Опубликовано в журнале Континент, номер 139, 2009
Факты, свидетельства, документы
Виктор ТОПОЛЯНСКИЙ — родился в 1938 г. в Москве. Окончил 2-й Московский медицинский институт им. Н. И. Пирогова. Доцент Московской медицинской академии им. И. М. Сеченова. Автор нескольких монографий и ряда статей в области медицины, а также книги “Вожди в законе” (1996). Выступает как публицист в периодических изданиях, постоянный автор “Континента”. Живет в Москве.
Виктор ТОПОЛЯНСКИЙ
Фартовое дело
Чрезвычайные обстоятельства всегда подталкивали власть имущих к поиску национальной или, как выражались раньше, общенародной идеи. Так, после Второй мировой войны население Советского Союза сплотила директива самых высоких инстанций о борьбе за отечественные приоритеты и против низкопоклонства перед давно прогнившим Западом. Каждый школьник в то время знал, что паровоз изобрел не какой-то там Джеймс Уатт, а наш самородок Иван Ползунов, тогда как проникающее излучение открыл не Вильгельм Конрад Рентген, а незабвенный Стенька Разин, который перед тем, как утопить персидскую княжну, выпалил историческую фразу: “Я тебя, стерва, насквозь вижу!”
К сожалению, внимания советских историков и пропагандистов не привлекло в те годы наше неоспоримое первенство в экспроприациях. Тут надо пояснить, что принудительное отчуждение собственности, именовавшееся когда-то разбоем, в начале XX столетия величали по-марксистски экспроприацией или попросту “эксом”. В связи с этим и слово “товарищ” утратило часть прежних значений (союзник, коллега, помощник, заместитель) и превратилось прежде всего в обращение к соучастнику. В отличие от заурядных громил и башибузуков, экспроприаторы не гуляли во зеленом бору с кистенями ради своекорыстных интересов, а пускали в ход ножи и пистолеты из высокоидейных соображений, сдавая потом львиную долю награбленного в партийную кассу.
С 1905 года, когда “эксы” стали делом чести, делом славы, делом доблести и геройства, множество молодых людей, возомнивших себя благородными разбойниками и преисполненных революционного усердия, грабили почтовые отделения и винные лавки, вокзальные кассы и даже поезда. Безоговорочно уверовав в химеру грядущего коммунистического общества, они как будто стремились продемонстрировать возможность сочетания несочетаемого — извечной мечты о социальной справедливости и криминальных методов ее осуществления в отдельно взятой стране. Не дано же им было знать, что в конце всякого социального тупика всегда уготован вход в новый лабиринт с многочисленными потомками Минотавра.
Несколько месяцев экстремисты-утописты набирались агрессивного опыта, пока, наконец, один законный авторитет по кличке Никитич, по паспорту Красин, а по профессии инженер не разработал оригинальные схемы ограбления банков для восполнения партийной казны, а также государственного переворота и построения в будущем светлого царства социализма. И в конце зимы 1906 года большевики реализовали первый такой проект инженера Красина, взяв отделение Государственного банка Российской империи в Гельсингфорсе (ныне Хельсинки).
Раз пошли на дело
Филиал Государственного банка в главном городе Великого княжества Финляндского размещался в доме №7 по Северной Эспланадной улице. На первом этаже того же строения находились столовая и купеческая лавка, торговавшая яйцами оптом и в розницу, так что появление на столь бойком месте даже значительной группы обывателей выглядело совершенно естественным. В середине тусклого короткого дня ординарного понедельника 13 февраля (26 февраля по нынешнему григорианскому календарю) 1906 года скучавшие в ожидании клиентов извозчики заметили около этого здания прилично одетую молодежь, не пожелавшую воспользоваться их услугами, но никого из той компании не запомнили.
Около двух часов пополудни кассирша частного “Союзного Банка” Эльза Циллиакус принесла в Гельсингфорсское отделение Государственного банка 8500 рублей. Через несколько минут туда же проследовали четверо молодых людей, громко попросивших разменять им крупную купюру. Занятые пересчетом денег, сданных коллегой Циллиакус, сотрудники банка предложили им немного подождать. Между тем в канцелярию банка вошли двое неизвестных. Один из них сказал по служебному телефону несколько слов на немецком языке и перерезал провода. Почти одновременно в операционном зале возникли еще девять незнакомцев, вооруженных пистолетами и ножами. Их главарь выстрелил в потолок и рявкнул: “Именем революционного исполнительного комитета объявляю всех арестованными! Руки вверх! Иначе все будете перебиты!” Оторопевшие чиновники подняли вдруг задрожавшие руки.
Трое злоумышленников тут же вломились в кабинет управляющего и связали его. Сторожа, который бросился к нему на помощь, застрелили. Один из преступников нанес убитому еще несколько ударов длинным кинжалом. Часть налетчиков обшарили прочие помещения и, обнаружив еще нескольких служащих, потребовали от них не трогаться с места; приподнявшемуся чиновнику прострелили руку. Затем всех сотрудников банка и единственную посетительницу завели в приемную управляющего и, заперев там, положили у дверей пустую жестянку из-под консервов, назвав ее бомбой.
Забрав без помех, по предварительным подсчетам кассиров, свыше 170 тысяч рублей, экспроприаторы покинули банк и спокойно, точно на прогулке, разошлись в разные стороны. Окна банка выходили на торговую площадь, но ни дюжий констебль, ни периодически впадающие в дрему извозчики, ни редкие в небазарный день прохожие выстрелов не слышали. Тревогу подняла жена одного из курьеров, заподозрившая что-то неладное, потому что ее муж не забежал домой к обеду. Прибывшая полиция освободила потрясенных чиновников. Вслед за полицией в банк примчались генерал-губернатор, командир расквартированного в Финляндии армейского корпуса и другие официальные лица1.
Вечером генерал-губернатор послал председателю Совета министров Российской империи С. Ю. Витте телеграмму: “Сегодня 15 вооруженных человек вошли в отделение Государственного банка и, направив пистолеты на служащих, заставили их удалиться в отдаленную комнату; затем, заметив непослушание со стороны сторожа и одного чиновника, дали несколько выстрелов; сторож убит, чиновник ранен легко. <…> Руководящий грабителями говорил чисто по-русски”. Позднее выяснилось, что грабителей прикрывали восемь соумышленников: пятеро стояли на лестничной площадке у дверей банка, двое — на первом, и один — на третьем этаже2.
