Выпуск седьмой. Июнь–август 2009 г.
История о том, как судились с нами г-н Дубинин С. К. и г-н Алексашенко С. В
Опубликовано в журнале Континент, номер 141, 2009
Игорь ВИНОГРАДОВ
Дневник редактора
Выпуск седьмой
Июнь–август 2009 г.
История о том, как судились с нами
г-н Дубинин С. К. и г-н Алексашенко С. В.
Не сомневаюсь: мимо внимания нашего постоянного читателя никак не могло пройти напечатанное в 139-м номере “Континента” Опровержение:
В соответствии с решением Хамовнического районного суда г. Москвы опровергаются сведения, содержащиеся в интервью Андрея Николаевича Илларионова, опубликованном в номере 134 журнала “Континент” за 2007 год, о том, что Дубинин Сергей Константинович, Алексашенко Сергей Владимирович участвовали в валютных операциях на Чикагской бирже.
Редакция заявила тогда, что мы считаем себя безусловно обязанными объяснить читателям, как могла появиться на страницах “Континента” информация, которую нам пришлось по решению суда (которое мы считаем совершенно справедливым во всех его пунктах) опровергать. Мы планировали сделать это сразу же, в следующем, 140-м, номере, и уже подготовили соответствующий материал, но почти перед самой сдачей номера в печать вся эта судебная история получила новое продолжение: на сайте “Эха Москвы” и в Живом Журнале г-на Алексашенко С. В. появились его тексты, в которых он выступил с собственным толкованием решения Суда, подвигнувшим его заявить, что и вообще А. Н. Илларионов в своем интервью врет. Ну, а стало быть, врем и мы, интервью это напечатавшие. Эпизод этот, получивший довольно широкий резонанс в Интернете, привел нас к решению дать более основательное, чем мы намеревались, освещение как самого судебного процесса, так и тех обстоятельств российской жизни 90-х годов, о которых шла речь в этом интервью и, соответственно, на судебном процессе. Ведь обстоятельства эти хотя и десятилетней уже давности и хотя основательно уже и подзабыты, однако, как показал Интернет, отнюдь не утратили еще живого и острого интереса для сегодняшних читателей, зрителей и слушателей.
Тем более, следовательно, стоит о них напомнить. И, пожалуй, хотя бы в сокращении воспроизвести ради этого весь тот огромный документальный материал, к которому вновь пришлось обратиться в связи с обсуждавшимися на суде эпизодами, в чем неоценимую помощь оказали нам и наш адвокат, заведующий юридическим отделом дружественной нам “Новой газеты” Ярослав Сергеевич Кожеуров, и сотрудники Института экономического анализа, в первую очередь его директор Наталья Александровна Пивоварова.
Обсуждая, в какой форме стоит изложить и представить всю эту судебную историю читателю, редакция решила, что, пожалуй, лучше всего будет, если я отдам ей очередной выпуск моего “Дневника редактора”. То есть изложу ее в формате сугубо личного моего о ней рассказа.
Почему?
В этом, надеюсь, читатель вполне разберется к концу моего отчета. Чтение потребует, правда, достаточно долгого времени, но я, со своей стороны, всячески постараюсь читателю не наскучить, хотя и не собираюсь жертвовать ради этого совершенно необходимой в данном случае обстоятельностью в изложении фактической стороны дела. Иначе рассказ мой просто потеряет свой смысл. История-то ведь и в самом деле любопытная, и она заставляет не только вновь о многом вспомнить, но дает немалую пищу для размышлений и о сегодняшнем нашем дне.
Так что о ней действительно стоит рассказать поподробнее. И — по порядку. Но предупреждаю: наберитесь терпения.
1. Экспозиция
Итак, 16 октября 2008 года мы получили из Хамовнического районного суда г. Москвы извещение о том, что судом заведено дело по исковому заявлению г-на Алексашенко С. В. к Автономной некоммерческой организации “Независимая редакция журнала “Континент”” о защите чести, достоинства, компенсации морального вреда.
В исковом заявлении г-на Алексашенко С. В., подписанном его представителем — адвокатом МКА “Яковлев и партнеры” госпожой Корума К. В. и помеченном 13 октября 2008, говорилось:
В 2007 году, в журнале “Континент” № 134 2007 год была опубликована беседа редакции журнала “Континент” с гр. Илларионовым Андреем Николаевичем. В данной публикации были распространены порочащие Алексашенко С. В. сведения, не соответствующие действительности <…>
Порочащими и не соответствующими действительности сведениями Алексашенко С. В. считает сведения, содержащиеся в следующей фразе: “Деятельностью Дубинина и его друзей заинтересовалась прокуратура. Выяснилось, что некоторые сотрудники Центрального банка, включая Дубинина и Алексашенко, активно участвовали в покупках ГКО и валютных операциях на Чикагской бирже”1.
Представитель истца просил:
— обязать ответчика опубликовать опровержение порочащих Алексашенко С. В. недостоверных сведений;
— взыскать в пользу Алексашенко С. В. в возмещение морального вреда 10. 000. 000 рублей.
Досудебная подготовка дела (знакомство с документами, определение процедуры рассмотрения и т. п.) была проведена 23 октября 2008 года, после чего представитель Алексашенко С. В. адвокат г-жа Корума К. В. подала прошение о привлечении в качестве второго ответчика по делу А. Н. Илларионова, что и было судом удовлетворено.
Но еще через некоторое время, а именно — почти через месяц, 10 ноября 2008 года, было подано аналогичное исковое заявление о защите чести, достоинства и компенсации морального вреда и от лица г-на Дубинина С. К. — так же и к редакции “Континента”, и к А. Н. Илларионову. В заявлении, указывавшем на то же интервью, что было напечатано в 134-м номере журнала за 2007 год, оспаривались уже два фрагмента.
Порочащими и не соответствующими действительности сведениями Дубинин С. К. считает сведения, содержащиеся в следующей фразе: “выясняется, что полученные средства Центробанк под руководством Дубинина не использовал для интервенций на валютном рынке, чтобы сдерживать атаки на рубль. Спрашивается: а на что же пошли средства? Оказывается, государственные средства (средства МВФ, полученные путем увеличения российского государственного долга) были розданы некоторым крупным российским банкам для того, чтобы закрыть провалы в их балансах. Иными словами, за счет средств российского государства Чубайс с Дубининым просубсидировали самых “слабых” и “нищих” в России — своих друзей-олигархов”.
Так же порочащими и не соответствующими, с точки зрения г-на Дубинина С. К, действительности в его исковом заявления были названы сведения, содержащиеся в той же фразе, что и в иске Алексашенко С. В.:
Деятельностью Дубинина и его друзей заинтересовалась прокуратура. Выяснилось, что некоторые сотрудники Центрального банка, включая Дубинина… активно участвовали в покупках ГКО и валютных операциях на Чикагской бирже.
Господин Дубинин С. К. также просил опубликовать опровержение сведений, содержавшихся в этих фразах, как недостоверных и взыскать с Илларионова А. Н. в возмещение морального вреда 10. 000. 000 рублей.
Суд объединил оба дела в одно за № 2-129/09, и в этом формате оно и рассматривалось в течение почти трех месяцев, потребовав нескольких судебных заседаний, пока, наконец, 25 февраля 2009 года федеральный судья Тюленев И. В. не огласил по нему именем Российской Федерации Решение Хамовнического районного суда ЦАО г. Москвы.
И я, и другие сотрудники редакции сочли обязательным для себя присутствовать на судебных заседаниях лично, хотя процессуально нас в качестве ответчиков представлял наш адвокат Я. С. Кожеуров, которому мы полностью доверяли и который совершенно блестяще, на наш взгляд, и провел весь этот процесс. Но нам, представителям профессии, всегда особо неравнодушной к, как принято ныне выражаться, человеческому фактору, всегда и любопытны прежде всего живые люди — возможность увидеть, как ведут они себя в той или иной ситуации, как реагируют на ее повороты, как демонстрируют или сдерживают свои эмоции, полемизируют с оппонентами, отстаивают свою точку зрения, отвечают на вопросы и т. п. Да и вообще, конечно, нам было очень интересно встретиться с нашими истцами именно лично — просто, что называется, посмотреть им в глаза и посмотреть, как будут смотреть в глаза нам они. Мы, во всяком случае, были к этому полностью готовы. Правда, уже по тому, как с самого начала все это дело затеялось (и о чем чуть позже), мы были почти стопроцентно уверены, что никаких личных встреч не произойдет. И — не ошиблись. Но ведь и это тоже было очень показательно, тоже о многом говорило.
Однако и об этом — тоже позже. А сейчас обратимся, наконец, к самому процессу. И — к оглашенному и врученному нам по его окончании Решению Хамовнического районного суда г. Москвы. Оно было вынесено по обоим фрагментам интервью А. Н. Илларионова, в связи с которыми были предъявлены иски.
Во-первых, — по фразе, касавшейся использования Центробанком в период кризиса 1998 года кредита, полученного от Международного валютного фонда.
И, во вторых, — по фразе, касавшейся участия господ Дубинина С. К. и Алексашенко С. В. в покупках ГКО и валютных операциях на Чикагской бирже.
Именно в этом порядке были рассмотрены эти эпизоды во время процесса и в этом же порядке нашли свое отражение и в Решении Суда.
Последую этому порядку и я.
2. Загадки первого иска, или Что, кому и как “раздавали”
Итак, иск первый — по первому фрагменту. Воспроизведу соответствующее место искового заявления г-на Дубинина С. К. еще раз, чтобы текст был перед глазами.
Порочащими и не соответствующими действительности сведениями Дубинин С. К. считает сведения, содержащиеся в следующей фразе: “выясняется, что полученные средства Центробанк под руководством Дубинина не использовал для интервенций на валютном рынке, чтобы сдерживать атаки на рубль. Спрашивается: а на что же пошли средства? Оказывается, государственные средства (средства МВФ, полученные путем увеличения российского государственного долга) были розданы некоторым крупным российским банкам для того, чтобы закрыть провалы в их балансах. Иными словами, за счет средств российского государства Чубайс с Дубининым просубсидировали самых “слабых” и “нищих” в России — своих друзей-олигархов”.
Признаться, когда, открыв конверт, присланный из Хамовнического суда, я в первый раз пробежал глазами этот исковой шедевр г-на Дубинина С. К., я — как бы это выразиться поделикатнее? — просто остолбенел. Да и потом, перечитывая этот текст еще и еще раз, долго еще не мог придти в себя от изумления.
В самом деле, — какие же это, интересно, “сведения”, содержащиеся в процитированной г-ном Дубининым С. К. фразе, он отваживается назвать “не соответствующими действительности”? И что, собственно, требует он опровергнуть?
То, что средства, полученные в 1998 году от Международного валютного фонда (путем увеличения государственного долга), предназначались в этот острый период разгоравшегося финансового кризиса для интервенций на валютном рынке, чтобы сдерживать атаки на рубль?
Или то, что вместо этого означенными средствами был просубсидирован ряд крупных российских банков, чтобы закрыть провалы в их балансах?
Но ведь об этом в свое время не писал и не говорил только ленивый. На страницах чуть ли не всех российских печатных СМИ мог найти тогда г-н Дубинин С. К. эти “недостоверные сведения”, услышать комментарии к ним со всех экранов ТВ. Но почему-то ни на одного из авторов, занимавшихся их “распространением”, он в суд тогда так и не подал.
Да что там какие-то “авторы”!
Разве не были все эти факты зафиксированы и признаны даже и совершенно официально?
Разве не было, например, того знаменитого Отчета Счетной палаты Российской федерации от 15 июня 1999 года, который огласил на всю страну результаты проведенной палатою документальной ревизии деятельности Центрального банка РФ по использованию средств первого займа кредита Международного валютного фонда, находившихся в управлении Банка России с 22 июля 1998 года по 1 января 1999 года? И разве не было зафиксировано в этом Отчете, что “в период с 27. 07. 98 г. по 24. 08. 98 г.” со счета Банка России в Национальном республиканском банке США (куда были переведены “4, 8 млрд. долл. США стабилизационного кредита”, поступившие “на счет Банка России в ФРБ США с 22 по 28 июля 1998 год” и слившиеся там с другими валютными резервами Банка России, отраженными на этом же счете) было “продано валюты коммерческим банкам и через биржи 5,7 млрд. долл. США”2?
Напомню, что в Отчете специально было отмечено и то, что такие расходы без поступления со счета Банка России в Федеральном республиканском банке США 4,8 мрд. долл. США стабилизационного кредита “были бы невозможны”3.
Напомню, наконец, что в Отчете (где приводился и перечень банков, покупавших в этот самый острый период финансового кризиса валюту у ЦБ РФ) прямо было сказано и о том, что это был акт “реализации коммерческим банкам иностранной валюты, предназначенной для валютных интервенций на внутреннем валютном рынке (ст. 41 Федерального закона “О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)””, — акт, осуществляя который, Банк России “не выполнял одну из своих важнейших функций — защиту и обеспечение устойчивости рубля”4.
Так что же, спрашивается, такого уж нового сообщил в своем интервью А. Н. Илларионов по сравнению с тем, что было зафиксировано и подтверждено и Счетной палатой РФ?
Повторяю, иск г-на Дубинина С. К. привел всех нас в “Континенте” в состояние полного недоумения. И, честно говоря, даже заинтриговал. Неужели г-н Дубинин С. К. и в самом деле надеялся как-то оспорить эти факты, столь однозначно и совершенно официально зафиксированные и подтвержденные?
Интересно, — как же?..
3. Отважный ход г-на Дубинина С. К.
Но вот начался процесс, и, должен признать, нам оставалось только посмеяться над собой, когда из разъяснений адвокатов истца мы поняли, наконец, что же имел в виду г-н Дубинин С. К., предъявляя нам свой иск. Никому из нас такой поворот дела просто не мог и в голову придти.
Оказывается, г-н Дубинин С. К. требовал от нас опровергнуть вовсе не то, что Центробанк под его руководством субсидировал целый ряд коммерческих банков России средствами, полученными в качестве стабилизационного кредита МВФ и предназначенными для поддержания курса рубля на внутреннем валютном рынке. Нет, в цитированном фрагменте, по утверждению г-на Дубинина С. К., содержались “сведения” вовсе, оказывается, не об этом. А, как разъяснил он через своих адвокатов, здесь распространялись сведения о том, что (“по утверждениям ответчиков”!) валютный кредит Международного валютного фонда “лично истцом, в личных корыстных интересах, в нарушение действующего законодательства, безвозмездно был передан друзьям истца, вместо направления этого кредита на цели, предусмотренные соглашением с Международным валютным фондом”5.
Каково, а?
Однако такой ход вызывал даже своего рода восхищение.
Представляете, какой эффект был бы, если бы Суд признал и решил, что в интервью А. Н. Илларионова слова о том, что средства МВФ “были розданы некоторым крупным российским банкам для того, чтобы закрыть провалы в их балансах” и что тем самым они были просубсидированы “за счет средств российского государства”, действительно означали вовсе не то, что они на самом деле означали и что было ясно и понятно всякому нормальному человеку, а именно то, на чем настаивал г-н Дубинин С. К.? То есть что он (“по утверждению ответчиков”) лично и безвозмездно передал своим друзьям в личных корыстных целях (и уже потому, конечно, в нарушение действующего законодательства) средства МВФ.
А теперь представьте, что было бы, если бы, признав, что “ответчики” именно это и “утверждали” на страницах “Континента”, Суд в соответствии с таким прочтением потребовал от нас как ответчиков весь этот бред, подписываться под которым никому из нас, разумеется, и в голову придти не могло, доказывать с фактами, что называется, в руках. Вы что — сами видели, господа, как С. К. Дубинин лично передавал средства МВФ банкирам? Или можете предъявить какие-то иные тому доказательства? С кем же именно был он пойман за этим занятием? И кто из них — действительно друзья ему? И в какой степени? И какие у вас основания утверждать, что все это он делал безвозмездно в личных корыстных интересах?..
Ну, а за неизбежным отсутствием каких-либо доказательств тому, что действительно невозможно доказать, было бы, естественно, вынесено Решение обязать “Континент” напечатать соответствующее Опровержение.
Какое?
Да совершенно опять-таки понятно, какое. Опровержение не каких-то выдуманных, не существовавших в действительности на страницах “Континента” слов, а, разумеется, как раз и именно тех, которые реально в нем и были напечатаны и в которых г-н Дубинин С. К. всего лишь сам захотел увидеть то, что увидел. То есть нам пришлось бы опровергать как не соответствующие действительности слова из интервью А. Н. Илларионова о том, что Центробанк под руководством г-на Дубинина субсидировал целый рад коммерческих банков России средствами, полученными в качестве стабилизационного кредита МВФ и предназначенными для поддержания курса рубля валютными интервенциями на внутреннем валютном рынке…
И вот теперь представьте себе, на каком количестве сайтов, а может быть и печатных страниц появилось бы сообщение о таком сенсационном решении Суда. И в качестве какого белого и пушистого существа получил бы сразу право презентовать себя перед Россией г-н Дубинин С. К., заручившись подобного рода документом.
Нет, нет, я вовсе не собираюсь настаивать, что именно таков и был его хитроумный замысел, когда он попытался через своих адвокатов убедить Суд, что А. Н. Илларионов сказал не то, что он действительно сказал, а то, что подарил ему истец. Я в душу г-ну Дубинину С. К. не залезал.
Но, с другой стороны, мне все-таки очень трудно представить себе, чтобы человек, по умственному своему рейтингу способный выполнять (плохо ли, хорошо ли — в данном случае не так важно) функции руководителя Центробанка России, действительно, то есть совершенно искренне, оказался не в состоянии адекватно воспринять смысл того, о чем совершенно внятно и доступно для понимания всякого нормального человека было сказано в интервью А. Н. Илларионова. И чтобы он действительно, то есть опять же совершенно искренне, умудрился прочесть фразу А. Н. Илларионова именно в том абсолютно нелепом, абсолютно бредовом и абсолютно невозможном ее значении, в каком он попытался истолковать ее в своем иске. Ведь для этого надо было бы быть либо малограмотным недоучкой, не умеющим читать и понимать то, что написано, либо просто умственно дефективной особью, каковыми г-н Дубинин С. К. безусловно, не является.
