Стихи
Опубликовано в журнале Континент, номер 142, 2009
Литературная гостиная “Континента”
От редакции
Те из читателей, кто следит за нашими публикациями достаточно давно, не могли не обратить внимание, что с какого-то момента (а именно с лета 2005 года, когда вышел 124-й номер журнала) страницы, на которых помещена художественная проза и поэзия, мы выделили в специальную рубрику — “Литературная гостиная “Континента””. Дело в том, что “Континент” — журнал ежеквартальный, он выходит всего четыре раза в год и не может претендовать на то, чтобы отражать литературный процесс в его реальном живом движении и многообразии хотя бы сколько-нибудь близко к тому, как это способны делать ежемесячники. Именно поэтому, кстати, мы никогда не печатаем большие прозаические произведения с продолжением: вряд ли было бы гуманно по отношению к читателю заставлять его всякий раз припоминать, что там было в предыдущей части, три месяца назад.
Эта особенность нашего формата и заставляет нас, формируя наш художественный раздел, всякий раз задавать его компановке ту или иную содержательную цель, подчинять единой задаче, подбирая соответственно круг приглашенных в нашу очередную “Гостиную” авторов. Это не всегда нам удается в полной мере, но мы держимся и намерены держаться и впредь все-таки именно этого правила, представляя своих гостей нашим читателям и по возможности объясняя, что мы имели в виду, приглашая того или иного автора, как мы сделали это в предыдущем номере, когда предложили вниманию читателя повесть католического священника Анри Мартена “Кара для террориста”.
В этом номере мы решили предоставить страницы нашей “Гостиной” авторам, работающим в жанре короткой прозы. Не претендуя, разумеется, на какую-либо полноту охвата и не имея в виду угодить решительно всем вкусам, мы все же постарались отразить в какой-то мере то многообразие содержательных и стилевых тенденций, которое характерно для сегодняшней малой прозы.
На этих страницах читателя ждут: фактически документальные рассказы Нины Горлановой и Вячеслава Букура; изощренно-вычурная, но теплая и нежная проза Владимира Холкина; бурная романтика в восточной аранжировке, типичная для Ивана Оганова. Традиционная реалистическая проза представлена произведениями Юрия Горбачева и Романа Сенчина, чей рассказ “На лестницах”, написанный в манере рельефного психологически-бытового реализма, свидетельствует об авторе как одном из лучших современных прозаиков.
Безусловно, свой внутренний сюжет имеет также и подбор стихов, однако мы не будем вербализировать этот смысл и предоставим читателю разобраться в нем самостоятельно.
Ирина СУРНИНА
Открытая осень
* * *
И не убежать.
Ты останешься маленькой Ирой,
Рожденной большим захолустьем
И этой квартирой,
Где вещи влюбились
И мучают память годами,
А школьный передник на кухне
На худенькой маме.
Нетленный передник…
И сорваны старые краны.
Бесшумно снуют в темноте
По столам тараканы.
Легко по столицам,
А здесь — не дождешься успеха.
Здесь лучше родиться,
А после — уехать, уехать!
* * *
Пожилой москвич
Ищет иногороднюю,
Молодую, дородную.
Покажет Москву.
Научит жить,
Готовить, стирать,
Убирать, шить
В его однушке на Выхине.
А будет с характером — выкинет.
Понаехали тут, аферистки.
* * *
Дядька Серега ушел к молодой,
Зубы не вставил.
Будто живой окатили водой —
Плечи расправил.
В синей джинсовке, в синих глазах,
С новою кожей,
В Алкином он молоке и слезах,
Много моложе.
Тетка спилась, и в оградке бурьян,
Вытянешь — дыры,
Бухнет сорняк, наливается пьян
Соком с могилы.
В вазе хрустальной молчат камыши,
Если раздвинуть,
Плавает лодка в квартирной глуши,
Весла не сдвинуть.
Сердце не сердце, разрыв и всплывать
Можно у Бога.