Во вторник утром газеты Финляндии, России и Швеции напечатали более или менее подробные репортажи о случившемся. Днем 14 февраля на небольшой железнодорожной станции под Гельсингфорсом кассир, прочитавший утреннюю прессу, обратил внимание на слишком толстый бумажник человека, купившего четыре билета для своих спутников и один — в противоположном направлении — для себя. О своих сомнениях кассир тотчас же уведомил местную полицию и протелеграфировал на соседние станции. За покупателем билетов отправились филеры, а в вагон к четырем неизвестным, оживленно обсуждавшим что-то по-русски, подсел полицейский в штатском.
На следующей станции дежурный жандарм и полицейский в штатском предложили этой четверке выйти из вагона. Неизвестные подчинились, но на платформе извлекли из карманов пистолеты, убили жандарма и ранили полицейского, после чего пустились бежать вдоль линии железной дороги. Через некоторое время один из них вернулся на станцию и попал в руки полиции. Задержанный оказался уроженцем Финляндии, звали его Карл Феррин.
За остальными преступниками по следам на только что выпавшем снегу пустилась конная полиция. Беглецов застигли в заброшенной риге. После предупредительных выстрелов они сдались. Помимо пистолетов и ножей, у них изъяли 22 532 рубля и 30 432 финских марки. Арестованных доставили в губернскую тюрьму Гельсингфорса, где при тщательном обыске обнаружили еще один пистолет, 303 рубля, купленные накануне золотые и серебряные часы и поддельные документы. Как установило вскоре следствие, эти трое были родом из Лифляндской губернии; младшему из них, “Христиану Трейману”, исполнилось 19 лет, а его подельникам Густаву Чокке и Карлу Чокке — 20 и 22 года. Ночью в ту же тюрьму доставили человека, покупавшего железнодорожные билеты, — уроженца Финляндии по имени Олави Саволайнен3.
В четверг 16 февраля полицию Таммерфорса (ныне Тампере) срочно затребовали в редакцию газеты “Kansan Lehti”, где двое неизвестных оставили на хранение какой-то странный узелок. Одновременно в полицию поступило сообщение из местной гостиницы: в номере, снятом во вторник двумя приезжими из Гельсингфорса, горничная нашла спрятанный маузер. Полиция устроила засаду в редакции газеты и в гостинице и вскоре арестовала пришедшего за узелком парня 22 лет по имени Петр Салынь.
Его сообщника выследили на вокзале и, не обыскав, привели в участок. Все, что стряслось потом, совершенно обескуражило финскую полицию. Задержанный выхватил нож, убил полицейского комиссара, ранил двух констеблей и, фактически завладев участком, забаррикадировался в небольшом помещении. Рядом с участком мгновенно выросла толпа. Стоя у разбитого окна, экстремист то обстреливал из пистолета полицейских, пытавшихся проникнуть в участок, то кричал, что он социал-демократ и народ обязан ему помогать. Его клич достиг цели: когда полиция попробовала открыть ответный огонь, толпа этому воспрепятствовала.
Тогда кто-то догадался вызвать пожарную команду. Однако стоило только поднять брандспойт, как толпа взволновалась и нахлынула на пожарного; получив удар кастетом по голове, он рухнул без сознания. Другого пожарного застрелил из окна экстремист. Скрутить преступника, убившего трех человек и ранившего девятерых, удалось лишь после того, как у него кончились патроны. Из узелка и карманов арестованных в Таммерфорсе экстремистов полиция извлекла 13 585 рублей и 4994 финских марки4.
В пятницу 17 февраля полиция задержала вероятных пособников грабителей: редактора выходившей в Гельсингфорсе финской социал-демократической газеты “Arbetaren” Карла Нюмана и сожительницу таммерфорсского душегуба Эмму Гайлис, 23-х лет, раскрывшую полиции имя своего сердечного друга: это был Янис Чокке, 35-ти лет, старший брат двух арестованных во вторник экстремистов. У Карла Нюмана изъяли браунинг, 40 кг динамита и 1153 финских марки. У Эммы Гайлис не было ни денег, ни оружия; ее сдали в полицейский участок члены таммерфорсского рабочего союза, куда она обратилась в поисках Яниса Чокке. В тот же день местные власти ассигновали пять тысяч марок на проведение следствия по поводу феноменальных событий уходящей недели и назначили пособия в размере трехсот и пятисот марок вдовам убитых полицейских. Через шесть дней под Выборгом арестовали петербургского телеграфиста Вячеслава Чучанова, в котором банковские служащие сразу же опознали участника ограбления; при обыске у него нашли 5543 рубля5.
Судебный процесс по делу об ограблении филиала Государственного банка в Гельсингфорсе начался 21 марта 1906 года. Телеграфист Вячеслав Чучанов заявил, что найденные у него деньги он приобрел путем различных мошеннических проделок и в ограблении не замешан. Олави Саволайнен и его зять Карл Феррин свою вину отрицали и от обвинения в грабеже кое-как отмазались. Редактор газеты “Arbetaren” Карл Нюман сообщил, что действительно взял полторы тысячи марок у заезжих революционеров, но только для передачи этих денег эмигрантам в Стокгольме; временно освобожденный между судебными заседаниями под подписку о невыезде, он попытался скрыться в Швеции, но через месяц был арестован и предстал перед судом. Эмма Гайлис присутствовала на процессе в качестве свидетельницы6.
Пятеро обвиняемых — Петр Салынь, Христиан Трейман и братья Густав, Карл и Янис Чокке — признали себя членами латышской социал-демократической партии и участниками февральского ограбления банка, но на все дополнительные вопросы отвечать отказались, ссылаясь сперва на незнание русского языка, а потом (когда на судебные заседания пригласили латышского переводчика) — на плохую память. Через два с половиной месяца Салыня, Треймана и Густава Чокке приговорили к 10-летнему заключению в смирительном доме с последующим лишением гражданского доверия на 10 лет сверх срока наказания за тяжкое преступление и “учиненное при этом насилие, имевшее последствием смерть другого лица”. Карла Чокке, застрелившего жандарма на железнодорожной станции под Гельсингфорсом, обрекли на 15 лет заключения в смирительном доме с последующим лишением гражданского доверия на 15 лет сверх срока наказания. Таммерфорсского убийцу Яниса Чокке осудили на пожизненное заключение.
