Опубликовано в журнале Континент, номер 139, 2009
Андрей ПИОНТКОВСКИЙ — родился в Москве в 1940 г. Окончил Механико-математический факультет МГУ. Кандидат физико-математических наук. Член Американского Математического Общества. Автор более 100 статей и нескольких монографий по теории управления, глобальному моделированию, ядерной стратегии. Ведущий научный сотрудник Института системного анализа РАН. С 1998 г. — в политической журналистике, опубликовал несколько сотен статей в российских и зарубежных СМИ. Член международного ПЭН-клуба. Живет в Москве.
Андрей ПИОНТКОВСКИЙ
В поисках потерянного времени
I. Русский пациент
1
В пушкинском “Каменном госте” есть поразительная строчка. Кто-то из персонажей, кажется, Лаура, говорит: “А далеко на Севере — в Париже…” Эта строчка часто приходит мне в голову в минуту грусти или радости, как моцартовская мелодия. Мало того, что она удивительно музыкальна в русском звучании. Я всегда был убежден, что поэт не просто обозначал в ней место действия своей трагедии. В ней был свой тайный смысл и удивительный воздух свободы. Она должна была показаться жандармам из Третьего отделения гораздо более опасной, чем открыто тираноборческие стихи поэта: “Тебя, твой трон я ненавижу”. Тираны любят, когда их ненавидят. Это наполняет их чувством собственной значимости и позволяет расширять штаты обожаемых ими спецслужб и спецпредставителей. Тираны терпеть не могут, когда их не замечают. Написать в ледяном николаевском Петербурге — “А далеко на севере — в Париже…” — означало абсолютную свободу европейского гения, его побег из стен имперской тюрьмы.
Александр Сергеевич Пушкин был невыездной, как много поколений русских людей до него и после него, как то поколение, к которому и я принадлежал. Изоляция от Запада была настолько полной и беспросветно вечной, что иногда нам казалось, что Европа — это виртуальная реальность, существующая только в книгах, а волны Атлантического океана разбиваются о берега Белоруссии. Безнадежно отрезанные от другого мира, мы знали и любили его марсианскую цивилизацию, может быть, больше, чем его аборигены.
Прошло несколько десятилетий, я пережил не помню сколько генеральных секретарей и президентов и неожиданно оказался на улицах Барселоны, где молодой английский идеалист-интербригадовец Эрик Блэр стал Джорджем Оруэллом, нанесшим смертельный удар коммунизму своими великими книгами. Меня всегда поражало, как этот англичанин, никогда не бывавший в СССР и всего лишь наблюдавший, как местные коммунисты с помощью старших советских товарищей расправлялись со своими политическими противниками в Барселоне, сумел так удивительно верно и в таких узнаваемых деталях передать и дух нашей эпохи, и ее быт.
Но сейчас меня больше интересовал в Барселоне не Дж. Оруэлл, а Антонио Гауди, человек, дерзнувший не замечать гравитации. Он опрокидывал ее своими знаменитыми зеркальными макетами, и его дома-цветы падали вверх навстречу солнцу. На залитой солнцем площади Гауди я запрокинул голову, чтобы лучше разглядеть церковь Саграда Фамилия и подумал:
А далеко, на севере — в Париже
Быть может, небо тучами покрыто,
Холодный дождь идет и ветер дует.
А нам какое дело?..
Но только зачем они стали достраивать собор? В незаконченности, оставленной Мастером, — дыхание его Времени, его бессмертие, его муки творчества и его героическое поражение. Разве жизнь каждого из нас — не незаконченный и оборванный на полуслове набросок текста…
2
Смена тысячелетия дала повод к многочисленным и все продолжающимся дискуссиям на тему “Россия на перекрестке истории”. Впрочем, тема эта, как ни в какой другой стране, актуальна почти в любой момент отечественной истории, по крайней мере, последних трех столетий. По существу, речь идет о затянувшемся постоянно действующем “перекрестке”. Именно на нем вечный подросток Россия мучительно определяется с географической, исторической и метафизической самоидентификацией: часть ли она Европы или нет?
Этот подростковый комплекс притяжения и обиды, архетип русского политического сознания, вновь проявил себя в последние годы в сотнях публикаций отечественного внешнеполитического сообщества по проблемам: Россия и Европа, Россия и Запад. “Мы часть Европы, а нас вытесняют из Европы”; “Мы хотели бы стратегического партнерства с Западом, а нас отталкивают”; “Нашему порыву к миру и дружбе не поверили, нашу добрую волю восприняли как слабость” и т. д. — подобные пассажи в различных вариантах унылой прозы представляют собой лишь пересказы основных мотивов классической поэмы А. Блока, написанной более 80 лет назад:
Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятия…
А если нет, — нам нечего терять,
И нам доступно вероломство…
Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!
Практических рекомендаций “обернуться к Европе своею азиатской рожей” или чем-нибудь еще похуже было больше чем достаточно, и “стратегическое партнерство с КНР” всегда оставалось самым популярным лозунгом наших евразийцев.
Вспомним хотя бы сверхэмоциональную реакцию российского политического класса на перспективу расширения НАТО. Громкое, единодушное и бессмысленное “нет”, раздававшееся из Москвы, объяснялось отнюдь не степенью тех или иных угроз безопасности России, действительных или мнимых.
Расширение НАТО на Восток, а точнее, бегство стран Восточной и Центральной Европы на Запад, затронуло глубинные пласты нашего политического сознания. Актуализировался издавна не прекращавшийся у нас внутрикультурный спор о том, является ли Россия частью Европы, напомнив нам, что во многих аспектах нет, не является. И не потому, что нас кто-то выталкивает из Европы. А потому, что мы в силу определенных особенностей своей истории, географии, национальной психологии сами еще не решили для себя эту мучительную дилемму.
Центральноевропейские чаадаевы, соловьевы, ильины никогда не задавались вопросом, принадлежат ли их государства и этносы Европе. Ответ был для них самоочевиден. Неудивительно, что эти страны так стремились воспользоваться предоставившейся им наконец возможностью закрепить свой геополитический выбор и зафиксировать членство в элитных европейских структурах, если не сразу в ЕС, то в НАТО.
Это бегство не стало бы центральным событием политической жизни Европы, но движимая комплексом оставленного любовника российская политическая “элита” развернула героическую борьбу с расширением НАТО. Разумеется, как всякий невротик, она прикрывала свои иррациональные комплексы псевдорациональным бредом о “сокращении подлетного времени натовских самолетов с ядерными зарядами на борту, взлетающих с польских аэродромов”.