Первую зиму в земле зимовать
Страшно, Серега?
Питер
Город каменных ночей,
Призрак матовый, музейный.
В нем легко прожить ничьей
В вечной блузе бумазейной.
Кофе пить. Смотреть дожди.
В Академии учиться.
До чего-нибудь дойти,
А потом и раствориться.
И опять смотреть в него,
В эти каменные лики.
И не помнить ничего.
Только то, что он — великий.
* * *
Теплого в комнате много,
вечернего,
и примиренье со всем,
примирение…
воздуха тихого много ничейного,
лампы простой золотое горение.
Мыслимо ль?
нет ничего и не надобно,
так бестелесно, легко и беспамятно,
сколько покоя дремотного найдено,
даже не верится — было ли маятно?
Чая глубины,
банана свечение,
как лепестки кожура открывается.
Скоро придешь,
и картинки вечерние
с этого места уже обрываются.
Открытая осень
1
Никаких журавлей,
перелеты ворон
да пустые, немые осины.
А навстречу асфальт
и растущий бетон
да вагоны, пропахшие псиной.
Но не просто пронять —
мы живем и живем,
по запястьям холодные капли.
И рябиновый дождь
пропадает живьем,
и себя нам не жалко ни капли.
После всхлипов и слов
свет особенно чист,
мы давно не хотим и не просим.
Где-то стынет Ока
и есенинский лист
улетает в открытую осень.
2
Короткое солнце
И крупные листья лещин
Светлеют на тающих ветках
Прозрачно и веще.
И так незаметны
Потертые лица мужчин
И вспышки волос
Осенних, медлительных женщин.
По вялым дворам
Растерять половину себя
По рынкам, больницам, собакам,
Обломкам растений.
Дойти до дверей
И в кармане ключи теребя,
Звонить и звонить,
И в глазке обозначиться тенью.
3
Зайдешь — и обрывается простор,
И небо застекленное мутится,
А все углы и двери будут биться
И выгонять обратно в коридор.
Но не уйду, а только пережду.
И задохнется в реве холодильник,
И зазвенится праведный будильник,
И будет каждый шкаф таить вражду.
Забыться… Сколько можно воевать!
На улице окончен день осенний.
И толстый кот, устав от потрясений,
Запрыгнет на примятую кровать.
4
Окно открыла — осень сдуло
Куда-то в коридор и дальше.
А я стою, смотрю со стула
На небо новое без фальши.
И тру стекло. Набухли вены.
Так молодо и бестолково!
Но все трудней разводы пены,
И опадать рука готова.
А с лета божия коровка
Прилеплена к оконной раме.
Боюсь смахнуть ее неловко —
Пускай перезимует с нами.
Пускай набьются златовласки
И сухокрылые стрекозы,
Пастушьи сумки, волчьи сказки,
Ромашки, бабочки и осы.
Застыли комнатные вещи,
И тише стали, и темнее.
Окно закрою — осень резче,
Еще стеклянней и новее.
5
Светло и сыромятно под ногами,
В листе дубовом стылая вода,
На теплом пне, облюбленном жуками,
И утекает время в никуда.
Так оживи, не бойся прикоснуться:
Я жду давно, я триста лет во сне,
Пока деревья спят и не проснутся,
Пока они не начали краснеть.
Как глубоки обветренные губы,
Как мало слов, и сладок ты и прян…
А на поляне дудник сломан грубо,
А на поляне солнечный бурьян.
Растаял бред, рассыпался трухою.
Пройдет старушка с листьями в руке
И улыбнется светлому покою,
И растворится в леса далеке.
6
Картошка выкопана, сложена.
Теплу — конец.
И в телевизор заворожено
Глядит отец.
И тянет в скважину замочную.
И тянет дом.
А листья выпали за ночь одну
Сухим дождем.
Который год похлебка варится,
Болеет мать.
И не обнять, и не покаяться,
И не догнать.
А Рыжик с осенью сливается
И ловит блох.
И в золотой пыли купается
На полке Бог