А раз так, то, значит…
4. Неожиданный камень преткновения
Впрочем, что это “значит” — расчислите и решите сами, дорогие читатели. Тем более, что это, в общем, достаточно очевидно и вовсе не так уж любопытно. А я лучше поспешу поделиться с вами той действительно любопытной и к тому же весьма обнадеживающей информацией, что, к счастью, наше судебное производство уже вооружено, оказывается, целым рядом нормативных установлений и правил, не позволяющих так уж просто вчинять иски своим оппонентам, всего лишь перетолковывая на свой лад то, что написано пером и что (недаром же говорят) и топором не вырубишь.
Правда, установления эти, как нетрудно догадаться, появились в нашем судопроизводстве не спонтанно и не по собственной нашей отечественной инициативе. Они появились потому, что Российская Федерация в 1998 году стала участницей Международной Конвенции о защите прав человека и основных свобод. И с тех пор, как сказано в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 5 от 10. 10. 2003 года:
признает юрисдикцию Европейского Суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней в случае предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов <…> Поэтому применение судами вышеназванной Конвенции должно осуществляться с учетом практики Европейского Суда по правам человека во избежание любого нарушения Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
Вот в результате признания этой-то юрисдикции и было установлено, что и
при разрешении споров о защите чести, достоинства и деловой репутации судам следует руководствоваться не только нормами российского законодательства (статьей 152 Гражданского кодекса Российской Федерации), но и в силу статьи 1 Федерального закона от 30 марта 1998 г. N 54-ФЗ “О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней” учитывать правовую позицию Европейского Суда по правам человека, выраженную в его постановлениях и касающуюся вопросов толкования и применения данной Конвенции (Постановление Пленума Верховного Суда РФ № 3 от 24. 02. 2005).
Ну, а теперь посмотрим: в чем же суть этой правовой позиции Европейского Суда по правам человека в делах о защите чести, достоинства и деловой репутации, руководствоваться которой предписывает Верховный Суд РФ?
Суть эта многократно и очень отчетливо была сформулирована и разъяснена в целом ряде постановлений Европейского Суда по различным конкретным делам этой категории. И я охотно поделюсь с читателем всеми необходимыми на этот счет сведениями, с благодарностью воспользовавшись для этого результатами той громадной работы, которую проделал наш адвокат Я. С. Кожеуров, подбирая к процессу весь этот ценнейший правовой материал. Полагаю, что тем читателям, кто мало знаком с обсуждаемой темой (а таких вряд ли не подавляющее большинство), сведения эти будут совсем не бесполезны. Жизнь ведь наша непредсказуема — глядишь, когда и пригодятся.
Итак, что же это за позиция?
Она строится, в общем, на трех основополагающих принципах.
Во-первых, Европейский Суд, практикой которого императивно предписывает руководствоваться Верховный Суд РФ при рассмотрении дел о защите чести, достоинства и деловой репутации, всегда исходит прежде всего из задачи защитить и отстоять “саму свободу выражения мнений, которая является основополагающей частью права, гарантированного статьей 10 Конвенции” (как сформулировано это в постановлении Европейского Суда по делу Лингенс против Австрии от 8 июля 1986 года).
“Свобода печати, — говорится далее в этом постановлении, — наделяет <…> общество одним из самых совершенных инструментов, позволяющих узнать и составить представление об идеях и позициях политических лидеров. В более общем виде можно сказать, что свобода политической дискуссии составляет стержень концепции демократического общества, которая проходит через всю Конвенцию”6.
Во-вторых, Европейский Суд неоднократно и очень отчетливо формулирует в своих постановлениях и тот принцип приоритета, который должен применяться, когда в делах о защите чести и достоинства возникает конфликт противостоящих интересов — интересов по защите репутации политических и государственных деятелей и интересов по защите свободы публичного информирования и выражения мнений при оценке их деятельности. Суть этого принципа состоит в том, что при определенных обстоятельствах заинтересованность общества в распространении информации и мнений должна перевешивать интересы защиты репутации политических и государственных деятелей.
Так, в том же Постановлении по делу Лингенс отмечается, что:
хотя пресса и не должна переступать границы, установленные inter alia для “защиты репутации других лиц”, тем не менее на нее возложена миссия по распространению информации и идей по политическим вопросам, а также по другим проблемам, представляющим общественный интерес. Если на прессе лежит задача распространять такую информацию и идеи, то общественность, со своей стороны, имеет право получать их <…> Соответственно пределы допустимой критики в отношении политиков как таковых шире, чем в отношении частного лица. В отличие от последнего первые неизбежно и заведомо подвергают себя пристальному вниманию журналистов и всего общества к каждому их слову и действию, следовательно, должны проявлять большую степень терпимости. Без сомнений, п. 2 ст. 10 позволяет защищать репутацию каждого, и эта защита распространяется на политиков тоже, даже когда они выступают как частные лица; но в таких случаях требования такой защиты должны быть уравновешены с интересами открытой дискуссии по политическим вопросам (╖ 41–42).
Вот почему, разъясняется в Постановлении, принцип свободы выражения мнений
применяется не только к “информации” и “идеям”, которые благосклонно принимаются или расцениваются как безобидные или безразличные, но и к тем из них, которые наносят обиду, шокируют или причиняют беспокойство. Этого требуют плюрализм, терпимость и дух открытости, без которых не может существовать демократическое общество (╖ 41).
Этот же подход подтверждается и разъясняется и в Постановлении Европейского Суда по правам человека по делу Далбан против Румынии (от 29 сентября 1999 года):
Суд убежден в том, что журналистская свобода предполагает также использование высказываний, до некоторой степени преувеличенных и даже провокационных. В делах, подобных данному, следует исходить из того, что сфера усмотрения, предоставленная национальным властям, ограничена интересом демократического общества, состоящим в том, чтобы позволить прессе выполнять ее функцию “сторожевого пса” и распространять информацию по серьезным вопросам, вызывающим общественный интерес7.
Точно так же и через пять лет, в постановлении Европейского Суда по делу Гринберг против России от 21 июля 2005 года, снова было подчеркнуто:
пресса играет важнейшую роль в демократическом обществе. Хотя она и не должна преступать определенных границ, в частности, в отношении уважения репутации и прав других лиц, а также недопустимости разглашения конфиденциальной информации, тем не менее ее долг состоит в том, чтобы сообщать — любым способом, который не противоречит ее обязанностям и ответственности, — информацию и идеи по всем вопросам, представляющим общественный интерес <…> Иначе, пресса была бы неспособна играть свою жизненно важную роль “сторожевого пса общества” <…> Журналистская свобода включает также возможность прибегнуть к некоторой степени преувеличения или даже провокации.
И, наконец, в-третьих, формулируя тот важнейший инструментальный принцип, который призван юридически обеспечивать защиту прессы как “сторожевого пса общества”, Европейский Суд неизменно настаивает на том, что “необходимо проводить тщательное различие между фактами и оценочными суждениями”. И критерий такого различения ЕС видит в том, что “существование фактов может быть продемонстрировано, тогда как истинность оценочных суждений не поддается доказыванию”.
Так, признавая обоснованность нормы Уголовного кодекса Австрии, согласно которой журналисты могут избежать ответственности за распространение недостоверных сведений “только в том случае, если сумеют доказать истинность своих утверждений”, Европейский Суд специально подчеркивает, что норма эта должна иметь пределы своего применения, поскольку “в отношении оценочных суждений выполнить это требование невозможно, и оно нарушает саму свободу выражения мнений, которая является основополагающей частью права, гарантированного статьей 10 Конвенции”8.
В связи с этой нормой и в Постановлении по делу Далбан против Румынии тоже было специально подчеркнуто:
Неприемлемо, когда журналист лишается возможности высказывать критические оценочные суждения в случае, если он не может доказать их достоверность (╖ 49)9.
Это норма отнюдь, таким образом, не противоречит тому, что:
оценочные суждения должны быть основаны на достаточной фактической базе, чтобы представлять собой добросовестный комментарий согласно статье 10 Конвенции, так что различие между оценочным суждением и утверждением о факте в конечном счете заключается в степени фактической доказанности, которая должна быть достигнута10.
Но в том-то все и дело, что сами критерии обоснованности оценочного суждения и утверждения о факте носят принципиально разный характер, на чем, повторяю, Европейский Суд неизменно и настаивает. Именно поэтому для Суда при рассмотрении оценочного суждения важно всегда само наличие определенной фактической мотивировки для него, а не согласие или несогласие суда с содержанием суждения. И именно поэтому же Европейский Суд всегда исходит из того, что “термины и понятия, которые используются при выражении мнения, должны толковаться в том смысле, который придавал им сам автор” (дело Карман против России, ╖ 40), а “степень точности, которая должна достигаться журналистом при выражении мнения по вопросу, представляющему всеобщий интерес, вряд ли сравнима с той, которая требуется для экономических прогнозов”11, или для “установления факта преступления по уголовному праву” (Дело Карман против России, ╖ 42).
Не правда ли, все это и в самом деле очень интересно и поучительно? И для нас все еще как-то необычно?
Но еще интереснее и поучительнее то, как на практике применяются Европейским Судом все эти принципы.
Приведу только три примера, но весьма характерных.
В деле Карман против России Европейский Суд рассматривал судебные санкции, примененные в России к заявителю за то, что тот назвал некоего С. В. Терентьева “местным неофашистом”. И Суд пришел к выводу, что “употребление термина “местный неофашист” для характеристики политических пристрастий С. В. Терентьева не выходит за рамки допустимой критики”.
Почему?
Во-первых, в связи с этим делом Суд еще раз напомнил о том, что для оправдания случаев ограничения политических высказываний необходимы самые веские основания, “ибо если допустить широкие ограничения политических высказываний в отдельных случаях, то это неминуемо скажется на уважении к свободе выражения мнения в целом в данном государстве”.
Во-вторых же, Суд внимательно разобрался в том, “существовала ли достаточная фактическая основа для подобного оценочного суждения…” И отметил, что “заявитель предоставил документальные свидетельства, в том числе предыдущие номера издаваемой С. В. Терентьевым газеты “КолоколЪ” и ряд заключений, сделанных независимыми экспертами. Изучив указанные публикации, эксперты вынесли единодушное заключение об их явно антисемитском характере и их сходстве с идеалами национал-социализма”. Так что, заключает Суд, эти материалы “недвусмысленно свидетельствуют о наличии достаточно серьезных оснований полагать, что высказанные заявителем оценочные суждения являются допустимыми комментариями”.
Здесь стоит обратить внимание, как определенно, но вместе с тем и осторожно формулирует Суд свои выводы. Он квалифицирует употребленное заявителем выражение “местный неофашист” как оценочное суждение и потому не выносит заключения о его истинности или неистинности, хотя и ставит вопрос о его мотивированности. Иными словами, Суд проверяет именно наличие достаточно серьезной мотивировки оценочного суждения, позволяющей ему быть “допустимым комментарием”, а не самое мотивировку на предмет ее пригодности для того, чтобы сделать доказательный вывод об истинности или неистинности оценочного суждения.
Еще более любопытно дело Обершлик против Австрии (№ 2, Постановление от 25 июня 1997 года). Оно позволяет увидеть, как ЕС практически реализует свое уже цитированное положение о том, что свобода выражения мнений “применяется не только к “информации” и “идеям”, которые благосклонно принимаются или расцениваются как безобидные или безразличные, но и к тем из них, которые наносят обиду, шокируют или причиняют беспокойство”. В данном случае Суд рассматривал правомерность использования австрийскими журналистами слова “идиот” по отношению к известному австрийскому политику (“это слова идиота”).
И вот как решалась эта проблема.
Из представленных заявителем документов видно, — читаем мы в Постановлении, — что использование слова Trottel (идиот) — не случайно. Это было единственное слово, которое могло привлечь как внимание общественности к тому, насколько возмутительны доводы, использованные г-ном Хайдером в своем выступлении, так и послужить выводом высказанной в его адрес критики, напечатанной в рассматриваемой статье. Слова и общий тон статьи были выбраны с целью показать г-ну Хайдеру и читателям, как нелогичны, не обоснованны и опасны его слова, произнесенные у подножия Ульрихсберга, где он лично лишил себя и большинство граждан права на свободу мнения. Поэтому в интересах общественности было предупредить максимальное количество людей об идеях человека, занимавшего на тот момент пост губернатора Каринтии и возможного кандидата на пост Федерального Канцлера. В заключение, слово “идиот” (Trottel) было направлено не лично в адрес спикера, а по отношению к его словам, что было очевидно любому обычному читателю <…>
По мнению Суда, статья заявителя и, в частности, слово “идиот” (Trottel), могут расцениваться как вполне спорные, тем не менее они не являются личным и неуместным выпадом, поскольку автор дал объективно понятные разъяснения, вытекающие из выступления г-на Хайдера, которое само по себе носило провокационный характер. Следовательно, они были частью политической дискуссии, вызванной речью г-на Хайдера, и сводились к выражению определенного мнения, правдивость которого не требует доказательств. Подобное мнение может быть, однако, чрезмерным, если не имеет под собой фактической основы. Но в свете вышеизложенных размышлений это не так в настоящем деле.
И, наконец, третье дело, где рассматривалась фраза, обращенная к губернатору Ульяновской области генералу Шаманову: “Ни стыда, ни совести” (Дело Гринберг против России от 21 июля 2009 года).
По этому поводу Суд отметил следующее:
Одним из факторов особой значимости при рассмотрении Судом настоящего дела является разграничение между фактическими утверждениями и оценочными суждениями. Национальные суды привлекли Заявителя к ответственности, так как он не смог доказать правдивость своего утверждения, что у господина Шаманова нет “ни стыда, ни совести” <…>
Суд рассматривает оспариваемый комментарий как наиболее типичный пример оценочного суждения, представляющего субъективную оценку моральной составляющей поведения господина Шаманова. Привлечение Заявителя к ответственности за нанесение мнимого ущерба репутации господина Шаманова основывалось исключительно на том, что Заявитель не продемонстрировал, что у господина Шаманова действительно нет “ни стыда, ни совести”. Требование о доказывании данного обстоятельства было заведомо невыполнимым.
Для оценки Суда значение имело также то обстоятельство, что оспариваемое утверждение было сделано в рамках статьи, затрагивающей общественно-значимый вопрос — о свободе массовой информации в Ульяновской области. В ней критиковалось поведение губернатора области, избранного в ходе прямых выборов; иными словами — профессионального политика, в отношении которого рамки допустимой критики шире, чем в случае частного лица (см. п. 25 выше). Факты, послужившие основой для критики, не были оспорены.
Вот такие вот три любопытных и очень характерных прецедента из числа дел о защите чести и достоинства, рассмотренных Европейским Судом.
Как видим, во всех трех случаях Суд выносит свое решение, обязательно рассмотрев инкриминируемое Заявителю высказывание через правовую оптику всех тех важнейших своих исходных принципов подхода к делам этой категории, которые были изложены выше. Он всегда и обязательно устанавливает, является ли это высказывание утверждением о фактах или оценочным суждением, всегда и обязательно фиксирует наличие или отсутствие его объективной мотивированности и, наконец, всегда и обязательно оценивает его общественную важность, определяемую тем, в ходе насколько значимой общественной дискуссии оно было сделано.
Отметим и то, что из трех приведенных примеров два, как видим, связаны с рассмотрением неправомерных приговоров, вынесенных заявителям российскими судами. И это свидетельствует, по-видимому, о том, что рассмотрение российскими судами дел по защите чести и достоинства с учетом практики Европейского Суда и в самом деле, как я уже и предположил чуть выше, все еще не стало событием совсем уж обычным. Хотя, как мы видели, Верховный Суд РФ прямо предписывает российским судам осуществлять рассмотрение таких дел с учетом правовой позиции и практики Европейского Суда (Постановление Пленума Верховного Суда РФ № 3 от 24 февраля 2005 года).
Мало того, в том же Постановлении Верховный Суд РФ впрямую указал российским судам и на то, что:
в соответствии со статьей 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод и статьей 29 Конституции Российской Федерации, гарантирующими каждому право на свободу мысли и слова, а также на свободу массовой информации, позицией Европейского Суда по правам человека при рассмотрении дел о защите чести, достоинства и деловой репутации судам следует различать имеющие место утверждения о фактах, соответствие действительности которых можно проверить, и оценочные суждения, мнения, убеждения, которые не являются предметом судебной защиты в порядке статьи 152 Гражданского кодекса Российской Федерации, поскольку, являясь выражением субъективного мнения и взглядов ответчика, не могут быть проверены на предмет соответствия их действительности.
Судам специально было предписано:
иметь в виду и то, что в соответствии со статьями 3 и 4 Декларации о свободе политической дискуссии в СМИ, принятой 12 февраля 2004 г. на 872-м заседании Комитета Министров Совета Европы, политические деятели, стремящиеся заручиться общественным мнением, тем самым соглашаются стать объектом общественной политической дискуссии и критики в СМИ. Государственные должностные лица могут быть подвергнуты критике в СМИ в отношении того, как они исполняют свои обязанности, поскольку это необходимо для обеспечения гласного и ответственного исполнения ими своих полномочий.
5. Приговор по первому иску
На этом я заканчиваю ознакомление читателя с той правовой базой, на основе которой — в соответствии с прямыми указаниями Верховного Суда РФ — должен был рассматриваться иск г-на Дубинина С. К. по фразе из интервью А. Н. Илларионова, посвященной его деятельности в качестве главы Банка России в период финансового кризиса 1998 года. И, повторяю, очень хочу надеяться, что читатель не посетует на меня за столь обстоятельное (хотя, поверьте, очень краткое) ее изложение хотя бы уже потому, что, как мы сейчас увидим, без знакомства с этими исходными правовыми нормами вряд ли будут до конца понятны формулировки того Решения, которое вынес по этому иску Хамовнический суд. Да и в дальнейшем дополнительные смыслы этой обстоятельности тоже, как уже сказано, вполне обнаружатся. А к финалу моего рассказа вполне, надеюсь, ее и оправдают.
Так вот — обращаясь к Решению Суда, я должен с удовлетворением признать, что в отличие от того, как русские, румынские или австрийские суды рассматривали упомянутые выше дела (Гринберг, Карман — против России, Далбан — против Румынии, Лингес и Обершлик — против Австрии), федеральный судья И. В. Тюленев в Хамовническом районном суде ЦАО города Москвы построил рассмотрение иска г-на Дубинина С. К. по указанной выше фразе в полном соответствии с правовой позицией, нормами и практикой Европейского Суда по правам человека.
