является
препятствием для модернизации. Проблема не в общественных институтах, а в воле
руководства страны назначить ответственных и наделить их необходимыми
полномочиями для решения технологической задачи. Логика железная, если исходить
из того, что модернизация (ускорение НТП, развитие инноваций, удвоение
ВВП) — сверхзадача, истинная цель, достижение которой обеспечит
процветание страны и ее граждан. Однако существует иное понимание модернизации.
Модернизация — это эмансипация граждан от государства, превращение
«подданных» в самостоятельно (индивидуально и коллективно) действую-щих в
общественном и экономическом поле людей. Свобода — истинная цель,
достижение которой возможно через самостоятельный акт (совокупность актов)
свободы, а не по команде сверху <…> Цель совпадает со средством.
Свободным становится тот, кто сам себя освобождает, тот, кто хочет себя
освободить. Чубайс не хочет. С другой стороны, глава ИНСОРа Игорь Юргенс
28 октября в «RBC daily» поделился выводом: Российский народ не бунтует,
видимо, готов еще терпеть. Значит, с модернизацией сейчас не надо спешить, а
подойти к этому вопросу с умом. Если за десятилетку мы уложимся, честь и хвала
руководству.
Близок к Чубайсу редактор «Свободной мысли» Владислав
Иноземцев. В статье «Modernizatsya.ru: Модернизация и демократия»
(«Ведомости», 14 декабря) он по поводу годовщины смерти Андрея Сахарова
отмечает, что надежды того на демократизацию России не сбылись. Они были
иллюзорными. Демократическую систему предполагалось построить в обществе, давно
забывшем традиции частной собственности и к тому же находившемся в состоянии
углубляющегося экономического кризиса. Демократия того времени имела слишком
много черт популизма, чтобы не воплотиться в тот или иной тип авторитарной
власти. Среди самих демократов было мало людей, которые отстаивали саму
демократическую идею, а не пользовались ею в своих интересах. Настоящие
демократии формируются десятилетиями, по мере того как «взрослеют» народы.
Появившись случайно, они редко оказываются жизнеспособными. Парадоксально, но
движение в сторону демократии либо начинается элитами, либо подготавливается
действиями элиты. И в обоих случаях оно оказывается устойчивым тогда, когда
общество уверенно идет по пути экономического прогресса и возникает широкий
класс тех, кому жизненно важны разумные и предсказуемые правила игры, которые
создаются ответственным выбором значительного числа граждан, а не прихотью
отдельных вождей. Класс людей, уверенных, что они не вызывают у остального
общества эмоций, исключающих возможность обратиться к нему за поддержкой. Это
означает следующее: демократия имеет прочные основания лишь в обществе, которое
на протяжении определенного периода времени демонстрирует уверенное развитие и
элита которого не является паразитической. Иными словами, демократия с
наибольшей вероятностью формируется в успешно модернизирующемся обществе.
Модернизация — важнейший инструмент демократизации. Именно ее отсутствие
определило неудачу позднесоветского демократического проекта. <…> Сегодня
в России сторонники демо-кратических перемен не могут не быть адептами
модернизации. За последние 20 лет отставание страны от Запада не
сократилось, а возросло, — и потому новая волна популизма, если она
возникнет вследствие разочарования действиями власти, приведет к формированию
еще более недалекого режима, чем установившийся в 2000 году. Начиная
модернизацию, авторитарная власть подписывает себе «приговор с отсрочкой
исполнения», приносит — пусть даже неосознанно — свои интересы в
жертву будущему процветанию нации. И сейчас все те, кто желает России
демократического и успешного будущего, должны стать «прорабами модернизации».
Немало, однако, и
скептиков. Вот, к примеру, Дмитрий Шушарин ни в какую модернизацию не
верит. Ее не будет при нынешнем политическом поколении, пока не сменится не
только политическая элита, но и парадигма национального развития. В статье «Модерн
токинг» (Грани.Ру, 5 ноября) он определяет надвигающийся порядок вещей в
России как неототалитаризм, или тоталитаризм нового типа. В определении
сути модернизации для автора принципиальное значение имеют качество и
уровень коммуникативности — от монетаризма до информационных свобод и
свободы передвижения. Это включает в себя все, в том числе и уровень
общественной солидарности, и свободу объединений. <…> Формирование современной
нации происходит путем признания ею принадлежности к чему-то большему, чем она
сама, что может выражаться институционально или же в повседневном сознании.
Символическое значение таких институтов, как ЕС и НАТО, конечно, велико, но
дело, в конце концов, не в них, а в осознании общности с человечеством —
не больше и не меньше. В современном мире без подобной открытости никакая
модернизация невозможна. Она будет заменена заимствованием технологий,
использование которых окажется ограниченным — ведь они инокультурный,
чуждый элемент в закрытых обществах. Но о какой модернизации может идти
речь, если внешняя политика нашей страны концептуально и на практике находится
на уровне рубежа позапрошлого и прошлого веков? Это та Realpolitik, что
привела мир к Первой мировой войне. Все те же сферы влияния, о непризнании
которых заявляли ведущие политики Запада, отрицающие существование так
называемого постсоветского пространства. И каким же видится субъект
модернизации — российский гражданин? Это что ж, параноик, ищущий
грузинских шпионов у себя под кроватью, но при этом самодовольный тип,
уверенный, что Украина завтра развалится, а сутки спустя за ней последуют
Соединенные Штаты? Человек, который признает только один способ
коммуникации — мочить? Он вам никого не напоминает? А мне так очень.
Данилу Багрова, который фром раша (речь, напомним, идет о герое фильмов
А. Балабанова. — Ред.). Герой девяностых десять с небольшим
лет спустя — образцово-показательно путино-подданный. Вся его
модернизация — замочить украинца в сортире, рассчитавшись с ним за
Севастополь, да сообщить человеку, не знающему русского языка, что Америке
скоро кирдык. Что, правда, не мешает ему прилететь в обреченную Америку в
свитерке, а вернуться оттуда в бежевом пальто, вдоволь покуражившись в первом
классе. А никому другому тандемократия модернизацию не доверит.
Вообще, на сайте Грани-Ру
30 декабря был подготовлен обзор за год мнений известных интеллектуалов и
общественных деятелей по теме о модернизации и возможности сотрудничества с
властями «Нерукопожатие крепкое», сведенный из разных источников.
Скажем, председатель Национального антикоррупционного комитета Кирилл Кабанов,
Дмитрий Орешкин, Евгений и Ирина Ясины, вице-губернатор Кировской области Мария
Гайдар, член Общественной палаты Алла Гербер, Александр Архангельский, социолог
Ольга Крыштановская, Александр Морозов, Евгений Гонтмахер, политтехнолог Марина
Литвинович полагают, что ради успеха в малых делах можно общаться с властью и
разделить с ней ответственность. Компромисс всегда лучше бескомпромиссности.
