Опубликовано в журнале Континент, номер 141, 2009
От редакции
Однажды мы уже писали о Симоне Вейль, чье имя и чье творчество практически неизвестны и совершенно не востребованы в нашей стране. Прошло пять лет, и сегодняшнее время кажется еще более неподходящим для этой темы. Реалии нашей жизни как будто бы однозначно свидетельствуют о том, что хрупкая девушка с жуткими мигренями и тихим, монотонным голосом, упрямо твердящим парадоксальные, порой до невыносимости, вещи, в современной России не нужна никому. Как не вяжется этот голос, призывающий к самоумалению и отказу от себя, с тем, что сегодня в нашей стране громче всего претендует на выражение христианской позиции! Как диссонирует он с самоуверенностью и чувством собственного превосходства, со стремлением утвердиться в обществе, обрести там влиятельный глас и достойный статус…
Напротив, Симона Вейль требует полного отказа Церкви от социального статуса, неизбежно ведущего к компромиссам с “князем мира сего”. Однако ценность этой мысли не в самих по себе благородных призывах, а в том, что, призывая к самоумалению по образу Христа, Симона Вейль знала этому цену: вся ее собственная жизнь стала опытом подобного самоумаления.
Для тех, кому имя Симоны Вейль ничего не говорит или говорит очень мало, несколько слов о ее жизни. Родилась она 3 февраля 1909 года во Франции, в еврейской семье. Изучала математику и философию (последнюю, как и ее современница, католический мыслитель и мученица Освенцима Эдит Штайн, — под руководством одного из величайших философов ХХ века Эдмунда Гуссерля). В студенческие годы усвоила радикально левые, вплоть до троцкистских и анархических, взгляды. В 1934 году, будучи человеком крайне хрупкого здоровья, страдая страшными головными болями, пошла разнорабочей на автомобильный завод Рено, чтобы на опыте узнать жизнь тех, чьей идейной защитницей себя ощущала. Этот опыт жизни на пределе возможностей стал для Симоны важнейшим шагом: через несколько лет она обратится к христианству. Но и после обращения не оставит подобных “опытов” над собой и будет браться за непосильные для нее сельскохозяйственные работы. “Экспериментальная мистика Креста” — так определяет этот ее опыт историк-религиовед Анна Шмаина-Великанова.
Симона Вейль никогда не оставляла общественной деятельности. Она участвовала в гражданской войне в Испании на стороне республиканцев, а во время Второй мировой войны — в антигитлеровском сопротивлении и в 1942 году была вынуждена бежать в Англию. Здесь Симона предпринимает еще один акт самоумаления, ставший для нее последним: в знак солидарности с узниками нацистских концлагерей ограничивает собственное потребление пищи до уровня лагерной пайки. Это и привело ее в возрасте тридцати четырех лет к преждевременной смерти от сердечной недостаточности, осложненной туберкулезом.
Прижизненные публикации Симоны Вейль совсем немногочисленны — в основном это публицистические статьи на социально-политические темы. Однако вся ее жизнь сопровождалась напряженной работой мысли, что отразилось в личных записях. Первым посмертным издателем Симоны Вейль стал Гюстав Тибон, которому она перед отъездом из Франции доверила часть этих записей. Так в 1947 году появилась книга “Тяжесть и благодать”, сразу же получившая мировую известность, несмотря на обрывочность, “непричесанность” и неровность (а сказать точнее, — то филигранную точность, а то туманность и непоследовательность) выражения мысли. Но все эти противоречия не помешали Альберу Камю в середине ХХ столетия назвать Симону Вейль “единственным великим умом нашего времени”. В дальнейшем ее работы интенсивно издавались, — наследия Симоны хватило на шестнадцать томов собрания сочинений, по сей день публикуемого парижским издательством “Галлимар”.