Так, не могу не отметить, во-первых, что федеральный судья счел необходимым даже и в Решении суда специально подчеркнуть необходимость опоры на эти нормы и практику. В частности — на ст. 10 Конвенции от 4 ноября 1950 года “О защите прав человека и основных свобод”, согласно которой каждый имеет право свободно выражать свое мнение и в соответствии с которой “границы допустимой критики в отношении государственного служащего, осуществляющего свои властные полномочия, могут быть шире, чем пределы критики в отношении частного лица”.
Исходя из той же правовой позиции и практики, Суд подошел и к квалификации оспариваемой г-ном Дубининым С. К. информации А. Н. Илларионова о том, что государственные средства были розданы Центробанком некоторым крупным банкам и что тем самым Дубинин с Чубайсом за счет средств российского государства просубсидировали самых “слабых” и “нищих” в России — своих друзей-олигархов. Суд признал, что данные “оспариваемые сведения являются оценочным суждением”, а “правдивость оценочных суждений не поддается доказыванию. Требование о доказывании правдивости оценочного суждения неисполнимо и само по себе нарушает свободу мнения, что является основной частью права, гарантированного Статьей 10 Конвенции”.
Другими словами, Суд отказался признать употребленные А. Н. Илларионовым выражения в том буквальном их толковании, какое навязывал им в своем иске г-н Дубинин С. К., требуя на этой основе и опровержения их как прямых и недостоверных утверждений о фактах (то есть якобы утверждений о том, что он, как это разъяснено было в соответствующем документе его адвокатами, средства МВФ лично и безвозмездно передал своим друзьям в нарушение действующего законодательства и в личных корыстных целях).
Таким образом, Суд совершенно справедливо и точно зафиксировал, что фактический, реальный смысл этих выражений был, следовательно, совсем другим — то есть той, совершенно понятной обычному читателю информацией, которая относилась к официально проведенным Банком России операциям; что же до субъективной стилевой форма подачи этой информации (“роздал”, “друзьям-банкирам”, “самым бедным и нищим” — и т. д.), то она выражала именно личное критическое отношение А. Н. Илларионова к этим операциям, их негативную оценку.
И, наконец, именно потому, что фраза А. Н. Илларионова была прочитана Судом в соответствии именно с тем, что она реально и значила, Суд, в-третьих, и записал в своем Решении, что “не усматривает в оспариваемой фразе <…> утверждений, порочащих Дубинина С. К.”.
Почему не усматривает?
Да потому, что операции, проведенные Центробанком, с точки зрения Закона были как раз вполне законными, а ответчик Илларионов А. Н. ничего противоположного (вопреки уверениям г-на Дубинина С. К., будто ответчик обвинил его “в нарушении действующего законодательства”) и не утверждал. Что и зафиксировал Cуд, указав, что оспариваемые г-ном Дубининым С. К. “суждения <…> не содержат информации о нарушении истцом действующего законодательства, норм морали и нравственности”. А вот если бы А. Н. Илларионов утверждал обратное, тогда Суд действительно должен был бы признать такую информацию и недостоверной и порочащей истца. Равно как и в том случае, если бы принял высказывания А. Н. Илларионова именно в том нелепом буквальном прочтении их как прямых утверждений о фактах, которое упорно навязывал им г-н Дубинин С. К. То есть если бы А. Н. Илларионов и вправду утверждал, что тот лично, безвозмездно и т. п. роздал средства МВФ своим друзьям, то это и в самом деле была бы самая вопиющая, прямая, клеветническая неправда, гнусно порочащая совершенно в этом неповинного, абсолютно законопослушного г-на Дубинина С. К.
Словом, именно потому, что Суд оценил и квалифицировал все вышеуказанные факты, сведения и обстоятельства именно так, как он их оценил и квалифицировал, он и вынес по первому иску г-на Дубинина С. К. итоговый вердикт такого содержания:
При указанных обстоятельствах суд считает, что оспариваемые сведения не подлежат опровержению как утверждения, порочащие честь, достоинство и деловую репутацию истца.
6. Интермедия первая: первый выход г-на Алесашенко С. В.
в роли Господина Соврамши
И вот здесь я и должен — в первый, но не в последний раз — обратиться, наконец, к тому тексту г-на Алексашенко С. В. под названием “Господин “Соврамши””, который был размещен в его ЖЖ и на сайте “Эха Москвы”12. И где г-н Алексашенко С. В. сразу же после Суда и позаботился о том, чтобы лично проинформировать своих слушателей и читателей о судебных решениях по его и г-на Дубинина С. К. искам к А. Н. Илларионову и журналу “Континент”.
Что касается информации о том Решении Суда, которое было вынесено по его совместному с г-ном Дубининым С. К. иску, заявленному в связи с фразой об их участии в покупках ГКО и валютных операциях на Чикагской бирже, то к этой теме я вернусь чуть позже. Поскольку, как уже предупреждал, намерен следовать тому порядку рассмотрения исковых эпизодов, который был выбран самим Судом и отражен в его Решении.
А вот что касается освещения в тексте г-на Алексашенко С. В. эпизода по единоличному иску г-на Дубинина С. К., то к этому, стало быть, как раз самое время сейчас и обратиться. Г-н Алексашенко С. В. по этому эпизоду тоже поспешил ведь высказаться. Проинформировав своих читателей о том, что в иске г-на Дубинина С. К., помимо такого же, как и у него, требования опровергнуть сведения об их участии в покупках ГКО и в валютных операциях на Чикагской бирже, “был и еще один эпизод — что он, дескать, с Чубайсом раздал кредит МВФ своим друзьям-банкирам”, г-н Алексашенко С. В. заявил, что по этой “второй фразе суд признал то, что она не соответствует действительности, однако, не счел, что опорочены честь и достоинство истца”.
Так вот, г-н Алексашенко С. В., позвольте поймать Вас здесь за Ваше перо, выводившее эти слова. Или, вернее, за руку, выстукивавшую их на клавишах Вашего компьютера.
Не можете ли Вы указать, где и как именно Суд признал, что те реальные факты продажи Банком России в самый разгар кризиса ряду избранных коммерческих банков валюты, полученной от МВФ, по отношению к которым А. Н. Илларионов и высказал в оспаривавшейся фразе свое критическое оценочное суждение, не имели места в действительности? Процитируйте.
Или Вы полагаете, что Вам ничто не мешает истолковать приведенное выше Решение Суда именно так, как Вы и пытаетесь это сделать?
Но ведь Вашу “интерпретацию” еще можно было бы, наверное, как-то объяснить и даже, может быть, извинить лишь в одном случае — если бы юридически Вы были совершенно, абсолютно безграмотны. А это, увы, никак не вяжется с Вашим статусом. И если бы к тому же Вы никак не были осведомлены, согласно каким нормам выносилось Решение Суда по этому иску. Но ведь опять же никак не может быть, чтобы Ваши адвокаты утаили от Вас материалы дела, не правда ли? А там все эти нормы, которые были изложены выше и из которых и исходил Суд, абсолютно отчетливо названы и обозначены. И, стало быть, Вы никак не могли не знать, что если Суд отказывает в иске по той причине, что оспариваемые сведения (которые он признает не утверждениями о фактах, а оценочными суждениями) не могут быть квалифицированы как порочащие, то это совсем не значит, что он признает их не соответствующими действительности. Признав их оценочными суждениями, он и вообще ведь не имеет права выносить никакого категорического вердикта об их истинности или неистинности, то есть рассматривать их как достоверные или недостоверные утверждения о фактах. Он обязан только проверить, насколько рассматриваемое оценочное суждение мотивировано, поскольку оно может быть и “чрезмерным, если не имеет под собой фактической основы”. Но тем самым Суд всегда, следовательно, должен все-таки рассмотреть, имеют ли место быть “факты, послужившие основой для критики” и были или не были они “оспорены”. Другими словами, всякий раз, когда он отказывает истцам в удовлетворении их требования признать те или иные сведения, выраженные в форме оценочных суждений, не соответствующими действительности и порочащими, он всегда обязан исходить из того, что суждения эти все-таки непременно “должны быть основаны на достаточной фактической базе, чтобы представлять собой добросовестный комментарий”. Или, что то же самое, — на определенной “степени фактической доказанности, которая должна быть достигнута”13.
Но что — разве такая база не была на суде со всей необходимой обстоятельностью представлена и рассмотрена? Разве для фактического обоснования “оценочных суждений” А. Н. Илларионова недостаточно было хотя бы тех официальных отчетов Счетной палаты РФ, которые частично уже были цитированы выше и с которыми Суд был полностью ознакомлен? А ведь между тем Суду были представлены и многие другие материалы, подтверждавшие реальность тех фактов, которые имел в виду А. Н. Илларионов, оценивая деятельность Центробанка во время кризиса и правомерность высказанных ответчиком оценок. И раз уж зашла об этом речь, я, пожалуй, воспользуюсь этим поводом, чтобы и читателями моего “Дневника” представить хотя бы чуть более полную картину того, что происходило тогда, в то бурное и нервное время дефолта, вокруг фактов и сведений о деятельности Центробанка России, ставших вдруг достоянием гласности.
В конце концов, вреда от этого никакого не будет, а вот польза — вполне возможно. Память ведь у нас всех, как известно, короткая, и десять лет — слишком долгий срок, чтобы не затуманилось и не стерлось в ней то, о чем, вообще-то говоря, хорошо бы как раз не забывать. Слишком дорого ведь может обернуться такое забвение. Тем более — в дни нынешнего кризиса.
А потому — вот вам еще несколько очень небесполезных, мне кажется, в этом отношении страничек.
7. Краткий обзор некоторых дополнительных материалов
по “фактической базе” оценочных высказываний А. Н. Илларионова
о деятельности Центробанка в период кризиса 1998 года
Итак, мы уже ознакомились с выдержками из Отчета Счетной палаты РФ от 15 июня 1999 года, в котором был зафиксирован тот факт, что в самый разгар кризиса Банком России действительно было продано через биржи и коммерческим банкам 5.7 млрд. долларов США. Было, как мы видели, зафиксировано и то, что эта продажа не могла быть произведена без использования стабилизационного кредита МВФ. Как и то, что, продавая коммерческим банкам валюту, предназначенную для валютных интервенций на внутреннем валютном рынке, Банк России “не выполнял одну из своих важнейших функций — защиту и обеспечение устойчивости рубля”.
Но помимо этого Счетной палатой был выявлен и специально обозначен и целый ряд других важных фактов, характеризовавших деятельность Банка России в период кризиса.
Так, приводя перечень банков, покупавших у ЦБ РФ валюту в период с 23 июля 1998 года по 18 августа 1998 года, то есть в самой острой фазе кризиса (Автобанк, Альба-Альянс, Альфа-банк, Внешторгбанк, Возрождение, Еврофинанс, Империал, Инкомбанк, Кредит Свисс, МДМ, Межкомбанк, Менатеп, ММБ, Мосбизнес, Мостбанк, МФК, Национальный резервный банк, Нефтехимбанк, Онексимбанк, Промстрой, Рипаблик Неш, Российский кредит, Сбербанк, Ситибанк, Софинтрейд, СБС-Агро, Чейз Манхеттен), аудиторы Счетной палаты подчеркнули, что все коммерческие банки (за исключением банка Империал) полученную валюту оплатили, но средства займа МВФ в качестве части золотовалютных резервов ЦБ РФ были проданы коммерческим банкам в период, когда курс рубля удерживался Банком России на уровне около 6 рублей за доллар, тогда как после кризиса они имели возможность продать валюту по гораздо более высокому курсу. Другими словами, избранные банки были практически именно просубсидированы в тот самый период, когда было уже очевидно, что девальвация рубля неизбежна.
Ознакомился Суд и с Отчетом Счетной палаты от 27 апреля 1999 года. Из этого Отчета видно, за счет каких средств коммерческие банки оплачивали покупаемую у ЦБ валюту. Отчет фиксирует, что для покупки коммерческими банками валюты у ЦБ ими использовались рубли, от того же ЦБ в виде кредитов и полученные:
В ряде случаев, — говорится в Отчете, — даты предоставления Банком России отдельным коммерческим банкам кредитов соответствовали датам проведения Банком России операций с этими банками по продаже иностранной валюты из валютного резерва Российской Федерации, находящегося в управлении Банка России <…>, то есть в оплату проданной Банком России коммерческим банкам иностранной валюты поступали (полностью либо частично) средства, выделенные Банком России коммерческим банкам в виде кредитов.
Отмечается в Отчете и то, что:
более 60% всей погашенной Банку России в сентябре-ноябре 1998 года задолженности по ломбардным кредитам и кредитам овернайт произведено <…> схемами “путем отступного”14.
Причем в качестве “отступного” отдавались заложенные под кредит ценные бумаги — государственные казначейские обязательства (ГКО), которые после 17 августа 1998 года в силу объявленного по ним дефолта фактически ничего не стоили.
В Отчете указывается:
Заявлением Правительства Российской Федерации и Банка России от 17 августа 1998 г. “О мерах по нормализации финансовой и бюджетной политики” операции на рынке ГКО–ОФЗ были приостановлены.
Банк России, предоставляя в проверяемый период в нарушение ст. 4 Федерального закона “О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)” и совместного с Правительством Российской Федерации заявления от 17 августа 1998 г. “О мерах по нормализации финансовой и бюджетной политики” кредиты отдельным коммерческим банкам под залог “замороженных” государственных ценных бумаг, при невозврате кредитов коммерческими банками (Альфа-банк, Менатеп, Банк Москвы, Газпром-банк, Гута-банк, МИБ, Мост-банк, Национальный резервный банк, ОНЭКСИМ-банк, Промстройбанк, Российский кредит, СБС-АГРО и ряд других), обращал в свою пользу ничего не стоящий на дату погашения просроченной задолженности залог. <…>
Вследствие неправомерно принятых Банком России в сентябре-октябре 1998 г. дополнительных мер по погашению коммерческими банками просроченных кредитов, обеспеченных залогом государственных ценных бумаг <…>, интересам государства причинен ущерб. Банком России по существу произведена немотивированная эмиссия, усилившая развитие инфляционных процессов в стране15.
Таким образом, Счетной палатой было установлено, что группа избранных Центральным Банком РФ коммерческих банков покупала у ЦБ валюту по сильно заниженному курсу рубля в самый острый период кризиса, когда спрос на валюту был необычайно высок и от ее наличия у банка фактически зависела его выживаемость. А за эту валюту группа избранных банков расплачивалась с ЦБ полученными от ЦБ же рублями, причем рублевые кредиты гасила по большей части заложенными под кредиты и ничего уже не стоившими ГКО.
Естественно, что все эти факты, оказавшись достоянием гласности, тут же стали предметом широкого и бурного общественного обсуждения. В изданиях самого разного рода появилось множество статей, в которых деятельность Центробанка в период кризиса подверглась самой острой и нелицеприятной критике, — как, например, в статье Т. Кошкаревой и Р. Нарзикулова “Если расследование изложенных фактов будет возобновлено по прямому указанию правительства…” (“Независимая газета”, 25 февраля 1999 года), в журнале “Новое время”, № 40/99 (статья “300 000 000 000”), или в газете “Ведомости” от 10. 09. 99 года, где на основе отчетов Счетной палаты, результатов проверок, проведенных фирмой Pricewaterhouse Coopers, а также информации, предоставленной “Ведомостям” в Минфине, была воссоздана полная картина расходования средств МВФ, суть которой, по оценке “Ведомостей”, состояла в том, что “большую часть средств государство истратило на поддержку частных банков, которые эта помощь все равно не спасла”.
Та же картина рисуется и в статье “Центробанк не переводил деньги МВФ в “Бэнк оф Нью-Йорк””, опубликованной в газете “Новые известия” 17 сентября 1999 года. В этой статье тоже анализируются оба отчета Счетной палаты и приводятся слова аудитора Счетной палаты Элеоноры Митрофановой, которая эти ревизии проводила:
В тот самый период, когда ошалевшие от событий очередного “черного вторника” работающие россияне забросили службу и носились от одного обменного пункта к другому в тщетной надежде что-то спасти, а пенсионеры переходили на натуральное хозяйство, в этот суматошный период Центральный банк России выдал коммерческим банкам кредитов на 35 млрд. деноминированных рублей. Благодарные коммерческие банки, едва получив кредит ЦБ в рублях, проводили конверсионные операции, покупая доллары все с того же счета Центробанка в Национальном республиканском банке США. <…> Среди банков, получивших этот кредит — причем под залог ГКО, которые к тому моменту ничего не стоили, — были: Автобанк, “Альба-Альянс”, Альфа-Банк, МЕНАТЕП, Банк Москвы, Внешторгбанк, банк “Возрождение”, “Еврофинанс”, Инкомбанк, ММБ, Межкомбанк, Мосбизнесбанк, “Мост-Банк”, Национальный резервный банк, Сбербанк и получивший один из самых больших кредитов — 2,5 млрд. — СБС-Агро. Почти сразу после получения кредита прекратили платежи по своим обязательствам МЕНАТЕП, Инкомбанк, СБС-Агро, “Империал”. <…> “Мы считаем, что в оплату проданной Центральным банком валюты поступали — полностью или частично — деньги самого же Центрального банка, выделенные коммерческим банкам в рублях”, — говорит Элеонора Митрофанова.
Не могли не привлечь внимания тогдашних СМИ и другие факты, сведения и документы, связанные с этой острой темой. Так, в октябре 1999 года “Новые известия” опубликовали резолюцию Е. Примакова на одной из служебных записок из МВД:
Прошу проговорить вопрос с генеральным прокурором. Следует, не откладывая, открывать уголовные дела.
Ущерб, нанесенный государству, огромен. Что можно было бы вернуть?
А несколько дней спустя (18 октября 1999 года) “Новая газета” опубликовала и сам документ, на который Е. Примаков наложил эту свою резолюцию, тут же ставшую знаменитой:
МВД России совместно с Генеральной прокуратурой и Счетной палатой Российской Федерации продолжают работать по установлению причин финансового кризиса и лиц, виновных в этом. В результате принятых мер возбуждено три уголовных дела. Работа ведется по следующим основным направлениям:
— изобличение высших должностных лиц Центрального банка и Министерства финансов Российской Федерации, злоупотреблявших служебным положением в целях получения незаконных доходов от участия в торгах на Московской межбанковской валютной бирже с Государственными краткосрочными облигациями (ГКО);
— проверка результатов аукционов с ГКО, проведенных на не выгодных для государства условиях, ущерб от которых составил 16 миллиардов новых рублей;
— установление обстоятельств растраты руководителями Банка России 4,8 миллиарда долларов США, полученных в виде стабилизационного кредита от Международного валютного фонда.
