Еще раз о науке и религии
Опубликовано в журнале Континент, номер 139, 2009
Александр МИШУЛОВИЧ — родился в 1937 г. в Харькове. Окончил Харьковский политехнический институт и аспирантуру НИИЦемента (Москва). Печатался под псевдонимом М. Александер в “Новом русском слове” и журнале “Вестник”, а также под собственным именем — в специализированных технических изданиях. В “Континенте” печатается с 2007 г. С 1978 г. живет в США.
Александр МИШУЛОВИЧ
Прогноз и диагноз
Еще раз о науке и религии
Давайте же не становиться в позу апостолов новой религии, даже если это религия логики, религия разума.
П.-Ж. Прудон. Письмо к К. Марксу
Я пламенно люблю астрономов, поэтов, метафизиков, приват-доцентов, химиков и других жрецов науки, к которым Вы себя причисляете чрез свои умные факты и отрасли наук.
А. П. Чехов, Письмо к ученому соседу
Когда в 1815 году два императора, четыре короля, два наследных принца, три великих герцогини и весь цвет европейской дипломатии завершили Венский конгресс, Европа вступила в полосу мира и процветания, ранее не виданную. Целое столетие карта континента оставалась почти без перемен. Разве что Германия под эгидой Пруссии объединилась в Германскую империю и Италия отвоевала у Австрии право на самоопределение. Но военные конфликты были просто мелкими стычками, — по крайней мере, по сравнению с тем, что видела Европа в прошлые века: Семилетняя война, Тридцатилетняя война, Столетняя война. Не говоря уж о совсем недавних наполеоновских походах. Только к Оттоманской империи пришлось применить более энергичные меры убеждения, и в конце концов турки бросили европейские владения и убрались в свою Малую Азию, оставив себе только Константинополь в виде утешительного приза.
Мирное столетие стало эпохой необычайного технического и научного прогресса. Вначале паровая машина была главным источником энергии для растущих, как грибы, заводов и фабрик, для железных дорог и морских судов. Позже, почти одновременно, пришли электромотор и двигатель внутреннего сгорания. Телеграф и телефон связали дальние города и материки — сначала по трансатлантическому кабелю, а потом через новейшее беспроволочное устройство. Электричество осветило улицы городов. А на третьем году нового, двадцатого века взлетел первый летательный аппарат тяжелее воздуха — древняя мечта человека стала явью.
Развитие техники подталкивало научные исследования, а открытия ученых открывали дорогу новым техническим разработкам. Основы того, что мы знаем о термодинамике, прикладной механике, химии, электричестве и магнетизме, — все это было заложено в это удивительное столетие. Наверное, школьный учебник физики 1900 года издания мало чем отличался от того, по которому я начинал учиться полвека спустя.
Удивительно ли, что европеец XIX века чувствовал себя всемогущим? Казалось, не было таких высот, которых не мог бы достичь цивилизованный мир. Пожалуй, ни один писатель так полно не выразил оптимизм той эпохи, как Жюль Верн. Его герои высаживались на неведомых островах, спускались к центру Земли и отправлялись из пушки на Луну. Благородный капитан Немо на своем “Наутилусе” проплывал 20 тысяч лье под водой. Задолго до Сикорского и Миля парил над землей вертолет жюль-верновского Робура-Завоевателя. Это была новая утопия: вера в то, что человек, вооруженный силой науки, станет сильнее самой природы и построит новую жизнь, свободную от нужды и страха.
Но лучшие умы Запада размышляли не только над загадками науки и техническими чудесами. Все большему числу мыслящих людей не давала покоя очевидная несправедливость существующего социального порядка. Неравенство различных слоев общества существовало всегда. В докапиталистическом строе разделение на имущих и неимущих зависело от общественного статуса, от наследственной принадлежности к той или иной касте. При капитализме граница между классами стала определяться местом отдельной личности в производственных отношениях. Еще Адам Смит отмечал конфликт интересов хозяев и наемных рабочих. О том же конфликте писали и классики политической экономии, и ранние социалисты. Но Маркс и Энгельс впервые провозгласили в “Манифесте”, что вся мировая история была борьбой классов. Так теория классов стала основой политической философии.
Марксова модель капитализма работает следующим образом. Буржуа, или капиталисты, владеют орудиями и средствами производства, т. е. капиталом. Пролетарии, капиталом не обладая, вынуждены наниматься на работу к капиталистам. Рабочие производят товары, а капиталист их продает, получая от этого прибыль — прибавочную стоимость, главное мерило эксплуатации. Таким образом, эксплуатация пролетариата буржуазией коренится в частной собственности. Поэтому “коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности”. Тогда возникнет общество, где “свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех”.
К этому времени почва для такого рода идей уже созрела. С одной стороны, эксплуатация рабочих была вполне реальной и действительно беспощадной. С другой стороны, учение Маркса привлекло последователей среди так называемых образованных классов. Этот слой общества тоже в каком-то смысле был продуктом промышленной революции. В своей черно-белой схеме Маркс с Энгельсом не заметили, что капитал — это не только земля и машины. Нужен еще человеческий капитал, люди со специальными навыками и знаниями: ученые, инженеры, наконец, “менеджеры” (Энгельс именно в такой роли провел большую часть своей трудовой карьеры, называя это “принудительным трудом”). Интеллигентов привлекало в новом учении сочетание морального осуждения системы эксплуатации с научной, почти академической формой. И Маркс, до недавнего времени мало кому известный эмигрант, философ-надомник, в 1864 году становится вождем Международной Ассоциации Рабочих и самой влиятельной фигурой европейской революционной мысли.