Для свидетельницы Эммы Гайлис прокурор запросил неожиданно два года тюремного заключения, но 8 июня 1906 года финский суд освободил ее от всякой ответственности “за недоказанностью обвинений”. Музыканту Карлу Феррину и технику Олави Саволайнену назначили трехмесячное тюремное заключение “за способствование побегу преступников”. Карла Нюмана отправили на два года в гельсингфорсскую каторжную тюрьму “за укрывательство краденого динамита”. Вячеслава Чучанова этапировали в Петербург и передали в распоряжение имперских властей7.
В определении меры наказания финская юстиция в 1906 году все-таки заметно отличалась от российской, считавшей чуть ли не всякий грабеж экспроприацией и предававшей налетчиков военно-полевому суду. Российские профессиональные бандиты нередко упрекали профессиональных революционеров в резком утяжелении криминального промысла, поскольку до 1905 года за грабеж давали всего три года арестантских рот, а в 1906 году — порой казнили без промедления8.
Девицу Эльзу Циллиакус, привлекшую к себе внимание банковских служащих непосредственно перед ограблением, на судебном процессе допрашивали как свидетельницу преступления. Однако ни сыщики, ни прокурор, ни судья не поинтересовались ее родственными связями с хорошо известным Департаменту полиции профессиональным революционером Конни Циллиакусом, возглавлявшим финляндскую “партию активного сопротивления” и причастным к беспорядкам в Прибалтике и контрабанде оружия в пределы Российской империи9.
Дорога дальняя, казенный дом
Некоторые подробности нашумевшего ограбления банка в Гельсингфорсе стали известны лишь много лет спустя, когда отдельные профессиональные революционеры, навсегда отравленные подпольем и порядком утомленные монотонной советской службой, принялись вспоминать свою буйную молодость. Часть из них вступили в Общество старых большевиков и в корявых автобиографиях, сохранившихся в фондах этой организации, отразили свои былые подвиги чуть более откровенно, нежели в официальных мемуарных сборниках.
По свидетельству участников тех событий, вооруженным нападением на банк в Гельсингфорсе руководил Янис Лютер. Один из основателей Латышской социал-демократической рабочей партии и руководитель всех ее военизированных формирований, большевик с 1903 года, Лютер был видным экстремистом, получившим необходимую закалку и опыт партизанских действий в отрядах латвийских боевых дружин и “лесных братьев”.
Формально лесные кровники отличались от пиратских береговых братьев лишь тем, что первые грабили на суше, а вторые — на море. В XVI–XVII веках неукротимое береговое братство усердно подтачивало экономику и престиж колониальной Испанской империи, а в начале ХХ столетия суровое лесное товарищество стремилось причинить посильный ущерб финансовой и политической системе каторжной Российской империи. Незначительные различия между морским и сухопутным разбоем заключались в исходной мотивации: если агрессию пиратов возбуждала преимущественно жажда легкой наживы, то лесных соратников вдохновляла прежде всего идея борьбы за социальную справедливость.
Участие в экспроприации (с нередкими убийствами полицейских или случайных прохожих) обеспечивало по сути неизбежное превращение подлинной или мнимой жертвы социальной несправедливости в насильника. Если в детских сказках косматое чудовище преображалось вдруг в прекрасного принца, то в криминальной реальности потенциальный Иван-Царевич навсегда обращался в серого волка. Однако такое перераспределение жизненных ролей ничуть не беспокоило лесных кровников, и библейский вопрос о местонахождении брата Авеля не проникал в их аффективно суженное сознание.
Лютер нашел свое призвание в подпольной деятельности уже в девятнадцать лет, сразу после исключения из учительской семинарии. Отважный и находчивый, сдержанный и немногословный, он внушал непререкаемое уважение своим боевым товарищам. Его умение держаться совершенно естественно и просто в любых (в том числе экстремальных) ситуациях вызывало неизменное восхищение всего лесного сообщества. К тому же он обладал незаурядными актерскими способностями и, меняя парики и одежду, мгновенно перевоплощался то в сельского учителя, с простодушной серьезностью взиравшего на прохожих сквозь очки с простыми стеклами, но в золотой оправе, то в утомленного рабочего, неторопливо шагавшего по улице после ночной смены, то в изысканного и высокомерного барона, говорившего на безукоризненном немецком языке10.
Его влияние особенно возросло в начале сентября 1905 года, когда он вместе со своим другом Екабом Дубелштейном спланировал и возглавил лихой набег полусотни экстремистов на Центральную тюрьму в Риге. Вооруженные пистолетами, ножами и топорами, налетчики вывели из камер двух арестованных соратников, незаменимых в изготовлении самодельных бомб, и, потеряв в перестрелке убитыми двух боевых товарищей, растворились в ночи. При нападении погибли двое надзирателей и получили тяжелые ранения трое. Прибывшая по тревоге полиция схватила двух злоумышленников, застреливших при аресте одного городового11. Умиленный столь “блестящей победой” экстремистов, Ленин тут же напечатал в нелегальной большевистской прессе приветствие “героям революционного рижского отряда”: “Пусть послужит успех их ободрением и образчиком для социал-демократических рабочих во всей России. Да здравствуют застрельщики народной революционной армии!”12
Ни волчья осторожность, ни сугубая конспирация не давали, однако, ни одному подпольщику достаточных гарантий безопасности. Исключений из этого неписанного правила не было, да и не могло быть, и 13 января 1906 года Лютер и его напарник Теодор Калнин, задержанные при облаве, очутились в камере Центрального управления тайной полиции. Фальшивые паспорта и криминальный опыт помогли им выдержать двое суток истязаний, издевательств и допросов. На третий день им дали передышку, а 17 января в 8 часов утра их боевые подруги умудрились передать им с продуктами два браунинга. Как только женщины покинули управление тайной полиции, туда вломились 12 экстремистов во главе с Екабом Дубелштейном, Гедертом Элиасом и Янисом Чокке, тотчас же зарезавшим подвернувшегося ему под руку солдата. Лютер и Калнин тоже пустили в ход пистолеты и, застрелив нескольких охранников, вырвались из застенка, прихватив с собой четверых арестованных ранее экстремистов. Продолжительность инцидента не превысила трех минут, так что полурота солдат, находившихся на втором этаже того же здания, не успела воспрепятствовать атаке боевиков13.