Отрабатывались конкретные противоправные действия бывших руководителей Банка России. В частности, установлено, что Алексашенко С. В., занимая должность первого заместителя председателя Центрального банка, имел в нескольких коммерческих банках рублевые и валютные счета, на которые зачислялись средства, полученные от ГКО. Только на его рублевый счет № 42301810400011702985, открытый в Автобанке, за 1998 год поступило 11 крупных платежей. За 1997 год — 6 платежей и за 1996 год — 12 платежей на общую сумму около 560 миллионов неденоминированных рублей.
На валютный счет Алексашенко, открытый в этом же банке, поступило более 42 тысяч долларов США. Кроме того, на валютном счете в Мосбизнесбанке у него находилось еще 50 тысяч долларов США.
В частности, изучаются обстоятельства осуществления Центральным банком России сделки по купле-продаже недостроенного 15-этажного здания по адресу: г. Москва, ул. Житная, строение 10.
Установлено, что указанное здание Центральный банк в начале 1996 года продал акционерному обществу “Корпорация развития территорий” за 2,8 миллиарда неденоминированных рублей, а через полгода выкупил его обратно в том же состоянии, но уже за 203 миллиарда неденоминированных рублей. Имеются сведения, что средства от этой сделки были присвоены ее участниками.
“Аргументы и факты”, печатая интервью с бывшим генпрокурором Юрием Скуратовым, касавшееся, в частности, и тех операций, что в период кризиса были проведены Центробанком с группой избранных коммерческих банков, особо подчеркнули, что в результате “когда курс рубля рухнул в 4 раза, эти 18 банков фактически обогатились в 4 раза за 10 дней”16.
А журналист Сергей Телегин в большой статье “За что либералы не любят Глазьева”17 напомнил о том, что о неизбежности кризиса и девальвации рубля задолго до августа 1998 года предупреждал отнюдь не один А. Н. Илларионов. Так, о губительности завышенного курса рубля для российского производства и о необходимости плавного контролируемого снижения курса говорил начиная с 1994 года и тот же Глазьев.
В декабре 1997 года, — рассказывает Телегин, — по его просьбе Российский торгово-финансовый союз подготовил аналитический доклад “Среднесрочные сценарии государственной и корпоративной политики в условиях саморазрушения финансовой системы страны и возврата к мобилизационной модели развития”. В докладе на основе анализа финансовой системы был сделан вывод об абсолютной неизбежности дефолта не позднее августа 1998 года. Уже в марте 1998 года этот доклад лежал на столах правительственных чиновников и Администрации президента. Черным по белому там было написано, что с учетом финансовых и структурных диспропорций экономики общий вывод о возможной глубине кризиса 1998 года таков: девальвация рубля — в 3–5 раз, падение акций — в 2–3 раза, рынок ГКО перестанет существовать <…>
После дефолта Глазьев, возглавлявший Аналитическое управление Совета Федерации, создал в Совете Федерации комиссию по расследованию причин, обстоятельств и последствий принятия решений Правительства Российской Федерации и Центрального банка Российской Федерации от 17 августа 1998 года о реструктуризации государственных краткосрочных обязательств, девальвации обменного курса рубля, введении моратория на осуществление валютных операций капитального характера. Комиссия установила, что принятие решений от 17 августа осуществлялось с грубым нарушением принятых процедур принятия решений и поставила вопрос о персональной ответственности С. В. Кириенко, С. К. Дубинина, М. М. Задорнова, С. В. Алексашенко, А. Б. Чубайса, Е. Т. Гайдара за последствия принятых решений.
Для того, чтобы завершить это дополнительное краткое воспроизведение материалов, представленных Суду на предмет информации о той “фактической базе”, которая стоит за “оценочными суждениями” А. Н. Илларионова о деятельности Правительства РФ и Центробанка в период кризиса 1998 года, следует, наверное, привести хотя бы несколько выдержек и из доклада этой Временной Комиссии Совету Федерации РФ18.
Цитирую без комментариев:
1. В результате решений от 17 августа реальные доходы населения уменьшились в сентябре 1998 года по сравнению с августом этого же года на 31,1 процента <…>
Таким образом, решения от 17 августа нанесли огромный экономический ущерб гражданам, государству, банковскому сектору и стране в целом, совокупная величина которого составляет сотни миллиардов рублей, дискредитировали политику реформ, вызвали крупномасштабную дестабилизацию экономики, подорвали экономическую безопасность России, резко ухудшили международное положение страны. По масштабу нанесенного ущерба и глубине негативных последствий для населения России, государства и экономического развития страны решения от 17 августа следует рассматривать как тягчайшее преступление против общества и государства.
2. В ходе подготовки решений от 17 августа А. Б. Чубайсом по согласованию с Председателем Правительства Российской Федерации и Председателем Центрального банка Российской Федерации без каких-либо утвержденных в установленном порядке директив и соблюдения необходимых требований национальной безопасности велись консультации с руководителями иностранных финансовых организаций, имеющих свои интересы на российском финансовом рынке. Им была передана информация конфиденциального характера, сознательно скрывавшаяся от российских участников рынка, представительных органов государственной власти, общественности. При этом не было принято необходимых мер, исключающих использование этой информации нерезидентами в коммерческих целях и в ущерб национальным интересам России. <…>
То есть при подготовке решений было допущено сознательное раскрытие конфиденциальной информации узкой группе заинтересованных лиц, включавшей руководителей некоторых коммерческих банков и представителей иностранных финансовых институтов, которые могли использовать эту информацию в коммерческих целях в ущерб другим участникам рынка и государственным интересам.
3. Парадоксальным образом важнейшим источником доходов Центрального банка Российской Федерации были прибыли, получаемые на спекуляциях с ГКО — ОФЗ, источником которых являлся федеральный бюджет. Иными словами, чем больше Правительство Российской Федерации втягивалось в долговой кризис, тем выше становились доходы Центрального банка Российской Федерации. Так, в 1997 году доходы Центрального банка Российской Федерации по операциям с государственными ценными бумагами составили более 5,5 млрд. рублей (здесь уместно заметить, что в доход бюджета по итогам 1997 года было перечислено менее 1,4 млрд. рублей).
При этом большая часть доходов Центрального банка Российской Федерации, получаемых от операций с государственными обязательствами, списывалась на издержки, которые поддерживались на чрезмерно высоком уровне. Так, вычитаемое из доходов Центрального банка Российской Федерации фактическое исполнение расходов на содержание его аппарата составило в 1997 году свыше 7,462 млрд. деноминированных рублей, что превышает все расходы на государственное управление, за исключением расходов на деятельность фискальных органов, а объем только незавершенного строительства, ведущегося Центральным банком Российской Федерации, сопоставим со всей программой государственного жилищного строительства.
Все эти материалы были, повторяю, полностью предоставлены Суду для ознакомления. И, следовательно, он имел полную возможность судить о степени фактической мотивированности тех “оценочных суждений” А. Н. Илларионова о деятельности Центробанка России в период кризиса 1998 года, которые оспаривал г-н Дубинин С. К.
Что Суд и зафиксировал, прямо записав в своем Решении:
Оспариваемые в настоящей фразе высказывания были сделаны в ходе общественной дискуссии, затрагивающей общественно-значимый вопрос — причины и последствия финансового кризиса в России в августе 1998 года. В рамках интервью Илларионовым А. Н. подробно излагаются и исследуются известные ему причины и последствия кризиса 1998 года, действия должностных лиц, органов власти в этот период, их оценка и критика, изложение собственных взглядов и позиции по поводу тех решений, которые принимались руководством государства, включая истцов.
Оспариваемые сведения не носят грубого, неуместного или оскорбительного характера, касаются лица, которое занимало государственную должность, непосредственно отвечало за состояние финансовой системы России. <…>
Оспариваемые истцом сведения представляют собой оценку его деятельности <…>, оценки деятельности Дубинина были сделаны ответчиком на основе знания ситуации и опыта работы <…>
Оспариваемая информация изложена в контексте статьи, посвященной вопросу, вызывавшему общественный интерес, деятельности главы Центрального банка РФ. В статье подвергается критике деятельность главы ЦБ РФ, иными словами, государственного деятеля, рамки разумной критики в отношении которого шире, чем в отношении частного лица.
Отсюда и заключительный, уже цитированный, вердикт:
При указанных обстоятельствах суд считает, что оспариваемые сведения не подлежат опровержению как утверждения, порочащие честь, достоинство и деловую репутацию истца.
Итак, г-н Алексашенко С. В., я вновь спрашиваю — где же Суд “признал”, что фраза, которую оспаривал Ваш бывший начальник г-н Дубинин С. К., “не соответствует действительности”? Или где было хотя бы указано, что оценки деятельности Дубинина С. К. ответчиком недостаточно мотивированы, не имеют под собою достаточной “фактической базы”?
Ни для кого ни секрет, что Вы, как и г-н Дубинин С. К., как и некоторые другие Ваши сподвижники по организации дефолта, до сих пор считаете, что все делалось тогда правильно, что Вы оказались просто заложниками ситуации и предприняли все возможное, чтобы предотвратить катастрофу. Поэтому нетрудно сообразить, что какую бы “фактическую базу”, свидетельствующую об обратном, Вам ни предъявили, Вы все равно гневно отвергнете ее как ничего не доказывающую. И что Вам очень хотелось бы, чтобы и другие разделили Вашу позицию.
Что ж, это Ваше право. Вот и спорьте, и доказывайте, и убеждайте других в том, что Ваши противники неправы, в открытой и честной дискуссии. Но зачем же даже и ради такой цели, сколь бы страстно Вы ни хотели ее добиться, передергивать? Зачем так откровенно подсовывать публике прямую неправду о том, что Суд признал “сведения”, сообщенные А. Н. Илларионовым о деятельности ЦБ в 1998 году, не соответствующими действительности”? Затем, чтобы авторитетом судебного Решения подкрепить свою шаткую позицию?
Даже как-то не похоже ни на опытного, а значит — осмотрительного, чиновника, ни на человека, пользующегося спросом в качестве маститого аналитика, а значит — обладающего и способностью просчитывать последствия своих действий хотя бы на два шага вперед.
Так что постарайтесь хоть впредь быть все-таки осторожнее. А то, глядишь, опять окажетесь в незавидной позе той унтер-офицерской вдовы, которая сама себя высекла. На этот раз — тем самым ремнем, которым хотела огреть другого, обозвав его “господином “Соврамши””. Больно же, наверное, все-таки…
8. Кто, как и где играл
Теперь — о второй фразе из интервью А. Н. Илларионова, предъявленной для опровержения обоими нашими истцами. Процитирую еще раз соответствующий фрагмент из искового заявления г-на Алексашенко С. В., абсолютно идентичный такому же фрагменту из искового заявления г-на Дубинина С. К., дабы и этот текст тоже был перед глазами. Это вскоре нам очень понадобится.
Итак, “порочащими и не соответствующими действительности сведениями, — читаем мы в исковом заявлении, подписанном от его имени его адвокатом, — Алексашенко С. В. считает сведения, содержащиеся в следующей фразе: “Деятельностью Дубинина и его друзей заинтересовалась прокуратура. Выяснилось, что некоторые сотрудники Центрального банка, включая Дубинина и Алексашенко, активно участвовали в покупках ГКО и валютных операциях на Чикагской бирже””.
Понятно, что поскольку ответчикам предстояло обосновывать на суде соответствие этой фразы действительности, им и их адвокату пришлось озаботиться тем, чтобы Суду была представлена “фактическая база” и по этой группе “сведений”, оспоренных г-ном Алексашенко С. В. Это тоже было сделано, и раз уж, повторюсь, иски господ Дубинина С. К. и Алексашенко С. В. послужили поводом к тому, чтобы проделать и эту работу тоже, пусть они послужат и тому, чтобы хотя бы вкратце познакомить с ее результатами наших читателей. Во имя того, как уже сказано, что ничто вчерашнее, важное для понимания сегодняшней жизни, не должно быть забыто.
Сначала о фразе: “Деятельностью Дубинина и его друзей заинтересовалась прокуратура”.
Как нетрудно догадаться, рассказывая нам об этом в своем интервью, А. Н. Илларионов имел в виду возбужденные Генеральной прокуратурой уголовные дела, о которых сообщалось в уже упоминавшейся служебной записке МВД на имя Е. Примакова (где, в частности, содержались сведения и о крупных доходах г-на Алексашенко С. В., полученных от ГКО, — см. выше, стр. 496).
Информацию о возбуждении Генеральной прокуратурой 2 ноября 1998 года уголовного дела № 18/221050-98 по признакам преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 172 УК РФ (“Незаконная банковская деятельность”), и “для изучения фактов инвестирования госсредств в государственные ценные бумаги” содержало в себе и письмо заместителя начальника управления по контрразведывательному обеспечению кредитно-финансовой сферы департамента экономической безопасности Федеральной службы безопасности РФ П. Н. Топорова (№ 8/К/6 — 1953 от 01. 11. 2002).
И эти, и другие документальные источники, как и вообще обстоятельства расследования возбужденных Генеральной прокуратурой уголовных дел, неоднократно освещались и бурно обсуждались в те годы в средствах массовой информации. Например — в статье “Кто всех нас ограбил. Поименно” (“Новая газета”, № 80 от 28 октября 2002 года) и в уже упоминавшейся статье Татьяны Кошкаревой и Рустама Нарзикулова в “Независимой газете” от 25 февраля 1999 года, где цитировался еще один служебный документ, информировавший о работе МВД, Генпрокуратуры и Счетной палаты “по установлению причин возникновения финансового кризиса, приведшего к развалу банковской системы страны и падению курса национальной валюты”. В этом документе в частности сообщалось:
Установлено, что ряд высших должностных лиц главного кредитного и финансового учреждений страны, имея доступ к конфиденциальной информации о курсовой стоимости ГКО и условиям торгов, сами принимали в них активное участие, влияя при этом на повышение или понижение стоимости ценных бумаг. Для этого они открывали инвестиционные счета на Московской межбанковской валютной бирже (ММВБ) и проводили активные операции на рынке ГКО как самостоятельные дилеры. Полученные от этого доходы переводили на личные счета в банки, “отмывая” таким образом незаконно нажитые средства. По данному факту Генеральной прокуратурой РФ 2 ноября 1998 года возбуждено уголовное дело по признакам ст. 174 ч. 2 УК РФ (легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных незаконным путем).
Особо стоит обратить внимание в этой связи и на официальное выступление в 1999 году на 65-м заседании Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации заместителя Генерального прокурора РФ В. В. Колмогорова, который сообщил следующее:
Еще в конце августа 1998 года Генеральная прокуратура Российской Федерации начала заниматься проверкой деятельности Центрального банка Российской Федерации. Она установила, что отдельные государственные служащие совершают сделки, связанные с государственными ценными бумагами. Вопрос возник, потому что существовала связь действий этих государственных чиновников на рынке ценных бумаг с принятыми правительственными решениями <…>
2 ноября 1998 года Генеральная прокуратура Российской Федерации для проверки всех полученных в ходе проверки сведений возбудила уголовное дело с целью выяснить, нет ли тут незаконного предпринимательства, незаконных действий государственных чиновников и отмывания средств, добытых незаконным путем.
Тогда именно только по этим основаниям мы могли возбудить уголовное дело, поскольку полагали, что определенные государственные чиновники, имевшие доступ к конфиденциальной информации Центрального банка и Министерства финансов Российской Федерации, осуществляли сделки с государственными ценными бумагами и тем самым наживались <…>
В ходе следствия был установлен круг государственных чиновников (более 170 человек), которые проводили операции с ГКО и ОФЗ <…>
Не все несли чемоданами, надо устанавливать, кто и сколько от этого поимел. Поэтому мы сейчас проводим по этому делу серьезную проверку при участии экономистов, правоведов, юристов, поручив это специалистам Института государства и права Российской академии наук, Московского государственного университета, Финансовой академии, Федерального центра по проведению судебных экспертиз. Когда получим заключение экспертизы, будем работать конкретно с каждым человеком из нашего списка. Допрошены уже многие, в том числе Дубинин, Задорнов, Алексашенко и другие19.
Эту информацию подтверждает в своей книге и бывший Генеральный прокурор РФ Ю. И. Скуратов:
В ходе проверки (Центрального банка РФ. — И. В.) было возбуждено три уголовных дела. <…> И третье уголовное дело, — самое перспективное, которое еще предстоит детально расследовать, — это дело, связанное с операциями физических лиц на рынке ГКО.
На межбанковской валютной бирже мы изъяли базу данных и были изумлены ее “начинкой”: обнаружилось, что на рынке ГКО играли 45 тысяч физических лиц, в том числе и огромное количество государственных чиновников <…> Всего мы обнаружили в этом списке 780 крупных государственных чиновников, не имеющих права играть ни в какие коммерческие игры.
И среди этих лиц Скуратов тоже называет, в частности, г-на Алексашенко С. В.20.
В этой связи стоит, пожалуй, напомнить, что еще раньше сведения того же характера были оглашены и уже упоминавшейся Временной комиссией Совета Федерации, которая была учреждена Советом Федерации Федерального собрания РФ 15 октября 1998 года постановлением № 447-СФ “О социально-экономической ситуации в Российской Федерации и неотложных мерах по выводу страны из кризиса”. В Заключении Временной комиссии было, в частности, отмечено “…активное участие бывших высокопоставленных государственных чиновников — руководителей влиятельных органов государственной власти в осуществлении операций на рынке государственных ценных бумаг (в частности, А. Б. Чубайса, С. В. Алексашенко и А. Р. Коха)”21.
Заключение было зачитано на заседании Совета Федерации 17 марта 1999 года и одобрено Постановлением № 113-СФ. Совет Федерации постановил согласиться с основными положениями и выводами, содержащимися в Заключении Временной комиссии, направить Заключение Генеральному прокурору РФ и опубликовать его в “Парламентской газете” (п. 1, 2, 7 Постановления № 113-СФ от 17 марта 1999 года).
Читатель, успевший подзабыть о том, что происходило восемь — десять лет назад, и тем более читатель молодой, для которого времена эти и вообще за пределами его сознательной памяти, могут, конечно, поинтересоваться, чем же закончились все эти расследования, предпринятые Генеральной прокуратурой по возбужденным ею уголовным делам.
Что ж, поинтересуйтесь.
Ничем.
Как?!
А вы что — ожидали другого?
Впрочем, похоже, что даже сам многоопытный заместитель Генерального прокурора РФ В. В. Колмогоров был таким оборотом дела несколько все же обескуражен.