А Елена Боннэр, Эмиль Паин, Валерия Новодворская, главный редактор интернет-проекта
«Открытый Омск» Виктор Корб, Сергей Пархоменко, директор ИД «Коммерсант» Демьян
Кудрявцев, Евгения Альбац, Виктор Шендерович, правозащитники Александр Подрабинек
и Сергей Ковалев, главный редактор «Ежедневного журнала» Александр Рыклин,
лидер РНДС Михаил Касьянов, Владимир Милов, социолог Лев Гудков с этим
несогласны. Они считают, что режим только имитирует готовность к переменам. Сотрудничество
с преступным режимом — в любом случае является преступлением перед
совестью. А оправдания про «помощь людям» — для бедных… умом. Рано
или поздно логика сотрудничества с властью приводит к отказу от демократических
идеалов и к поддержке национал-популистского режима.
Кирилл Рогов в статье «К вопросу о бессмертии»
(авторский блог на сайте InLiberty, 7 декабря) утверждает: «режим» занят
проблемой своей институализации. Дело в том, что в сравнении с персоналистскими
режимами гораздо более устойчивыми показали себя режимы монопартийные, где
основной опорой и основной институцией авторитаризма становится «доминирующая
партия». В 2007 году курс окончательно был взят на создание «доминирующей
партии», которой — на тот момент — отводилась ключевая роль в
реализации проекта «обмена креслами»; доминирующая партия должна была стать
одним из механизмов контроля над ситуацией со стороны уходящего президента и
легализации его особого сверхпремьерского статуса, ставящего его вровень с
номинальным президентом. И это логично, собственно, потому что и возникновение
Национально-революционной партии Мексики (на которую обычно указывают как на
самый успешный пример доминирующей партии, обеспечившей долгосрочную
стабильность авторитарного режима) было связано с тем, что Плутарко Кальес не
мог занять президентский пост второй раз подряд. Но еще более важный шаг в
сторону проекта однопартийного авторитаризма был сделан, когда «Единой России»
были обещаны определенные полномочия при решении вопроса о кандидатуре
губернатора. Для реализации такого сценария необходимо обеспечить абсолютную
безальтернативность региональных выборов, продемонстрировать, что победитель,
получающий право влиять на назначение губернатора, может быть только один
(«Единая Россия»), а инвестиции в оппозицию не имеют смысла и ничего не дают.
Именно поэтому последние «выборы» в региональные собрания оказались столь
беспардонными и наглыми по уровню фальсификаций. Однако пока режим остается в
основном персоналистским.
В «Ежедневном журнале»
вышел ряд статей Автандила Цуладзе. В статье «Застрявшие в ССCР, или
В ожидании героя» (27 октября) он обращает внимание на то, что публичная
политика в России наполовину восстанавливается: в элитных и околоэлитных кругах
события мелькают с калейдоскопической быстротой. Это следствие распада путинско-ельцинской
системы: равновесие в системе нарушено, и хаотичные процессы будут продолжаться
до тех пор, пока в элитах не установится новое равновесие. Между тем, в
обществе процессы идут несколько иначе. Прежний контракт общества и власти,
основанный на «пакте стабильности и взаимного невмешательства», расторгнут.
Причем расторгнут по инициативе элит. Дестабилизация в элитах, помноженная
на экономический кризис, привела к тому, что в течение короткого времени
ситуация в стране развернулась на 180 градусов: вместо политической
стабильности — хаос и неопределенность; вместо устойчивого экономического
роста — неуклонное ухудшение социально-экономической ситуации; вместо
восстановления международного престижа России — скатывание страны в одну
компанию с изгоями типа Ирана, Венесуэлы и Северной Кореи; вместо перспектив
постепенного повышения благосостояния — погружение в болото кризиса с
полным отсутствием перспектив. В общественном сознании произошла резкая
переоценка. С этим Цуладзе связывает и воскресшие споры о Сталине и СССР: это
перевернутые споры о будущем. А будущее в ситуации кризиса представляется
пугающим своей неопределенностью. Пара «Путин-Медведев» вполне адекватно
отражает мировоззренческую кашу, которая варится в головах россиян. Путин
олицетворяет проект будущего, основанного на реставрации советского режима в
новых капиталистических условиях. Триада Путина: великое советское
прошлое — временные трудности в настоящем, связанные с кознями внешних и
внутренних врагов — возрождение величия в будущем. Медведев выступает с
проектом, который условно можно назвать «модернизационным». Триада Медведева:
прошлое в целом великое, но советский проект завершен и возрождению не
подлежит — трудности в настоя-щем являются следствием ошибок в прошлом,
настоящее есть миг между ошибками прошлого и свершениями будущего —
«модернизированная» Россия обретает величие, но не советское, а демократическое
(как в Америке). Соревнование между Путиным и Медведевым — это битва в
символическом поле. У Медведева пока нет достаточных ресурсов, чтобы
состязаться с Путиным в более конкретных вещах. Его задача — нарастить
символиче-ский капитал, дискредитировать Путина и всю его систему в
символическом пространстве. А потом уже перехватить и аппаратную инициативу.
Похожими методами действовал Горбачев. Раскол во власти зеркально отразился
расколом ее полной противоположности — либеральной оппозиции. Все эти
споры о том, каким было прошлое, будут длиться до того момента, пока на сцене
не объявится харизматичная фигура, которая бросит в массы проект будущего,
способный пробудить общество от апатии. Место лидера страны пока пустует,
партии, способной воодушевить миллионы, нет. В статье «Партия власти.
“Единая Россия” в собственном соку» (23 ноября) Цуладзе одним из первых
отметил, что премьер Путин перехватывает у президента лозунг модернизации. Очевидно,
что коррумпированный госаппарат — основное препятствие для реальной
модернизации страны. Но именно этот аппарат и именно в таком виде является
главной опорой для Путина. Он предложил аппарату проект имитационной
модернизации с вполне конкретными перспективами в финансовом плане и обещанием
сохранения кадровой стабильности. Со свойственным ему оппортунизмом Путин легко
отказался от прежней модели экономического развития и решил возглавить новый
«модернизационный» проект. Цуладзе комментирует заявление руководителя
партии «Единая Россия» Бориса Грызлова: идеология партии — это «российский
консерватизм»: Партия, которая хвалится тем, что в принятом ею госбюджете
более 70% расходов носят социальный характер, во всем мире зовется
социалистической либо коммунистической. Но в России свое понимание политических
терминов. «Консерватизм» от слова «консервировать», т. е. оставить все как было.
<…> Мы живем в уникальное, сказочное время. Тени прошлого снова
нависли над страной. Старые политические модели и символы получают новую жизнь.