Польша, Чехия и Венгрия, разумеется, вступили в НАТО. Прошло два года. Польский президент приехал в Москву. Почему-то никто не говорил о подлетном времени. Напротив, хозяин Кремля с удовлетворением отметил, что российско-польские отношения, в которых были и взлеты, и падения, последние два года неуклонно развиваются по нарастающей. Между прочим, как раз после вступления Польши в НАТО. Это и неудивительно. Окончательно закрепив в собственных глазах европейский выбор, Польша смогла наконец избавиться от исторического российского комплекса.
Правда, история нас ничему не учит. Нам обязательно надо было снова наступать на все старые грабли и раздирать на себе публично вновь и вновь все свои психологические язвы. Еще более неукротимо российская “элита” боролась со вступлением в НАТО стран Прибалтики. Эта борьба, как всякий последний и решительный бой, приняла совершенно абсурдный характер. Мы уже сами готовы были вступить в НАТО только для того, чтобы своим могучим телом перекрыть путь туда дерзким балтийским лилипутам.
Сегодня мы идем уже по третьему кругу нашего невроза, пытаясь остановить европейский выбор Украины и Грузии, а заодно снова испортить отношения с Польшей и Прибалтикой.
Явно затянувшийся спор о принадлежности России к Европе, к Западу продолжается с прежней остротой. Вопросы внутренней и внешней политики в нем неразделимы. Осуждается ли судьба демократических институтов внутри страны или отношения России с внешним миром и прежде всего с Западом, речь идет в обоих случаях об одном и том же — о фундаментальных ценностях российского общества. “Обернувшись своею азиатской рожей” к Западу. власть неизбежно делает то же самое и по отношению к собственному народу.
Вековая борьба “западников” и “евразийцев”, отягощенная на этот раз болезненным комплексом поражения в глобальной “холодной войне” с Западом, продолжается в самой русской культуре.
Травма поражения в “холодной войне” и утрата статуса сверхдержавы породили глубокий и неизжитый психологический комплекс в коллективном подсознании российского политического класса. Для него Запад остался смыслообразующим фантомным противником, в героическом противопоставлении которому выстраивались и еще долго будут выстраиваться все мифы российской внешней политики.
Как и триста лет назад, и двести, и двадцать, мы понимаем, что нам не обойтись без западных технологий, инвестиций, что автаркия и железный занавес будут означать экономическую и геополитическую катастрофу России. Мы знаем, что русская культура является органичной частью европейской. Но тем не менее похоже, что Запад раздражает нас самим фактом своего существования. Мы воспринимаем его как психологический, информационный, духовный вызов. Мы постоянно убеждаем себя в имманентной враждебности и злонамеренности Запада по отношению к России, потому что это льстит нашему самолюбию и легче объясняет наши неудачи и провалы.
Возьмите любое респектабельное издание и прочтите последние сто статей на внешнеполитические темы. Девяносто восемь из них будут полны обид, претензий, раздражения, яда, враждебности, адресованных Западу. При этом, однако, большинство их авторов предпочитают проводить как можно больше времени в западных столицах и на западных курортах, хранить деньги в западных банках и посылать детей учиться в западные школы и университеты.
Вообще все российское евразийство исторически вторично, является функцией обиды на Запад и выполняет для российской “элиты” роль не более чем психологической прокладки в критические дни ее отношений с Западом. Объяснение в любви к Европе при малейшем сомнении во взаимности сменяется угрожающим — “а если нет, нам нечего терять, и нам доступно вероломство”.
Почему-то большим державно-патриотическим стилем считается перечисление с надутыми губками в различных западных аудиториях одного и того же стандартного обидничка — однополярный мир, договор ПРО, расширение НАТО, подползание НАТО, окружение НАТО. Очнитесь, уважаемые властители российских дум. В каком мире, в каком веке вы живете?
Где сейчас тысячекратно воспетая вами гигантская агрессивная военная машина НАТО? Она действительно подползла к священным рубежам бывшего Советского Союза, но совсем с другой стороны. И боюсь, что для того, чтобы там и скончаться, защищая эти рубежи от продвижения исламских радикалов. Когда под улюлюканье борцов с “однополярным миром” НАТО уйдет из Афганистана и из истории, фронты исламской революции будут проходить уже через страны Средней Азии. А если взглянуть немного восточнее, там тоже происходят интересные события (см. ниже).
Но кому это интересно в нашей палате номер шесть? Гораздо приятнее предаваться привычным глюкам — штыки в Болгарии, русофобы в Прибалтике, клеветники России в Скотленд-Ярде. Ну что ж. В не столь отдаленной перспективе многовековые мучительно сложные психологические отношения ее пациентов с Западом могут наконец существенно упроститься. Не надо уже будет ездить на психоаналитические конференции в Мюнхен и оборачиваться там какой-то специальной “азиатской рожей”. C ней и так все будет ясно.
3
Литва занимает особое место в русской Истории. После падения Орды центральной внешнеполитической и, более того, мировоззренческой проблемой для Московского Царства стали и все последние 500 лет остаются его отношения с вечно притягательным и вечно ненавидимым Западом.
Великое Княжество Литовское было и для русских государей, и тогдашних дьячков леонтьевых и пушковых чем-то вроде сегодняшних Соединенных Штатов. В противостоянии с ним вырабатывались все будущие мифологемы русского политического сознания. Его ядовитыми идеологическими плодами соблазнялись первые русские западники-реформаторы.
Оттуда, из Литвы, самый блестящий из них бывший сподвижник государя, герой Казанского похода князь Андрей Курбский вел свой знаменитый диалог с Иваном Грозным. Я вспомнил об этом, когда на одном из интеллектуальных форумов оттуда же, из Литвы, другой Андрей, другой бывший советник государя, продолжил через 500 с лишним лет все тот же спор уже с другим царем, с нашим (по выражению одного лизоблюдствующего космонавта) дважды Владимиром Красным Солнышком. Слова, может, были, другие, а суть спора та же.
Россия — это составная часть европейского пространства, на котором медленно, мучительно, с отступлениями, но веками от Мagna Carta до Европейской Конституции вырабатывалась культура уважения к личности, к достоинству человека, культура свободы и терпимости?