В это время в рабочей среде уже формировалось сознание принадлежности к отдельному классу, враждебному классу эксплуататоров. Еще в начале века стали возникать первые рабочие организации, вначале нелегальные. В Международной Ассоциации (Интернационале) были представители зарождавшихся профсоюзов, но тон в ней задавали левые эмигранты самых разнообразных толков: социалисты-утописты, анархисты, итальянские республиканцы, сторонники Бланки и Кропоткина. Однако за несколько лет Марксу удалось путем хитроумных интриг изгнать из Совета всех инакомыслящих, и Интернационал стал первой международной правоверно марксистской революционной организацией. А это в свою очередь добавляло марксизму неоспоримый авторитет в глазах интеллигенции. И когда под прямым влиянием Интернационала в разных странах Европы стали образовываться рабочие партии, их марксистская социалистическая ориентация была уже почти автоматической.
Что привлекало в марксизме множество мыслящих людей, стремящихся к социальной справедливости?
Прежде всего, эта революционная доктрина не только объясняла, что было не в порядке с капиталистическим строем, но и учила, как его изменить.
Но была и еще одна причина, — я бы сказал, психологическая. По Марксу, человеческий результат буржуазной эксплуатации — это “отчуждение”: сама деятельность рабочего теперь ему уже не принадлежит, и он становится рабом своего предмета. “В результате, — пишет Маркс, — получается такое положение, что человек (рабочий) чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций… а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным”. Отсюда, очевидно, следует, что более сложные функции выпадают на долю “части буржуа-идеологов, которые возвысились до теоретического понимания всего хода исторического движения”. Таким “буржуа-идеологам” было лестно ощущать себя ясновидцами, вожаками в борьбе за благородное дело — освобождение трудящихся.
В этом был элемент интеллектуального снобизма, который всегда был присущ Марксу (вспомните “идиотизм сельской жизни”) вместе со снобизмом бытовым: как только он не поносил Энгельса за длительную связь с малообразованной женщиной! Из этого зародыша выросли не только ленинский план “привнесения классового сознания в рабочий класс” и тоталитарные “марксистские” режимы, но и искренняя вера левой интеллигенции в право и обязанность вести общество по пути прогресса и справедливости.
Тем временем парламенты Западной Европы один за другим принимали законы, регулирующие отношения между трудом и капиталом. Даже Энгельсу пришлось признать, что его “Положение рабочего класса в Англии в 1844 году” безнадежно устарело. В ответ на исторические перемены из монолитного марксистского движения выделялись течения, ведущие в сторону от воинственной риторики “Манифеста”. Марксизм все больше получал признание как вполне респектабельная часть политической философии. Парадоксально, успех Маркса оказался в явном противоречии с его теорией — о том, что не идеи, а материальные условия определяют ход истории. И само понятие социализма стало немного размытым, особенно когда германский канцлер Бисмарк провозгласил курс на “государственный” или даже “монархический” социализм. Пророчества Маркса об абсолютном обнищании пролетариата и грядущем глобальном кризисе капитализма стали забываться.
Тем не менее до классовой гармонии было еще далеко. Да и новые технологии уже не казались универсальным средством лечения общественных недугов. Вслед за “отцом научной фантастики” Жюлем Верном пришел Герберт Дж. Уэллс. Он не вдавался в технические детали. Его интересовало другое: что случится, если научные открытия попадут в руки дуракам? И вот тучный мистер Пайкрафт, мечтавший сбросить лишний вес, выпивает некий чудодейственный эликсир, отчего теряет весь вес и всплывает к потолку, как воздушный шар. У поезда, работающего без притока внешней энергии (“построенного превосходной фирмой Шульца и Брауна в Пекине… производство было перенесено туда в 1920 году ввиду дешевизны рабочей силы”), не оказывается тормозов, и, разогнавшись до невиданной скорости, он взрывается в тоннеле под Лондоном. И мистер Фодерингей, “человек, который мог творить чудеса”, приказывает Земле внезапно остановиться, отчего все окружающее его: деревья, дома, люди, — все исчезает в вихре молний и грома разразившейся космической бури.
* * *
Первая мировая война действительно была глобальным кризисом. Она же нанесла тяжелый удар по мифу о благодетельной роли научного знания. Самолеты, танки, скорострельное оружие были плодами все того же научно-технического бума. Фриц Габер, получивший Нобелевскую премию за одно из величайших изобретений в истории химии — производство аммиака из атмосферного азота, изобретения, открывшего дорогу промышленности удобрений, анилиновых красителей и, кстати, взрывчатых веществ, — этот самый Фриц Габер разрабатывал первые немецкие отравляющие газы и лично руководил их применением на фронте.
Окончание войны не принесло разрешения мировых проблем. Да, техника развивалась все быстрее. Новые науки, ровестницы ХХ века, — радиоэлектроника, атомная физика — обещали изменить повседневную жизнь. Но это само по себе не вело человечество к миру и процветанию. Когда Гитлер пришел к власти, Германия была мировым лидером в науке: из 103 Нобелевских премий по физике, химии и медицине у немцев была 31 — больше, чем у США и Англии вместе взятых. И в 1930 году Илья Ильф грустно заметил в одной из записных книжек: “В фантастических романах главное это было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет”.
Всемирная депрессия 30-х годов заставила многих обратиться к теориям Маркса: разве не было очевидным, что капиталистическая система стояла на грани предсказаного им краха? А тем, кто продолжал сомневаться, нужно было только взглянуть на одну шестую земного шара: большевики, придя к власти совершенно немарксистским способом — путем военного переворота, — создали первое и пока единственное марксистское государство. Кто только ни поддался искушению коммунистического миража: Анатоль Франс и Теодор Драйзер, Анри Барбюс и Бертольт Брехт, Фредерик Жолио-Кюри и Джон Бернал…
Но влияние Маркса выходило далеко за пределы повседневной политики. Марксистская модель классового общества и классовой борьбы стала аксиомой не только для РАППа и ВАППа (“бытиё, а по-ихнему еда и питьё определяют сознание”, — издевался Маяковский), но и для общественных и гуманитарных наук на Западе.
Ужасы Второй мировой войны заставили многих взглянуть на саму натуру человека с глубоким пессимизмом. Но капитализм не рухнул. Прошло совсем немного лет, и Западная Европа встала на ноги. Больше того, недавно еще полуколониальные страны Дальнего Востока вслед за Японией влились в число индустриальных “тигров”.
