Опубликовано в журнале Континент, номер 141, 2009
Евгения АЛЬБАЦ — Борис БЕРЕЗОВСКИЙ
“Было понятно: кого ни посади в кресло премьер-министра — он и победит”
В ноябре 2000 года Борис Березовский, тогда один из самых влиятельных людей страны, говорил: “Путин — это тот человек, при котором я не просто могу жить в России, но и могу быть полезным”. Спустя год он оказался в эмиграции, спустя 7 лет — заочно осужден к 6-ти годам тюрьмы. Сегодня о своем ставленнике Березовский отзывается не иначе как “предатель”.
— Итак, просчитались все: и те, кто ожидал, как вы, что Путин наследует курс Бориса Ельцина, и кто боялся отката в “совок”, в репрессии, и те, кто думал, что они смогут Путина контролировать.
— Не согласен. По поводу массовых репрессий — прежде всего. Массовые репрессии реализуются. Каждый день. Просто эти репрессии — и экономические, и политические — не превосходят того, что нужно власти. А есть и те, кто и тогда, и сейчас считает, что для России авторитарный путь — единственно верный.
— А кто, например?
— Те же самые коммунисты. Просто они получили не совсем то, чего ожидали. Они ожидали своего человека, но получили такую исковерканную модель авторитаризма.
— Своего человека — это Евгения Примакова?1
— Ну конечно.
Кандидаты
— А была ли альтернатива Путину?
— До кризиса 1998 года была. А потом экономический кризис совпал с политическим, и тогда сначала на Примакове свет клином сошелся, он смог успокоить общество, ничего не сделав, ничего! Но сама его фигура была компромиссная, и если бы он буквально на второй день (после того как возглавил правительство России) не стал бороться со всем новым, что предлагал Ельцин, то тогда тихой сапой он вполне мог бы стать президентом и развернуться во всю свою молодецкую мощь.
— А мэр Москвы Юрий Лужков?
— Категорически был против! Лужков — это такой деинтеллектуализированный Примаков. Посмотрите, что творится в Москве… Они оба из одного теста: просто один — настоящий интеллектуал, а другой — это такой рабоче-крестьянский парень в кепке. Но с одними и теми же идеями.
— Утверждают, что именно вы предложили кандидатуру главы ФСБ Владимира Путина в качестве преемника Ельцина, а Валентин Юмашев (руководитель администрации президента РФ в 1997–1998 годах) и Татьяна Дьяченко (дочь Бориса Ельцина) уже уговорили на то Бориса Николаевича. Путин открыто демонстрировал вам поддержку, когда Примаков устроил за вами охоту. Так?
— Да, это все правда: он тогда пришел на мой день рождения, хотя я его и не приглашал, и на мой вопрос, зачем он это сделал, учитывая мои отношения с премьером (Примаковым), он ответил: “Я сделал это специально”. Потом было еще несколько абсолютно уникальных эпизодов в наших личных отношениях, которые все в его пользу, и я думал, что он такой смелый, что он человек новый, новой формации…
— А пара личных эпизодов — это?
— Был момент, когда однажды Примаков хотел его снять, поставить на место директора ФСБ своего человека, и Путин повел себя очень мужественно.
— Мужественно — в каком смысле?
— В том смысле, что не поддался давлению Примакова, а у Примакова была огромная власть, и он пошел на конфликт с Примаковым.
Выбор
— И все же: кто предложил Ельцину назначить преемником именно Владимира Путина? В интервью в июле 2000 года вы говорили, что это был Александр Волошин.
— Я не отрицаю: кандидатура Путина была у меня в голове. Более того, если уж на то пошло, я очень конкретно разговаривал с ним на эту тему в феврале 1999 года. Тогда он категорически отверг эту идею, сказал: “Борь, дайте мне “Газпром””. Но вот назначение Путина директором ФСБ — это решение было в стороне от меня. Тогда уже он был представлен Ельцину, я не знаю кем — Валей (Юмашевым) или Сашей Волошиным. А дальше — да, я поддерживал и никогда этого не скрывал.
— Кто убедил Ельцина, что надо отправить в отставку Сергея Степашина (председателя правительства РФ с мая по 8 августа 1999 года)?
— Ну, прямая речь, думаю, принадлежит Волошину, я этого Ельцину не говорил. Обсуждалось это в том числе и со мной, и Волошиным, и Юмашевым, это факт.
— Чем не показался Степашин?
— Степашин оказался совсем слабеньким, он стал ко всем бегать. Всех хотел уравновесить, для всех быть хорошим. Я ему прямо сказал в глаза, мол, ты же назначен практически президентом, что ты ко всем бегаешь? Ко мне бегаешь, к Зюганову, к Чубайсу, к Лужкову? Ну, ходи к Ельцину! Он мне очень симпатичен — и был, и есть, но он просто слабый, слабый как личность.
— А кандидатура Николая Аксененко (первый вице-премьер и министр путей сообщения в кабинете Сергея Степашина) почему не прошла? Его же Роман Абрамович в то время очень поддерживал.