Или она должна оставаться особой Ойкуменой, несущей в себе генетическую матрицу разрушенной ею Орды, пространством, где царствуют рабство и покорное терпение, разряжаемое время от времени бессмысленными и беспощадными бунтами, приводящими только к построению еще более жестокой и еще более бессмысленной фаллической вертикали?
Метафизически был прав А. Курбский, а исторически победил Иван Грозный, заложивший через несколько лет после падения Казани свою собственную Орду и на века наградивший сифилисом животного страха “российскую политическую элиту”.
С тех пор его наследники — русские цари, генеральные секретари, президенты — десятки раз объявляли “модернизационные” проекты, обещали “догнать” вечно ускользавшую Европу или хотя бы отдельно взятую Португалию через 15–20 лет. Все эти проекты проваливались или тихо сходили на нет по одной простой причине.
Вот уже несколько столетий в русской истории, как в дурной бесконечности, повторяется один и тот же сюжет. Вновь и вновь появляется царь-модернизатор, который заявляет urbi et orbi: “Мы отстали от передовых стран Запада на 50 лет, если мы не пройдем этот путь лет за 10–15, нас сомнут”. Неважно, кому принадлежат именно эти слова, — может быть, Петру Алексеевичу, а может быть, Иосифу Виссарионовичу.
Поднимая всю страну на дыбы, а всех сомневающихся в его мудрости на дыбу, модернизатор бросается в мобилизационный прорыв и, как правило, решает поставленную тактическую задачу. Ценой огромных жертв он догоняет Запад то по количеству пушек и фрегатов, то по чугуну и стали на душу населения в стране. И это вовсе не бессмысленные вещи. Они позволяют нам победить шведов под Полтавой, немцев в Сталинграде, войти в Париж и несколько раз в Берлин и первыми выйти в космос.
Но почему-то каждый раз после очередного мобилизационного триумфа очередного модернизатора Россия снова оказывается у разбитого корыта. Появляется новый правитель, который вынужден снова повторять ту же жвачку: “Мы отстали, мы должны, Португалия, удвоить, иначе нас… и т. д.”
Видимо, какая-то системная ошибка закралась в дерзкие проекты наших модернизационных рывков. Что-то в природе Запада, ускользающее от понимания наших модернизаторов, позволяет ему снова оставлять нас позади с горами чугуна, стали, гниющих ракет и подлодок и грезами о Третьем Риме и особом пути, секретный план которого хранится в особом отделе.
Когда молодой император Петр Алексеевич оказался в Амстердаме, он был покорен и очарован Европой. Ему нравилось все — великолепные верфи, чистые мостовые, восхитительные шоколадницы. Естественно, императору-реформатору захотелось все это немедленно перенести в Россию. Но так, чтобы и головы стрельцам продолжать лично рубить и, отвлекаясь от государственных дел, спускаться в подвал немножко размяться, попытав на той же дыбе наследника на предмет несанкционированных связей с иностранцами.
Прошло еще триста лет, и в Дрезден приехал молодой советский офицер КГБ, преданный и убежденный солдат партии и ее вооруженного отряда. Дрезден, правда, к тому времени благодаря успехам российских модернизаторов был уже не совсем Западом, но все еще достаточно Западом, чтобы стать футурошоком для шпиона, который пришел с Востока.
Eсли Петра, с детства увлекавшегося флотом, более всего поразили верфи, то Владимира перепахало немецкое пиво, которому посвящены единственные яркие и эмоционально насыщенные страницы довольно скучного повествования “Разговоры с Владимиром Путиным”. Видимо, потягивая этот искусительный неистребимо буржуазный напиток, молодой офицер пришел к важным мировоззренческим выводам об экономической обреченности советской коммунистической системы.
Поэтому ставший президентом В. Путин совершенно искренне хотел построить в России процветающее рыночное общество, “как у них на Западе”. Но так, чтобы были и управляемая В. Сурковым “демократия”, и заточенная И. Сечиным “административная вертикаль”, и “диктатура закона” с человеческими лицами В. Устинова и В. Колесникова. И чтобы несогласных олигархов в подвалы сажать, откуда они покаянные письма будут писать — “Коба, зачем тебе нужна моя смерть?” — а согласные будут яйца Фаберже десятками носить, а либеральные министры вставать на вытяжку и изображать шутов гороховых на потеху телевизионной публике. Это уже не back in USSR. Это уже back in 1580. “Пес я твой смердящий, государь”, — такова новомодная политическая философия всей современной российской “элиты”, включая назначенного наследника.
Вот в этом, видимо, и заключается системная ошибка наших августейших модернизаторов, которая повторяется из столетия в столетие. Очарованные материальными плодами Запада и жадно желающие ими овладеть, наши скифские правители с высокомерным презрением отвергают корни западной цивилизации, ее воздух, ненавистный им воздух Свободы и Человеческого Достоинства — все эти тысячи раз оплеванные ими европейские ценности, которые давно бы уже стали русскими ценностями в России Андрея Курбского.
Царь Владимир тоже недолго увлекался модернизационными мечтаниями своего советника Андрея. Слишком многих соратников по питерской бригаде пришлось бы отдирать от корыта властесобственности. Слишком от многих вековых традиций пришлось бы отказываться.
И наконец, слишком ничтожной стала ему казаться цель — догнать за 15 лет какую-то Португалию по уровню жизни населения.
Но он не просто заменил ее более сексапильной целью, а пошел на радикальный, по-настоящему еще не оцененный и даже многими не замеченный мировоззренческий шаг. Наш отечественный Путин-Фукуяма, остановивший Время, первым из русских царей порвал с телеологическим прочтением Русской Истории и объявил о ее конце.
Мы уже не строим ни Царство Божие, ни Коммунизм, ни Рыночную Экономику. Мы даже не удваиваем ВВП. Мы — Великая Энергетическая Держава. Мы уже приехали.
4
После падения Франции Англия оказалась один на один с нацистской Германией. “Я могу обещать вам только лишения, кровь, пот и слезы”, — с этими словами только что назначенный премьер-министром Великобритании Уинстон Черчилль обратился к английскому народу.