Да и отношения между трудом и капиталом изменились. В США в 1952 году было 470 забастовок, в которых участвовали 2,7 млн рабочих. В 90-е годы число крупных забастовок сократилось в среднем до 11 в год, с 217 тыс. участников. Сразу после войны в профсоюзах состояло 36% американской рабочей силы. Сегодня эта цифра — 12%. И состав профсоюзов изменился: более трети их составляют государственные служащие, включая учителей. А в частном секторе преобладают не рабочие “от станка”, а работники сферы обслуживания.
Семена марксизма, посеянные поколения назад, все еще давали ростки. Идеи классовой борьбы стали терять свое очарование: и уровень жизни пролетариата вырос неизмеримо, и классовые барьеры стали сглаживаться, в первую очередь благодаря широкому доступу к образованию. Но лозунги социализма сохраняли свою привлекательность. Присущий интеллектуалам “романтический антикапитализм”, как назвал его венгерский философ Д. Лукач, искал себе новые мишени.
* * *
Такой мишенью стала охрана природы. То, что безудержный экономический рост вредит окружающей среде, было ясно давно. Еше в 1872 году американское правительство начало создавать заповедники, или национальные парки, чтобы сохранить территории с нетронутой дикой природой. К чисто сентиментальным соображениям добавилась реальная проблема: загрязнение воздуха и воды начинало грозить здоровью населения. Но только к середине ХХ века защита окружающей среды стала предметом законодательства в США и других странах. Тогда уже существовало множество организаций, добивавшихся усиления контроля над охраной природы. Их поддерживало все более массовое общественное мнение, особенно после того, как несколько серьезных экологических катастроф получили широкое освещение в печати.
Условия для реформ созрели и благодаря новой экономике. К этому времени развитие стран Запада достигло уже такого уровня, что промышленность могла себе позволить существенные затраты для очистки воды и воздуха (ведь для некоторых отраслей требовались дополнительные капиталовложения до одной трети стоимости основного оборудования).
Но несомненные — и заслуженные — успехи только раздразнили аппетит сторонников защиты природы. Возникло движение, которое уже направляли не конкретные, практические цели, а определенная философия. На Западе оно получило название “энвайронментализм”, что и по-английски звучит довольно неуклюже.
Это движение считает датой своего рождения 1962 год — год выхода в свет книги Рэйчел Карсон “Немая весна” (Rachel Carson, “Silent Spring”), главной темой которой были опасности, связанные с применением ядохимикатов для борьбы с насекомыми. Но намерения автора шли дальше. Карсон хотела противопоставить свою философию той, которая “родилась в неандертальский век биологии, когда считалось, что природа существует для удобства человека”.
В той или иной степени из этого тезиса исходят все движения защитников природы. Согласно их точке зрения, взаимодействие человека и природы — это война, в которой одна сторона выигрывает, а другая неизбежно проигрывает. В этой войне на одной стороне человечество, а на другой — все остальное: реки и горы, леса и полярные льды, белые медведи, уссурийские тигры и неведомые пташки из списка вымирающих видов. И среди множества программ вполне мирных организаций нет-нет да всплывет платформа группы, которая провозглашает, что, поскольку “любая жизнь ценна сама по себе”, то “человеческий род может выжить при существенном уменьшении населения, что необходимо для выживания других форм жизни”.
Почему так много людей поверили в то, что человеческой натуре искони присуще лишь зло, которое она и несет окружающему миру? Почему общество так глубокого разочаровалось в духовных ценностях Запада? Наверное, корни этой социальной болезни кроются в трагических событиях предыдущих пятидесяти лет. Но так или иначе все больше умов обращались к источникам мудрости вне иудео-христианской традиции — к восточным религиям, верованиям американских индейцев, к дохристианским языческим культам и свежеизобретенной философии “Нового Века”. Все казалось лучше, чем грубо материалистическая бездуховная культура современного потребительского общества. И “энвайронментализм” с его полумистическим отношением к природе, с подменой научной дискуссии непогрешимыми моральными догмами стал все отчетливее приобретать черты новой религии. Недаром Джозеф Сакс, адвокат, представлявший “зеленые” организации в нескольких судебных процессах, назвал защитников природы “пророками, несущими послание спасения”. И в номерах отеля “Гайя” в Калифорнии гостям вместе с обязательной библией предлагается книга Альберта Гора о грядущем глобальном потеплении.
А как же исторический материализм Карла Маркса? В его время охрана природы не была такой уж важной темой. Но, описав трудовой процесс как “метаболическое взаимодействие между человеком и природой”, Маркс высказал мысль вполне в русле своей центральной доктрины: “Частная собственность отдельных индивидуумов на землю так же абсурдна, как частная собственность одного человека на других людей”. Современные марксисты (например, Джон Б. Фостер, профессор университета штата Орегон) разыскали в “Капитале” указания о том, что человечество должно “завещать будущим поколениям землю в улучшенном состоянии”. Оказалось, что это прекрасно сочетается с антикапиталистической направленностью “энвайронментализма”, несмотря на его идеалистический дух. В самом деле, в глазах защитников природы воплощение зла — это безликие корпорации. Забудьте Жюля Верна: наука и техника давно перестали служить на благо людей, обратив свое могушество в орудие для обогащения этих самых корпораций.
Так движение защитников природы стало все больше приобретать политическую окраску. А где политика — там и стремление к власти. Поэтому следующим естественным шагом стало их формальное объединение в партии, именующие себя “зелеными”. Простые идеи охраны окружающей среды выстроилсь в идеологию. И какую идеологию!
“Всемирная хартия зеленых”, принятая в Канберре в 2001 году, так определяет, “что значит быть зеленым в новом тысячелетии”:
“Здоровье, счастье и осуществление прав возможны только, когда мы чувствуем, признаем и действуем в соответствии с нашим духовным единением со всеми формами жизни”.