Христианский путь Симоны Вейль, с традиционной церковной точки зрения, весьма необычен. Обратившись ко Христу, она, подобно “доброй католичке”, уверовала в силу церковных таинств. Однако “доброй католички” из нее не получилось: она не только по принципиальным соображениям воздерживалась от таинств, считая этот отказ частью своей духовной аскезы самоопустошения и знаком сопричастности миру вне Церкви, но даже не приняла крещения, — вещь совершенно невозможная, с точки зрения доминирующего в институциональной церкви понимания христианской жизни и спасения! Но даже и этим необычность пути Симоны Вейль не исчерпывается. “Когда я читаю катехизис Тридентского собора, мне кажется, что я не имею ничего общего с описанной в нем религией”, — писала она аббату Мари-Алену Кутюрье в 1942 г. С целым рядом привычных истин традиционного христианства она была в весьма непростых отношениях, формально подпадая под некоторые из провозглашенных Церковью определений о ересях. Однако вот какими впечатлениями от общения с ней делится Гюстав Тибон: “Неподдельный мистицизм исходил от нее; я никогда не встречал в человеческом существе такой близости к религиозным тайнам”.
Симона Вейль (наряду с Майстером Экхартом, Мартином Бубером, Николаем Бердяевым и некоторыми другими) стала живым подтверждением феномена, который отмечали целый ряд исследователей ХХ века: мистицизм и ортодоксия в рамках одной религиозной системы нередко находятся между собой в отношении противоположности, словно две разные религии, подобно тому, как противоположны раскаленная магма и застывшая лава. Сама Симона Вейль в том же “Письме клирику” прямо признавалась в собственном ощущении сходного характера: для нее “внутри одной и той же социальной организации” всегда “существовали две разные религии — религия мистиков и другая”. Этой первой был для нее мистический опыт всех религий человечества. Очевидно, что подобные воззрения для католицизма того времени были совершенно неприемлемы, хотя нельзя не заметить, что в этом отношении Симона Вейль отчасти предвосхитила шаги Второго Ватиканского собора в направлении диалога с нехристианскими религиями.
Говоря о мистике и мистицизме, следует, конечно, предостеречь от расхожего понимания этих слов, ассоциирующихся чаще всего с различного рода колдовскими и оккультными атрибутами. “Бог — не волшебник”, как очень просто выразил Мартин Бубер принципиальную немагичность оснований бытия. Подлинная мистика есть попросту глубина жизни, в обыденности, как правило, не ощущаемая; область, где эта обыденность (“тяжесть” (pesanteur) в терминологии самой Симоны Вейль) перестает детерминировать жизнь человека. То пространство свободы, которое может быть названо областью действия благодати (grâce); где больше не властна фатальная “сила тяжести” и возможно подлинное самостояние человека перед Богом. Мистичными в этом смысле могут быть и любовь, и дружба, и нравственный выбор. Глубины бытия не закрыты ни от кого, если только мы собственным эгоизмом не закрываемся от них. В этом универсализме состоит и значение мысли Симоны Вейль: о неземном, “surnaturel” (т. е., по сути, преодолевающем обыденную тяжесть и открывающем основы нашего бытия) опыте она говорит словно поверх всяческих барьеров. Ее поразительные по высоте и насыщенности размышления в то же время не являются некой специальной “религиозной литературой” для избранного круга “духовных” или “спасающихся”, а адресованы каждому человеку — и верующему, и неверующему.
Главное же состоит в том, что сердцевиной мистического опыта, составившего одно целое с жизнью, для Симоны Вейль стало взятие Креста, приобщение к чужому страданию, в конечном счете — страданию всего мира. Это она и являет нам как сущность христианства. Одновременно она дает свой ответ и на вопрос, можно ли быть христианином вне ортодоксии, за пределами внешних, канонико-доктринальных границ церкви, — вопрос, с наибольшей остротой поставленный ХХ веком, разными способами поколебавшим внешние позиции христианства в мире и тем самым заставившим взглянуть вглубь, отчетливее увидеть сущностные различия между внешним и внутренним в христианстве.
Да, по целому ряду формальных критериев Симона Вейль в прокрустово ложе институциональных церковных границ не укладывается. Однако кто из стремящихся смотреть в суть вещей дерзнет, познакомясь с ее опытом, назвать его нехристианским? Этот опыт притягивает многих из тех, кто ищет подлинности не во внешнем благолепии, не в древности обрядов и канонов, а во внутренне, глубинно понятом следовании за Христом.
Об актуальности мысли Симоны Вейль для современности рассказывает переводчик книги “Тяжесть и благодать” кандидат философских наук Наталья Ликвинцева. Мы также публикуем перевод ранее в бумажных изданиях не печатавшейся работы Симоны Вейль “Любовь к Богу и несчастье”.