Возможно именно эти слова из знаменитой речи Черчилля и всплыли в сознании анонимного путинского спичрайтера, когда он лудил следующий пассаж президентского послания: “На всем протяжении нашей истории Россия и ее граждане совершали и совершают поистине исторический подвиг. Удержание государства на обширном пространстве, сохранение уникального сообщества народов при сильных позициях страны в мире — это не только огромный труд. Это еще и огромные жертвы, лишения нашего народа. Именно таков тысячелетний исторический путь России. Таков способ воспроизводства ее как сильной страны. И мы не имеем права забывать об этом”.
Очень многих наших профессиональных “державников” этот действительно очень важный абзац послания настолько воодушевил, что они услышали в нем судьбоносный глас державнической трубы, некий тайный знак загадочного Путина-Штирлица своим сторонникам, которых он поведет во главе “нашей революции, Консервативной революции, Национальной революции” к “возрождению имперского мирового величия Отечества”.
Если У. Черчилль обещал своему народу в тяжелейший час его истории кровь, пот и слезы на годы войны с Германией, то В. Путин или его спичрайтер обещают русскому народу “огромные жертвы и лишения” на все времена — тысячелетие назад и тысячелетие вперед. Более того, согласно этой абсурдной философии исторического мазохизма, вся русская история погружается в некий вечный замкнутый порочный круг. Народ совершает подвиги, несет огромные жертвы и лишения для того, чтобы сохранить пространство, поддержание которого требует новых подвигов, жертв и лишений. Пространство, пожирающее историческое время. Новая концепция четырехмерного пространства-времени. Путин как Эйнштейн сегодня.
Впрочем, эта сказочка о народе-богоносце, единственное предназначение которого совершать подвиги и нести огромные жертвы и лишения, вовсе не оригинальна. Это вечная песня российской элиты, обращенная к русскому народу, — вы там совершайте подвиги, приносите огромные жертвы и терпите лишения, а мы здесь будем руководить великой державой и “обширным пространством”.
Так сладко было рассуждать об особом русском пути с огромными жертвами и лишениями, а еще о соборности и духовности и в уютных дворянских усадьбах, и в цековских санаториях, и в сегодняшних дворцах на Рублевском и Успенском.
Это отношение к своему народу как к богоносному быдлу, как к колониальному народу, как к сырью для державных экзерсисов элиты привело и к катастрофе 1917-го, и к катастрофе 1991-го. Приведет и к третьей, если как никогда сытая и безответственная элита не откажется от своей многовековой установки на жертвы и лишения призванного совершать подвиги народа.
Слишком долго в рамках этой модели Русское Пространство пожирало Русское Время, сохраняя себя. Но, видимо, исчерпались какие-то отпущенные ресурсы, и наступает стадия исторического коллапса: пространство начинает пожирать самое себя, схлопываясь в черную дыру. Русские правители, порхающие из одной отстроенной резиденции с джакузи в другую и продолжающие призывать к жертвам и лишениям, похоже, не заметили этого фазового перехода.
Восемнадцать лет назад мы потеряли половину пространства во многом именно из-за семидесятилетней установки на подвиги, жертвы и лишения, которая уже никого не привлекала и никого больше не обманывала. Скорее всего, мы в ближайшие 10–15 лет потеряем Дальний Восток и Сибирь в результате ползучей китайской демографической экспансии, и никакие жертвы, лишения и подвиги этого не остановят. Как раз наоборот. Именно благодаря этим навязанным им жертвам и лишениям люди оттуда уезжают, оставляя эти территории, или просто умирают раньше времени. И новых бабы уже не нарожают. Удержать Русское Пространство в наше время можно только одним способом — позаботившись о человеческих комфортных условиях жизни там как можно большего количества русских людей.
II. Шах или мат Збига?
1
Я заранее извиняюсь перед читателем за то, что здесь мне придется не раз повторить то, о чем я уже писал. Но это моя последняя (и, скорее всего, снова бесполезная) попытка объясниться с нашими “вождями” и нашей “элитой” по вопросу, который я считаю важнейшим для безопасности страны, а скорее, просто для ее выживания..
В июне прошлого года, наблюдая в Вашингтоне за активностью китайских “академиков”, зондирующих почву для возможного американско-китайского военного сотрудничества в Афганистане, я, в частности, писал примерно следующее (см. 138-й номер “Континента”).
З. Бжезинский еще десять лет назад в своей знаменитой книге “Великая шахматная доска” предлагал кондоминиум двух сверхдержав — США и “Большого Китая” — как модель мирового устройства в XXI веке. Тогда, на пике американского могущества и влияния, эта точка зрения казалась экзотической и маргинальной. Но китайцы умеют ждать. Они могли бы ждать и 50 лет. События, однако, развивались гораздо быстрее.
Американцы умерили свою гордыню и осознали пределы своих возможностей, столкнувшись с серьезными трудностями в Ираке и Афганистане.
Проблема Тайваня, служившая основным препятствием американо-китайскому сближению, нашла свое концептуальное решение в умах тайваньской элиты. Как гениально предвидел писавший совсем о другом Василий Аксенов, новое поколение гоминьдановцев стало ощущать себя частью “Великого Китая” и необратимый процесс гонконгизации Тайваня уже начался.
И наконец, складывавшийся было в 2001–2002 годах американо-российский стратегический союз, перспектива которого так беспокоила Пекин, был удачно похоронен дружными усилиями российской политической “элиты”.
Китайцы блестяще выбрали время и акупунктурную точку (Афганистан) для дебютного хода на “Великой шахматной доске”. Каким будет ответный ход американцев?
Барак Обама не очень опытен во внешней политике, но авторитетным наставником для него является все тот же Збигнев Бжезинский. 80-летнему патриарху американской внешней политики может выпасть триумфальный шанс не только увидеть своими глазами, но и, наставляя молодого президента, осуществить реализацию своей излюбленной геополитической концепции.
В сентябре 2008 года, анализируя геополитические последствия маленькой победоносной кавказской войны и прежде всего реакцию Вашингтона и Пекина, мне тоже довелось уже заметить, что Медведев, видимо, так еще и не понял, что же произошло в Душанбе 28 августа и что он там такое подписал. А подписал он там по существу декларацию о гарантиях территориальной целостности Казахстана и стран Средней Азии, данных Китайской Народной Республикой этим членам Шанхайской Организации Сотрудничества. Документ очень актуальный, потому что за два дня до этого, 26 августа, государственные границы всех 12 стран СНГ в одночасье потеряли свою легитимность.