Это могло бы звучать, как безобидная болтовня. Но дальше Хартия обрашается к конкретным целям, и тут уже ее направленность становится вполне определенной: “Мы утверждаем, что ключом к социальной справедливости является равное распределение социальных и природных ресурсов. Мы провозглашаем, что нет социальной справедливости без экологической справедливости, и нет экологической справедливости без социальной справедливости”. И далее следует набор лозунгов, знакомых со времен Сен-Симона и Шарля Фурье: “…справедливая организация мира и мировой экономики, которая закроет разрыв между богатыми и бедными… искоренение бедности как этическая, социальная, экономическая и экологическая необходимость… уничтожение неграмотности… феминизм”. И конечно же, обвинение развитых стран в том, что образ их жизни приводит к деградации окружающей среды и человеческого достоинства.
Неудивительно, что при такой платформе “зеленые” партии занимают в парламентах западных стран позиции слева от самых радикальных социалистов. И это легальные, мирные партии. А ведь есть еще Greenpeace (“Зеленый мир”) и американский Фронт освобождения Земли (Earth Liberation Front, ELF), — эти не останавливаются перед диверсиями против неугодных им предприятий и даже научных лабораторий.
На таком фоне русские “зеленые” выглядят почти консервативными. Программа Российской экологической партии “Зеленые” ищет “экологически ориентированный, конструктивный и системный подход к политическим, экономическим, социальным и другим общественным отношениям”. Среди ее стратегических целей — “укрепление и развитие России как демократического правового государства, становление духовно, нравственно и физически здорового общества, в котором… все усилия и мощь государства направлены на обеспечение достойного существования и благоприятной окружающей среды каждому гражданину”. С такими целями спорить трудно, принимая во внимание политические реалии сегодняшней России и экологические проблемы, унаследованные от Советского Союза.
…Как бы то ни было, вскоре “зеленые” уже могли похвалиться множеством правил и запретов, принятых под их нажимом на государственном и даже международном уровне. Но при этом они редко задумывались над ценой своих побед. Вот характерный пример. В течение многих лет ядохимикат ДДТ успешно использовался для опыления болот — рассадников малярийных комаров. Хотя клинические исследования подтвердили его безвредность для человека, после публикации книги Р. Карсон ДДТ был запрещен во всем мире. И вот результат: малярия, которая была практически искоренена, вновь стала серьезной угрозой во многих тропических странах. В Шри-Ланке (Цейлон) за 15 лет применения ДДТ заболеваемость малярией упала с сотен тысяч в год до 17 тыс. (1962 год). После запрета ДДТ годовое число заболеваний подскочило до 480 тыс.
Иногда стремление защитить природу от человека доходит до смешного. В штатах на севере США на улицах и дорогах после снегопадов рассыпают соль, чтобы облегчить их очистку от снега. Но в городе Сиэттл, на берегу Тихого океана, это запрещено. Почему? Чтобы защитить соленую океанскую воду от стекающей в нее соли. А тем временем пешеходы и автомобили с трудом передвигаются по обледенелым улицам.
Что, если люди не послушают “зеленых” и будут продолжать свое наступление на природу? На это у “энвайронменталистов” ответ готов, и их предсказания звучат, как новый Апокалипсис. Насколько они сбываются — это другой вопрос.
Сорок лет назад международная группа специалистов в области дипломатии, промышленности, науки и общественной деятельности собралась на римской вилле промышленника Аурелио Печчеи, чтобы обсудить проблемы неограниченного роста мировой экономики. Результатом работы “Римского Клуба” стал изданный в 1972 году отчет “Пределы роста”. Отчет утверждал, что запасов золота на Земле хватит до 1981 года, ртути и серебра — до 1985, олова — до 1987. Нефть, медь, свинец и природный газ кончатся к 1992 году.
Другая организация, “Environmental Fund”, в 1975 году поместила в крупнейших газетах объявление с предупреждением: “Мир, каким мы его знаем, будет полностью разрушен к 2000 году”. Еще в 1970 году такую же дату назвал Гордон Тэйлор, английский журналист и специалист в области парапсихологии: в 2000 году Америка истратит все природные ресурсы мира.
Пожалуй, всех прорицателей превзошел Пол Р. Эрлих. Он оставил свою область специализации — энтомология бабочек, — чтобы посвятить 30 лет популяризации своего видения будущего. Начал он с такой параллели: “Рак — это неконтролируемое размножение клеток; рост населения — это неконтролируемое размножение людей”.
За этим последовала серия пророчеств: “Битва за то, чтобы прокормить человечество, закончена. В 70-е годы… сотни миллионов людей, включая американцев, будут умирать голодной смертью” (1968). “К 1980 году продолжительность жизни в Соединенных Штатах упадет до 42 лет… к 1999 году население упадет до 22,6 млн.” (1969). “Через десять лет вся морская животная жизнь вымрет. Целые прибрежные область придется эвакуировать из-за вони дохлой рыбы” (1970). Тогда же он писал: “Я могу держать пари, что к 2000 году Англия перестанет существовать”. И с Америкой все было ясно: через 25 лет прочие страны уничтожат ее с помощью атомных бомб, чтобы не дать ей загрязнять атмосферу И в этом ключе, вплоть до сегодняшнего дня, профессор Эрлих публикует книгу за книгой и собирает призы и премии.
По сравнению с таким взглядом на вещи Мальтус с его “Принципами народонаселения” выглядит оптимистом. Но не зря мудрый человек предостерегал: никогда не делайте прогнозы, особенно на будущее. Ведь даже американская правительственная организация U. S. Geological Survey в 1974 году предупреждала, что запасов природного газа в США хватит на десять лет. С тех пор разведаны резервы газа, которых по разным оценкам должно хватить на сроки от 1000 до 2500 лет. Что касается прочих прогнозов… Мировое население после 1970 года увеличилось в полтора раза, но новые методы в сельском хозяйстве обеспечили рост производства продовольствия, опережающий прирост населения. Во всем мире, включая развивающиеся страны, урожайность зерновых выросла за эти годы на 80% (в странах бывшего СССР — на 40%). В развивающихся странах в 1960 году голодал каждый третий. По оценке ООН, к 2010 году это число упадет до 12% и будет снижаться и дальше. А на Западе врачи обеспокоены не массовым голодом, а эпидемией ожирения. Незаметна и нехватка минеральных ресурсов: с 1975 по 2000 годы производство металлов удвоилось (а алюминия — увеличилось в шесть раз), а цены на минеральное сырье за это время, по данным Всемирного Банка, упали почти вдвое. И Англия все еще находится на своем месте на карте мира. И население США уже превзошло 300 миллионов, с продолжительностью жизни более 78 лет. Неудивительно — благодаря новейшей технике, вода и воздух в развитых странах сегодня чище, чем 25 лет назад. Но и это не останавливает потоки сомнительных пророчеств.