Помните, как бодро начал он докладывать Совету Федерации Федерального Собрания РФ о работе, проделанной прокуратурой по проверке деятельности Центрального банка?
О том, как было выявлено, что “определенные государственные чиновники, имевшие доступ к конфиденциальной информации Центрального банка и Министерства финансов Российской Федерации, осуществляли сделки с государственными ценными бумагами и тем самым наживались”.
О том, как “был установлен круг” этих “государственных чиновников (более 170 человек), которые проводили операции с ГКО и ОФЗ”.
О том, как из этого списка были “допрошены уже многие, в том числе Дубинин, Задорнов, Алексашенко и другие”.
И о том, как Генпрокуратура включила в расследование многочисленных специалистов — экономистов, правоведов, юристов, работников Федерального центра по проведению судебных экспертиз и т. д., чтобы, получив “заключение экспертизы… работать конкретно с каждым человеком из нашего списка”.
Ну, и что же произошло, когда вся эта работа была проделана?
Да ничего особенного. Просто оказалось, что, “по заключению государственно-правовой экспертизы, участие в сделках с государственными бумагами не требует ни государственной регистрации, ни лицензирования. То есть, — удрученно заканчивает свое повествование В. В. Колмогоров, — мы не смогли предъявить им обвинения в незаконном предпринимательстве и незаконном отмывании ими добытого преступным путем имущества”22.
Вот такое у нас законодательство. Все было законно. И потому, по информации заместителя Генерального прокурора РФ В. И. Колесникова, 3 мая 2002 года уголовное дело № 18/221050-98 было прекращено.
“За отсутствием состава преступления”23.
Похоже, правда, что в столь идиллическом завершении всей этой свирепой прокурорской затеи сыграли свою роль отнюдь не только удивительные и, конечно же, совсем не случайные провалы в нашем законодательстве, позволяющем делать то, что в нормальных правовых государствах давно уже и безусловно подсудно. Бывший Генеральный прокурор РФ Юрий Скуратов погорел, как известно, на видеозаписи пикантной сцены, где профессиональные девочки ублажали лицо, похожее на него. Но любопытно, что видеозапись эта появилась на телеэкранах именно в тот самый момент, когда по поручению Е. Примакова он должен был приняться за дело ГКО.
Впрочем, послушаем его самого. Вот что рассказал он на этот счет в своем интервью “Аргументам и фактам”:
Я не жаждал крови, но нужно было разобраться с причинами, выявить ответственных лиц и исследовать правовые составляющие. Почему? Потому что там был целый комплекс причин. Основная — почему были допущены просчеты при выпуске государственных казначейских облигаций (ГКО)? Еще в декабре 1997 г. было известно, что доходы, получаемые от размещения новых ГКО, уже были меньше расходов, которые шли на обслуживание платежей. Уже было ясно, что образовалась пирамида, которая рано или поздно рухнет.
Но Центральный банк — один из самых крупных портфельных держателей ГКО, — уже зная о том, какая создалась ситуация, выбрасывает крупные партии ГКО на рынок и усугубляет кризисную ситуацию с этими ценными бумагами.
Почему это делалось? Потому что многие из тех чиновников, которые отвечали за финансовую политику, сами лично играли на рынке ГКО <…>
Их имена мы изъяли из базы данных Межбанковской валютной биржи, хотя кое-где вместо фамилии указывались номера серий паспорта или искажались фамилии. Мы выявили вице-премьеров — Чубайса и Серова, министра иностранных дел Козырева, Вавилова — первого зам. министра финансов и еще 5 замов министра финансов. Все они играли на рынке ГКО. Заместитель председателя ЦБ Алексашенко, дочери президента Ельцина Татьяна Дьяченко, Елена Окулова. Там были и представители Министерства обороны <…> расшифровку базы данных начали при мне, а должны были закончить без меня. Но как только меня отстранили, и. о. генпрокурора Чайка потерял к делу интерес… Нет, интерес у него, может быть, и был. Но он понимал, что это настолько взрывоопасный материал, что его тоже может захлестнуть эта волна. И он ушел от этой темы, по сути тихо ее закрыл.
— Но список-то участников оставался? Или утерян навеки?
— Да, остался. Порядка 45 тысяч физических лиц играли на рынке ГКО. Там были криминальные авторитеты, олигархи. Вообще было подозрение, и я убежден, что работала гигантская “стиральная машина”, где отмывались нетрудовые доходы, шла легализация “грязных” денег. Всегда можно было сказать: “Я их выиграл на рынке ГКО”24.
Нужны комментарии?
Но даже “Новая газета” сочла достаточным ограничиться всего лишь иронической ухмылкой, наткнувшись на слова Ю. Скуратова о том, что он хотел разобраться, выявить, исследовать и т. д.:
Ну да, разбежался: разобрался, выявил и исследовал — как бы не так. И трех месяцев не прошло, как генпрокурор вляпался в скандал, а его временный преемник Чайка мгновенно взрывоопасные дела затушевал. А уж с только что назначенного генпрокурора Владимира Устинова какой спрос — еще немного, и дело о дефолте вообще будет предано забвению25.
Как известно, именно так все и произошло. В декабре Е. Примаков поручил Юрию Скуратову заняться делом ГКО, а уже 1 февраля Скуратов вынужден был написать прошение “по собственному желанию”. И хоть потом Дума трижды отвергала предложение Ельцина утвердить его отставку, с генерал-прокурорской карьерой его было покончено навсегда.
Да и что, собственно, в этом удивительного? Разве так уж трудно представить себе, что могло бы быть, если бы вместе с дочерьми и прочими членами ельцинской “Семьи” не были выведены из-под возможного удара и все остальные госигроки на рынке ГКО и хоть один какой-нибудь алексашенко попал под карающий меч нашего святого российского правосудия? Зачем нужен был такой прецедент?
Как рассказывает известное интернетское издание “Национальная безопасность” (nacbez.ru), ““семью” охватила паника”. И потому-то, понятно, так сразу же и засуетились тогда бдительные операторы и режиссеры, наверняка заготовившие страховочный компромат на Генерального прокурора уже давно (и наверняка не на него одного), но предъявившие его только теперь. И все обошлось. Прекратилась паника, которая, как рассказала “Национальная безопасность”, “вся осталась в распечатках телефонных переговоров Березовского. В ответ на истерику главы ЦБ Дубинина, мол, следователи слишком близко к нему подобрались, БАБ ответил: “Не волнуйся, Скуратова скоро не будет!””. И Глава администрации президента А. Волошин тут же потребовал от Скуратова, “чтобы он как Генеральный прокурор опроверг сведения о нецелевом использовании кредита”. А тот, или что-то не поняв, или на что-то продолжая еще надеяться, “отказался подписывать фальшивку для МВФ и, более того, предложил секретарю Совбеза Н. Бордюже вынести вопрос о пропавшем транше на заседание СБ”. И вот тогда “на этом все и закончилось. И поиски денег, и карьера”26. И всего через пару лет г-н Алексашенко С. В., отвечая на вопросы журнала “Деловые люди”, мог уже совершенно спокойно и уверенно заявить: “Когда в 1998 году прокуратура начала расследование, пытаясь доказать, что у меня были незадекларированные доходы, документация налоговой показала, что это не так”27. Доходы действительно были ведь задекларированы, а чего же еще надо, если они вполне законны?
Что же до г-на Дубинина С. К., то тот не то что двух лет не стал дожидаться, а и нескольких дней, остававшихся до 1 апреля 1999 года, когда Юрий Скуратов, побывав на приеме у секретаря Совета Безопасности Н. Бордюжи (где, по некоторым источникам, ему, видимо, и предъявили компроматную видеозапись), подал-таки прошение об отставке. Видимо, заверения “БАБа” весили больше, чем еще только долженствующий свершится реальный факт. И уже 23 марта 1999 года, то есть задолго до того, как заместитель генерального прокурора В. Колмогоров заявит на 65-м заседании Совета Федерации, что с покупками и продажами ГКО все было законно, и уж тем более задолго до того, как дело и официально будет прекращено “за отсутствием состава преступления”, г-н Дубинин С. К., судя по всему, уже очень хорошо знал, что так именно и будет. И, надо надеяться, вполне уже пришел в себя, ибо не менее спокойно и уверенно, чем через два года г-н Алексашенко С. В. заявил в эфире “Эха Москвы” во время беседы с Алексеем Венедиктовым, что это “просто злонамеренно врущие люди (чувствуете родственность терминологии? — И. В. ) пытаются <…> навязать эту установку, что на рынке ГКО руководство ЦБ что-то для себя лично зарабатывало. При этом называется вскользь одна фамилия — Алексашенко. Вопрос ведь не в том, даже если у Сергея Владимировича был вклад в ГКО. Имел он право туда их вкладывать, эти деньги? Имел. Это надо понять. По закону имел. Потому что единственное, что мог покупать себе работающий в государственном банке человек, так же, как и любой другой чиновник, именно государственные бумаги. А акции он не имел права покупать. При этом источник был незаконным? Если докажут, что источник был незаконным, значит, отмывание грязных денег. Если же источник был законен, то в этих операциях вообще нет ничего незаконного”.
Себя, правда, г-н Дубинин С. К. почему-то (на всякий случай?) решил отделить все-таки от тех, кто вполне законно зарабатывал на ГКО. Он сказал, что у него “никогда не было вложений в государственные ценные бумаги”, что это “можно подтвердить документально” и что он не имел “ни времени, ни сил для того, чтобы искать более выгодное применение своей зарплате”28. И, кстати, это частично подтвердил как будто бы в уже упомянутом (см. выше) интервью “Аргументам и фактам” и Ю. Скуратов, когда его спросили, играл ли на рынке ГКО и Дубинин. Он ответил: “Нет. Во всяком случае, у меня этих данных нет. Потому что расшифровку базы данных начали при мне, а должны были закончить без меня. Но как только меня отстранили, и. о. генпрокурора Чайка потерял к делу интерес”… Правда, он подтвердил, что список игравших на рынке ГКО государственных чиновников в прокуратуре остался. И тем, стало быть, любопытнее, что В. В. Колмогоров, заместитель уже следующего, сменившего Ю. Скуратова Генерального прокурора, во время своего выступления на 65-м заседании Совета Федерации, вновь подтвердив наличие такого списка, сказал, что прокуратура намерена “работать конкретно с каждым человеком из нашего списка” и что “допрошены уже многие, в том числе Дубинин, Задорнов, Алексашенко и другие”. Из чего легко заключить, что фамилия г-на Дубинина С. К. все-таки, значит, была в списке тех деятелей, в отношении которых было “установлено”, что они “проводили операции с ГКО и ОФЗ”. И, стало быть, весь вопрос только в том, кому верить — самому г-ну Дубинину С. К. (с хилой полуподдержкой Ю. Скуратова), или официальному заявлению заместителя Генерального прокурора, сделанному к тому же тогда, когда смена караула уже произошла и новая команда спешила как раз не раздувать, а как можно скорее замять это малоперспективное для нее дело.
Если вы думаете, однако, уважаемый читатель, что нам в ожидании судебного поединка с нашими истцами так уж важно было ответить на этот вопрос, вы глубоко заблуждаетесь. Нам вполне достаточно было того документально подтвержденного, хотя, с нашей точки зрения, и весьма прискорбного факта, что в играх на рынке ГКО не было, оказывается, ничего противозаконного, а значит — с юридической точки зрения — и ничего порочащего наших истцов. Это начисто отменяло какие бы то ни было их претензии по упоминанию их фамилий среди госигроков на рынке ГКО, независимо от того, было или не было документально подтверждено личное участие кого-либо из них в этих играх. Этого, повторяю, нам было вполне достаточно, а тратить при этом силы и время еще и на то, чтобы из чистого, что называется, интереса, разбираться, кому верить — В. В. Колмогорову или г-ну Дубинину С. К., у нас, поверьте, не было ни малейшего желания. Пусть этим занимаются будущие историки и личные биографы г-на Дубинина С. К. Сложнее обстояло дело с упоминанием обоих истцов в качестве участников операций на Чикагской валютной бирже, но что касается ГКО, то тут все было в полном порядке. Мы полностью готовы были встретиться на этом поле с любыми атаками наших судебных преследователей.
И — опять недооценили их остроумия и находчивости.
Но прежде чем (и для того, чтобы) рассказать об этом, я вынужден предоставить сначала слово г-ну Алексашенко С. В. Он опять настойчиво просится на ту же сцену, и я, при всей моей готовности помочь бедному бывшему банкиру, а ныне профессору Высшей школы экономики не совершить очередную опрометчивую глупость, никак не могу отказать ему в его упорном желании. Он ведь на этих страницах — наш гость.
Итак, —
9. Интермедия вторая: еще один выход г-на Алексашенко С. В.
на ту же сцену в той же роли
В своем уже упоминавшемся тексте, размещенном в его блоге и на сайте “Эха Москвы”, г-н Алексашенко С. В. сообщает своим читателям, что в опубликованном в “Континенте” интервью
г-н Илларионов неоднократно приврал, как в отношении фактов, так и в отношении людей. Но в российский суд нельзя обратиться, например, с иском о том, что в своем высказывании г-н Илларионов просто исказил факты, нужно, чтобы суд еще признал, что тем самым он опорочил честь и достоинство истца. Точно также нельзя обратиться в суд с иском от имени или в защиту организации — а в том же интервью г-н Илларионов привирал относительно того, что делал Центральный банк в период кризиса 98-го29.
Из этих двух горьких сетований на несовершенство российского судопроизводства нетрудно понять, что вот если бы и то, и другое было возможно, то уж г-н Алексашенко С. В. никак не оставил бы своего бывшего шефа в одиночку отстаивать честь Центробанка в деле с кредитом МВФ и рискнул бы, раз уж не упомянут в касающейся этой темы фразе А. Н. Илларионова лично, встать плечо к плечу с г-ном Дубининым от имени самого Банка России! И уж наверняка бы потребовал через суд опровергнуть и еще целый ряд распространенных журналом “Континент” “сведений” и о Центробанке, и о нем самом, которые хотя его и не порочили, но в отношении которых можно было бы надеяться, что ответчикам трудно будет подтвердить их документально. Представляете, сколько дополнительных поводов, к тому же судебно зафиксированных, появилось бы у него для того, чтобы сделать более убедительным свое громогласное объявление городу и миру, что г-н Илларионов ВРЕТ!
Но — не получилось. И не получилось только потому, что российским законодателям действительно не пришло еще в голову ввести правила, которые удовлетворяли бы г-на Алексашенко С. В. Так что российским гражданам по-прежнему приходится считаться с тем, что иски о защите чести и достоинства могут носить только личный характер и приниматься только тогда, когда оспариваемые сведения действительно носят порочащий характер. Все это чистая правда, здесь г-н Алексашенко С. В., выражаясь его стилем, не приврал ни капли. Так что ему остается только надеяться на то, что когда-нибудь эти недостатки российского гражданского права будут устранены и российское общество расстанется, наконец, с устарелым представлениям о том, что для уяснения достоверности или недостоверности никого не порочащих фактов существует широкое поле гласности. Просто потому, что к тому времени и само это поле уцелеет, надо полагать, лишь в воспоминаниях.
Но оставим эти юридические мечтания и вернемся на грешную землю современности. К реальному иску г-на Алексашенко С. В.
Дело в том, что обо всех этих несовершенствах российского судопроизводства г-н Алексашенко С. В. сообщает своим читателям лишь для того, чтобы объяснить, почему он подал не те иски, которые ему так хотелось бы подать, а лишь тот, который он реально и подал.
А какой же иск он подал?
А вот, оказывается, какой:
Именно поэтому иск был от меня лично, по одной конкретной фразе — что я в 98-м году приторговывал валютой на Чикагской бирже30.
Вот так.
Ну что ж, г-н Алексашенко С. В., ничего не поделаешь — придется мне все-таки еще раз поймать Вас за руку, выстучавшую эти слова на клавишах вашего компьютера. Нет, Вы (как и г-н Дубинин С. К.) подавали иск не по одной этой фразе. Оба вы подавали иск в том, как говорят ныне, содержательном формате, в каком я специально и воспроизвел его — вновь и дословно — в начале предыдущей главки, чтобы он был перед глазами читателя. Но могу воспроизвести его и еще раз:
Порочащими и не соответствующими действительности сведениями Алексашенко С. В. считает сведения, содержащиеся в следующей фразе: “Деятельностью Дубинина и его друзей заинтересовалась прокуратура. Выяснилось, что некоторые сотрудники Центрального банка, включая Дубинина и Алексашенко, активно участвовали в покупках ГКО и валютных операциях на Чикагской бирже.
Если бы Вы подавали иск лишь по фразе о Чикагской бирже, Вы бы так и сделали. То есть либо специально оговорили бы, какие именно сведения, содержащиеся в оспариваемой фразе, Вы считаете “порочащими и не соответствующими действительности”, либо просто процитировали бы эту фразу в сокращении, выпустив из нее упоминание о покупках ГКО. Вот тот же г-н Дубинин С. К. — выпустил же он из этой фразы в своем иске, желая, видимо, быть скрупулезно точным в указании своих исковых требований, Вашу фамилию, обозначив ее соответствующим знаком сокращения из трех точек (см. выше — стр. 477). А вот упоминание о покупках ГКО, как и Вы, не выпустил. Что при такой скрупулезной его точности было бы просто каким-то необъяснимым нонсенсом, если бы он и это “сведение” не предъявлял к опровержению.
Нет, вы выступали здесь единым фронтом, процитировав фразу А. Н. Илларионова в части “сведений”, в ней содержащихся, именно целиком. Чем, соответственно, обязали своих ответчиков и доказывать достоверность всей совокупности тех сведений, которое содержались в предъявленной к опровержению фразе. То есть заставили нас проделать в том числе и всю ту работу по проблеме ГКО, материалы которой представлены выше.
И работа эта дала, конечно, свои результаты. Но как!..
В этом-то, как говорится, и вся фишка.
Дело в том, что когда г-н Алексашенко С. В. объявил в Интернете, что подал иск только “по одной конкретной фразе” — о Чикагской бирже, он сказал, в чем только что можно было наглядно убедиться, не просто чистую неправду. Он сказал — как бы это обозначить? — особо лукавую, хитрую и изощренную неправду. Потому что чистая неправда эта — в то же самое время как бы и чистая правда.
Как это может быть?
А очень просто. Всего лишь, как говорится, ловкость рук и никакого мошенства.
