Опубликовано в журнале Континент, номер 139, 2009
Георгий СЕМЕНОВ
Фазиль Искандер
…Я не собираюсь при жизни памятники ставить никому, но Фазиль Искандер для меня и русский писатель, и абхазский, и даже немножечко испанский. Почему испанский? А его “Сандро из Чегема” напоминает мне героя Сервантовского “Дон Кихота”: Санчо Панса — такой же мудрый и хитроватый, находчивый в трудную минуту человек. А как же сам рыцарь? А рыцарь — это автор, Фазиль Искандер. Вот потому и испанский.
Чтение книг Фазиля Искандера доставляет мне истинное наслаждение. А вот писать о его произведениях — дело чрезвычайно трудное. Я предпочел бы ограничиться одной-единственной фразой: все, что пишет Фазиль Искандер, мне очень и очень нравится. Но “нравится” — это еще не оценка, хотя, по сути дела, мы не обходимся без этого пресловутого “нравится”, когда думаем или говорим о талантливой книге, кинофильме, архитектурном сооружении…
Я считаю самым ярким проявлением талантливости автора, когда он своими произведениями влияет на собрата по письму, когда этот читающий собрат открывает вдруг в своей жизни, в своем опыте какие-то еще не использованные возможности. Когда эстетическая память его начинает вдруг разматывать клубочки забытых каких-то явлений, событий, лиц, жестов, слов — и все эти разрозненные звенья начинают образовывать еще не совсем крепкую, но уже явственно ощутимую цепочку.
Наша критика зачастую забывает о том огромном влиянии, какое оказывает на писателя сама литература, — я имею в виду “высокую литературу”, которая обладает чуть ли не физическими свойствами действительности. Эта литература наряду с самой действительностью способна подвигнуть писателя на создание своего оригинального произведения, ничего общего не имеющего с рассказом, повестью или романом, разбудившим в нем творца.
Это, конечно, только подтверждает мысль о том, что искусство — не средство, а сама действительность. Что оно способно даже подняться над действительностью, стать выше ее, обрести в своей законченности бессмертие, в то время как действительность, исторгнувшая то или иное произведение искусства, давно уже умерла, истлела и забылась.
Как-то мы с Фазилем Искандером разговорились о литературе, и он, между прочим, сказал: есть характер, значит, есть художественное произведение…
Его характер… Он не железный, не твердокаменный, его нельзя ковать, нельзя с помощью какого-то сверхсильного давления расплющить, раздолбить, сломать… А почему? А потому, что он имеет мягкий характер. Но именно характер. Есть мягкий, на все согласный человек. Фазиль не такой. Я его воспринимаю упругим и очень жизнерадостным, насмешливым. Это очень важно. Его надавил, например, кто-то, а он спружинил и отпрыгнул в сторону из-под руки, и так же смеется, так же упруг и мягок.
В детстве, я помню, читал, и мне рассказывали про гуттаперчевого мальчика, — вот Фазиль такой же. Восторженное удивление, его полновесное, округлое какое-то, вопросительное: “Да-а?” — сразу словно бы вонзается в тебя высочайшим требованием, чтобы ты, рассказывающий что-то, напрягся и не говорил глупостей, а сказал что-то достойное его внимания. В этом смысле с ним трудно говорить, надо быть все время умным. Вот такое у меня впечатление.
Фазиль Искандер в своих произведениях создает образ целого народа. Он каким-то странным и непостижимым образом заселяет горную и равнинную Абхазию людьми. Эти люди смеются, пьют вино, веселятся, печалятся, стареют, умирают и вновь рождаются. Но у Фазиля Искандера своя Абхазия, как свой Париж у Бальзака или своя Малороссия у Гоголя, Петербург у Достоевского. Я не боюсь этих высоких сравнений, потому что в лучших своих произведениях, в частности, в романе “Сандро из Чегема”, он достигает таких вершин жизнеописания, что дух захватывает от восторга. Это позволяет говорить о его необыкновенном и редком таланте.
Он умеет смеяться. Господи, как славно и как весело он смеется!
Юмор в его произведениях — это народный юмор, а под этим понятием я подразумеваю врачующую силу юмора, его целебные какие-то свойства. У нас достаточно писателей процветает на юмористической ниве. И ни один из них не идет ни в какое сравнение с Фазилем Искандером, который словно бы обладает мудростью старого и хорошо прожившего свой век крестьянина, способного и к владыке мира обратиться на “ты”, не возмутив при этом властителя. Удивительный и редкий дар!
Важно отметить неколебимость нравственной позиции писателя. В любых ситуациях, порой очень щекотливых с точки зрения уголовного кодекса, его герои остаются рыцарями духа — добрыми и честными, мужественными и отважными людьми. А сам автор, который придумывает те или иные нравственные испытания своим героям и который словно бы и не всегда уверен, что они справятся с честью с ними, радуется в конце концов за них и смеется чуть ли не со слезами от радости, что они, эти люди, не подвели своего создателя. Но порок — есть порок, и он всегда наказывается в произведениях Фазиля Искандера.
Я даже не знаю, с кем из современных писателей можно было бы сравнить Фазиля Искандера. Он несравненен.
7 ноября 1987 года