Медведев в образе Горбачева и Путин в образе Брежнева. И все это в одном
флаконе. Время скрутилось в какую-то причудливую спираль. Однако автор
полагает, что имитационный проект «консервативной модернизации» провоцирует
вполне реальные революционные процессы — как в элитах (на всех
«модернизационных бюджетов» не хватит), так и в обществе (цены и безработица
растут, доходы населения падают).
В обширном тексте «Перезагрузка
России» (9, 10, 14 декабря) Цуладзе пытается показать культурные
(мифофольклорные) корни путинизма. Россия на перепутье. Причем надписи на камне
не вселяют оптимизма: куда ни пойдешь — направо, налево или прямо —
везде ожидает подвох. Страх двигаться дальше и попасть в очередную историческую
ловушку держит «доброго молодца» в нерешительности. Инстинкт подсказывает, что
безопаснее двигаться назад, проверенным, уже хоженым путем. И вот все
телеканалы забиты под завязку ностальгическими передачами: «Лучшие годы нашей
жизни» (естественно, они в прошлом), «Достояние Республики», повторы советских
юморин, Юрмал, кинофильмов, сериалов, мультфильмов. Есть даже канал
«Ностальгия». Советские звезды на старости лет пользуются такой популярностью,
о которой не могли и мечтать. Логотип передачи «Достояние Республики»
отражает это пограничное состояние сознания — соединенные вместе половинки
советского и российского гербов. Называется, приехали. Обращенность в
прошлое закрывает дорогу в будущее. В таком ментальном оцепенении находится
сегодня Россия. И есть люди, которым это на руку. Один из них — Владимир
Путин. Первый уровень восприятия действий Путина — это параметры имиджа
премьер-министра. Кремлевские пиарщики не стали оригинальничать,
позаимствовав общую концепцию у Юлии Тимошенко. Пока Медведев рассказывает
басни про модернизацию, депутаты устраивают разборки в Думе, милиционеры
публикуют обращения в интернете, ОН работает. ОН олицетворяет собой подлинную,
исконную Россию, которая сохранилась сегодня в глубинке. <…> ОН работает,
«народ» работает, а прочая интеллигенция только языком трепать умеет. <…>
В России идет советский сериал типа «Семнадцати мгновений весны». Кругом враги,
война до победы, за ценой не постоим и проч. Скучно, мрачно и депрессивно. Как
и положено разведчику, Путин работает во враждебной среде. Иногда ему даже
приходится делать вид, что он с НИМИ. Но зритель-то понимает, что это игра. На
самом деле он НАШ, СВОЙ. Просто враги еще очень сильны, и приходится
маскироваться. Шпиономания и «оборонное сознание», настойчиво распаляемые
официальной пропагандой, создают информационную среду, в которой Путин-Штирлиц
чувствует себя весьма комфортно. Он не апеллирует к каким-то конкретным
социальным классам. Он разговаривает с «народом». Под «народом» понимается
некая серая, обезличенная масса, «психологическая толпа», объединенная
педалированием примитивных инстинктов. Политика в современных западных
демократиях — это процесс согласования интересов различных классов и
социальных групп. В России другая схема: вождь и масса, «народ». Это архаичная
конструкция, уходящая корнями в самые дремучие, первобытные времена. Для того
чтобы конструкция работала в XXI веке, нужно было низвести общественное
сознание до самого примитивного уровня. Чем занималась и занимается кремлевская
пропагандистская машина, будоражащая страсти, провоцирующая агрессию и не
допускающая проявления даже проблесков работы мысли. До кризиса Путин был
довольно популярной фигурой среди различных слоев общества. Ему удалось попасть
в доминирующий общественный запрос. На рубеже нулевых годов в обществе стали
набирать очки реваншистские настроения. СССР потерпел поражение, но экономика
стала восстанавливаться, нужно возродить былое величие и отыграться. Это
явление, имевшее место во многих странах. Основным «топливом» для такого
рода эмоций является чувство обиды. Поражение списывается на отдельных врагов и
предателей. Считается, что проигрыша можно было избежать, если бы… Чувство
обиды и комплекс неполноценности порождают запрос в лидерах-нигилистах. Предыдущие
лидеры завели общество в тупик, значит, надо перечеркнуть все результаты их
деятельности. Следует полностью «зачистить поляну». Но, поскольку даже
разрушительная деятельность должна иметь под собой какую-то идеологическую
почву, то лидеры-нигилисты обращаются к мифологическим образам прошлого.
Муссолини провозглашал себя продолжателем дела древних римлян, Гитлер опирался
на культы германских племен, Саддам Хусейн ставил себя в один ряд с вавилонским
царем Навуходоносором, Слободан Милошевич изображал Иосипа Тито и т. д.
Негативизм Путина был им же сформулирован в начале его правления: «Мочить в
сортире». И не только террористов. В унитаз слили все политические идеалы и
ценности. Значение имеют только деньги и власть. Все остальное — чушь и шарлатанство.
Разочарованное «перестройкой» и «шоковой терапией» общество приняло эту
сортирную «философию». По какой-то иронии истории этот период российской
истории совпал с нулевыми годами. Одно из обозначений туалета — «00».
Позитивной мифологической опорой власти Путина послужило «символическое
наследство» Советского Союза. Поскольку в истории СССР были разные периоды, то
сначала он выбрал брежневское «наследство», потом хрущевское и теперь добрался
до сталинского. Нигилизм эпохи политического «гламура» привел к плачевным
последствиям. Разрушены едва начавшие формироваться институты представительной
демократии; зачищено информационное пространство; цинизм, апатия, неверие в
гуманистические идеалы охватили общество. Все недостатки капитализма и
социализма собрались воедино, породив небывалую коррупцию, произвол властей,
государственный рэкет… Общество полностью обезоружено. У него нет легальных
политических инструментов для того, чтобы влиять на ситуацию, поскольку выборы
демонстративно превратили в фарс, партийная система ликвидирована, суды и СМИ
подконтрольны Кремлю. Страна погружена в пучину безразличия и разобщенности, не
реагирует ни на какие призывы остатков оппозиции. Полная деморализация
населения, избегающего политики и занятого исключительно собственными частными
делами, — это психологическая опора путинизма. Очень удачно Путин
вписался в образ повзрослевшего Вовочки — героя советских анекдотов.