Эти бывшие внутренние административные линии Советского Союза были превращены в государственные границы в декабре 1991 года по взаимному единодушному согласию государств-наследников СССР. 26 августа одна из двенадцати стран в одностороннем порядке это согласие разрушила. И какой же русский “патриот” не заговорил в эти дни о Севастополе и Северном Казахстане! С Севастополем у Лужкова-Батуринского, может, что-нибудь и получится, а вот что касается Северного Казахстана, то, как сказал бы товарищ Сухов, это теперь вряд ли. Восток дело тонкое.
Новая ситуация в полной мере касается, впрочем, и границ самой Российской Федерации и ряда ее национальных образований, о чем не преминули заявить имеющиеся там сепаратистские организации. Если вспомнить еще об изящной концепции Путина-Медведева насчет защиты военными средствами граждан с российскими паспортами, где бы они ни находились, то в целом заложена солидная правовая база для грядущей аннексии российского Дальнего Востока. Китайцам даже паспортов никому раздавать не придется.
И наконец, the last but not the least: китайские “академики” получили предварительный ответ на вопросы, поставленные им в Вашингтоне. Общим местом в американском внешнеполитическом дискурсе стала необходимость “консультаций с нашими союзниками и с Китаем” по вопросам политики в отношении России.
Процесс налаживания стратегического союза США и Китая, первые серьезные признаки которого мы с вами наблюдали в мае этого года, получил резкое ускорение все в том же августе. Римейк “Никсон-Мао-72” развертывается на наших глазах.
2
Железный Збиг приступил к реализации своей триумфальной миссии, даже не дожидаясь вступления нового президента в должность. Видимо, ему до сих пор не дают покоя лавры его вечного соперника — другой стареющей примадонны американской внешней политики — Генри Киссинджера, почти сорок лет назад перевернувшего мировую шахматную доску своей сенсационной поездкой в Пекин, предварившей встречу Ричарда Никсона с Мао Цзэдуном. Падение СССР по большому счету началось именно с этого визита.
“Большая двойка, которая может изменить мир”, — так назывался доклад, прочитанный им на прошлой неделе в Пекине на торжествах по случаю 30-летия установления дипломатических отношений между США и Китаем.
Доклад З. Бжезинского был выстроен блестяще. Сначала он скромно напомнил, как в 1978 году президент Джимми Картер направил его в Китай для тайных переговоров, результатом которых стала нормализация отношений между США и КНР (вежливый кивок в адрес сидящего в президиуме Дж. Картера).
“И сразу же изменилась расстановка сил на глобальной шахматной доске холодной войны не в пользу СССР”, — продолжил докладчик. — А сколько славных дел можно сделать сегодня, подняв уровень наших взаимоотношений до неформальной, без галстуков, знаете ли, Большой Двойки, управляющей, извините, гармонизирующей мир, — тут и Иран, и Ближний Восток, и индо-пакистанский конфликт, и т. д.”
И наконец замечательный финал: “И для президента Обамы — миротворца по своему призванию, и для президента Ху — автора концепции “гармонического мира” — эта задача окажется созвучной их самым сокровенным устремлениям. Это достойная миссия для наших двух стран, обладающих уникальным потенциалом для формирования нашего общего будущего”.
Молодец, Збиг! Не сбился с темы, удержался и ни разу не произнес в этой парадной речи слово “Россия”. Представляете, чего ему это стоило!
Читатели “Великой шахматной доски” хорошо помнят рекомендацию ее автора не препятствовать Китаю расширять свою естественную зону влияния в Евразии, включающую Тайвань, Среднюю Азию и потенциальные Дальневосточную и Сибирскую республики.
Если уже говорить о “созвучности самых сокровенных устремлений”, то, действительно, эти рекомендации очень даже созвучны доктринальным установкам военных теоретиков КНР о “жизненном пространстве”. Жизненное пространство, как они полагают, “используется для обеспечения безопасности, жизнедеятельности и развития страны” и “для сильных держав далеко выходит за рамки их государственных границ”.
Кстати, к одиннадцати из своих двадцати четырех соседей Китай имеет территориальные претензии, а в китайских школьных учебниках географии в границы страны внесен ряд российских дальневосточных областей.
Насколько идея G2 с ее очевидными геополитическими последствиями разделяется сегодня американским политическим классом? Все в большей и большей степени. Во всяком случае тайваньский дебют был разыгран “Большой двойкой” строго по учебнику З. Бжезинского.
Если бы США готовились к серьезной геополитической конфронтации с Китаем (как можно было полагать в первые годы президентства Буша), то они рассматривали бы Тайвань как свой гигантский непотопляемый авианосец, холили и лелеяли бы сепаратистское правительство Чэнь Шуйбяня, — и тогда совсем другой была бы его политическая судьба. Но тайваньцы видят, что сегодня США относятся к острову скорее как к чемодану без ручки, который неудобно нести и который мешает увлекательной шахматной игре с КНР.Такая политика американской администрации во многом и предоопределила исход недавних парламентских и президентских выборов 2008 года, которые привели к власти на Тайване гоминьдановских “героев Аксенова” во главе с президентом Ма.
Решение тайваньского вопроса не только закладывает необходимую базу для движения к Большой Двойке, но и кардинальным образом меняет горизонт китайского военно-стратегического планирования. В этом контексте совершенно иначе воспринимается история с беспрецедентными по масштабу десятидневными учениями двух прилегающих к границам России округов НОАК в сентябре 2006 года, так озадачившими военных экспертов.
Напоминаю (см. № 138).
Войска Шэньянского военного округа совершили бросок на 1000 километров на территорию Пекинского округа, где провели учебные сражения. Подобный сценарий учений — это подготовка к наступательной войне с Россией и применительно к Тайваню не имеет никакого смысла. Учения такого масштаба проводятся для проверки уже принятых стратегических концепций и оперативных планов.
Кремль, так любящий принимать угрожающую позу альфа-самца по отношению к Грузии и Эстонии и баловаться полетами стратегических бомбардировщиков к границам США и Великобритании, нашел достойный асимметричный ответ на китайский вызов. Китайские войска были приглашены на Урал в рамках учений стран Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). Эта замечательная ШОС была создана нами для “борьбы с однополярным миром” и оказалась идеальным инструментом для поглощения Китаем в среднесрочной перспективе бывших советских республик Средней Азии.