* * *
В 1969 году, в годовщину выхода книги Р. Карсон, впервые отмечался День Земли. Активист движения Найджел Колдер выступил с предостережением: “Угроза нового ледникового периода должна сейчас рассматриваться наряду с ядерной войной как вероятная причина массовой смертности и страданий человечества”. Ему вторил С. С. Уоллен из Всемирной Метеорологической Организации: “С 1940 года охлаждение Земли было настолько значительным и постоянным, что оно будет необратимым на долгое время”.
Вскоре о глобальном похолодании заговорили и другие ученые: Рид Брайсон, один из ведущих метеорологов в мире; сэр Мартин Райл, Королевский Астроном — директор Гриничской обсерватории. Потом включилась массовая печать: в 1974 году в журнале “Тайм” появилась статья “Новый ледниковый период”. В следующем году “Ньюсуик” писал об “замерзающем мире”. Паника становилась всеобщей. Если ученые говорили о неизвестных пока геофизических и астрономических процессах, то для “энвайронменталистов” все было ясно: промышленные выбросы загрязняют воздух, поглощают солнечные лучи, и Земля неотвратимо остывает.
Постепенно паника стихла. Новый ледниковый период не наступил. А потом, в 1987 году, был издан на разных языках доклад Международной комиссии ООН. Доклад был опубликован под заглавием “Наше общее будущее”, и в нем утверждалось, что в течение последних десятилетий температура Земли непрерывно повышается. Вскоре Джим Хансен, ведущий ученый НАСА (Национального Управления Авиации и Космоса) заявил на заседании одного из комитетов Конгресса, что “с 99-процентной достоверностью” причиной этого является накопление в атмосфере углекислого газа — продукта сжигания топлива.
Напомним, каким образом происходит теплообмен между Землей и космическим пространством. Наша планета получает тепло от Солнца в виде облучения в широком диапазоне длин волн, от ультрафиолетовых до инфракрасных. Земля, нагретая солнечными лучами, в свою очередь излучает тепло, но только в невидимой, инфракрасной части спектра. Кислород и азот, составляющие основную массу атмосферы, свободно пропускают тепловые лучи в окружающее пространство. Но газы с более сложными молекулами эти лучи задерживают. Это похоже на то, что мы давным-давно используем в застекленных парниках: стекло пропускает солнечные лучи внутрь, но не выпускает инфракрасные лучи наружу. Это и есть парниковый эффект, гипотетически вызывающий глобальное потепление. А к “парниковым газам” относятся водяные пары, углекислый газ и некоторые газы, такие как метан, следы которых всегда есть в воздухе.
Как же представляли себе наше общее будущее авторы этого доклада? В течение ХХ столетия температура Земли повысилась, и большая часть этого потепления приходится на вторую половину века. В наступившем столетии потепление будет продолжаться. Правда, оценки подъема средней температуры колеблются в разных сценариях от 0,9 до 4,5 градуса. Но сам факт потепления объявлен вне всяких сомнений. Так что климат станет жарче во всех странах, пустыни станут больше, засухи — чаще, лед Арктики и Антарктиды растает, уровень океанов повысится, и прибрежные земли будут затоплены. Все это произойдет вследствие “опасного антропогенного воздействия на климатическую систему”. Поэтому, говорилось в докладе, “трудно представить себе проблему с более глубокими глобальными последствиями для человеческого общества и естественной окружающей среды, чем парниковый эффект”.
Тут бы и остановиться и представить этот прогноз для серьезной научной дискуссии. Но у доклада был и философский аспект. Парниковый эффект вызван сжиганием топлива. А топливо — это олицетворение всех пороков индустриальной цивилизации, с ее хищнической эксплуатацией природных ресурсов и потребительской культурой. Так злая воля человека, помноженная на его техническую мощь, способна вызвать явления космического масштаба.
И кто же может остановить грядущую катастрофу? Конечно, просвещенное прогрессивное правительство. Отсюда — социалистическая по духу идея: во имя спасения планеты дать государству новые рычаги для управления экономикой. Так проблема климата стала проблемой борьбы за власть. Идеи “зеленых” завоевывали популярность, а традиционным партиям нужны были голоса избирателей. Даже обещания уничтожить бедность ушли на второй план. Теперь украшением партийных платформ левых и правых стали термины “глобальное потепление”, “парниковые газы”, “экологический кризис”.
Неудивительно, что задачу спасения планеты взяла на себя ООН. Эта организация с самого начала олицетворяла мечту левых интеллектуалов о мировом правительстве. В дальнейшее обсуждение включились уже не столько ученые, сколько политики. Вскоре гипотеза о катастрофическом изменении климата стала азбучной истиной. Ведь средства массовой информации — не место для обсуждения научных гипотез. Для них мрачные пророчества — это прежде всего пища для сенсации. А предсказания о скором конце света были популярны с глубокой древности. И в результате широкие массы приняли как нечто само собой разумеющееся: температура Земли поднимается, причиной этому — углекислый газ, а результат — грядущий глобальный крах.
Самый знаменитый из глашатаев “глобального потепления”, бывший вице-президент США Альберт Гор объявил, что проблема эта в научном обсуждении больше не нуждается: по этому вопросу достигнут консенсус. “Климатический кризис, — говорит Гор, — это не политический вопрос. Это моральный и духовный вызов всему человечеству”. Но научные вопросы большинством голосов не решаются, и консенсус — это еще не доказательство: существовал же консенсус в астрономии до Коперника и Галилея.