Вовочка — «трудный подросток», самоутверждающийся и нарушающий
общепринятые нормы, циничный не по годам, отвергающий авторитеты. Вовочка
постоянно ставит взрослых в идиотское положение и тем самым заслуживает
одобрение публики. Подобная инфантильная модель поведения востребована в
обществе, утратившем ориентиры, веру в идеалы, не уверенном в настоящем и не
представляющем своего будущего. Внешняя политика Путина состоит из списка обид,
предъявленных Западу, нарушения общепринятых норм в мировой политике,
выстраивания всей внешнеполитической линии по принципу «наперекор “Большому
папе” — США». Создаваемый при этом негативный образ агрессивной и
непредсказуемой России выгоден путинцам. Он позволяет шантажировать Запад,
отбивает охоту вмешиваться во внутренние дела России. Эффект, на который
путинисты не рассчитывали, — Запад стал побаиваться инвестировать в Россию
серьезные капиталы, что наносит прямой урон кремлевскому бизнесу. Поэтому в
период «тандемократии» в пару к «трудному подростку» был поставлен «отличник» с
твердой «пятеркой» по поведению. Литературный Вовочка — Незнайка —
оказался в паре со Знайкой. По замыслу писателя Н. Носова <…>
cлишком правильный Знайка и постоянно нарушающий правила Незнайка являются
персонажами-антагонистами. <…> Но Знайка не популярный персонаж, т. к.
являет собой образ «ботаника», оторванного от реалий российской жизни. Для
традиционалистского сознания «заученные» люди — психологически чужие. Они
опасны, т. к. могут поломать привычный уклад. Незнайка, Вовочка и прочие
персонажи имеют своим прототипом Иванушку-дурачка. Иванушка — фаталист,
принимающий мир таким, каков он есть, и добивающийся успеха не благодаря своим
усилиям, каким-то рациональным расчетам и планам, а благодаря везению.
Всевозможные чудесные приспособления, которые приходят ему на помощь, —
это вознаграждение от лица неких высших сил за покорность и непротивление устройству
мира. Рациональные стратегии достижения целей оказываются менее эффективными,
чем надежда на «авось». Это противопоставление работает в тандеме довольно
четко. Медведев призывает создавать «умную экономику», осваивать
сверхсовременные технологии, оперирует мудреными терминами. А Путин не обращает
на эти нотации внимания и «рулит» страной по старинке. Политическая
философия Путина проста, как валенок: россияне — народ безынициативный,
несамостоятельный, требующий «жесткую руку», чтобы держать его в узде.
Демократия для такого народа вредна, подпускать его к политике не следует.
Следовательно, демократию надо упразднить либо свести все к видимости
демократии (иначе капиталисты за бугром не поймут. А это — кредиты, виллы
и прочие радости жизни). «Народ» должен экономически зависеть от государства,
чтобы правильно голосовал и был благодарен руке дающей. «Боярам», стоящим над
народом, дозволено почти все. Но в их среде есть некий свой кодекс «понятий»,
нарушение которого карается. Эта средневековая система взглядов именуется
«российским консерватизмом». И концепция до определенного момента
срабатывала. Экономически зависимое от государства большинство неизбежно будет
«патерналистским». Других вариантов у «патерналистов» нет. Никакая
«модернизация» им не нужна. Они боятся ее так же, как «ваучера», «дефолта»,
«приватизации» и прочих непонятных слов. Путин использует все эти страхи для
того, чтобы подкупить «антимодернизационное большинство» и противопоставить
«народ» «медведевским реформаторам». У «чекистов» есть своя корпоративная
мифология. В частности, эта мифология гласит, что СССР сдала компартия во главе
со своим генсеком. «Чекистам» не дала спасти страну кучка «предателей». Будь
власть в их руках, они бы ее не упустили. С этим постулатом связана мифологизация
образа Андропова. Уж он-то знал, как сохранить и укрепить державу, да не успел.
В «чекистской» среде Путин позиционирует себя как «второй Андропов». Сейчас
ситуация обратная: власть в руках у «чекистов», а имитация КПСС — «Единая
Россия» — кормится у них с руки. Теперь Россия — «правильный» вариант
СССР. Историческая справедливость восстановлена. Власть в надежных руках. Враг
не пройдет. Но правило арифметики гласит, что от перестановки слагаемых
сумма не меняется. И компартия, и КГБ, и многое другое — все это элементы
единого советского проекта. Весь проект потерпел крах. В силу инерции
общественных процессов и по целому ряду других причин некоторые черты советской
модели в крайне ухудшенной форме удалось восстановить. Но в советской матрице
были изначально заложены изъяны, которые привели к плачевному результату.
Копирование в любой форме провального проекта, римейк СССР — затея,
обреченная на провал. Реваншисты всегда проигрывают, потому что не умеют
извлекать уроков из прошлого, пытаются его переделать, прокрутить старые сюжеты
еще раз и неизменно с тем же результатом.
Однако, поскольку общество живет в пространстве
мифов, политика также неизбежно развивается в русле общественной мифологии.
«Тандем» изначально был символической конструкцией, и именно в символическом
поле происходит размежевание «тандемократов». Они сами в этом виноваты —
сделали ставку на архаизацию общественного сознания и теперь расхлебывают
последствия. В примитивных обществах все намного жестче, чем в современных
демократиях. Вожди в таком обществе выступали неким связующим звеном между
высшими силами и жизнью племени. Чтобы были хорошие урожаи, не было болезней и
прочих напастей, вождь должен быть здоровым и сильным. При первых же признаках
физической слабости вождя убивали и на его место выбирали нового. Со временем
этот обычай был несколько модифицирован введением института «временного царя».
Когда у племени начинались проблемы, вождь уступал свое место «временному
царю». Весь негатив, все неудачи связывались с его персоной. Когда засуха или
эпидемия проходили, «временного царя» убивали, и на трон возвращался «настоя-щий
царь». Изначально «план Путина» состоял в том, чтобы назначить в лице Медведева
«временного царя», на которого перейдет весь негатив (кризис назревал давно), а
потом триумфально вернуться на «трон». Свои планы на 2012 год Путин прямо
увязывает с улучшением экономической ситуации. В противном случае триумфального
возвращения не получится. Учитывая мифологизированность общественного сознания,
схема могла сработать. Но Путин, по техническим причинам, нарушил план. Он не
ушел, справедливо опасаясь, что, утратив административные рычаги власти,
утратит и перспективу ее возвращения. Более того, ситуация вынуждает его
предпринимать шаги, чтобы убедить элиты и население, что он «главный царь».
Путин является мишенью № 1 для нарастающего недовольства в обществе. Он
главный — ему и отвечать. Он оказался слабым вождем, раз не смог
предотвратить такого глубокого падения экономики. Слабого вождя следует
свергать и заменять на сильного. Чувствуя весьма неприятную перспективу, Путин
выстраивает свой пиар на том, что самое тяжелое уже позади, жизнь улучшается и
скоро будет совсем хорошо. Телевидение по-прежнему изобилует развлекательными
передачами и воспоминаниями о былых победах. Но параллельно лубочной картинке
путинистов идет нагнетание катастрофизма. Медведев устраивает прямые
телевключения с чиновниками, находящимися на местах катастроф; лично
контролирует, как идут спасательные работы; выслушивает отчеты министров и т.