На следующий день Лютер, старательно загримировав следы избиений на допросах, сел в спальный вагон и укатил из Риги в Петербург. Вслед за ним, спасаясь от преследований разъяренной полиции, его верные товарищи перебрались по одному в российскую столицу, где поступили в распоряжение ЦК РСДРП, точнее, его Боевой технической (в последующем Военно-технической) группы, возглавляемой Л. Б. Красиным14.
Многоликий партийный лидер и главный финансист большевистской фракции, Красин был убежденным террористом. Соблазнительная идея произвести государственный переворот с помощью динамита осенила его еще в юности, когда он учился в Петербургском технологическом институте. “Ну, а как же отрицать целесообразность террора, — спрашивал он у своих друзей социал-демократов, — если, скажем, технический прогресс в области взрывчатых веществ позволил бы осуществлять террористические акты не с громоздкими бомбами, а со снарядами величиной в грецкий орех?”15
Человек просчитанной цели, которой добивался с упорством прирожденного землепроходца и самолюбием отличника из провинциального реального училища, одаренный авантюрист, лишенный сомнений и сантиментов, он руководил всей легальной, полулегальной и нелегальной деятельностью большевиков в период великой российской смуты 1905–1907 годов. Неутомимый заговорщик и первоклассный конспиратор, он пользовался непререкаемым авторитетом у сподвижников, но для харизмы вождя ему не хватало паблисити, абсолютной непорядочности и того фанатизма, который граничит с паранойей (или трансформируется в нее) и ложится в основу как непоколебимой веры в свое предначертание, так и оправдания любой низости.
Высокий и стройный, элегантный и холеный, ироничный и обаятельный, он производил неизгладимое впечатление на внушаемых женщин и азартных мужчин, подавлял их своим интеллектом и волей, а подчас и принуждая выполнять его распоряжения безропотно, словно под гипнозом. Природная сметливость и неотразимая дерзость помогали ему обкладывать данью все оппозиционные слои российского общества. Актрисы и адвокаты, инженеры и врачи, чиновники и даже отдельные банкиры регулярно выплачивали его агентам определенные денежные суммы для непрерывного пополнения партийной казны. В ту пору либеральная интеллигенция уповала на введение Конституции, предполагая в ней панацею от произвола, домогалась революции, как ребенок модной игрушки, ежемесячные сборы в пользу той или иной радикальной партии рассматривала в качестве признака хорошего тона и была не в состоянии услышать элементарное рассуждение довольно популярного тогда публициста и философа В. В. Розанова: “Свобода нужна содержанию (чтобы ему развиваться), но какая же и зачем свобода бессодержательному? А ведь русское общество бессодержательно…”16
В конце 1905 года, когда расходы Боевой технической группы чрезвычайно возросли, а прежние источники партийного финансирования почти иссякли, Красин подобрал себе команду из неугомонных искателей приключений, воодушевленных революционной романтикой, и сделал ставку на идеализированный бандитизм. Как писал впоследствии Троцкий, “в качестве химика Красин знал, что такое динамит, в качестве политика он не боялся его употребления”17. Именно Красин в роли крестного отца всех большевистских экстремистов разрабатывал планы боевых операций и вооруженных ограблений, совершенных прибалтийскими и закавказскими террористами, но никогда не опускался он при этом до мелочной опеки исполнителей его предписаний. Впрочем, рядовые большевики полагали обычно, что они воплощали в жизнь поручения строго засекреченного ЦК партии.
Сначала Красину показалось заманчивым ограбление Сестрорецкого оружейного завода, но Лютер и Дубелштейн отвергли эту идею из-за отсутствия в Петербурге достаточного числа абсолютно надежных боевиков. “Мы сильны и отважны только в стае, — пояснил позднее один из лесных кровников. — Мы вместе росли, вместе оттачивали свое классовое сознание. Наша жизнь настолько нераздельна, что над личностью товарища никто особенно не задумывается. В коллективе все мы — закаленные звенья одной цепи. Не будь этой тесной взаимосвязи, каждый из нас порознь, возможно бы, колебался”18.
Тогда от имени ЦК РСДРП конкретную боевую задачу по восполнению оскудевшей партийной казны поставил перед Лютером незаменимый помощник Красина в многочисленных рискованных предприятиях Н. Е. Буренин, курировавший всю подпольную деятельность большевиков в Финляндии. Входившее в состав Российской империи с 1809 года Великое княжество Финляндское пользовалось автономией, но давно стремилось к полной независимости. В то лихолетье значительная часть коренного населения Финляндии считала необходимым оказывать систематическую помощь революционному движению в империи, усматривая в этом наиболее реальный путь к собственному освобождению. Большевики же, в свою очередь, воспринимали Финляндию как свой “красный тыл”, где находились превосходные явочные квартиры и где были созданы оптимальные условия для бесперебойного транзита в Российскую империю оружия, взрывчатки и крамольной литературы19.
Для выполнения ответственного партийного поручения Лютер выбрал тринадцать рижских боевиков, отлично зарекомендовавших себя в схватках с полицией, а также в периодических убийствах городовых, драгун и казаков. К ударному отряду экстремистов по распоряжению Красина присоединилась команда прикрытия из десяти петербургских большевиков (их фамилии и клички остались неизвестны). Детали предстоявшей операции уточнили на месте. Пистолеты получили на одном из оружейных складов Боевой технической группы, размещенном в мастерской финского скульптора Альпо Сайло. Непосредственно перед налетом один из служащих банка (его имя знал только Буренин) испортил сигнализацию, связывавшую банк с расположенной в 200 метрах от него гауптвахтой, где размещалось небольшое армейское подразделение20.
В тот насыщенный событиями понедельник 13 февраля 1906 года отставной штабс-капитан Иоганн Кок вывел на прилегающие к банку улицы финскую Красную гвардию, дабы заблокировать все подходы к месту намеченной экспроприации при возникновении каких-либо непредвиденных ситуаций. Плотный блондин с длинными запорожскими усами, прослуживший в российской армии более десяти лет и отлично говоривший по-русски, Иоганн Кок учредил свою Красную гвардию из рабочих и бывших солдат во время всеобщей политической стачки 1905 года, когда бастовала даже финская полиция. Вскоре после организации финской Красной гвардии ее командир публично высказался о своей готовности всемерно поддерживать освободительное движение в Российской империи21. В пространном интервью, опубликованном петербургской прессой на следующий день после ограбления банка, отставной штабс-капитан заявил, что финская Красная гвардия была создана по образцу Французской национальной гвардии для поддержания общественного порядка. Кроме того, он отметил, что в одном только Гельсингфорсе под его командой находилось уже около 30 рот своеобразного полувоенного контингента22. Арестованные во вторник 14 февраля Саволайнен и Феррин входили в состав этого самобытного формирования.