Как известно, Карл Маркс провозгласил своим лозунгом изречение Декарта De omnibus dibutandum (“Подвергай все сомнению”). Давайте же по примеру основоположника попробуем оценить то, что мы слышим и читаем о проблеме изменения климата.
* * *
Прежде всего давайте скажем со всей ясностью: независимо от социальных и политических последствий, проблема эта прежде всего научная. Климат планеты — это комплексная система высочайшей степени сложности. Климатология — это фокус целого созвездия различных физических дисциплин. В рамках этой статьи невозможно даже попытаться учесть все стороны проблемы глобального климата. Да это и не под силу одному человеку, тем более автору этих строк. Но каждый человек вправе задавать вопросы, прежде чем принимать на веру какие угодно готовые выводы.
Первый вопрос: действительно ли температура Земли повышается? Мы стали систематически измерять температуры во всем мире примерно полтораста лет назад. Чтобы оценить климат в прошлые века, ученые пользуются многими косвенными данными. Например, путем бурения можно получить образцы полярного льда на различной глубине. Это дает возможность проследить толщину слоев льда в различные периоды, содержание в нем солей, частичек пыльцы и состав пузырьков воздуха. Можно судить о погоде прошлого по годовым кольцам деревьев, по отложениям осадочных пород на дне озер и морей и т. д. И конечно, по историческим документам.
Однако инструментальные измерения остаются единственно надежной базой для любой физической теории. Но что и как измерять? Термометры, на метеорологических станциях во всем мире измеряют температуру воздуха в приземном слое воздуха. По этим данным, начиная с 70-х годов температура постоянно росла — примерно на 0,17 градуса в десять лет. Но измерения шарами-зондами не показывают такой тенденции, так же, как и измерения температуры земной поверхности с метеорологических спутников. Эти методы измеряют, по сути дела, разные величины. И ни один из них не безгрешен. Метеостанции большей частью находятся вблизи городов, — известно, что температуры там всегда немного выше, чем в открытой местности. В бедных странах по понятным причинам за такими станциями ухаживают менее тщательно. Поэтому их стандартная белая окраска вскоре темнеет, и показания термометров идут вверх. Недостаточный уход отражается и на точности шаров-зондов. Канадский исследователь Мак-Китрик даже установил корреляцию между точностью измерений и… национальным доходом на душу населения. Орбиты метеорологических спутников не остаются стабильными, датчики теряют чувствительность, что тоже ухудшает надежность результатов. Поэтому Межправительственная группа экспертов по изменению климата (IPCC), созданная ООН, уже шесть раз подвергала ревизии оценки, на базе которых строится ее деятельность, зачастую отвергая целые блоки данных из стран Третьего мира.
Высказав эти сомнения, можно ли после этого сказать с уверенностью, что глобального потепления не существует? Конечно, нет. Но и не следует говорить об этом явлении как о неопровержимом и количественно определимом факте.
* * *
А если глобальное потепление — это реальность, то уместно задать второй вопрос: чем это потепление вызвано? Конечно, парниковые газы играют свою роль. Подсчитано, что если бы не углекислый газ, температура Земли была бы на 33 градуса ниже. Но это — не единственный фактор. Эксперты IPCC изучают воздействие на климат и других газов, как связанных, так и не связанных с человеческой деятельностью, — например, двуокиси серы. А также аэрозолей — микроскопических частичек пыли, взвешенных в воздухе. И водяных паров, которых в воздухе в 20–30 раз больше, чем углекислоты. А их влияние на климат особенно сложно. Ведь, поглощая инфракрасные лучи, пары воды усиливают парниковый эффект. Но при этом увеличивается испарение воды и образуется больше облаков, которые блокируют приток солнечного тепла.
Или другой пример. Исследования глубинных слоев арктического льда показывают, что периодам повышенных температур соответствовала повышенная концентрация углекислого газа в пузырьках воздуха. Значит ли это, что температура повышалась вследствие парникового эффекта? Или наоборот, воды мирового океана при повышении температуры выделяли в атмосферу растворенный в них углекислый газ, как бутылка нарзана, помещенная в теплое место?
И это только самые простые примеры взаимосвязи различных процессов в формировании климата. Вышеупомянутая Межправительственная группа экспертов, включающая десятки, если не сотни авторитетных ученых из многих стран мира, уже много лет изучает все имеющиеся климатологические цифры и факты. Их цель — предсказать, как изменится климат в ближайшие 100 лет. Для этого используются самые совершенные супер-компьютеры. Но для предсказаний нужно не просто знать все физические параметры, влияющие на климат, и как они связаны между собой. Нужно еще уметь описать эти связи количественно. Ученые строят математические модели согласно различным сценариям и соответственно получают не совпадающие результаты. Например, С. Шварц из авторитетной Брукхэйвенской лаборатории (Нью-Йорк) предсказывает повышение температуры втрое меньше, чем IPCC.
Даже с парниковым эффектом не все так просто. Так, О. Сорохтин и С. Ушаков из Института океанологии РАН утверждают, что “насыщение атмосферы углекислым газом, несмотря на поглощение им инфракрасного излучения, при прочих равных условиях всегда приводит не к повышению, а только к понижению и парникового эффекта, и средней поверхностной температуры планеты”. Так что уж говорить о прогнозах на сто лет. Прогноз температуры нижней тропосферы (приземного воздуха) предсказал повышение температуры за 1990–1999 годы на 0,224 градуса. Фактически же эта величина составила 0,034 градуса.
Впрочем, стоит ли удивляться? Сегодня местный прогноз погоды тоже составляется компьютерами (вставьте здесь вашу любимую шутку на эту тему). А ведь система, ограниченная во времени и пространстве, неизмеримо проще, чем глобальный климат.