д. Путину выгодно создавать видимость того, что «все к лучшему в этом лучшем
из миров». Медведеву выгодно противоположное — все плохо и будет еще хуже,
если не менять сложившийся порядок вещей. Путин за стояние на месте.
Медведев — за движение вперед. У публики есть выбор.
В элитах второго эшелона, в бизнес-среде
подспудно идет процесс формирования «модернизационного меньшинства». Оно еще не
оформ-лено и не имеет своего лидера. Но в условиях беспомощности правящей
верхушки, деградации системы и отсутствия перспектив в будущем формирование
«модернизационного меньшинства», претендующего на власть, вполне закономерно.
Некоторым персонам позволено высказываться критичнее, чем это было принято в
период «суверенной демократии». Пока эта «критика» работает на усиление позиций
Медведева. Но Медведев нерешителен и медлителен, а ситуация обостряется с
каждым днем. На этом фоне на арену вполне может выскочить «темная лошадка» и
смешать все карты. Особых усилий для «раскрутки» уже не требуется. Механизм
коллективной безответственности, некогда составлявший опору путинизма,
оборачивается против него самого. Сейчас в мифологическом пространстве идет
процесс превращения вчерашних героев в антигероев. Этот процесс неизменно
сопровождается катастрофическими явлениями. Мировоззренческая катастрофа
(разочарование в прежних героях) получает подтверждение в виде участившихся
катастроф в реальности. Наступает время свержения идолов, не угодивших богам,
не сумевших оградить «свой народ» от напастей. «Перезагрузка» политической,
идеологической и экономической систем России неизбежна.
В статье «Энтропия цугундера» (31
декабря) Цуладзе добавляет: Отсутствие в элитах консенсуса по поводу того,
куда двигаться дальше, обернулось для всей системы в целом тем, что Путин
называет «цугундером». Выражаясь на языке теории систем, в политической системе
России нарастает энтропия, т. е. ситуация неопределенности. Непонятно, кто
реально принимает решения: президент или премьер. И вообще, каков механизм
принятия решений. Это дезориентирует элиту, что в кризисной ситуации означает
потерю управляемости государственной машины. «Тандем» беспомощно лавирует между
«силовиками» с их идеей политической автаркии и «либералами», считающими, что
без сближения с Западом из кризиса не выбраться. Главный миф, который все еще
оказывает гипнотическое действие на массовое сознание, можно сформулировать
так: «Все решает Путин». Однако ситуация «болота» свидетельствует об
обратном — Путин ничего не решает. Он блокирует принятие решений по
ключевым вопросам во всех сферах: политической, экономической, идеологической.
Путин стремится все время внести неопределенность, «подвесить» вопрос,
уклониться от ситуации выбора. В результате решения не принимаются по самым
насущным проблемам внутренней и внешней политики. Путинская «стабильность» —
это не стояние на месте, а движение в сторону деградации и распада. Это
стабилизец, который ничего хорошего не сулит, поскольку ведет к увеличению
энтропии, а следовательно, дезорганизации всей системы. Российская политическая
система саморазрушается безо всякого бунта и происков «врагов». Элитам придется
как-то выбираться из сложившейся ситуации. Вариантов элитных раскладов всего
два: консенсус на основе нового «элитного договора» или раскол и война элит со
всеми вытекаю-щими из этого последствиями. Ключевое значение для реализуемости
этих сценариев имеет «элитный пакт о ненападении», т. е. отказ от передела
собственности. Но именно в этом вопросе крайне сложно прийти к консенсусу.
Выбор делать придется. И обществу не удастся уклониться от выбора, т. к. элиты
непременно втянут в свои разборки всю страну.
Владимир Пастухов в
статье «Медведев и Путин: двоемыслие как альтернатива двоевластию»
(«Полис», № 6) описывает состояние общества и власти как хаос. Старый порядок
себя полностью исчерпал. Россия с политической точки зрения — пустыня. Нет
ни общества (вообще никакого), ни государства (основные институты работают в
инерционном режиме). Всюду сохранились одни лишь формы, лишенные содержания.
Новый порядок, утверждает автор, может возникнуть только из революции, то есть
вследствие смены культурных парадигм и утверждения «городской», бюргерской,
креативной парадигмы. Революция стучит в двери русского дома. Стучит
сегодня, когда кажется, что в русском доме все спят. Но это — обманчивое
впечатление. Путин был и есть реставратор. При нем в России ничего нового
не было создано. Но потеряно время, и это все острее чувствуется. Автор
завершает: Революция — это единственное политическое действие, которое
может совершить Медведев как самостоятельный политик, потому что все другие
политические действия совершаются сегодня за него и без него. Догадываясь
об этом, Медведев пока сублимирует внутреннюю энергию действий «теоретической»
активностью как суррогатом политического действия. Революция подменяется
разговорами о ней.
В своем блоге в ЖЖ Михаил
Соломатин (mike67) в статье «Голос России» 28 сентября
утверждает, что Россия стоит на пороге фашизма. Я говорю вовсе не о т. н.
русском фашизме, у которого в многонациональном государстве нет ни малейшего
шанса стать государственной идеологией, а о всеобщем состоянии умов.
Фашизм — это не просто крайне правая идеология, не просто реваншизм, а,
как верно подметил Роджер Гриффин, пересоздание нации заново. Для такого
пересоздания характерна замена исторической памяти памятью мифологической,
причем даже там, где «живая ткань» исторической памяти, казалось бы, достаточно
прочна. <…> В определенные моменты это состояние охватывает целые нации и
континенты. Сложно не услышать отчетливый фашистский призвук лозунга,
завершающего опубликованный на сайте «Молодой гвардии Единой России» отзыва на
статью Подрабинека: «Смерть фашистам! Позор их пособникам! Слава России!»
Формальная антифашистская направленность лозунга ничего не значит.
Главное — сама концепция рождения Славы Государства из Смерти. <…>
Фашизм как заболевание опасен тем, что кровь начинает литься на позднем его
этапе, когда ее уже не остановишь. Сначала обязательно идет наплыв прекрасных
чувств, а уже затем стремительно исчезает трезвость разума. Это
пересоздание нации и государства, подмена реальности мечтой о ней, неизбежно
приводит к смещению приоритетов от реального к вымышленному, от живых
ветеранов — к Памяти о Великой Войне. Поэтому оборотной стороной этой
мифологизации закономерно оказывается крайний цинизм. Переход мыслей о высоком
в низменную плоскость, перевод чистого в грязное настолько характерны, что эти
процессы отразились даже в недавнем художественном опыте главного кремлевского
идеолога. Политика — грязное дело, весь мир хитер и расчетлив, мы должны
стать такими же — эта сознательная «игра на понижение» является наравне с
мечтаниями о Величии характернейшей чертой фашизма. Сплав святости и цинизма
рождает фашизм.