После экспроприации боевики хладнокровно рассыпались по городу и с помощью финских красногвардейцев затаились в заранее приготовленных убежищах. Янис Чокке и Петр Салынь тем же вечером отправились в Таммерфорс на явку к редактору местной социал-демократической газеты, тогда как Лютер (вместе с Дубелштейном и Калниным) укрылся в доме виноторговца Вальтера Шеберга — одного из лучших агентов Боевой технической группы в Гельсингфорсе. Над входом в магазин Шеберга висела на кронштейне огромная зеленая бутылка, служившая не только рекламой его заведения, но и отличным опознавательным знаком для прибывавших в город революционеров23. На этом “массовом явочном пункте” Лютера с его друзьями ожидала Е. Д. Стасова.
Внучка знаменитого архитектора, дочь председателя Петербургского совета присяжных поверенных, племянница популярного художественного и музыкального критика, 22-летняя Стасова по кличке Абсолют была к тому времени искусной подпольщицей с приличным партийным стажем. В феврале 1906 года Красин перебросил Стасову в Финляндию взамен Буренина, поручив ей сосредоточиться главным образом на контрабанде оружия и подготовке очередного съезда РСДРП в Стокгольме. Самому же Буренину предстояло сопровождать (в качестве своеобразного компаньона-телохранителя) двух особо ценных агентов Красина — Максима Горького и его гражданскую жену М. Ф. Андрееву, командированных (разумеется, от имени ЦК партии) в Северную Америку для сбора средств в пользу революции24.
“Первое, что мне пришлось взять на себя в Гельсингфорсе, когда я туда приехала, — вспоминала Стасова 60 лет спустя, — это была отправка в Питер последних товарищей из группы латышей-партийцев, которые произвели экспроприацию в Государственном банке. Туда же я отвезла и часть денег, добытых при этой экспроприации (что-то около 10 тысяч рублей золотом и на небольшую сумму серебра в монетах рублевого достоинства). Серебро было отправлено, насколько я помню, через машинистов, а золото пришлось мне лично перевезти в Питер, спрятав его под одеждой”25.
Остальные деньги, по словам Буренина, удалось перебросить в Германию и Швецию для приобретения оружия26. Однако и Буренин, и другие члены Боевой технической группы, и сами экспроприаторы ни словом не обмолвились о том, сколько полновесных тогда еще рублей издержали большевики на оружие и боеприпасы в бесноватом 1906 году.
Всюду деньги, деньги, деньги…
По данным ревизии, проведенной вскоре после ограбления банка, налетчики унесли 175 643 рубля. У арестованных боевиков, а также у их пособников полиция изъяла в общей сложности 41 963 рубля и 36 579 финских марок27. Поскольку 25 финских марок приравнивались к 10 рублям, 36 579 марок составляли 14 632 рубля. Таким образом, финская полиция вернула государству 56 595 рублей, а в руки большевиков свалился капитал в размере 119 048 рублей.
За вычетом десяти тысяч рублей, доставленных Стасовой финансовому директору партии Красину, и расходов на фальшивые документы, нелегальный переход границы, золотые или серебряные часы и, вероятно, какие-то иные вещи для экстремистов, агенты Боевой технической группы могли истратить на закупки оружия не менее ста тысяч рублей. Так как за 375 рублей по валютному курсу того времени давали одну тысячу франков или 808 германских имперских марок, за сто тысяч рублей большевики получили примерно 267 тысяч франков или 215 тысяч марок.
Заниматься контрабандой оружия (прежде всего на территорию Закавказья) Красин поручил (как обычно, от имени ЦК партии) недюжинному экстремисту М. М. Литвинову по кличке Папаша (будущему наркому иностранных дел СССР). Ближайшим сотрудником Литвинова в этом увлекательном промысле стал Лютер, с помощью Буренина и Стасовой ускользнувший за границу вкупе с несколькими рижскими боевиками.
Литвинова манил бельгийский оружейный рынок, где российским революционерам симпатизировали и охотно продавали браунинги калибра 7,65 мм — излюбленное оружие террористов. После ограбления банка в Гельсингфорсе одна из посреднических фирм Льежа предложила большевикам 50 тысяч швейцарских винтовок устаревшего образца по цене 4 франка за ствол и небольшую партию браунингов стоимостью 31–33 франка (вместо стандартных 45 франков) за пистолет. Посетив совместно с кавказскими боевиками ряд оружейных заводов и коммерческих фирм Бельгии и Германии, к осени 1906 года Литвинов остановил свой выбор на магазинных винтовках и автоматических пистолетах различных систем28.
Тем временем Лютер, выступавший для конспирации под маской военного атташе республики Эквадор и установивший доверительные контакты с оружейными фирмами Гамбурга и Берлина, договорился о приобретении пятисот маузеров, пятисот карабинов, девяти кавалерийских пулеметов, трех миллионов патронов и одной тонны динамита. В тире одного из таких гамбургских предприятий Литвинов, заехавший туда под видом эквадорского офицера, устроился за пулеметом и, прострелив на память свой носовой платок, одобрил всю сделку в целом29.
Заказанное и полностью оплаченное оружие экстремисты вывозили в запломбированных вагонах из Западной Европы в болгарский порт Варна. В середине сентября 1906 года Литвинов зафрахтовал не то за 36 тысяч франков, не то за 30 тысяч марок яхту “Зора” водоизмещением 47 тонн. Набрать команду из моряков героического броненосца “Потемкин” он сумел только через два месяца. Капитаном судна пришлось назначить беглого матроса из Севастополя.
В середине ноября 1906 года филеры опознали Литвинова на улицах Петербурга и зафиксировали его свидание с Красиным в книжном магазине легального большевистского издательства “Вперед”. Заметив за собой слежку, Литвинов ушел от наблюдения, надев пальто и шляпу одного из посетителей магазина и прицепив накладную бороду. Спустя несколько дней агенты российской полиции повстречали его в Берлине, откуда 22 ноября он уехал в Австрию в сопровождении машиниста яхты и семи матросов30.