Итак, сначала, 13 октября 2008 года, г-н Алексашенко С. В., а вскоре за ним и г-н Дубинин С. К. подают свои иски на фразу о Генеральной прокуратуре, покупках ГКО и операциях на Чикагской бирже именно в том полном виде, как это и продемонстрировано выше. Без всяких выпусков, уточнений и разъяснений.
Но вот проходит целых два месяца, в течение которых и по нашему запросу в Генеральную прокуратуру, официально отправленному через суд, и по другим нашим действиям по сбору соответствующих документов, и, наконец, по нашим возражениям на исковые требования, представленным Суду и нашим истцам, без всякого труда можно было понять, что по разного рода причинам (названным выше) из требования опровергнуть как порочащие сведения о покупке ГКО ровно ничего не получится. И вот 15 декабря 2008 года адвокаты господ Алексашенко С. В. и Дубинина С. К. приносят в суд и вручают нам свои “Объяснения” по искам, из которых следует, что истцы наши, оказывается, и не думали пытать нас насчет ГКО, ибо на этот раз в цитируемой оспариваемой фразе жирным шрифтом, указывающим на то, что же именно требуют они опровергнуть, выделено только упоминание об операциях на Чикагской бирже. И получается, стало быть, что покупки ГКО как корова языком слизнула. И даже никаких объяснений на этот cчет не оставила.
Значит ли это, что мы жалеем о проделанной работе по сбору материалов о ГКО?
Да нет, читатель, что вы. Во-первых, она сыграла, стало быть, свою роль и без оглашения ее на самом судебном заседании — фактически ведь иск по этому эпизоду был молчаливо признан несостоятельным самими истцами. Во-вторых же, ее стоило бы проделать уже и только ради того, чтобы напомнить об этой поучительнейшей эпопее десятилетней давности сегодняшнему читателю. Но разве собрались бы мы на такое, не вынуди нас к этому необходимость объясняться с нашими истцами на суде? Вряд ли.
Так что мы, можно сказать, даже благодарны им за этот стимул.
Но тогда зачем же, спрашивается, я так подробно ознакомил читателя и со всеми теми юридическими, процессуальными и прочими подробностями прохождения этого иска в суде и освещения его на сайте г-на Алексашенко С. В., которые на фоне этой грандиозной аферы 90-х годов не так уж, может быть, и выразительны?
Не скажите. И потом: я ведь рассказываю историю о том, как судились с нами г-н Дубинин С. К. и г-н Алексашенко С. В. А какая же история без подробностей? Тем более, что своя поучительность в деталях тоже есть, и об этом еще пойдет речь впереди. Потому я и предлагаю читателю взять их на заметку.
Ну а теперь — к последнему эпизоду нашего судебного сериала.
10. Чикаго, Чикаго, где правда твоя?..
Итак, от прежнего иска оба наши истца оставили, в конце концов, для опровержения только одну фразу — об их участии в операциях на Чикагской валютной бирже. И правильно сделали. Потому что если во всех остальных пунктах, при условии праведного суда (а он на этот раз — бывает же — оказался именно таким), их ожидал полный провал, то здесь у них были серьезные шансы на успех.
Дело в том, что правилами Чикагской товарной биржи исключено личное участие в ее операциях клиента — физического лица. Из этого следует, что физические лица имели возможность участвовать в ее операциях лишь в формах того или иного косвенного присутствия, что, понятно, начисто исключало возможность какого-либо официального документального отражения и подтверждения. Сведения о том, что такого рода деятельность на Чикагской бирже, где была разрешена торговля рублевыми фьючерсами, имела-таки место, могли носить поэтому, как нетрудно понять, только сугубо конфиденциальный характер. Тем не менее они просачивались даже в прессу, и, например, Сергей Телегин в уже упоминавшейся статье “За что либералы не любят Глазьева”, вспоминая доклад Временной комиссии на Совете Федерации, отважился в свойственной ему резкой публицистической манере сообщить даже и следующее:
Надо признать, что сплоченная команда либерал-реформаторов (все эти чубайсы, гайдары, кохи, дубинины, кириенки и иже с ними) не открыла для себя Америки в этом докладе. Они не могли не понимать, что созданная ими пирамида ГКО близка к обвалу, но при этом продолжали зазывать новых простаков в эту пирамиду и успокаивать население, ну а сами потихоньку шортовали рубль на Чикагской бирже, избавлялись от собственных ГКО, которые уже успели их в буквальном смысле озолотить, направляли в надежные места полученный от МВФ накануне дефолта немаленький кредит в размере 4,8 млрд. долл.31
И, заметьте, никто из упомянутых деятелей, в том числе и г-н Дубинин С. К. в суд на С. Телегина за порочащую их “дезинформацию” тогда почему-то не подал.
Разумеется, и слова А. Н. Илларионова о том, что деятельностью Дубинина и его друзей заинтересовалась Генеральная прокуратура, и о том, что выяснилось, что некоторые сотрудники Центрального банка, включая Дубинина и Алексашенко, активно участвовали в валютных операциях на Чикагской бирже, взялись в интервью не с бухты-барахты. Применяя формулу, которою обосновывал свое Решение по первому иску г-на Дубинина С. К. Хамовнический Суд, его (А. Н. Илларионова) “оценки деятельности ответчика Дубинина были сделаны на основе знания ситуации и опыта работы”.
Но отсюда ясно, что в столь сложном правовом контексте единственным видом информации, способной иметь силу правовой доказательности, могла быть только информация, предоставленная официальными следственными органами. И потому, понятно, мы и обратились немедленно через суд с запросом в Генеральную прокуратуру — мы просили сообщить, значились ли в списке допрашиваемых по уголовному делу № 18/221050-98 по признакам преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 172 УК РФ (“Незаконная банковская деятельность”) фамилии наших истцов. Однако ответ Генеральной прокуратуры гласил только, что уголовное дело было закрыто за, как мы уже и сами знали, “отсутствием состава преступления”. Вот только-то и всего.
Такой же запрос — “в соответствии со статьей 39 Закона РФ “О средствах массовой информации”” — послала в ноябре 2008 года и редакция “Новой газеты” — с перечислением одиннадцати фамилий возможных фигурантов дела. Но на этот запрос Генеральная прокуратура и вообще не ответила. До сих пор. Несмотря на то, что по Закону РФ “О средствах массовой информации” обязана была это сделать.
Вот такое у нас отношение к Закону даже и у тех, кто обязан его блюсти и защищать. И вот такая, следовательно, и сложилась, в конце концов, ситуация на нашем судебном ристалище. Из нее и исходил Суд, определив:
Опровержению подлежат сведения о том, что истцы “…активно участвовали… в валютных операциях на Чикагской бирже”.
Суд установил, во-первых, что на этот раз слова А. Н. Илларионова о том, что же именно выяснилось, когда Генеральная прокуратура заинтересовалась деятельностью наших истцов, уже не являются субъективным оценочным суждением, но носят характер утверждения о фактах:
Употребление в оспариваемой фразе выражений “выяснилось” и “активно участвовали” свидетельствует о том, что Илларионов А. Н. не выражает свое мнение или суждение, но наоборот утверждает обстоятельства того, что истцы принимали непосредственное участие в валютных операциях на “Чикагской бирже”.
Верно, ничего не попишешь.
Суд установил, во-вторых, что эти утверждения о фактах являются безусловно порочащими истцов, поскольку информируют о факте “совершения истцами нарушений валютного законодательства, таможенного законодательства, а также нормативных актов Центрального банка Российской Федерации”.
Тоже верно. Это ведь, собственно, и имелось в виду.
Ну и что же, скажите, должен был решить Суд, установив эти обстоятельства и не получив ни от ответчиков (чего они, понятно, при всем желании просто не могли бы и сделать), ни, главное, из Генеральной прокуратуры каких-либо подтверждений участия истцов в валютных операциях на Чикагской бирже?
Естественно, он вынес именно то Решение, которое он и должен был вынести:
Обязать Илларионова Андрея Николаевича, Автономную некоммерческую организацию “Независимая редакция журнала “Континент” в течение двух недель после вступления решения суда в законную силу в порядке, предусмотренном ст. 44 Закона РФ “О средствах массовой информации”, опровергнуть сведения, распространенные в 2007 в журнале “Континент”, о том, что Дубинин Сергей Константинович, Алексашенко Сергей Владимирович участвовали в валютных операциях на Чикагской бирже.
Что мы и сделали. Ибо опять же все правильно — никаких претензий к Суду нет и быть не может. Разве лишь только к себе. В том смысле, что впредь в подобного рода ситуациях следует быть осмотрительнее и информировать своих читателей о фактах, в которых мы, может быть, и уверены, но подтвердить которые юридически доказательно невозможно или сложно, не в форме категорического утверждения, а хотя бы предположительно, в форме собственного мнения.
Ну что ж, — на ошибках надо учиться. Вот нас и поучили. Так что необходимость и справедливость опровержения полностью признаем.
Но — не больше. А то ведь, глядишь, тут же найдутся толкователи в духе нашего г-на Алексашенко С. В. — вот он, смотрите, опять ведь высовывается из-за кулис своего блога и, размахивая Решением Суда по этому иску, радостно вопиет на весь мир: “Суд признал факт вранья”32!
Но нет, не будем выпускать его на этот раз на нашу сцену и позволять разыгрывать перед нами очередную интермедию. Пусть остается в своем интернетном закулисье. Тем более, что и там обнаружилось немало посетителей, хорошо разобравшихся в нашей судебной истории. И по крайней мере двое из них там же и ответили г-ну Алексашенко С. В. на его радостный клич так, что к этому и прибавить нечего.
Pavlinka:
А где доказано, что Илларионов приврал? Чтобы доказать свою правоту, Илларионов предложил Генпрокуратуре заняться расследованием данного эпизода. Прокуратура ответила, что не имеет такого желания. Алексашенко же радостно разводит руками и кричит: “Не пойман — не вор!”
Alena klnva:
Суд не признал “факт вранья”. Суд признал отсутствие доказательств у Илларионова. А это не одно и то же. Отсутствие доказательств у Илларионова вовсе не означает, что вы не торговали на Чикагской бирже. И это вовсе не справка о вашей честности. И даже не индульгенция на оскорбление чести и достоинства третьих лиц. Просто всему свое время, г-н Алексашенко33.
И на этом поставим, наконец, точку.
* * *
Итак, — вот перед вами, дорогие читатели, наш полный отчет о том, как судились с нами г-н Дубинин С. К. и г-н Алесашенко С. В. И чем все это предприятие закончилось. Мы очень дорожим вашим доверием и потому и сочли обязательным откровенно и подробно рассказать вам о том, как могло случиться, что на нас подали в суд и что нам пришлось даже напечатать некое опровержение. Продолжаю надеяться, что вы не посетовали на меня за обстоятельность этого рассказа хотя бы потому, что та историческая информация, которую по ходу судебного сюжета мне удалось вынести на эти страницы, все-таки, согласитесь, и в самом деле заслуживает того, чтобы с нею познакомиться.
P.S. Послесудие
Ну а теперь оставим пространство судебных исследований, споров, правовых тонкостей и приговоров. Всему этому внимания и в самом деле было уделено более чем достаточно, и вся необходимая информация уже выложена на всеобщее обозрение. Пора, стало быть, перейти к тому главному, ради чего, собственно, я и понудил себя потратить столько времени и сил, чтобы дать интересующимся возможность разобраться во всей этой судебной и околосудебной фактологии. Зато теперь, имея за собой достаточно прочный, надеюсь, информационный тыл, я могу обратиться, наконец, и к тому, чем больше всего задела меня все-таки эта судебная эпопея, что заставила ощутить особенно остро и как бы заново. И о чем — в связи со всей этой историей — мне как раз и представляется самым важным сказать.
Собственно, ничего такого уж принципиально нового она, конечно, мне не открыла. И ничем таким уж очень неожиданным не поразила. Но знаете, как это бывает — идешь по улице, какой раз уже, сотый, а то и тысячный, глаз скользит по фасадам зданий, по витринам, ни за что особенно не цепляясь, все привычно, все не раз уже видено, осмотрено, а эстетически давно уже как-то и отрефлексировано. Словом, давно закрепилось на своем месте в оценочном восприятии, сознании и памяти…
И вот вдруг какой-то неожиданный ракурс, какое-то особое освещение, пронзительный солнечный луч или пелена сплошного дождя. И давно знакомое как будто бы великолепие какого-нибудь резного карниза вспыхивает вдруг с некой новой, особой, пронзительной остротой, а откровенное уродство какой-нибудь пошлой витрины предстает в еще более очевидной и режущей глаз своей отвратительности. И видишь ее как будто бы в первый раз. И, что особенно удивительно, только теперь-то и постигаешь до конца ее глубинную суть.
Так и в жизни.
Когда господа Дубинин С. К. и Алексашенко С. В. предъявили нам свои иски, — что, разве не знали мы, с представителями какой именно социальной касты нам предстоит иметь дело? Причем с представителями скорее всего достаточно типичными. И даже не просто типичными, а особо выдающегося калибра, раз уж им удалось забраться на самую вершину той гигантской властно- бюрократической пирамиды, под которой вот уже сколько лет все пытается и пытается подняться с коленей многострадальное население нашей многострадальной страны. Что — разве неведомы нам были типовые повадки этой породы, разве была она так уж нам не знакома и мы не успели уже привыкнуть к ней как к поистине постоянному и неустранимому условию нашей жизни, с которым сталкиваешься так часто и повсеместно, что порою даже перестаешь как бы уже и замечать?
А вот поди ж ты — не могу, положа руку на сердце, не сознаться, что все равно даже в тот самый первый, самый начальный момент, едва мы взглянули на присланные нам с судебным извещением иски и на подписи под ними, — даже от одного уже этого всех нас в “Континенте” — как бы это выразиться поделикатнее? — ну как бы несколько передернуло, что ли.
Почему?
Да просто от неловкости — от столь откровенного духовного стриптиза наших истцов. При всей нашей, как мы полагали, достаточной уже гражданской и журналистской опытности, мы и в самом деле умудрились как-то поразиться уже и самому характеру реакции господ Дубинина С. К. и Алексашенко С. В. на напечатанное в нашем журнале интервью А. Н. Илларионова. Тому, какой способ откликнуться на него они сочли для себя наилучшим.
В самом деле, — перед нами были иски, за которыми стояли два очень крупных в недавнем прошлом чиновника нашей государственной номенклатуры. И вот, значит, эти два деятеля того высшего государственного ранга, в каком привыкли, надо полагать, ощущать себя бывшие Председатель Центрального банка России и его Первый заместитель, читают в “Континенте” большое интервью бывшего Советника Президента РФ по экономическим вопросам, где очень подробно излагается, среди прочего, история экономических потрясений, связанных с катастрофическим дефолтом 1998 года. И где остро критикуется, в частности, та политика, в осуществлении которой такую большую роль играли тогда оба наших истца.
И что же — они хватаются за перо, чтобы ответить, наконец, своему давнему оппоненту и еще раз отстоять и аргументировать ту версию событий 1998 года, на которой, как помним, они до сих пор продолжают упорно настаивать и согласно которой все, что делали тогда Правительство и Банк России, было совершенно правильным и единственно возможным? С фактами и доводами в руках они жаждут еще и еще раз открыто и мужественно защитить ту истину, в которую они так свято и упорно верят и которая должна же, наверное, не давать им спать по ночам оттого, что Россия так до сих пор ее и не усвоила?..
Как бы не так.
Правда, отвечая кому-то из посетителей своего сайта, высказавшему что-то вроде такого же недоумения, г-н Алексашенко С. В. попытался оправдаться тем, что он-де с теми, кто врет (а врет, как помним, А. Н. Илларионов), предпочитает в споры не вступать.
Вот такой вот сияющий эталон нравственной неприступности. Оставь надежу всяк сюда входящий.
Что ж, право, конечно, Ваше, Сергей Владимирович. Никто Вас ни к чему принудить не может.
Ну а все-таки — как же в таком случае обстоит дело с тем — этическим же — инстинктом, который по определению вроде бы еще прочнее должен быть укоренен в людях вашего ранга? То есть в людях не просто государственной службы, а государственного служения, к каковым Вы себя всегда и относите?
Что я имею в виду?
Да всего лишь тот элементарный и любому вменяемому человеку совершенно очевидный (хотя, конечно, никаким законодательством и не прописанный) этический императив, который морально обязывает персонажей государственного ранга во всех общественно значимых ситуациях думать и заботиться прежде всего не о себе, а о том, чтобы была какая-то польза той стране, которой они так преданно служат.
Ну, а в чем в данном случае могла бы быть такая польза?
Да вот именно и только в том, конечно же, чтобы, как уже сказано, не побояться открыто и публично, что называется — грудью, бросится защищать ту истину, в которую Вы, господа, вроде бы верите (если, конечно, Вы действительно в нее верите и ей преданы) и попрание которой не может не казаться Вам поэтому (если только Вы, опять-таки, действительно в нее верите) актом совершенно недопустимым, наносящим прямой вред стране, опасным и уродливым искривлением ее общественного сознания.
Конечно, читательскую аудиторию нашего журнала составляет не слишком, скажем так, значительная часть российского общества. Согласен. Но все же достаточно значимая. И уж во всяком случае включающая значительную часть той части читающей публики, которую называют интеллектуальной элитой страны. Недаром же публикация в “Континенте” интервью А. Н. Илларионова не прошла мимо внимания наших истцов и была сочтена достойной публичного опровержения. Вот и позаботились бы они том, чтобы по крайней мере хотя бы уж те, кто читает наш журнал (причем не только в нашей стране, но и во всем мире), получили возможность познакомится с иной, чем у А. Н. Илларионова, точкой зрения на те драматические события, которые сотрясали всю Россию в конце 90-х годов и о которых так подробно и обстоятельно как раз и рассказывает он в своем интервью.
Речь-то, в конце концов, и вправду идет ведь вовсе не о каких-то мелочах из сугубо домашней, частной, сугубо личной Вашей жизни или жизни А. Н. Илларионова.
Речь идет о событиях, фактах и поступках, которые и в самом деле не могут не быть для страны предметом самого пристального, законного и требовательного ее внимания.