Продолжение темы — 17 ноября в статье «Опричь
мировой цивилизации или государственный инфантилизм». Соломатин замечает,
что «Наши» начали кампанию против фильма Лунгина «Царь». Причина их нападок
столь же проста, сколь и ужасна: Иван Грозный видится ребятам из прокремлевской
структуры защитником страны от бояр, самих же себя они мнят продолжателями дела
опричников. Это стало дальнейшим развитием концепции, положенной в основу
снятого «под Путина» фильма «Византийский урок». Типичное для споров о
российской истории противоречие между насилием и государственной пользой
(строг, но справедлив; репрессии, но Магнитка и т. п.) переосмысливается
настолько, что полностью снимается. <…> Нет никаких жестокостей, есть
только добрый царь, злокозненные бояре, верные опричники и ревущие от восторга
широкие массы черни. Единственным противоречием остается только противоречие
между желанием раздавить гадину и потребностью считаться с остатками законности
и приличий, что с гениальной простотой сформулировал один из нашистских
идеологов: «К сожалению, на сегодняшний момент нет абсолютно никаких санкций к
такому фальсификатору, как Лунгин и ему подобным, что, безусловно, является
пробелом в праве, требующим ликвидации подобных действий». Впервые
важнейшей составляющей межцивилизационного диалога России с Западом становится
ничем не прикрытый упрек: вы в своей средневековой Европе резали-душили —
почему нам нельзя? Это все случилось не на голом месте, а стало реализацией
программного тезиса: «жену свою поучите щи варить». Направление было задано, но
кто б мог тогда предугадать скорость последующих процессов. Этот откат к шариковской
этике, к чудесному сплаву «все поделить», «не имеете права» и «душили, душили»
происходит очень быстро и еще не завершился. <…> Такое отступление в
прошлое, как это ни странно прозвучит, является следствием не излишней силы, а,
наоборот, неспособности выстроить нормальную государственность, неумения
руководить страной с помощью чего-либо кроме грубой силы. Неумения думать о
последствиях и нести какую-то ответственность за свои действия.
Оппозиция
Эдуард Лимонов в
статье «Безнадежно устарели» (Грани.Ру, 27 октября) рассуждает о
стратегии оппозиции. Политические категории стареют вместе со временем.
Сколько можно талдычить «мы — левые», «мы — правые», мы такие, вы
сякие. Эти понятия потеряли свое реальное значение <…> каждый новый этап
политической метаморфозы России требует новых форм политических организаций.
Это только власть может позволить себе всегда одну и ту же форму:
административно-чиновничью. Поскольку только власть может защитить свою вечную
архаичность с помощью силовых структур: МВД прежде всего. В 2003 году,
после выборов в Парламент, вдруг морально устарела форма буржуазной
парламентской партии. Трогательно беспомощными <…> оказались все
велеречивые «Явлинские» и разновидности этой модели буржуазного либерального
политика. Удаленные с паркета Госдумы, эти дяди стали звучать как обыкновенные
пикейные жилеты, собравшиеся в привокзальном буфете. По Лимонову, актуальна
стала широкая коалиция, «Другая Россия», где нацболы вместе с либералами сумели
напугать власть, а в обществе вспыхнули надежды. Практика «маршей несогласных»
была верным путем, она вскипятила общество, 2006 – 2008 годы были
результативными. Но «Другая Россия», увы, не стала коалицией граждан, а
стала коалицией лидеров. И эта хрупкая коалиция лидеров разрушилась после
провала оппозиции, случившегося во время президентской кампании 2008 года.
Теперь пришло время создавать коалицию возмущенных, несогласных граждан.
С ней Лимонов связывает формат регулярных митингов на Триумфальной площади в
Москве 31-го числа каждого месяца. Вы идете участвовать в движении граждан
за наши права, за свободу собраний на нашей земле.
Другой взгляд у Леонида Радзиховского,
который в «Ежедневном журнале» («Диссиденты по жизни», 2 ноября)
пишет о том, что даже в 90-е диссиденты не имели реальной власти ни врозь, ни
вместе. Диссидент — это не политика, это характер. Судьба… А
сегодня ценности внесистемной оппозиции и народа совсем разные. Опять
же — разные породы обезьян. При Советской власти список претензий хотя
бы частично пересекался. А сейчас? Где точки пересечения? «Свободные выборы»,
«право избирать и быть избранным»? Абсолютно не колышет избирателей. Людей
раздражает — чем дальше, тем больше — ТВ-лизоблюдство и брехня,
которая уже из ушей течет, это верно. Но раздражает даже не до такой степени,
чтоб выключить ТВ, — что уж тут говорить о «выходе на площадь»! НЕНАВИСТЬ
к Путину-Медведеву? Ну, нет этого в народе! Что сегодня может максимально
раздражать народ? Тяжелое экономическое положение? Да, но большинство твердо
знает, что им лично в 1990-е было только хуже! Что ж им рваться — из огня
да в полымя? «Но мы зовем вовсе не в 1990-е!» — «А куда же? И с чего я вам
поверю?» Ментовской беспредел, взятки? Опять тот же ответ: «А в 1990-е что,
легче было? Еще и бандиты, сейчас хоть их поменьше, одни менты остались».
Заявления, что «без свободы СМИ» не будет борьбы с коррупцией, тоже не вызывают
энтузиазма: на Украине свободы выше крыши, но коррупции столько же… В
общем — не пересекаются. Свобода САМОЦЕННА. Она не средство, она —
цель. Вот это — ЧЕСТНЫЙ разговор. Для определенной категории людей. К
которой БОЛЬШИНСТВО никак не относится. В России — точно.
Договориться — невозможно… Конечно, Радзиховский пережимает.
Насколько — еще увидим.
Регионы
На сайте Slon.ru 3 декабря
член научного совета Московского Центра Карнеги Алексей Малашенко («У
них тут портреты Путина, Медведева, но они за шариат») рассуждает о
ситуации на Северном Кавказе на основе личных наблюдений. …ни в Чечне, ни в
Дагестане нет никакой экономики. <…> Нет экономики, безработица, которая
будет расти, но самое-то главное — не это. А самое главное — то, что
там идет гражданская война. В двух республиках — это железно. Это
Ингушетия и Дагестан. В Чечне — ну, это уже дело вкуса, как считать. С
одной стороны, это действительно Грозный, мечети, кафе, чистые улицы, клуб
«Рамзан», который метелками подметает тротуары. С другой стороны — такое
огромное желание все это уничтожить. Плюс нерешенные территориальные
проблемы. Плюс в Дагестане, Ингушетии, Чечне и Кабардино-Балкарии происходит
исламизация. Шариата требует, наверно, половина общества. На фоне социального
хаоса в этом видится спасение. Исламская альтернатива пошла по второму кругу
(первый, в 1990-е годы — это была реакция на развал Союза). Образованные и
молодые делятся на две части: за ислам и против. За ислам — процентов 75.