В ночь на 29 ноября 1906 года яхту загрузили сперва динамитом и боеприпасами с причалившего парохода австрийского общества Ллойда, а потом многочисленными ящиками с оружием. Для укрепления дисциплины и присмотра за малонадежным экипажем на корабль десантировались десять латышских и грузинских боевиков во главе с легендарным Камо (С. А. Тер-Петросяном), взявшим на себя обязанности кока. Предусмотрительный Камо тут же заминировал судно, дабы взорвать его в случае захвата корабля правительственными войсками или провала операции по каким-либо иным причинам. Провода от так называемой адской машины он провел в камбуз.
Утром 29 ноября “Зора” снялась с якоря и, покинув гостеприимный порт Варны, вышла в море, держа курс на кавказское побережье, а в полдень 1 декабря села на мель у берегов Румынии. Команда корабля и боевики во главе с Камо, страдавшим от морской болезни, сбежали немедленно. На опустевшую яхту высадились шустрые румынские рыбаки, утащившие с потерпевшего крушение судна немалую часть оружия. Прибывший с опозданием спасательный пароход снял с яхты всего две тысячи винтовок, свыше полумиллиона патронов и ящик с прокламациями на русском языке, призывавшими к вооруженному восстанию31.
Вспоминая впоследствии этот эпизод своего достославного криминального прошлого, Литвинов колебался, не зная, чему приписать провал экспедиции — то ли шторму, то ли неопытности и трусости капитана яхты; однако основную ответственность “за срыв предприятия” он возложил на ЦК партии (иными словами, на Красина), не обеспечивший своевременное финансирование контрабанды.
Разукрашенное всяческими фантастическими подробностями, происшествие с яхтой “Зора” попало в европейскую прессу, спровоцировало дипломатический скандал между Россией и Болгарией и послужило основанием для объявления Литвинова в международный розыск. Специальные досье на него завели в ту пору полицейские управления Бельгии, Болгарии и Румынии32.
Сколько всего винтовок и пистолетов находилось в трюме злосчастной яхты, большевики сохранили в тайне. Осенью 1907 года Литвинов уничтожил все квитанции, все накладные и всю прочую документацию по делу о неудавшейся попытке контрабанды оружия и взрывчатки, предпринятой на средства, похищенные из банка в Гельсингфорсе33. Не исключено, что латышские экстремисты предъявляли определенные претензии Литвинову в связи с нелепой утратой награбленных денег и закупленного Лютером оружия. Скорее всего поэтому Литвинов в своем мемуарном очерке о бесславном провале порученной ему контрабанды старательно лгал, будто яхту “Зора” он снарядил на многие сотни тысяч рублей, экспроприированных грузинскими боевиками.
Товарищ, товарищ, за что же мы боролись?
После ограбления банка в Гельсингфорсе банда развалилась. Главарь налетчиков Янис Лютер по кличке Бобис (1883–1939) и пара его верных боевых товарищей — рабочий Янис Зирнитис по кличке Архиварс (1884–1939) и штурман дальнего плавания Карл Янсон по кличке Каптейнс (1883–1937) — скрылись за границей. Через год Янсон эмигрировал в США, где сделал карьеру профсоюзного босса, а Зирнитис вернулся в Прибалтику, продолжил свою подпольную деятельность и в 1909 году был осужден на шесть лет каторги с последующей ссылкой в Иркутскую губернию.
Вслед за Лютером (или, быть может, одновременно с ним) бежал Гедерт Элиас (1887–1975), известный боевым товарищам под псевдонимом Страуме-Гедус; через три года он поступил в Брюссельскую Академию художеств и стал впоследствии профессиональным живописцем. Еще один экстремист Ансис Бушевиц (1878–1943) тоже оказался, по всей вероятности, за рубежом, где заразился меньшевистской ересью и временно откололся от былых единоверцев34.
Четверо экстремистов, оставшихся на российских просторах, получили новые партийные задания. Выполнение наиболее важного поручения, связанного с подготовкой вооруженных восстаний в различных регионах страны, боевая техническая группа доверила Николаю Атабекову по кличке Антон (1881–1937).
Потомок действительного статского советника из Астраханской губернии, единственный среди прибалтийских боевиков человек дворянского происхождения, Атабеков не только окончил гимназию, но еще в 1899 году был принят в Рижский Политехнический институт. Он сумел даже преодолеть два первых курса обучения, прежде чем его отчислили из института за участие в студенческих беспорядках. Не испытывая ни малейшего огорчения по этому поводу, он вступил в ряды большевиков и к последним месяцам 1905 года вырос до вожака боевой дружины. После удачной операции в Гельсингфорсе его направили в Одесскую военную организацию большевиков, а в мае 1906 года перебросили в Кронштадт. Спустя два месяца в Кронштадте вспыхнуло восстание, быстро подавленное правительственными войсками; в сентябре Атабекова, переодетого матросом, арестовали и через год осудили на восемь лет каторги. В 1913 году его амнистировали и выслали в Иркутскую губернию, где он прожил до Февральской революции и нечаянно набрался от ссыльнопоселенцев меньшевистских воззрений35.
Самый отчаянный и самый, наверное, жестокий боевик, признававший одно только право ножа и пистолета, Екаб Дубелштейн по кличке Епис (1883–1907) в марте 1906 года вернулся в Лифляндскую губернию. За последующие полтора года он всласть покуражился над полицией, пограбил почтовые отделения и принялся даже разрабатывать план убийства П. А. Столыпина, председателя Совета министров Российской империи, но в августе 1907 года был схвачен на рижской улице и через месяц расстрелян36.
Бывалый подпольщик Теодор Калнин по кличке Мистер (1871–1939) трудился в нелегальной типографии до 2 января 1908 года, когда его взяли под стражу. Свыше пяти лет просидел он в Рижской центральной тюрьме, а в марте 1913 года отправился по этапу в сибирскую ссылку. В Киренском уезде Иркутской губернии он получил место кладовщика и экспедитора небольшого молочного хозяйства37.
Профессиональный революционер, член ЦК социал-демократии Латышского края Янис Ленцман по кличке Кенцис (1881–1939) оставался на воле дольше всех. Его арестовали и выслали в Иркутскую губернию лишь в 1915 году38.