Такое поведение вполне укладывалось в уже более чем 15-летнюю историю болезни нашей политической элиты, страдающей евразийскими глюками и фантазиями, порожденными сном ее разума — от замшелых примаковских треугольников до свеженькой карагановско-лавровской фенечки о новой эпохе противостояния двух конкурирующих моделей капитализма — демократической и авторитарной.
За этими потугами на концептуальность всегда стояло простенькое желание воскликнуть: “Нас с Великим Китаем 1,5 миллиарда человек”, — и погрозить Америке сухоньким кулачком из китайского обоза. Но, похоже, не берут в этот обоз кремлевских газотрейдеров.
3
И еще раз повторюсь.
Все эти годы я в меру своих слабых сил пытался разъяснить пациенту природу его недуга и несовместимость подобного недуга с жизнью руководимого им государства. О том, что все российское евразийство является функцией обиды на Запад.
При чем же тут Китай, Индия, сербские братушки, иракский или северокорейский диктаторы? Все это не более чем сиюминутные поводы, необходимые страдающей маниакально-депрессивным синдромом российской “элите” для выяснения отношений с вечно ненавидимым и вечно любимым Западом. Не к случайному собутыльнику, а к небесам Запада обращен экзистенциальный русский вопрос: “А ты меня уважаешь?”
Китайцы, кстати, все это прекрасно понимают и поэтому относятся к российским спорадическим заигрываниям скептически и с неизбежной дозой снисходительного и высокомерного презрения. Можно, конечно, из тактических соображений некоторое время обозначать фальшивые привязанности, но занятие это довольно утомительное.
Китай — это кошка, которая гуляет сама по себе вот уже несколько тысячелетий, самодостаточная держава, никакими комплексами в отличие от российской политической “элиты” не страдающая и ни в каком стратегическом партнерстве с Россией, тем более на антиамериканской основе, не нуждающаяся. Если эти бледнолицые северные варвары, в свое время навязавшие Срединной империи несправедливые договоры, почему-то придают такое значение бумажонкам о стратегическом партнерстве и многополярности, то ради бесперебойных поставок российского оружия можно эти бумажки и подписать. Но отношения с США, основным экономическим партнером и политическим соперником для КНР, гораздо важнее, чем отношения с Россией, и, выстраивая их, Пекин будет руководствоваться чем угодно, но только не комплексами российских политиков.
Разные мотивы движут создателями ШОС. С российской стороны — гнойная ненависть к Западу, раздражающему нашу комплексующую “элиту” самим фактом своего существования; социальная близость к обреченным диктаторам Средней Азии и желание путем ставки на них сохранить хоть какую-то видимость “ближнего зарубежья”.
А с другой стороны — холодный прагматичный расчет Китая, уже приступившего к решению исторической задачи экономического и демографического поглощения России и Средней Азии в придачу. Шанхайские игры интересуют Китай не сами по себе. Гораздо важнее для него достижение промежуточной стратегической цели, — втянув Россию в евразийский блок, перерезать ее политические связи с Западом и тем самым облегчить задачу ее плавного поглощения.
Конфронтация с Западом и курс на “стратегическое партнерство” и фактическую коалицию с Китаем ведут не только к маргинализации России, но и к подчинению ее стратегическим интересам Китая и к потере контроля над Дальним Востоком и Сибирью — сначала de facto, а затем и de jure.
“Великим шансом для России” назвал это в газете “Ведомости” (13 июля) Александр Дугин, один из наших видных азиопов, влюбленный в эстетику СС и окормляющий советами высших сановников государства. С гордостью за отечественную историю заявил он как-то в своем судьбоносном манифесте “Евразия über Alles”: “В XVI веке Москва приняла эстафету евразийского имперостроительства от татар”. Что же, азиопы Московии старательно пронесли эту эстафету через миры и века. Но если они, как и г-н Дугин, честные и последовательные азиопы и действительно полагают, что Евразия über Alles, то они должны понимать, что эстафету имперостроительства не только принимают, но и передают, что пять веков — это вполне приличный срок и что в ХХI веке эту эстафету пора сдавать исторически более перспективному имперостроителю — Срединной империи, что, видимо, они и собираются сделать.
Священный Азиопский Союз императоров Пу и Ху — это союз кролика и удава. Он неизбежно и очень быстро приведет к полной хуизации нашего маленького Пу и нас всех вместе с ним. Мы просто не заметили, как, отчаянно пытаясь собрать хоть каких-нибудь вассалов в “нашем ближнем зарубежье”, сами уже превращаемся в Ближнее Зарубежье Китая.
Что можно добавить к вышесказанному сегодня в начале 2009 года? Только то, что китайцы все меньше утруждают себя необходимостью притворяться и что-либо изображать. Они относятся к заискивающей перед ними российской клептократии и ее вождям с откровенным презрением и уже не скрывают это публично.
А как еще они могут к ним относиться, если в Китае членов ЦК (и даже, кажется, одного члена Политбюро) публично расстреливают на грузовиках на стадионах за гораздо меньшие прегрешения.
На разных уровнях нарастает откровенная демонстрация жесткости в отношении РФ и ее граждан. Выше говорилось уже о показательных военных учениях 2006 года. Все труднее идут экономические переговоры. Для Дальнего Востока России серьезную проблему уже на протяжении многих лет создает организованная преступность китайцев, контролируемая и координируемая разведывательными службами КНР.
Наконец, в последние месяцы систематический и организованный характер приобрели избиения российских челноков в приграничных китайских городах. Проблема стала настолько острой, что к ней обратилась телепрограмма “Постскриптум”, традиционно относившаяся к мифу о “российско-китайской дружбе и стратегическом партнерстве” как к священной идеологической корове.
Китай действует все нахрапистей, и это ясно всем, кроме тех (а это подавляющее большинство российской политической “элиты”), кто сознательно засовывает голову глубже в песок
4
А как обстоит дело в США? Как далеко они готовы пойти по пути реализации концепции Большой Двойки? Объявил ли нам шах или поставил мат наш старый друг З. Бжезинский своей речью в Пекине?
Сдача Тайваня — это, конечно, серьезный и необратимый щаг. Но он еще не означает, что большинство американского истеблишмента готово и далее следовать курсу на “Большую двойку”. Его среднесрочные тактические дивиденды очевидны, но в долгосрочном плане этот курс весьма рискован для США. Так полагают многие внешнеполитические эксперты не только в Республиканской партии, но и внутри администрации Обамы.