…доцент философского факультета Дагестанского университета <…>
сказала, что три года тому назад в платочках ходило 3 человека, а теперь почти
все. Это плохо или хорошо? Это данность. Позиция исламистов такова: никакого
сепаратизма. Мы хотим жить по шариату здесь. Мы положим оружие, но дайте
шариат, полный ислам. <…> Это лояльные массы. Они абсолютно лояльны. Малашенко
не пугает сам шариат, но он за главенство российских законов. Появляется новый
термин — внутреннее зарубежье. <…> исламская волна в отсут-ствие
гражданского общества, в отсутствие общегражданских ценностей России и
Северного Кавказа — это проблема, это <…> гражданский распад России.
Есть территории, где нет российских законов, где есть шариатские законы. Еще
одна речевка, которую я слышал и в Дагестане, и в Ингушетии, и в Кабардино-Балкарии,
и в Чечне даже: «Дайте нам жить, как мы хотим. Это вы раскачиваете ситуацию. Мы
россияне, жизнь свою без России не мыслим». <…> люди хотят жить по-другому,
они хотят получать деньги отсюда, а жить по-своему. Один из главных мотивов
был, что Москва начала две чеченские войны, разрушила Северный Кавказ и поэтому
обязана платить. «Вы в этом виноваты». Малашенко не видит адекватной
реакции ни со стороны властей в Москве и на Кавказе, ни со стороны общества где
бы то ни было. На вопрос об угрозе сепаратизма он отвечает так: Эти ребята
будут до упора сидеть в России на федеральном бюджете. Они никому не нужны. И
они это прекрасно понимают. <…> Вот когда Дальний Восток поймет, что ему
ближе и дешевле строить отношения с Южной Кореей и Японией… <…> Если мы
проведем референдум в Калининграде: «С кем вы, граждане кенигсбергцы, с Европой
или с Россией?» — неизвестно, какой мы получим результат. Вот они —
две больные точки.
Александр Кустарев в статье «Будущее
Дальнего Востока» (Частный корреспондент, 21 октября) пишет, что контекст
дрейфа российского Востока в сторону Китая выходит на передний план в связи с
подписанием российско-китайского соглашения о разработке российских недр в
расчете на китайский рынок. Вместе с быстро растущим китайским импортом в
Россию и все более массивным присутствием этнических китайцев на Дальнем
Востоке это, кажется, становится все больше похоже на постепенную интеграцию
российского Востока с Китаем или, во всяком случае, с сопредельными районами
Китая. <…> Россия слабо интегрирована, и ее дальнейшая судьба как
единого целого неочевидна. Но Кустарев не очень верит в буквальное
присоединение Дальнего Востока к Китаю по примеру Техаса, сперва заселявшегося
колонистами из САСШ, затем отделившегося от Мексики в качестве независимого
государства и, наконец, вступившего в САСШ на правах штата. Глобальная система
суверенных государств не допускает того, что было возможно в мире с обширными
спорными, ничейными, пустыми и безгосударственными территориями: даже очень
слабые государства теперь неприкосновенны. И война перестала быть легитимным
инструментом геополитики, почти уже утратив свою моральную ценность для кого бы
то ни было, кроме тех, кого теперь все почти единодушно называют террористами;
назвать военные действия антитеррористической операцией — теперь
единственная возможность оправдать их, да и то не слишком эффективная. И, может
быть, самое главное: война сверх того стала просто не нужна для достижения тех
результатов, которые не могли быть раньше достигнуты без войны, а теперь имеют
меньше всего шансов быть достигнуты именно военными средствами. Себестоимость
других методов теперь гораздо ниже. После впадения в тяжелый обморок Советского
Союза (России) в прессе циркулировала карикатура: Гитлер смотрит на восток и
думает: а не проще ли было все это купить? Автор в условиях нынешнего
мирового порядка видит будущее в превращении Дальнего Востока в кондоминиум
Москвы и Пекина. Обе метрополии меньше всего заинтересованы в независимом
Дальнем Востоке, потому что его существование будет провоцировать конфликт
между ними и потому что его дальнейшая геополитическая ориентация совершенно
неизвестна. Появление независимого Дальнего Востока кажется вероятным в
случае, если все же все сверхкрупные геополитические конгломераты действительно
будут распадаться. Мне кажется, что так и будет…
На этом фоне прекраснодушные пожелания Павла
Святенкова в статье «Сохранит ли Россия Дальний Восток?» («Москва»,
№ 12) — повышать рождаемость, переселять русских на Дальний Восток,
диверсифицировать инвестиции (чтоб и Япония с Кореей вкладывались) —
выглядят несколько наивно. Хотя кто-то, может быть, этим и займется. Не было бы
поздно. А может, уже поздно.