Пятерых гангстеров, приговоренных финским судом к различным срокам наказания, поместили в одиночных камерах. Петр Салынь (1886–1937) и Христиан Трейман (1887–после1962) провели в одиночном заключении шесть лет, Густав Чокке (1886–после1935) и Карл Чокке (1884–1929) — около десяти. Карла Чокке продержали, кроме того, в ножных кандалах два с половиной года и в ручных — еще два года; за покушение на жизнь надзирателя в 1913 году срок содержания под стражей ему увеличили на девять лет. Густаву Чокке добавили к прежнему сроку четыре года тюрьмы после безнадежной и чуть ли не демонстративной попытки к бегству. Салыня и Треймана освободили досрочно, по амнистии, объявленной к 300-летию дома Романовых, Густава и Карла Чокке — после Февральской революции. Янис Чокке (1870–1910) погиб при невыясненных обстоятельствах в каторжной тюрьме39.
Отставной штабс-капитан Иоганн Кок (1863–1909) оказался участником солдатского и матросского бунта в крепости и в порту Свеаборга 17–20 июля 1906 года. Когда правительственные войска подавили мятеж, он бежал в Северную Америку. Как сложилась затем его судьба, неизвестно: по одним сведениям, в 1908 году его арестовали и депортировали в Российскую империю, по другим — он скончался скорее всего в Канаде в 1915 году. Утратив своего командира, финская Красная гвардия распалась40.
После октябрьского переворота бывшие экстремисты перевоплотились в законопослушных советских граждан. Лютер нашел себе применение в качестве директора крупных хозяйственных учреждений (в том числе Ленинградского отделения Англо-русского акционерного торгового общества “Аркос”, учрежденного Красиным в 1920 году, Ленинградской конторы “Экспортлес” и, наконец, треста “Союзлесотара”). Ленцман руководил советской военной разведкой в Турции, служил в Латвийской секции Коминтерна, был начальником общей группы отдела кадров на строительстве Дворца Советов41. Салынь находился на подпольной работе в Китае, чистил Наркомат просвещения на посту старшего инструктора Рабоче-Крестьянской инспекции, исполнял какие-то секретные обязанности в советском торгпредстве в Берлине и, наконец, стал заместителем заведующего музеем Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК ВКП (б)42. Янсон служил в Красном интернационале профсоюзов (Профинтерне), тогда как Зирнитиса использовали в качестве мелкого партийного или советского начальника43.
Атабеков, Калнин и Густав Чокке несколько лет занимали скромные должности в различных советских организациях, все трое получили инвалидность по совокупности множества заболеваний. В своем заявлении, адресованном в комиссию по назначению пенсий, Густав Чокке писал: “Страдаю истерикой, эпилептикой, которая появилась вследствие пролома верхней головной кости после ареста при побеге. Вследствие болезни и усталости я не способен занимать ответственные должности. Лечусь у районного психиатрического врача…”44 Карл Чокке, девять лет проучившийся сначала на рабочем, потом на физико-математическом факультете МГУ, 11 февраля 1929 года накануне отъезда в санаторий для “нервнобольных” совершил суицидальную попытку и 24 февраля скончался вследствие огнестрельного ранения грудной клетки45.
Трейман работал то в Особом отделе ВЧК, то в милиции, а с 1930 года возглавлял Московский областной союз кооперации инвалидов46. Много лет спустя ему довелось опубликовать воспоминания о бурной своей молодости и верных боевых товарищах. Однако в этом мемуарном очерке, напечатанном в сборнике “Янис Лутер-Бобис”, Трейман умолчал о том, как пережил он Большой террор, Вторую мировую войну и послевоенные репрессии. Может быть, с 1937 года он много лет находился в заключении? Известно только, что в 1962 году его труды вознаградили персональной пенсией.
В период Большого террора герои революционного подполья превратились из полноценных советских граждан в подозреваемых и подсудимых. Основанием для такой трансформации стала подписанная Н. И. Ежовым директива НКВД СССР от 30 ноября 1937 года о проведении массовой карательной операции “по линии латвийского шпионажа”.
Еще летом 1937 года, заимствовав нацистскую идеологию, советские вожди запланировали, а вслед за ними следователи НКВД приступили к серии “национальных операций” — в сущности этнических чисток всех “подозрительных на шпионаж” лиц немецкого, польского, румынского происхождения и так называемых харбинцев (бывших служащих КВЖД, объявленных японскими шпионами). Затем пришел черед латышей. Согласно приказу Ежова, с 3 декабря 1937 года одновременно во всех республиках, краях и областях подлежали аресту политические эмигранты и перебежчики из Латвии, активисты латышских клубов и обществ (в том числе общества латышских стрелков), бывшие руководители и члены правлений ликвидированных акционерных обществ, латышские туристы, осевшие в СССР, и все латвийские подданные, кроме сотрудников дипломатических учреждений47.
Поскольку органы НКВД не успели выполнить срочный заказ партии и правительства до окончания 1937 года, Сталин разрешил им продолжить “операцию по разгрому шпионско-диверсионных контингентов из поляков, латышей, немцев, эстонцев, финн, греков, иранцев, харбинцев, китайцев и румын, как иностранных подданных, так и советских граждан” до 15 мая 1938 года48. Однако еще до завершения года 1937-го сотрудники НКВД отомстили за унижение царской полиции, расстреляв Атабекова, Салыня и Янсона. В 1939 году “пали жертвой злостной клеветы и произвола в период культа личности” Лютер, Зирнитис, Калнин и Ленцман. Не пощадили и семью Лютера, расстреляв его сына Юрия (1914–1938), студента Ленинградского Института инженеров водного транспорта, и младших братьев: Роберта (1895–1938) — председателя юридической консультации — и Эрнеста (1893–1940) — участника Гражданской войны и партийного функционера49. Советские правители, надо полагать, всерьез опасались, как бы матерые боевики (вместе с их родственниками) не взялись за оружие снова.
Ансис Бушевиц и Гедерт Элиас избежали репрессий. Бушевиц проживал в независимой Латвийской республике, работал юристом, после избрания членом Народного Сейма в 1940 году голосовал за вхождение Латвии в состав СССР, затем вступил в ряды Коммунистической партии Латвии и умер в Москве. Элиаса возвели в ранг профессора, заслуженного деятеля искусств Латвийской ССР, члена академии художеств и патриарха латышской живописи (ныне его имя носит Елгавский музей истории и искусства). Именами Красина и Стасовой назвали улицы в Москве, подтвердив тем самым старинное правило: исполнителей чаще всего карают, зато вдохновителей превозносят.