Но когда человек имеет дело со сложной проблемой, трудно устоять перед искушением свести все к самой простой схеме. История? Значит, классовая борьба. Климат? Всё от углекислого газа. Но, как выясняется, эту проблему нелегко свести к последствиям сжигания топлива. Ученые IPCC сейчас уже признают, что парниковый эффект “отвечает” только за некоторую долю общего изменения земной температуры. Потому что климат менялся всегда, меняется и будет меняться.
За последние миллион лет Земля прошла через восемь циклов оледенения и оттаивания. Последний послеледниковый период (голоцен) начался, когда температура стала расти около 10–12 тыс. лет назад, и продолжается в наше время. Хотя в начале и в середине голоцена было два резких похолодания, в целом этот период был самым теплым и стабильным в геологической истории, что оказало решающее влияние на развитие цивилизации. Полагают, что такие циклические изменения климата связаны с изменениями орбиты Земли. И глобальные температурные перемены отмечены в сравнительно недавних исторических источниках..
Известно, что с 200 по 600 годы нашей эры климат в Европе был необычно теплым. С 600 по 900 годы наблюдалось похолодание, сменившееся потеплением в конце Х века: в 1000 году на юге Англии выращивали виноград. Викинги, поселившиеся в Гренландии, разводили овец на естественных пастбищах, — недаром название острова означает “зеленая страна”. Потом наступило резкое похолодание. Зимы стали длиннее, летние месяцы — холоднее. Снегопады были более тяжелыми, чем раньше, и снежный покров держался месяцами дольше. Это было начало “малого ледникового периода”. Годы 1315 по 1322 вошли в историю Европы как годы Великого голода: на континенте свирепствовали голод и болезни, вызванные катастрофой в сельском хозяйстве. В середине XVI века температуры продолжали падать: швейцарские Альпы покрылись ледниками; зимой замерзали Темза и голландские каналы, Босфор и Дарданеллы; гренландские поселения вымерли. Острую нехватку продовольствия испытывали и североамериканские индейцы. В то же время в Южном полушарии, по-видимому, похолодание было сравнительно мягким. Только в 1800-е годы началось общее потепление. Но и этот процесс не был однородным: температуры падали в 1900–1910 годах и (при повышении содержания углекислоты в атмосфере!) с 1940 до конца 1970 годов.
Ясно, что парниковым эффектом все это не объяснишь. Очевидно, что меняется количество тепла, получаемое Землей от Солнца. Флюктуации земной орбиты — это только один из факторов. Меняется и интенсивность солнечного излучения. Исследования европейских астрономов показали, что солнечная активность достигла самого высокого уровня за последние 1000 лет. Ученые НАСА, измеряющие излучение Солнца, утверждают, что оно постоянно повышается в течение последних двадцати лет. Не случайно в последние годы было замечено уменьшение площади полярных снеговых шапок на Марсе.
* * *
Но что, если все-таки математические модели не врут и климат Земли в самом деле будет неуклонно становиться все теплее? Значит ли это, что мы стоим на пороге экологической катастрофы?
Пока что наблюдения однозначного ответа не дали. Так, нередко можно читать о таянии льдов Арктики и Антарктики — начале того процесса, который приведет к затоплению низменностей во всем мире. Но и здесь нет единогласия. Альберт Гор в своем пропагандистском фильме “Неудобная правда” предвещал поднятие уровня океанов на 6 метров. Прогноз IPCC был скромнее — сначала 90 сантиметров, а потом, по здравом размышлении, — 42 сантиметра. Но одно из исследований показало, что “средние летние температуры ледникового покрова Гренландии с конца 80-х годах снизились на два градуса Цельсия”. Английский ученый К. Монктон утверждает, что с 1993 по 2003 годы лед в Гренландии становился толще в среднем на 5 сантиметров в год. То же наблюдается и в Южном полушарии: за последние 15 лет средняя температура Центральной Антарктиды снизилась на 0,7 градуса Цельсия.. Начиная с 1979 года, увеличилась площадь прибрежных ледяных полей в западной части Антарктики. Одновременно сокращалась в размере пустыня Сахара.
Предсказывали, что потепление должно было вызвать резкое увеличение ураганной активности. Что же произошло на самом деле? В 1940-е годы юго-восточное побережье США испытывало в среднем 23 урагана в год. С 2000 по 2004 год — семь. Да и отчеты IPCC уже не связывают с потеплением ни ураганы, ни малопонятное пока явление Эль-Ниньо — периодическое смещение масс теплой воды в тропических областях Тихого океана.
В свете всего этого не пора ли признать, что есть еще множество вопросов, на которые современная наука не готова дать однозначный ответ?
И уже появились более оптимистические прогнозы. Во-первых, углекислый газ не только “загрязняет воздух”. Любой школьник знает, что он является сырьем в процессе фотосинтеза — основе роста в растительном мире. Американская Брукхэйвенская лаборатория проводила долговременный эксперимент: на ограниченном участке живой природы концентрация углекислого газа в воздухе искусственно удваивалась. И в разных климатических зонах при разных типах растительности формирование биомассы ускорялось. А таяние льдов? Если арктический лед растает хотя бы частично, то расширятся возможности для судоходства в Северном Ледовитом океане (о его переименовании пока речь не идет). Или: возникнет доступ к ископаемым сокровищам, в т. ч. нефти, которые, возможно, находятся под океанским дном. Ведь недаром уже идут потихоньку разговоры о пересмотре океанских границ между прибрежными странами — Россией, Норвегией, Канадой, США. И не говоря уж о том, что в Красноярском крае или на Аляске пара лишних градусов никого особенно не напугают.
* * *
Тем не менее большинство ученых, признавая сложность этой проблемы, все-таки полагают, что отрицательные последствия изменения климата намного перевесят последствия положительные. Но политикам не нужны нюансы. Им нужны простые решения, которые легко превратить в лозунги и платформы. Так борьба с глобальным потеплением стала предметом обсуждения специальной конференции ООН. Результатом явился протокол, подписанный в декабре 1997 году в японском городе Киото. Это было соглашение, обязавшее индустриальные страны к 2010 году снизить выбросы парниковых газов до уровня, который был на 5,2% ниже уровня 1990 года. Россия подписала этот протокол в конце 2004 года.