Обама — абсолютно прагматичный политик, лишенный каких-либо идеологических или догматичных привязанностей, и при всем его пиетете к З. Бжезинскому определять внешнеполитический курс США будет так, как он это видит в интересах США, опираясь на мнения ряда советников.
З. Бжезинскому, который говорил в Пекине уже как бы от имени Обамы, вполне возможно будут противостоять оппоненты, которые так же, как и Том Грехэм десять лет назад, все еще полагают, что “одна вещь совершенно очевидна — стабильность в тихоокеанском регионе окажется под угрозой, если присутствие России в Азии будет и далее ослабевать. Долгосрочные стратегические интересы США, да и большинства азиатских государств заключаются в присутствии сильной, экономически процветающей России в Восточной Азии. А если это так, то почему бы нашим двум странам, исходя из наших очевидных общих интересов, не подумать вместе над тем, как России воссоздать свою экономику на Дальнем Востоке таким образом, чтобы укрепить свой суверенитет в этом регионе”.
С этими людьми можно и нужно работать, если мы хотим иметь союзников в сдерживании китайской экспансии, которая угрожает сегодня прежде всего нам самим, или если, по крайней мере, мы хотя бы хотим сорвать проект “Большой двойки”. Но пока Москва дает сильные аргументы “китайскому лобби” внутри американского истеблишмента. Действительно, зачем помогать укреплять свой суверенитет на Дальнем Востоке тому, кто сам его фатально ослабляет. Да к тому же превращает антиамериканскую и антизападную истерию в основной идеологический инструмент своей внутренней политики.
Для российской клептократии антиамериканизм — это не только инструмент для оболванивания и мобилизации масс. Она сама крепко подсела на этот наркотик, заглушающий ее острый комплекс неполноценности. Это бывшая советская номенклатура, ее второй и третий эшелоны, сегодня в значительной степени гэбистские. Она слила СССР, государство, которому служила, ради личного обогащения; создала уродливую экономику-мутанта, позволяющую ей становиться еще богаче. Для чего? Для того, чтобы собирать и в угаре тратить свои сокровища на том же Западе, который она всегда ненавидела и который ненавидит сегодня еще гораздо больше за свое историческое и метафизическое поражение, за уязвимость своих авуаров, за свое ничтожество.
Подобная диалектика души требует все больших и больших доз наркотика, все более решительного “вставания с колен”. Такая “элита” не нужна в качестве союзника никому — ни Западу, ни Востоку.
Она не способна вывести Россию из глубокого кризиса ее цивилизационной идентичности, так же как не способна преодолеть нарастающий не просто экономический, а экзистенциональный кризис порожденной ею уродливой системы. Потому что для этого ей прежде всего пришлось бы признать свой интеллектуальный и нравственный крах и уйти с политической сцены. Она — не решение. Она — суть проблемы.
Она вынуждена будет уйти рано или поздно, если страна не утратила еще инстинкт самосохранения. И от этого рано или поздно зависит ответ на поставленный нами вопрос: шах или мат объявлен России в Пекине.
P. S.
Двадцатого января в день инаугурации нового президента CША Генри Киссинджер опубликовал статью в лондонской “Independent” — “The World must forge a new order or retreat to chaos” (“Мир должен сформировать новый порядок или погрузиться в хаос”).
Цитирую основные принципы “нового мирового порядка” теперь уже по Г. Киссинджеру — З. Бжезинскому:
“Роль Китая в новом мировом порядке ключевая. Наши отношения начинались как стратегический проект, направленный на сдерживание общего противника. За десятилетия они превратились в центральную конструкцию системы международных отношений…
Китайско-американские отношения необходимо поднять на новый, более высокий уровень. У нового поколения наших лидеров уникальная возможность превратить их в проект нашей общей судьбы так же, как это произошло в послевоенный период с трансатлантическими отношениями”.
Так все-таки это мат. И не только от Збига. И не просто мат. Это полный позорный аб-зац всей нашей внешней политики.
P. S. P. S.
Двадцатого января Генеральный штаб НОАК призвал к более тесному военному сотрудничеству между Китаем и США. Единственным условием поставлено окончательное прекращение военных поставок Тайваню.
III. Оттепель снизу
1
Многие наблюдатели как в России, так и за рубежом задают вопрос: можно ли надеяться в 2009 году или чуть позже на медведевскую либерализацию, депутинизацию, оттепель, перестройку (свободная критика властей на телевидении, освобождение политзаключенных, расследование убийств, в которых замешаны спецслужбы)?
Чтобы понять природу современной российской власти и попытаться определить вектор ее дальнейшего развития, рассмотрим ее в контексте эволюции советской номенклатуры. Нас каждодневно так поражают или, наоборот, уже не удивляют возрожденные черты советского прошлого (от выступления ткачихи до писем деятелей культуры), потому что правит нами сегодня та же бессмертная советская номенклатура.
За последние двадцать лет она помолодела, основательно перетряхнула свой персональный состав (прежде всего за счет громадного чекистского призыва) и обросла колоссальной собственностью. Сегодняшние члены ЦК, секретари обкомов и генералы КГБ, как бы они все по-новому ни назывались, стали долларовыми мультимиллионерами, а члены современного политбюро — мультимиллиардерами.
Так вот, пойдет ли этот “новый класс” на либерализацию cвоего режима? За свою почти вековую историю советско-российская номенклатура дважды объявляла оттепель сверху. Один раз — в 1953 году, после смерти Сталина, другой — в 1985-м, после коллективной смерти предыдущего политбюро.
Оба раза оттепель означала реальный шаг к свободе для миллионов людей в стране. А в первом случае для сотен тысяч людей — буквальный выход на свободу из лагерей. Но все это было побочным, вторичным эффектом номенклатурной оттепели-перестройки.
Каждый раз верхушка решала прежде всего свои собственные задачи. Оттепель 1953–1956 годов провозгласила своего рода первую Хартию вольностей номенклатурных баронов. Заклеймив, а возможно, и предварительно убив Сталина, освободив политзаключенных, чуть-чуть приоткрыв страну и введя минимальные свободы, номенклатура закрепила свое право на жизнь, гарантии не быть превращенной в любой момент в лагерную пыль очередным диктатором. Как отмечала тогда с чувством глубокого удовлетворения газета “Правда”, “в партии воцарилась атмосфера бережного отношения к кадрам”.