— Ну, потому она тогда и не прошла.
— Почему вы были так уверены, что Путина, которого мало кто в стране знал, да к тому же чекиста, граждане изберут президентом?
— Ой, я столько по этому поводу сказал… Все дело в том, что в России избирают не личность, а кресло — того, кто занимает это кресло. Поэтому, когда убрали Виктора Степановича (Черномырдина) и на его месте появился (Сергей) Кириенко, которого вообще никто не знал, через два месяца его рейтинг стал 20–30%. Потом появился Примаков, у которого до этого рейтинг вообще был 1%, как у Кириенко, около нуля, и скоро его рейтинг стал 30% за еще более короткое время. Убрали Примакова — стал Степашин. Абсолютно то же самое! Поэтому было понятно, что, кого ни посади в это кресло, даже при ненавистном в то время Ельцине, который его и сажает, кого ни посади в это кресло, любой человек, если премьер-министр и будет выдвинут в кандидаты, непременно победит.
— Ельцин боялся и не любил КГБ — чекисты записывали на пленку его встречи, в том числе и в интимные минуты, писали его в сауне, на даче и т. д., а тут — он доверяет дело своей жизни, по сути — то, как о нем будут судить после жизни, человеку из структуры, для которой демократия — хаос и ересь?
— Я думаю, что основная причина в том, что он оказался в цейтноте. Ельцин понимал, что не пойдет на третий срок, не будет изменять Конституцию, он это понимал, с одной стороны, с другой — гнал это от себя. Он был в цейтноте. В конечном счете он выбрал то и того, кто был ближе. Это оказался Путин. Не случайно он его назначил и директором ФСБ, он делал выбор в пользу своего человека. Из этой структуры, но в пользу своего человека. Я думаю, что он все-таки был так устроен, Борис Николаевич, что не мыслил гражданского на этой (руководство ФСБ. — The New Times) работе. Тогда можно копнуть глубже: а почему не сделал что-то с Компартией, почему не поставил ее в один ряд с нацистами? Хотя он, безусловно, был убежден, что они одного поля ягодки. Почему он в конечном счете не разгромил КГБ? Если возвращаться к ошибкам Ельцина, то я считаю, что это две самые большие ошибки Ельцина плюс Чечня.
Операция “Преемник”
— Рейд Шамиля Басаева в Дагестан и, как следствие, вторая чеченская война: некоторые российские СМИ писали, что чуть ли не вы финансировали эту операцию Басаева?
— Это была абсолютно профессиональная спецоперация ФСБ, и никаких сомнений. Степашин тогда был премьер-министром, и я ему рассказывал о своем разговоре с рядом чеченских руководителей, так скажем, которые планировали акцию на август 1999 года. К моему удивлению, Степашин сказал: “Не беспокойся, мы все знаем”. Это была провокация ФСБ именно с целью (создать основания для) ответа. И сколько угодно можно говорить, что полевые командиры были сумасшедшими людьми, но они не были идиотами, и это, несомненно, была провокация. Участниками которой, конечно, были чеченские экстремисты.
— То есть это уже развертывалась операция “Преемник”, сценарий маленькой победоносной войны?
— Абсолютно. У меня масса фактов. И эта война в Дагестане, и взрывы домов 99-го года — это звенья одной цепи.
— Вы считаете, что Путин не был бы избран, если бы не синдром страха?
— Да конечно бы избрался! Это ровно их гэбэшный менталитет. Это ровно так же, как Коржаков в 1996 году приехал к Ельцину вместе с Барсуковым и еще каким-то персонажем, и они подписали три указа. Это было 17 марта. О запрете Компартии, о роспуске парламента и переносе президентских выборов на два года. Это те же самые их гэбэшные страхи, инстинкт. Они же дико неуверенные люди. Они понимают только так — выломать руки, размозжить голову, запретить, разогнать. Это их язык. В этом смысле Коржаков и Путин из одного детского сада.
— Чекисты проводили операцию в Дагестане без разрешения Кремля?
— Они стопроцентно получили разрешение от Кремля.
— Ельцин об этом знал?
— Сто процентов знал! Конечно!
— Говорят, Ельцин под конец жизни сожалел о своем выборе, говорил Борису Немцову — “но он же (Путин) был совсем другим, все же было по-другому”2, а Семья — после всего, что случилось за эти 10 лет, — тоже, полагаете, сожалеет?
— Я думаю, что да. Я думаю, что и Волошин понимает, хотя меньше, потому что он интеллектуально слабоват, он не понимал этой демократической концепции государства. Валя (Юмашев) все-таки понимал. Они думали, что Путин, не забывайте, пришел как преемник. Преемник означает преемственность. Преемственность власти, элит. И по существу, Путин совершил предательство, если уж совсем формально подходить. Он пришел как преемник — это факт — и вернул все назад. Он предатель или перевертыш, как хотите.
Сноски:
1 С сентября 1998-го по май 1999 года — премьер-министр России, до этого — министр иностранных дел и глава Службы внешней разведки.
2 The New Times № 12 от 30 апреля 2007 года.