Но чтобы ограничить, тем более уменьшить выделение парниковых газов, есть только один путь — уменьшить количество сжигаемого топлива. Конечно, это можно сделать, повысив эффективность тепловых установок в промышленности, энергетике и на транспорте. Но этого недостаточно. Для существенного уменьшения выбросов потребуется затормозить потребление всех видов энергии. А это неизбежно приведет к тому, что весь рост мировой экономики будет заморожен или даже повёрнут вспять. Цена спасения планеты может оказаться больше, чем мы в состоянии платить.
Спору нет, если глобальное потепление станет реальностью, ущерб для человечества может составить, по разным оценкам, от 12 до 22 триллионов долларов. Сколько же будет стоить уменьшение концентрации углекислого газа в атмосфере? Большинство расчетов дают цифры от 27 до 34 триллионов. Одной России Киото может обойтись в несколько процентов ВВП (то есть в десятки миллиардов долларов). Это включает капиталовложения в новую технологию, научные разработки и налоги, которыми правительство, следуя соглашениям, должно будет облагать предприятия, потребляющие любые виды топлива. Поэтому правительства, подписав этот протокол, не спешат принимать предписанные драконовские ограничения экономического роста и личной свободы (такие как лимиты на пользование электричеством, автомобилем и т.д.). Выбросы углекислого газа в промышленных странах не уменьшились, а увеличились по сравнению с 1990 годом. Ожидается, что Европа и Япония на 15–25% перерасходуют нормы, установленные на 2008–2012 годы.
Больше всего Киото ударит по развивающимся странам, которые меньше всего могут себе позволить эти расходы. Недаром освобождены от ограничений Индия и Китай. А ведь Китай уже сейчас вводит в действие одну тепловую электростанцию в неделю и планирует к 2015 году добавить к нынешнему уровню добычи больше угля, чем производят Европа, Азия, Латинская Америка и Африка.
(Вспоминаю эпизод из моего собственного опыта. Не так давно, лет 8 — 10 назад, я обсуждал большой проект с группой инженеров в Индии. Я заметил, что в проекте недостаточно средств уделено охране окружающей среды. Индийский коллега почти снисходительно объяснил мне, что в настоящее время для правительства штата важнее создать больше рабочих мест, чем думать об очистке дымовых газов от пыли.)
Даже если все цели протокола Киото будут достигнуты, значит ли это, что глобальное потепление будет предотвращено? Ведь углекислый газ, уже существующий в атмосфере, будет поглощаться очень медленно. Многие ученые, даже разделяющие теорию глобального потепления, признают сейчас, что эффект от уменьшения выбросов углекислого газа будет ничтожным на протяжении долгих лет.
А что если попробовать иной подход? Ведь если климат Земли менялся столько раз даже на нашей исторической памяти, значит, человечество всегда находило пути приспособиться к этим переменам. Неужели при нынешнем уровне техники люди не смогут найти способы противостоять каким угодно переменам климата?
Такой подход был предложен, например, американскими учеными Д. Заревитцем и Р. Пилке. Они считают, что новые и новые факты вместо окончательного ответа на вопрос о глобальных переменах климата ведут к дальнейшим спорам, порой лишенным практического смысла. По их мнению, пора сделать реальные шаги, которые уменьшат нашу зависимость от климатических условий. Возьмите, к примеру, Голландию — страну, которая научилась столетиями жить под угрозой наводнений. Строительство дамб и каналов в странах, которые могут быть затоплены, окажется более эффективным, чем следование паническим предсказаниям о всемирном потеплении.
Конечно, для правоверных энвайронменталистов такие разговоры — это чистая ересь. Для них проблема климата давно вышла за рамки науки. Иво Де Бур, ответственный секретарь ООН’овской Конференции по изменениям климата, говорит, что игнорировать проблему потепления — это “преступная безответственность”. Ему вторит коллега по ООН д-р Гро Харлем Брундтланд: “Это совершенно аморально даже подвергать сомнению научный консенсус”. А что бывает, когда политика смешивается с наукой, хорошо известно. Здесь уже недалеко до памятного “Генетика — продажная девка буржуазии”.
А факты? Тем хуже для фактов. И вот уже агентство Ассошиэйтед Пресс сообщает в декабре 2008 года:
“Как ни странно, этот год будет более прохладным на фоне постоянно поднимающихся температур. Хотя скептики уже пытаются использовать этот факт как доказательство тенденции к похолоданию, на самом деле это только показывает, как быстро мир становится теплее” (подчеркнуто мною. — А. М.).
Стоит ли после такой аргументации удивляться, что шотландская газета недавно возложила на глобальное потепление вину за смерть чудовища в озере Лох-Несс. То, что это чудовище никогда не существовало, газету не смутило. Вера в то, что человек в состоянии влиять на климат — повышать температуру сжиганием топлива или понижать ее выбросами пыли, — остается непоколебимой.
Недавно скончавшийся Майкл Крайтон, автор “Парка юрского периода”, иронизировал: “Энвайронментализм — это замечательное переложение традиционных иудео-христианских верований и мифов применительно к XXI веку. Тут есть и изначальный рай, состояние благодати и единства с природой; есть даже изгнание из рая в загрязненную среду как результат того, что мы вкусили от Древа Познания, и все наши поступки ведут к Судному дню. Мы все — энергетические грешники, обреченные на смерть, если не взалкаем спасения”.
* * *
Вместо эпилога. Двадцать лет назад польский режиссер Кшиштоф Кесьлёвски создал серию из десяти коротких фильмов — вариаций на тему библейских заповедей. В одном из них молодой математик твердо верит в силу компьютера, тогдашней технической новинки. Он вычисляет прочность льда на замерзшем пруду и приходит к выводу, что его сын может безопасно кататься по нему на коньках. Но лед проламывается, и мальчик тонет.
Фильм этот назывался “Не сотвори себе кумира”.