История
Леонид Радзиховский в
статье «Юбилей суицида» (Взгляд, 9 ноября) пишет о потерянном ХХ веке: у
России был шанс стать первой модернизирующейся страной Евразии, но 7
ноября — самый грустный и едва ли не самый важный день российского
календаря. День успешного суицида России. А между тем в начале ХХ века
Россия находилась в уникальной исторической ситуации. Население России с 1880-го
по 1914 год выросло более чем в два раза (с 84 млн до 172 млн)! Значит, добрых
75 – 80% населения страны в 1914 году — люди моложе 34 лет! Старые
социальные сосуды страны трещали от бешеного прилива молодой крови. Прежние
социальные институты сословного общества были по-любому обречены. Вопрос был не
в том, сохранятся ли они, а в том, что их заменит. «Страна-подросток» —
великие шансы, великая энергия, великая опасность. И великая задача для нации,
ее элиты: конвертировать эту сумасшедшую энергию «исторического тестостерона»
юной нации в развитие. Наши элиты — «охранительно-монархические»,
«либерально-интеллигентные» — полностью провалились. Произошло то, что
произошло: вместо развития — ВЗРЫВ. 100 лет назад Россия была
несопоставимо больше подготовлена к созданию индустриальной цивилизации, чем
все современные лидеры экономического роста: те же Китай, Индия и т. д. Бешеная
энергия молодой страны + адекватные социальные институты = передовая
цивилизация, догоняющая и обгоняющая «старые цивилизации». Но социальная
система, созданная «7 ноября», была нежизнеспособной. Противоречащей базовым
инстинктам человека, прежде всего — инстинкту собственности. У нас в
1930 – 1950 годах была ЛЖЕМОДЕРНИЗАЦИЯ, когда передовые по тому времени
технологии впихивались в абсурдную социально-экономическую систему и топились в
ней. Бомбы и ракеты создавались не для защиты жизни, а вместо нормальной
жизни. Развитие шло жестко из-под палки. Когда палка ослабела (1953 год),
развитие стало переходить в застой. А задавленные Системой инстинкты
собственности никуда не делись. Снизу они прорывались в виде неискоренимых
«экономических преступлений», «цеховиков», «спекулянтов» — бесконечных попыток
создать внутри сумасшедшей системы нечто нормальное — рынок. Сверху они
прорвались в конце 1980-х в номенклатурно-буржуазной революции, когда
«государственники» разделили государственную соб-ственность. И вот тут и
выяснилось самое интересное: ИСТОРИЧЕСКОЕ ОПОЗДАНИЕ. Когда Систему наконец
поставили с головы на ноги, оказалось, что ходить страна почти не умеет —
отвыкла. Страна устало легла возле Трубы и стала об нее греться… И далее: Свою
игру Россия сделала. И проиграла. Самые ценные козыри — энергия молодой
нации, вступающей в современную цивилизацию, — были сброшены зря. Рывок
совершили — ГОЛОВОЙ В СТЕНУ. Огромные силы вбуханы в строительство
котлована под сумасшедший дом. Дом рухнул, пациенты сбежали, котлован зияет, а
строить на нем уже ничего нельзя. Надо начинать сначала. И второй раз ТАКИХ
козырей у нас уже нет — и не будет.
Яркий и характерный
антиимперский текст политолога, автора романа-антиутопии «После России» Федора
Крашенинникова «Империя как проклятье» опубликован 10 октября в
интернет-газете «Протестант». Идея азиатской бесконтрольной и абсолютной
власти нарядилась в траченые молью бармы византийских басилевсов, а полученный
монстр является идеалом для политической элиты России по сей день.
<…> Я считаю, что империя стала проклятьем для русского народа,
источником наших бед в прошлом, настоящем и, может быть, будущем. Автор
полагает, что итоги многовекового имперского строительства печальны для нас уже
сейчас, но мы продолжаем поливать слезами, потом и кровью бесплодные камни и
надеяться, что они вдруг прорастут волшебными цветами, в то время как соседние
народы созидают комфортную и сытую жизнь для себя и своих детей. В отличие
от англичан или французов, мы, русские, даже не получили от нашей империи
никакого удовольствия. Потому что империей занималась власть, она же
присваивала все получаемые блага, а обычные люди оказались строительным
материалом. Показательно, что нет в русской литературе ни колониальных романов,
ни какой-либо аналогии стихотворению Киплинга «Бремя белых». Может, потому,
что нам всегда было неуютно в этом холодном и злом государстве, которое само по
себе опаснее для своих подданных, чем любой инсургент? С другой стороны,
власть никогда и не пыталась объяснить русским людям, в чем лично для них
польза от величия империи. Может быть, потому, что никаких рациональных
аргументов и быть не может? Автор пишет: Не так просто признаться себе,
что русские и англичане занимались в той же Азии одним и тем же —
колониализмом. Но тема нашего колониализма для нас запретна до сих пор. Русские
люди так и не признались себе, что у нас тоже были колонии. И были, и, более
того, до сих пор еще есть. Естественный и своевременный распад нашей
колониальной империи не произошел из-за революции 1917 года. На фундаменте
царской России была создана сталинская империя, где русские люди де-юре были
равны со всеми другими народами СССР, а де-факто — использовались как
стройматериал для всяких неотложных нужд. Между тем у России есть достаточно
большая неимперская история, — например, нижегородская и псковская
республики, которые были скорее окраиной европейского мира, чем полуфабрикатами
будущего московского царства. Более того, традиционно проклинаемая имперскими
историками «феодальная раздробленность» не была таким кошмаром, как
предписывается думать. Империя живет инстинктами, а не логикой и
перспективами. Империя считает себя конечной формой развития государ-ства, и
сама мысль о том, что империи когда-нибудь может и не быть, — под
запретом. Поэтому империя дороже всего обходится своим подданным. Особенно —
титульной национальности. Современная российская власть занимается тем же,
чем царская: ради престижа она вынуждена содержать целый выводок одиозных
азиатских режимов, которые дотируются за счет обирания основного населения
страны. <…> Мы все устали от империи, и когда-нибудь мы себе в этом,
наконец, признаемся. Нам, русским, полезно остаться наедине с самими собой,
перестать думать о судьбах мира и подумать о себе, своем будущем и своей жизни.
Персоны
Смерть Егора Гайдара вызвала лавину откликов в
сетевой и бумажной прессе. Их обзор здесь не будет представлен; мы планируем
вернуться к этой теме.
Обзор
подготовил Евгений Ермолин
[1] Впрочем, на сайте «Ведомостей»
6 марта 2010 года и А.Чубайс в беседе с М. Бергером и Е. Письменной уже куда
менее жестко настаивает на своем. На вопрос о том, приведет ли техническая
модернизация к политической реформе в России, он отвечает: Как это будет у нас идти, я не знаю. Я знаю, что я
занимаюсь технической модернизацией. В некотором смысле какую-то часть
ответственности на себя взял. Стараюсь реализовывать в полном объеме. Что будет
раньше, что позже, мне неизвестно. Но я хорошо понимаю не только влияние
потенциальной политической модернизации на техническую, но и обратный эффект.
Конкретные цифры. Возьмем узкий сектор нанотехнологий. Мы должны к 2015 году
создать наноиндустрию, которая будет производить в год общий объем продукции на
900 млрд руб. Для того чтобы это сделать, в ней должно быть занято 150 000
человек. Причем в силу высокой технологичности отрасли 100 000 человек из
них — это люди с высшим образованием. Причем с самым современным и
продвинутым. 100 000 человек в одной только наноиндустрии! Наноиндустрия не
исчерпывается инновационной экономикой. Для того чтобы 100 000 человек работали
в индустрии, в бизнесе, нужны десятки и сотни тысяч работающих в академической
науке, в отраслевой науке, в вузах и сфере образования в целом. Таким образом,
речь идет о том, что у нас должны возникнуть миллионы людей, у которых способ
их жизни будет обусловлен, будет связан с инновационной экономикой. Это такое
второе рождение российской технической интеллигенции. Причем в таких условиях и
такого качества, с такой востребованностью, которой она не имела десятилетия. Я
убежден в том, что настоящий, глубокий процесс технической модернизации требует
такого же глубокого запроса на политическую модернизацию.