И, стало быть, Вам, нашим истцам, куда пристойнее было бы исходить поэтому из того, что Вам не столько с А. Н. Илларионовым нужно выяснять отношения, сколько с российским обществом. И понять, наконец, что это не А. Н. Илларионовым, а россиянами Вы пренебрегли, погнушавшись показать им, что же, с Вашей точки зрения, действительно произошло в России 11 лет назад. А заодно уж публично (а не в маленьком душном зале судебных заседаний) и лицом к лицу (а не через адвокатов) и бросить г-ну Илларионову такой же, как у него, прямой, публичный вызов, обвинив его в такой-то и такой-то недобросовестности по поводу изложения таких-то и таких-то фактов, порочащих Ваши честь и достоинство. И потребовать от него соответствующих объяснений.
И вот если бы редакция “Континента” отказалась напечатать такой Ваш ответ, — вот тогда Вы действительно могли бы — и даже просто обязаны были — подать на нас в суд. За то, что мы нарушили гласный правовой и негласный этический закон журналистики, воспрепятствовав публичному обсуждению проблем, имеющих такое важное значение.
Но ведь Вы не сочли для себя обязательным даже хотя бы просто попробовать воспользоваться такой возможностью! Хотя бы просто обратиться к нам с таким предложением!..
— Простите, — ну и что же? И это вас удивило и покоробило? Неужели вы так наивны? — скажет, пожалуй, иной читатель. — Неужели и вправду могли подумать, что истцы ваши поступят иначе, чем поступили?
Да я и не спорю. Самому неловко — просто инфантилизм какой-то нелепый, стыдно даже. Это ведь всё архетипы замшелые, укоренившиеся где-то в глубинах подсознания. То ли со времен первых постсоветских лет, то ли даже совковой еще зомбированности, то ли вообще чуть не от античности или, по крайней мере, от возвышенных идеалов Расина и Корнеля, Шиллера и Пушкина оставшиеся. Ах, ответственный государственный муж, взваливший на себя тяжкое бремя забот о всех нас, о всей стране нашей громадной… Значит, и впрямь ведь, наверное, холодный ум, чистые руки и горячее сердце. И снег, и ветер, и грудь нараспашку, и нету других забот — жила бы страна родная… Не может же, не должно быть иначе!..
Повторяю: самому неловко. Варясь в сегодняшней нашей российской реальности, давно бы пора было, кажется, загнать всю эту романтическую дребедень в такое глубокое психическое подполье, чтобы ей оттуда и вообще никакого ходу не было. А она вот, гляди, все еще время от времени высовывается.
Но ведь с другой-то стороны: скажите, пожалуйста, дорогие мои, — что ж это, так уж и нет в правящей нашей элите совсем никого, на ком глаз можно было бы остановить?
Конечно, за последние двадцать лет она так бодро и мощно эволюционировала в сторону всяческого нравственного самоусовершенствования, что с каждым годом отыскать в ней какого-нибудь индивида такого типа становится все более сложно.
А все же — разве совсем уж не было даже и в ельцинской, и в послеельцинской верхушке именно таких, действительно приличных людей?
Да ведь были же, были, мы хорошо знаем это!
А значит — вполне могут и быть. Так что, на мой взгляд, как ни идеалистична и ни романтична по нынешним временам презумпция нормального человеческого доверия при встрече с каким-нибудь очередным государственным боссом, обремененным заботами о нас, а без нее тоже все-таки не обойтись.
Иначе и впрямь ведь и сам волком завоешь.
Да к тому же и как, скажите, с первого взгляда и распознать-то, кто перед вами — волк или случайно, а то и с наивными романтическими надеждами втесавшийся в единую корпоративную стаю добрый и честный пес, возмечтавший, может быть, хоть как-то повлиять на ее порядки и нравы? Ведь и волки ныне, как известно, знают, под каким личинами — тоже каких-нибудь добрых и хороших псов, или иных каких добродушных на вид зверюг — им лучше всего сбиваться в свои волчьи партии и творить свои волчьи дела. Как отличишь в таком случае — натуральная ли морда какого-нибудь симпатяги смотрит на тебя своими честными преданными глазами, или это всего лишь искусная маска и хорошая актерская выучка?..
Вот и остается, стало быть, чтобы ненароком не оскорбить невинного, не настраивать-таки себя на изначальную, заранее, подозрительность и настороженное недоверие. В конце концов, как нас давно и очень неплохо учили, только практика обнаруживает подлинное лицо истины. “По делам их узнаете их”. И этого, в общем, вполне достаточно, чтобы не оставаться такими уж беспомощными, пытаясь понять, кто есть кто. Уж этот-то критерий действительно не обойдешь, не обманешь.
В самом деле — вот давайте разберемся до конца хоть с героями нашей истории. И не вообще, не путем абстрактных умозрительных рассуждений, а совершенно конкретно. На основе, как учит нас Европейский Суд, вполне реальной и достаточной фактической основы.
Итак, начнем с того, что признаем охотно: при первом знакомстве они и в самом деле вряд ли способны вызвать какое-то недоверие и настороженность. Перелистайте, к примеру, их статьи в нашей прессе, особенно интенсивно замелькавшие в последние годы (даже в дружественных нам “Новой газете” и “The New Times”), почитайте их интернетские тексты, познакомьтесь с тем, как держатся они в эфире “Эха Москвы”, как умно отвечают на вопросы ведущих, — ведь все же там правильно, все так же, как думаете и вы, — и про демократию, и про ответственность государства перед народом, и про либеральную идею, и про кучу других вещей. И исходные базовые понятия и критерии — тоже вроде бы те же самые, что и у вас, обыкновенного, предположим, российского интеллигента, не случайно читающего журнал “Континент”.
Вот, пожалуйста, тот же Алексашенко С. В. — разве не рассказывает он сам в своем интервью “Деловым людям”, как горько и печально ему оттого, что многие его знакомые и сослуживцы после дефолта 1998 года не прошли тот “тест на порядочность”, каким “cобытия после августа 1998 года оказались <…> для российской политической и бюрократической элиты”34?
И разве это не Дубинин С. К. заверяет нас в беседе с Алексеем Венедиктовым, что самое для него важное, когда дело касается его “профессиональной честности и чести”? “Ко всему прочему, — дополняет и разъясняет он, — я зарабатываю только на одном: на том, что я профессионал и честный человек. И меня поэтому нанимают на работу и платят приличные деньги. Если я лишусь этого всего, то моя семья окажется без куска хлеба”35.
Но не торопитесь, не торопитесь ронять слезу, представив себе душераздирающую картину того, как кому-то в нашем государстве приходит вдруг в голову усомниться в профессиональной честности г-на Дубинина С. К. и бедный наш горемыка остается со всей несчастной своей семьей без единого куска хлеба… Ведь это почти так же, как если бы не было у нас профессиональных киллеров, никогда не дававших своим заказчикам ни малейшего повода сомневаться в их безусловной профессиональной честности.
И не спешите, не спешите в восторженном экстазе обретения родственных душ бросаться Сергею Константиновичу и Сергею Владимировичу в объятия только потому, что они тоже знают такие слова, как порядочность, честь, достоинство, честность и т. п. Приглядитесь-ка лучше повнимательнее хотя бы к нашей истории. И тогда вы быстро обнаружите, что хотя слова-то вы и мы употребляем с ними вроде бы одни и те же, но вот понимаем их совсем по-разному. Причем заметьте — я вовсе не призываю вас заниматься таким сомнительным делом, как чтение в сердцах. Нет, — я имею в виду исключительно и только голые факты. Которые сами говорят за себя.
Вы вот, например, твердо убеждены, что в ситуации, когда деятельность государственного мужа, находящаяся в поле постоянного и пристального общественного внимания, подвергается серьезной публичной критике как принципиально неверная и губительная для страны, а он убежден в обратном, единственно для него порядочно и достойно — так же публично, то есть перед лицом именно самого общества и отвечать на эту критику, защищая и доказывая свои убеждения.
А вот наши герои такого рода “тест на порядочность” как раз вовсе и не считают для себя, как мы видели, обязательным. Наплевать им на всю эту “публичность” и на всех этих “сторожевых псов” публичности. То есть — на само общество.
Зато для них вполне и достойно, и порядочно, и никак не роняет их чести, когда они, подавая иск, делают вид, что совершенно не понимают то, о чем говорит ответчик в инкриминируемой ему фразе (и что совершенно “очевидно любому обычному читателю”), а подсовывают ему свое бредовое “прочтение” его слов, требуя этот собственный их бред и опровергать.
Для них вполне и порядочно, и достойно, когда потом, в ходе судебных разбирательств, убедившись, что ответчикам известны факты, доказывающие достоверность целого ряда сведений, предъявленных в исковом заявлении к опровержению, они срочно делают вид, что они и не имели их в виду.
Мало того, — тот же г-н Алексашенко С. В. и вдогонку, уже после суда, не постесняется так прямо и заявить, что с самого начала только по фразе о валютных операциях на Чикагской бирже и подавал свой иск.
Мало и этого, — г-ну Алексашенко С. В., если использовать его же собственную терминологию, ничего не стоит, как мы видели, и смысл самого Решения Суда по первому иску Дубинина С. К. впрямую переврать. И это тоже и достойно, и честно — очередной отлично выдержанный тест на пресловутую порядочность.
Или вы вот, например, так же твердо убеждены, что критерии поведения, обнимаемые понятиями порядочности, чести, достоинства и т. п., непременно обязывают государственного мужа, политика которого обернулась, в конце концов, колоссальным и мгновенным обогащением немногих за счет такого же мгновенного и обвального практического разорения миллионов своих сограждан, хотя бы повиниться публично перед ними за то, что не сумел предотвратить обрушившиеся на них беды. Даже если он и продолжает считать, что все делал правильно и сам стал жертвой неумолимой инерции событий.
Но ничего этого и днем с огнем вы не найдете у наших героев — разве какое-нибудь вскользь и сквозь зубы процеженное под напором интервьюера: “На эти события можно смотреть с разных точек зрения. Одна обывательская (sic! — И. В.) И как простой гражданин я понимаю, августовский кризис — тяжелый удар по всему населению. Это моя личная боль как одного из авторов печально известного заявления, хотя не я виноват в возникновении той ситуации”36.
В возникновении — может быть. А в развитии? А в финале?..
Вам, далее, не нужно убеждать себя в том, что нормальному интеллигентному, да и просто порядочному человеку нравственно совершенно невозможно участвовать ни в каких покупках и продажах ГКО, сколь бы законными они ни были, если он принадлежит к числу тех очень немногих, кто владеет конфиденциальной информацией о состоянии рынка, о его тенденциях и, главное, отлично знает, что страна неумолимо движется к обвальной девальвации рубля и дефолту, которые завтра превратят все эти ГКО в пустые бумажки…
А вот наши герои — ничего. Не морщатся. И если сами и вправду не занимаются вдруг почему-то такого рода “бизнесом”, то, по крайней мере, стараются не мешать в этом другим. И даже готовы оправдывать их на том основании, что какой же еще “бизнес” может позволить себе государственный чиновник, связанный целым рядом ограничений, если не совершенно узаконенные операции с государственными бумагами. И ведь даже и вспомнить не вспомнят, что почему-то в других — правовых — государствах это давно уже и по закону совершенно недопустимый, преступный род коммерции.
Правда, это — у них. У нас же, как известно, все особое, в том числе и нравственность. Так что все эти забавы опять-таки никакого, ну совершенно, конечно же, никакого отношении ни к чести, ни к порядочности, ни к достоинству не имеют.
Так что вот так вот, дорогой мой читатель. Пока мы встречаемся с нашими героями в виртуальном пространстве чистого словоговорения, — все, как видите, вроде бы нормально. Никаких противоречий, ничто не задевает и не царапает. Но стоит только столкнуться с ними хотя бы и заочно, но в реальном поле реальных человеческих поступков и дел, реального действия, как сразу и обнаруживается, какая, оказывается, психологическая и духовная бездна зияет между нами, живущими как будто бы в одной стране, говорящим на одном языке и даже отталкивающимся от одних и тех же, казалось бы, ценностных понятий и критериев.
И, господи ты боже мой, — по каким ведь совсем уж вроде бы пустяковым штрихам и деталям видно порою, как бездонна и черна разделяющая нас пропасть!
Вот взять хотя бы их исковые требования о взыскании с нас в качестве материального возмещения морального ущерба 10 000 000 рублей. Десять миллионов рублей — это что же? Это же ведь что-то больше трехсот тридцати тысяч долларов, не так ли? Ничего себе аппетиты, ахнул я, увидев эти цифры. Вот бы, думаю, как-нибудь выиграть нам такую сумму по какому-нибудь суду или лотерее! Ведь она же обеспечила бы журналу годы безбедного существования, целиком покрыв наш бюджет больше чем на пять лет!..
Но, видно, к другим порядкам цифр наши истцы просто не привыкли. И это даже может внушить, наверное, какое-то вроде бы и уважение — вот ведь сколь высоко ценят они свою моральную репутацию!
Но ведь если в какое-то мгновение невольно и подумаешь так, ошарашенный просто самим порядком цифр, то тут же и опомнишься. Да как же это вообще можно, господа, оценивать свое моральное достоинство в рублях? Даже если такие нормы и формулы и прописаны в законе. Разве хоть один нормальный интеллигентный человек, хоть чуть-чуть задумавшись, решится на такую стыдобищу? Это ведь как в знаменитом анекдоте про английскую королеву, которая возмутилась, услышав как-то за дворцовым чаем сентенцию своего министра финансов, что любую женщину можно купить. “Как! — вскричала королева — и меня тоже?!” — “Да, и Вас тоже, Ваше Величество, — ответил тот. — Думаю, миллионов за двадцать фунтов стерлингов”. — “Как?! Так мало?!” — возмутилась королева. — “Вот видите, Вы уже торгуетесь, Ваше Величество”, — ответил министр.
Оценивать свое моральное достоинство в купюрах способен только тот, кто способен его и продать. И потом, господа, я понимаю, что на вершине той банковской пирамиды, где Вы пребывали немалые годы, и на прочих вершинах прочих российских пирамид, где были привечены в последующие времена, Вы, наверное, и в самом деле привыкли к таким серьезным порядкам цифр, что в Вашем банкирском сознании десять миллионов морального ущерба, которые Вы хотели стребовать с каждого из своих ответчиков, располагаются скорее всего где-то среди самых ничтожных, самых пустяковых денежных обозначений. Что и не удивительно — особенно, если учесть, что и лично, в качестве, так сказать, простых (по выражению г-на Алексашенко С. В.) граждан, Вы, судя по тем сведениям и цифрам, которые приводились в публикациях времен дефолта, цитированных выше, привыкли к таким личным бюджетам, что Вам, наверное, и в голову не могло придти (хотя как знать), что десять миллионов взыскания, добейся Вы удовлетворения своих требований, способны просто-напросто вчистую разорить иного даже и не просто состоятельного, а более чем состоятельного человека. А наш журнал — напрочь прихлопнуть. Намертво.
Неужели вы, радетели наши и заботники, именно этого и хотели — туда-де им и дорога? Или просто попугать решили?
Тоже, конечно, красиво. Порядочно.
К чему, однако, я это говорю?
Нет, нет, — вовсе не к тому, чтобы тыкать Вас носом в Ваши прошлые или нынешние зарплатные ведомости и считать в них количество нулей. Упаси бог — сколько было, столько и было, сколько есть — столько и есть. Их, эти нули, Вы действительно ведь не украли, и, по крайней мере, в прошлом это государство попускало всем вам там, внутри вашей центробанковской финансовой автономии, самим определять размер своего содержания за честное исполнение возложенных на вас профессиональных обязанностей. А что такое государство? Это же, как известно, все мы, ибо поистине всякий народ имеет ту самую власть, которой достоин. Так что ж и за что ж Вас-то попрекать тем, что мы сами же Вам, честным профессионалам, и платили?..
Нет, упаси, повторяю, бог считать деньги в Вашем кармане. Живите себе спокойно, радуйтесь тому редкому достатку, за который можно не краснеть, и мы тоже можем за Вас только порадоваться, раз Вам так хорошо. Слава всевышнему, что хоть кому-то на Руси жить хорошо.
Но, господа, не надо все-таки так уж совсем не помнить о том, что тот “кусок хлеба”, который Вам, судя все по тем же цитированным цифрам, регулярно оплачивают, дороже того, который получает средний россиянин, не то что в десятки, но даже и не в сотни раз.
Что же, — неужели Вы и в самом деле совершенно не понимаете, что любой, как Вы выражаетесь, простой гражданин России, увидев цифры, выставленные Вами в качестве компенсации морального ущерба, сразу же сообразит, в менталитете его соотечественников какого разбора, привыкших к какому весу своего кошелька, могла родиться и показаться совершенно нормальной, не постыдной такая сумма?
Или Вы скажете, что постыдной она может показаться, как выразился один из Вас, только с обывательской точки зрения?
Но даже если все те, кто ахнет, как и мы, узнав, что Вы считаете нормальным и вполне приличным требовать со своих ответчиков такие суммы, и в самом деле всего лишь презренные обыватели, с которыми и считаться-то зазорно, то зачем тогда Вы все-таки дразните обывательское их тупоумие, классовую их зависть? Жевали бы уж тихонечко свою черствую корочку и молчали в тряпочку. А то как бы не додразниться ненароком…
Уф, дайте дух перевести.
Я и сам чувствую, что уже и сказанного более, наверное, чем достаточно — и так ведь уже еле сдерживаешь себя, чтобы не выйти за рамки цивилизованного диалога.
Но вот еще один штрих, последний.
Я имею в виду историю, которую приводит в своем интервью А. Н. Илларионов, рассказывая о событиях, связанных с августовским дефолтом 1998 года. Это довольно большой фрагмент интервью, и я не буду, разумеется, воспроизводить его сколько-нибудь подробно — желающие всегда могут открыть 134-й номер “Континента” — главку “В августе 1998-го” (стр. 111–119). Напомню вкратце только несколько важных событий и фактов, о которых вспоминает здесь А. Н. Илларионов, поскольку они непосредственно предшествовали упомянутой истории и имеют к ней самое прямое отношение.
Первый эпизод — встреча А. Н. Илларионова с Сергеем Кириенко после того, как 23 марта 1998 года Б. Ельцин отправил в отставку правительство Черномырдина и премьером стал Кириенко. А. Н. Илларионова порекомендовали новому премьеру в качестве кандидата в экономические советники, в связи с чем они в тот же день встретились и кандидат в советники сразу же предложил премьеру в порядке первого шага на новом посту девальвировать рубль, поскольку уже тогда было ясно, что девальвация неизбежна и дело только в сроках — чем дольше ее будут откладывать, тем больше будет ее глубина и катастрофичнее последствия для страны.