“Бережное отношение” включало и скромное обаяние таких буржуазных ценностей, как цековский (обкомовский) распределитель, пыжиковая шапка, казенная дача, один раз в год — путевка в цековский (обкомовский) санаторий в Сочи и т. д. Самые дерзкие разрешали себе еще немножечко подворовывать.
Эти тихие радости продолжались лет тридцать, пока не подросли молодые комсомольско-гэбэшные волки, уже чисто конкретно представлявшие себе стандарты западного элитарного потребления, и потребовали для себя гораздо более “бережного отношения”. Они и стали движущей силой перестройки, триумфального термидора коммунистической номенклатуры.
Каковы бы ни были личные устремления отца перестройки (вряд ли он даже сегодня сможет их внятно артикулировать), объективно она cтала стартом гигантской операции по конвертации абсолютной коллективной политической власти номенклатуры в громадную личную финансовую власть ее отдельных представителей. Заключительным этапом операции (уже в наши дни) стало возвращение ими и абсолютной политической власти.
У сегодняшнего заматеревшего и обросшего громадной собственностью поколения правящей номенклатуры нет и не может быть ни малейших стимулов к либерализации. Наоборот, у них гораздо больше, чем у их исторических предшественников, оснований опасаться малейшего расширения пространства информационной свободы. Потому что в этом случае вопросы о происхождении, масштабе и структуре их состояний немедленно станут предметом сначала журналистского, а затем парламентского и, наконец, судебного расследований.
У Дмитрия Медведева могут быть самые либеральные политические и экономические взгляды, впитанные им с молоком легендарной волчицы на лекциях по римскому праву. Но ни хрущевская оттепель, ни горбачевская перестройка не были делом одного человека. Они опирались на сознательную волю правящего класса, решавшего свои жизненные проблемы.
Сегодняшние хозяева жизни — встающие с колен патрушевские дворняжки — никогда не позволят смердам замахнуться на их святыни и общаки-сокровища: Millhouse Абрамовича, Gunvor Тимченко. И, наконец, очень трудно представить себе Н. С. Хрущева, произносившего свой знаменитый доклад на ХХ съезде с товарищем Сталиным, не упакованным надежно в мавзолее, а меланхолически попыхивающим трубкой сзади в президиуме.
2
В конце 2008 года произошло, однако, несколько событий, позволяющих надеяться на другую модель позитивных изменений в стране. К одному из них волей судьбы автор имел непосредственное отношение. Около двух лет в Басманном суде г. Москвы продолжался процесс по обвинению в экстремизме моих книг “За Родину! За Абрамовича! Огонь!” и “Нелюбимая страна”. Замечательным перлом обвинительного заключения была фраза — “возбуждал ненависть к русскому, еврейскому и американскому народам”.
Значение решения Басманного суда от 5 декабря 2008 года, а точнее, предопределившего его заключения Российского федерального центра судебной экспертизы, выходит далеко за рамки моего дела.
ФСБ и прокуратура, вооруженные новым законом об экстремизме, пытались провести показательный процесс, создав прецедент уголовного преследования за критику власти.
Высокопрофессиональное и научно аргументированное заключение Андрея Смирнова, Ольги Кукушкиной и Юлии Сафоновой, не нашедших никаких признаков экстремизма в моей резкой критике президента страны, выбило — и надолго, я надеюсь, — этот “карающий меч” из рук репрессивных органов.
34-страничный текст заключения — это наша маленькая Magna Carta, хартия вольностей российских журналистов, первый шаг к восстановлению в России свободы слова, предательски украденной у общества чекистским подполковником, вообразившим себя “отцом нации”*.
Таким же важным первым шагом к восстановлению независимого правосудия был бунт присяжных против попытки судьи сделать закрытым процесс по делу лиц, обвиняемых в убийстве Анны Политковской.
Слишком опасна для властей та правда, которая может прозвучать на открытом процессе.
“Национальный лидер” прославился двумя заявлениями, прозвучавшими на следующий день после убийства Анны. Сначала, с трудом сдерживая душившую его ненависть к убитой, он сказал, что она “была слишком незначительной журналисткой, и ее смерть принесла НАМ намного больше вреда, чем все ее публикации”. Затем намеренно попытался направить следствие по ложному следу, утверждая: “НАМ достоверно известно, что убийство было организовано врагами России за рубежом”.
Следствие, однако, эту версию не подтвердило и установило, напротив, что убийцам оказывали поддержку две бригады российских “силовиков” — одна из МВД и одна из ФСБ. На открытом процессе должно было выясниться, к каким вершинам власти ведут следы убийц Анны Политковской.
Не являются ли эти две победы — на процессе убийц Политковской и на процессе над книгами Пионтковского — свидетельством или предвестником наступающей в России оттепели?
Да, являются, — но не той оттепели сверху, о которой уже почти год говорят поклонники теории “либерального наследника”.
Это оттепель снизу, инициированная не “наследником” Медведевым, а рабочим-кровельщиком Колесовым и учеными-филологами Смирновым, Кукушкиной, Савеловой, людьми, честно выполнившими свой долг.
А “наследнику” не разрешили, и он не посмел помиловать Светлану Бахмину, хотя его об этом публично почтительно просили его же пиарщики из Общественной палаты.
Вообще степень патологического садизма, проявляемого высшей властью в отношении Василия Алексаняна и Светланы Бахминой, такова, что заставляет с тревогой задуматься о психическом здоровье людей, стоящих во главе ядерной супердержавы.
Предложение отпустить за 50 миллионов умирающего Алексаняна, которого уже два года подвергают пыткам, — вот пример “оттепели” сверху, на которую способны наши власти.
Кому-то из высочайших гуманистов, наверное, пришла в голову мысль, что “смерть этого незначительного юриста в заключении принесет НАМ больше вреда” и поэтому стоит, пожалуй, отказаться от удовольствия продолжения его пытки.
2009-й станет годом оттепели снизу. Все больше людей будет отказываться от набоковского “приглашения на казнь”, от игры по правилам, навязанным обществу чекистской клептократией. И тогда режим окажется перед дилеммой — переходить к массовым репрессиям или, наконец, решиться на как всегда запоздалую оттепель сверху.
*
Мы полностью согласны с оценкой А. Пионтковским этого замечательного документа и считаем, что он заслуживает того, чтобы все желающие могли познакомиться с ним и в нашем журнале. Мы печатаем текст Экспертизы отдельным Приложением — в конце номера. — Ред.