Стихи
Опубликовано в журнале Континент, номер 140, 2009
Анна ГЕДЫМИН
Циркач на шаре
* * *
полковничий взгляд фонарей,
Успевающий втиснуться
в краткую тьму до рассвета,
И шиповник в цвету,
ошивающийся у дверей,
Означают одно:
что в разгаре московское лето.
Ну а если не понял, —
тебе прояснит соловей,
Для того он сегодня
откомандирован из рая:
Кто рожден не в Париже,
а чуточку вверх и правей, —
Вот об этой погоде печалится,
умирая.
Но о смерти — потом…
…Небеса затевают рассвет,
Осторожные звезды
уходят на дно, как кувшинки,
И над сонной землей
ни морщинки, ни облачка нет,
Только месяц,
замешкавшийся по ошибке…
* * *
Ангел-молчун, вислокрылая белая птица.
Голубь взъярился, не принял за своего.
И за окном, как за душой, вновь никого.
Лишь нехорошее солнце встает.
И нехорошее солнце садится.
* * *
Три недоразрушенных избы.
Я сюда на запах медуницы
Прихожу, как в детстве — по грибы.
И брожу своими же следами.
И робею у церковных стен:
Что просить нам — траченным годами
Очевидцам бурных перемен?
(Вон и туча щерится морозно,
Будто бы уже закончен суд!)
Славы — стыдно, пониманья — поздно,
А любви не просят, только ждут.
Боже, стать бы тем седьмым коленом,
На котором завершится месть!..
Медуница нежно пахнет тленом —
Неужели горше запах есть?..
* * *
Но стало смутно и странно,
Когда овраг, словно молоком,
Наполнился вдруг туманом.
И охнул закат, и прервался путь,
И взгляд оценил глубины:
Березы стоят в молоке по грудь,
По шею стоят рябины.
И пес, будто зная, что жизнь одна,
От дома, от спелых грядок
Летит, чтобы вылакать все до дна —
И счастье, и непорядок.
* * *
Ох, этот признак зрелости у женщин!
В нем ужас отраженья в зеркалах
И светские беседы — вот уж страх!
И вряд ли в расстоянии причина
Того, что я почти не различима
В твоих глазах…
* * *
Что счастье ко мне так рвалось и ломилось,
Так жадно меня умоляло о встрече,
Что я наконец-то устала перечить.
Как будто очистилась жизнь от коросты,
Как будто сбылись новогодние тосты
И бродит душа по расцветшему раю…
Я знаю теперь, что я многое знаю!
Я знаю, что прошлое было кошмаром,
Что счастье дается случайно и даром —
И лучшим, и худшим, и средней руки,
Всему, что твердили мне, вопреки.
Осенние праздники
будет щедрее застолье,
Будут гости пьянее,
и каждый взгрустнет про свое.
А куда ни посмотришь —
везде почерневшее поле,
Над которым привычно и страшно
кружит воронье.
Пусть сегодня добыча его —
лишь оброненный колос,
Все равно по-сиротски
березы построились в ряд,
И плакучие ивы
грустят, словно матери, в голос,
И могучие липы,
как факелы, в голос горят.
Ну зачем вы тоскуете!
Что так бездомно поете
Сквозь блаженный и мерный
вечерних церквей перезвон!
И размашистый лебедь
в своем гефсиманском полете
Чуть замедлится, прежде чем
броситься за горизонт.
* * *
Даже если вечером — все равно на рассвете,
Потому что на вдохе, на старте века.
Это важно для суеверного человека.
Здесь нам все знакомо только в наброске.
Здесь уже не бывали Бунин и Бродский.
Ну а мы, не задумываясь, сиганули
Под мгновенья, сгустившиеся, как пули.
И живем теперь, хорошо ли, плохо.
Человека редко красит эпоха.
Чаще он один, как циркач на шаре,
Лишь собою спасаем и украшаем.
* * *
За полмира — к Москве, от весны захмелевшей, как все.
Оказавшись почти что в раю, я до слез вспоминаю
Изумрудные мелкие листики вдоль шоссе.
И смеющихся окон вечерних янтарную залежь,
И реклам неуместных горящие угли в золе…
В этом городе я и помру, если не возражаешь,
В день, когда не останется дел у меня на земле.
И увижу во сне, как вдали от привычного крова,
Недоступный промышленным звукам и взглядам зевак,
Занимается клен — чуть зловеще, нарядно, багрово, —
Неудавшейся жизни моей восклицательный знак.