Убедить в этом Сергея Кириенко А. Н. Илларионову, в общем, не удалось — как не удалось убедить и сотрудников МВФ, в частности Стенли Фишера, одного из вдохновителей политики “валютного коридора” в России в 1995–98 годах, приведшей к краху 17 августа. Тот признал свою ошибку только после дефолта. Но, в отличие от наших, все-таки признал. Что с него возьмешь — американец…
Далее А. Н. Илларионов рассказывает о том, как и потом, летом 1998 года, встречаясь с руководителями правительства, Минфина, администрации президента, он пытался объяснить им, что девальвация неминуема и что ее нужно провести под контролем как можно скорее, чтобы минимизировать ее неизбежный экономический ущерб для людей. Продолжал предупреждать он об этом и на разного рода встречах с общественностью — в частности, в конце июня 1998 года, на заседании известного клуба “Взаимодействие”, где собралась большая аудитория видных бизнесменов, политиков, ученых и журналистов и где с докладом выступал Е. Т. Гайдар, который заверил аудиторию, что хотя ситуация и не простая, но кризиса не будет — Чубайс съездил в МВФ, получил большой кредит, все под контролем. В ответ на что А. Н. Илларионов в своем выступлении снова сказал, что это не так, что слова Гайдара не соответствуют действительности, что кредиты МВФ не помогут, в лучшем случае оттянут начало кризиса, но увеличат его масштаб, что кризис будет точно и произойдет до конца 1998 года, что девальвация рубля неизбежна и что если ее проводить в июле, то курс рубля упадет раза в два с половиной — рублей до 15 за доллар (в июне курс был чуть больше 6 рублей за доллар), а если оттягивать, то курс может упасть и вчетверо — до 24–25 рублей за доллар…
“На следующий день, — вспоминает А. Н. Илларионов, — в газетах был короткий рассказ о моем прогнозе с детальными комментариями со стороны представителей власти, что никакой девальвации не будет”.
А вот дальше и случилась та история, напоминанием о которой я хочу закончить свои объяснения с господами Дубининым С. К. и Алексашенко С. В.
Июль 1998 года, — рассказывает А. Н. Илларионов, — проходил в таких вот интересных дискуссиях. А 2 августа председатель Центробанка Дубинин собрал в Белом Доме пресс-конференцию для российских и иностранных журналистов по поводу ситуации на рынках. Слова “кризис” старались избегать, но ставки по госдолгу уже подскочили до астрономических 160%, каждый новый выпуск ГКО сопровождался горячими обсуждениями — сможет ли правительство профинансировать его обслуживание или нет?
Поскольку память об азиатском кризисе была свежей, пресса волновались: будет ли в России продолжение — или не будет? На конференцию пришло свыше трехсот человек. В большом зале для встреч с журналистами на Краснопресненской набережной выступил Дубинин, сказавший, что все в порядке, ситуация под контролем и никакого кризиса не будет. Кто-то из журналистов спросил его: “А как же, вот Илларионов говорит, что будет девальвация”. И тогда Дубинин ответил: “Господин Илларионов лжет. Он нарочно пытается обрушить рубль для того, чтобы его жена, работающая в инвестиционном банке, смогла заработать на падении российской валюты на Чикагской бирже. Он нарочно валит рубль, чтоб заработать на этом”.
Позже Ирина Ясина рассказала мне, что решение оклеветать меня было принято накануне той пресс-конференции на совещании руководства Центробанка четырьмя людьми: Дубининым, тогда председателем Центробанка, Алексашенко, первым заместителем руководителя ЦБ, Ириной Ясиной, работавшей тогда начальником департамента по работе с прессой и пресс-секретарем Центрального банка, и Денисом Киселевым, руководителем департамента по работе с крупнейшими банками. Семь лет спустя Ясина попросила у меня прощения…
То, о чем на пресс-конференции сказал Дубинин, я узнал на следующий день. Тут же я сделал заявление, что подаю на господина Дубинина в суд за клевету и нанесение ущерба деловой репутации. Конечно, понадобилось некоторое время, чтобы собрать все материалы, публикации, получить аудиозапись и видеозапись. За две недели все материалы были собраны, я договорился с адвокатом и собрался в понедельник подавать заявление в суд. А наступивший понедельник оказался 17 августа 1998 года. В 10 часов утра на телеэкранах появились Кириенко и Дубинин и сообщили об изменении курсовой политики, об отмене обслуживания государственного долга, о запрете на свободу капитальных операций. Иными словами, получалась не только девальвация. К ней прибавились и дефолт, и введение контроля на капитальные операции <…>
Кому верили банкиры? Вот этой компании — Дубинину, Чубайсу, Гайдару, Кириенко, убедившим Ельцина дать свое знаменитое опровержение девальвации. Когда он садился в самолет в Великом Новгороде, его спросили: будет ли кризис? “Нет, — ответил Ельцин, — кризиса не будет. Все решено. Никакой девальвации не будет”. Это было в пятницу 14 августа, а в понедельник 17-го на экранах появились Дубинин и Кириенко… Эта компания обманула всех: либеральную общественность, бизнес, Ельцина, всех граждан страны. <…>
А через пять дней сбылся и мой политический прогноз: 22 августа 1998 года Ельцин уволил и Кириенко и Дубинина. После нескольких недель безуспешных попыток снова отдать пост премьера Черномырдину Ельцин был вынужден назначить премьером Примакова, а Геращенко в третий раз занял пост руководителя Центрального банка. Сотрудники спецслужб заняли оба ключевых поста в стране. Оставался только пост президента. Вклад Гайдара и Чубайса в полученный результат переоценить невозможно.
Деятельностью Дубинина и его друзей заинтересовалась Генеральная прокуратура. Выяснилось, что некоторые сотрудники Центрального банка, включая и Дубинина и Алексашенко, активно участвовали и в покупках ГКО и в валютных операциях на Чикагской бирже. В общем выяснилось, что Дубинин был в курсе того, о чем говорил журналистам 2 августа.
В общем, когда у меня были подготовлены документы, чтобы подавать в суд иск о защите чести, достоинства и деловой репутации, прокуратурой уже было заведено уголовное дело на Дубинина, и ему вместе с его коллегами грозили вполне реальные уголовные сроки. И хотя эти люди объективно много чего заслуживали, я решил тогда в суд не подавать. Крови Дубинина я не хотел и просто оставил это дело.
Как часто бывает, ни один хороший поступок не остается безнаказанным. Четыре года спустя в Бостоне на инвестиционном форуме Дубинин, уже оправившийся от прежних страхов и вдохновленный работой вице-президента в чубайсовском РАО ЕЭС, в очередной раз принялся за свое любимое дело — клевету. С горбатым известно как дела обстоят…
Вот такой вот сюжет, в котором задействованы, как видим, оба наших героя.
И вот, стало быть, читая в 134 номере “Континента” интервью А. Н. Илларионова, они читают, среди прочего, и его рассказ о том, как они оклеветали его, отлично зная, в частности, что жена его никакими инвестиционными операциями и проектами не занималась и при всем желании не могла вместе с мужем “рушить рубль” на Чикагской бирже.
И что же?
Они спешат как-то объясниться прежде всего по поводу именно этого факта, который их не просто порочит, но, в сущности, совершенно убийственен для их репутации? Во всяком случае, куда более убийственен, чем, может быть, даже все остальное, о чем рассказано выше, вместе взятое. Потому что тут речь идет ведь, если говорить без обиняков, уже о прямой, откровенной элементарной человеческой подлости, и вообще начисто отменяющей всякие разговоры о какой-либо чести, достоинстве или порядочности.
Так вот, повторяю: они что же — тут же спешат как можно скорее снять с себя это позорное пятно и восстановить свое доброе имя?
Нет, что вы! Они этого рассказа А. Н. Илларионова как бы и вообще не замечают. Они не требуют от нас, чтобы мы немедленно напечатали их страстно возмущенное или, может быть, хотя бы как-то объясняющее эту ситуацию письмо. Потому что нельзя же, в самом деле, просто так глотать, когда вас называют клеветниками. Зато вчиняют нам и А. Н. Илларионову иски по поводу якобы недостоверности некоторых оглашенных в интервью сведений об их подвигах на банкирском поприще.
Ну и как же прикажете это понимать, господа истцы? Как же у Вас хватает, простите, совести подавать в суд на Вами же оклеветанного человека, пользуясь тем, что он в свое время этого не сделал, просто, в сущности, пожалев Вас?
Нет, все-таки мы совсем разной с Вами крови, господа. И если, вопреки Киплингу, Запад и Восток, может быть, все-таки когда-нибудь и сойдутся вместе, то нам с Вами не сойтись никогда. Ни на какой общей человеческой встрече, кроме разве лишь казенного пространства вынужденного гражданского сосуществования. Во всяком случае, до тех пор, пока у нас такая разная кровь.
Но ведь мы-то к вам, господа, в ваш мир с вашими уродливыми понятиями, фальшивыми ценностями и зазеркальными представлениями, и не лезем — упаси, Господи. Это вы все время пытаетесь застолбить себе право что-то значить в нашем мире и сгораете от жажды разговаривать с нами на нашем языке.
Так вот, не выйдет, господа, какие бы миллионы доверчивых соотечественников вам ни удалось прозомбировать на тот счет, что вы их верные сыны и слуги. Пока хоть какие-то “сторожевые псы” общества у нас в России еще продолжают добросовестно нести свою службу, можете быть уверены — мы будем стараться всячески помешать вам в этой вашей постоянной психогипнотической обработке российского населения. Мы будем стремиться всеми доступными нам способами помогать людям освобождаться от морока внушаемых вами лживых приманок и видеть истинный смысл и вашего патриотизма, и вашей профессиональной честности, и вашей преданности своему народу, и вашей порядочности, и вашего достоинства. Мы будем продолжать предупреждать и всех тех нынешних ваших вроде бы коллег и соратников, которые умудрились поверить вам и вместе с которыми вы так охотно подписываете сегодня порою самые либеральные и самые смелые оппозиционные петиции и манифесты: будьте осторожны, простодушные! Завтра вас могут не только оклеветать, но еще на вас же за эту клевету и в суд подать.
Не сомневаюсь: господа Алексашенко С. В. и Дубинин С. К. прекрасно понимают, что, говоря так, я говорю о них отнюдь не как о сугубых индивидуальностях, а как о носителях типовых характерностей той социальной касты, которую они представляют, имя же ей легион.
Но вот понимают ли они, что лично их, Сергея Владимировича Алексашенко и Сергея Константиновича Дубинина, хлестать и размазывать по стене у меня нет абсолютно никакого желания и что ни малейшего удовольствия мне это доставить не может? Выставить на всеобщее обозрение в ясном и резком свете реальности и беспощадно распинать грех — да. Но грешников… Нет, только в надежде, что, кто знает, может, экзекуция над типовым их грехом и поможет им хоть немного очистить свою кровь от той кастово-корпоративной отравы, которая изменила их индивидуальные лица так, что они уже стали типовыми личинами.
Очень хорошо представляю себе, какую реакцию способны вызвать эти слова и у них, и у их сопородников. Тоже нашелся обличитель и врачеватель душ! А сам-то каков?..
Что ж, перетерпим. Не праведник — сам знаю. Но о том, на чем стою и во что верю, не промолчу. А что дальше — это уже вне моей компетенции и моих человеческих и гражданских обязанностей. Это уже сугубо личное дело тех, к кому обращено слово правды и увещевания. Дело их личных отношений с Богом — или с тем, что заменяет Его в их душах. Если заменяет.
Вот почему я совершенно искренне могу сказать, возвращаясь к единственному не до конца проясненному эпизоду из нашей судебной эпопеи, что очень хотел бы, чтобы мы действительно ошиблись (по существу, а не по закону), сообщив, что С. В. Алексашенко и С. К. Дубинин участвовали в операциях на Чикагской валютной бирже.
Но простите меня, господа, пока я имею дело с Вами такими, какие Вы есть на текущий момент, — поверить в это у меня лично никак не получается. Скорее уверен в обратном — что участвовали-таки. Почему уверен? Да вот именно по всему тому, что (см. выше). А поскольку у меня нет пока никаких данных на тот счет, что Вы как-то изменились, спешу на всякий случай специально подчеркнуть и оговорить: это никак не утверждение о факте, а мое сугубо личное субъективное мнение, основанное на общем от Вас впечатлении. Но мнение прочное.
И последнее: г-н Алексашенко С. В., отвечая как-то в Интернете на вопрос, что он собирается делать с теми десятью тысячами рублей, которые положены ему по суду с “Континента” в качестве возмещения морального ущерба, заявил: “Отправлю журналу Континент как пожертвование на осуществление уставной деятельности”37.
Так вот. Вы ошибаетесь, Сергей Владимирович. Мы совсем не богаты и всегда рады с благодарностью принять любую добрую помощь. Но мы никогда не принимаем никаких пожертвований, когда источник их хотя, может быть, и вполне законен, но противоречит нашим представлениям о порядочности. “Отмывать” такие деньги морально мы никогда не согласимся. Предупреждаем Вас об этом заранее, потому что до сих пор не получили почему-то от Ваших адвокатов номер Вашего расчетного счета и не смогли отправить Вам причитающиеся Вам 10 000 рублей, дабы мы могли все-таки выполнить предписание Закона. И потому очень просим Вас последовать примеру г-на Дубинина С. К., который через своих адвокатов давно уже произвел эту операцию. Не заставляйте нас, пожалуйста, пребывать в постоянной опасности получить от Вас и по этому поводу какой-нибудь новый иск. И не вынуждайте нас искать другие способы вручить Вам этот Ваш законный выигрыш. Очень просим. Пожалуйста.
Сноски:
1 Здесь и далее во всех цитатах выделено и подчеркнуто мною. — И. В.
2 Отчет Счетной палаты РФ от 15 июня 1999 года по результатам документальной ревизии деятельности Центрального банка РФ по использованию средств первого займа кредита Международного валютного фонда, оставшихся в управлении Банка России с 22 июля 1998 года по 1 января 1999 года. Полученная по нашему запросу из Счетной палаты заверенная копия. С. 6
3 Там же. С. 6.
4 Отчет Счетной палаты РФ от 27.04.1999 года по результатам проверки эффективности и целесообразности расходования Центральным банком Российской Федерации государственных средств, выданных им в виде кредитов коммерческим банкам за период с августа 1998 года по ноябрь 1998 года. Бюллетень Счетной палаты РФ № 9, 2009. С. 21.
5 “Объяснения в порядке статьи 174 ГПК РФ”, представленные С. К. Дубининым в Хамовнический районный суд и подписанные его адвокатом И. Корума 15 декабря 2008 года. С. 1.
6 Европейский Суд по правам человека. Избранные решения: в 2 т. Т.1. Председатель редакционной коллегии — доктор юридических наук, профессор В. А. Туманов. — М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 526–528.
7 Европейский Суд по правам человека. Избранные постановления 1999–2001 гг. и комментарии. М., Юридическая литература, 2002. С. 340–351. ╖ 49. В дальнейшем цитируемые без сносок материалы Европейского Суда даются по сайту Европейского Суда; в тексте указывается название дела и дата постановления по нему.
8 Европейский Суд по правам человека. Избранные решения… Т.1. С. 526–528.
9 Европейский Суд по правам человека. Избранные постановления… С. 340–351.
10 Дело Дюльдин и Кислов против Российской Федерации, № 25968/02. Постановление от 31.07.2007, ╖ 48. Бюллетень Европейского суда по правам человека, российское издание, № 11, 2008. С. 98.
11 Там же. С. 98.
12 blogs.trust.ua/aleksashenko/.
13 См. выше Дело Карман против России, Дело Гринберг против России, Дело Дюльдин и Кислов протии РФ…
14 Отчет Счетной палаты от 27.04.1999 года по результатам проверки эффективности и целесообразности расходования Центральным банком Российской Федерации государственных средств, выданных им в виде кредитов коммерческим банкам за период с августа 1998 года по ноябрь 1998 года. С. 20–22.
15 Там же. С. 33.
16 Отцы и дети дефолта. — “Аргументы и факты”, № 34 (1087) от 22 августа 2001 года.
17 http://www.pravda.info/economics/434.html, 28.04.2004.
18 Заключение Временной комиссии Совета Федерации по расследованию причин, обстоятельств и последствий дефолта 1998 года. С. 7–9, 4, 16. http://www.glazev.ru/econom_polit/2449/.
19 Федеральное Собрание Российской Федерации. Совет Федерации. Заседание шестьдесят пятое. 25 октября 2000 года. Бюллетень № 185. Издание Совета Федерации. С. 38–40.
20 Скуратов Ю. Вариант дракона. М., 2000. С. 248–250.
21 Заключение Временной комиссии Совета Федерации по расследованию причин, обстоятельств и последствий дефолта… Федеральное Собрание Российской Федерации. Совет Федерации. Бюллетень № 185. С. 38–40. http://www.glazev.ru/econom_polit/2449/. Кстати, и в официальном выступлении на 44-м заседании Совета Федерации Федерального Собрания РФ член Совета Федерации А. А. Суриков сообщил буквально следующее: “… Господин Алексашенко — первый заместитель Центрального банка, также крупнейший участник рынка ГКО”.
22 Федеральное Собрание РФ. Совет Федерации… Бюллетень № 185. С. 38–40.
23 См.: Кто всех нас ограбил. Поименно. — Новая газета”, № 80 от 28.10.2002.
24 Отцы и дети дефолта. — “Аргументы и факты”, 22 августа 2001 года.
25 См.: Кто всех нас ограбил. Поименно.
26 “Национальная безопасность”, 1 декабря 2003 года. http://www.nacbez.ru/akmonitor/print-article.php?id=16.
27 Алексашенко С. К жизни отношусь цинично. — “Деловые люди” №131, февраль 2002 года.
28 Радиостанция “Эхо Москвы”: Интервью 22. 03. 1999. Беседа Алексея Венедиктова с Сергеем Дубининым. http://echo.msk.ru/interview/13235/index.phtml.
29 Алексашенко С. Господин “Соврамши”.
30 Там же.
31 http://www.pravda.info/economics/434.html, 28.04.2004.
32 blogs.trust.ua/aleksashenko/.
33 Там же.
34 Алексашенко С. К жизни отношусь цинично.
35 Радиостанция “Эхо Москвы”. Беседа Алексея Венедиктова с Сергеем Дубининым.
36 Алексашенко С. К жизни отношусь цинично…
37 blogs.trust.ua/aleksashenko/ 10.06.2009.