Беспрецедентное, казалось бы, ограбление филиала Государственного банка в Гельсингфорсе неожиданно быстро забылось и даже не обросло легендами; как говорится, разнеслась молва, да и была такова. Фамилии и клички большевиков, грезивших о социальной справедливости и совершивших ради нее первую крупномасштабную экспроприацию, не удержались в короткой памяти потомков. И теперь, когда, словно в старой сказке, век прошел, как сон пустой, можно, наверное, высказать лишь одно пожелание: так пусть им общим памятником будет построенный в боях капитализм с нечеловеческим лицом.
Сноски:
1 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 102, оп. 203, д. 8, ч. 66, т. 1, лл. 34–36. “Финляндская Газета”, 14 (27).02.1906. “Новости Дня”, 14.02.1906.
2 ГАРФ, ф. 102, оп. 203, д. 8, ч. 66, т. 1, лл. 5, 36. “Биржевые Ведомости”, вечерний выпуск, 14.02.1906.
3 ГАРФ, ф. 102, оп. 203, д. 8, ч. 66, т. 1, лл. 14–15, 36. “Финляндская Газета”, 16.02 (1.03). 1906. “Русское Слово”, 16.02.1906. “Новости Дня”, 16.02, 17.02.1906.
4 ГАРФ, ф. 102, оп. 203, д. 8, ч. 66, т. 1, лл. 24–30. “Финляндская Газета”, 18.02 (3.03). 1906. “Русское Слово”, 18.02.1906. “Новости Дня”, 18.02, 22.02.1906.
5 ГАРФ, ф. 102, оп. 203, д. 8, ч. 66, т.1, лл.59, 69. “Финляндская Газета”, 19.02 (4.03), 21.02 (6.03). 1906. “Русское Слово”, 19.02.1906.
6 “Финляндская Газета”, 23.03(5.04).1906. “Новости Дня”, 26.03.1906.
7 ГАРФ, ф. 102, оп. 203, д. 8, ч. 66, т. 1, лл. 80–81. “Финляндская Газета”, 8 (21).06.1906. В кн.: Янис Лутер-Бобис. Страницы жизни революционера-подпольщика. Сборник статей и воспоминаний. Рига, 1962. С. 279–287.
8 Сверчков Д. На заре революции. М.-Л., 1924. С. 325–326.
9 ГАРФ, ф. 102, оп. 233, д. 9, ч. 10, лл. 2, 44.
10 В кн.: Янис Лутер-Бобис… С. 230–235.
11 ГАРФ, ф. 124, оп. 44, д. 299, лл. 21–24; д. 1497, лл. 5–9. “Рижский вестник”, 9.09.1905.
12 Ленин В. Полн. собр. соч., т. 11. С. 269.
13 “Рижский вестник”, 17.01.1906. “Пролетарская революция”. 1926, № 3. С. 173–196. В кн.: Янис Лутер-Бобис… С. 105–124.
14 В кн.: Первая боевая организация большевиков. 1905–1907 г.г. М., 1934. С. 202–203.
15 “Пролетарская революция”, 1923, № 3. С. 3–28.
16 Розанов В. Уединенное. М., 1990. С. 168.
17 Троцкий Л. Портреты революционеров. Chalidze Publications, 1988. С. 281–282.
18 Бейка Д. Год лесных братьев. Рига, 1970. С. 114.
19 В кн.: Первая боевая организация большевиков… С. 83–84.
20 В кн.: Янис Лутер-Бобис… С. 284–297.
21 ГАРФ, ф. 499, оп. 2, д. 3, лл. 1–5.
22 “Биржевые Ведомости”, вечерний выпуск, 27.02.1906.
23 Смирнов В. Революционная работа в Финляндии 1900–1907 гг. “Пролетарская революция”, 1926, № 1. С. 119 —157. В кн.: Первая боевая организация большевиков… С. 53–54.
24 Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 356, оп. 1, д. 1, л. 17; д. 164, л. 179.
25 Стасова Е. Воспоминания. М., 1969. С. 82–83.
26 Буренин Н. Памятные годы. Л., 1961. С. 160–165.
27 “Финляндская Газета”, 14(27).02, 16.02(1.03), 19.02 (4.03), 21.02(6.03), 23.03 (5.04).1906.
28 В кн.: Первая боевая организация большевиков… С. 89–99.
29 В кн.: Янис Лутер-Бобис… С. 125–127.
30 ГАРФ, ф.102, оп. 234, д. 1, ч. 1, т. 3, лл. 8 об, 27, 107 об, 108, 146, 147. Материалы по истории общественного и революционного движения в России. Под редакцией С. П. Мельгунова и М. А. Цявловского. М., 1918, т. 1. С. 196–197. В кн.: Первая боевая организация большевиков… С. 92–94.
31 Бибинейшвили Б. Камо. М., 1934. С. 113–117. См. также: Камо. Воспоминания, статьи, очерки о Камо. Ереван, 1982. С. 38–40, 145–148.
32 РГАСПИ, ф. 332, оп. 1, д. 39, лл. 102–107.
33 В кн.: Первая боевая организация большевиков… С. 99.
34 ГАРФ, ф. 533, оп. 2, д. 805, лл. 4–5.
35 ГАРФ, ф. 102, оп. 203, д. 306, ч. 46, лл. 1–2; ф. 533, оп. 2, д. 77, лл. 5–7, 11, 114. Каторга и ссылка, 1927, кн. 37. С. 76–77.
36 В кн.: Янис Лутер-Бобис… С. 140–147.
37 ГАРФ, ф. 533, оп. 2, д. 805, лл. 1–6. РГАСПИ, ф. 17, оп. 100, д. 100960.
38 РГАСПИ, ф. 124, оп. 1, д. 1107, лл. 1–5.
39 РГАСПИ, ф. 124, оп. 1, д. 1708, лл. 4–5. ГАРФ, ф. 533, оп. 2, д. 2025, лл. 4–6; д. 2240, лл. 3–6, 10–26; д. 3257, лл. 11–12, 20.
40 ГАРФ, ф. 499, оп. 1, д. 18, лл. 290–298; оп. 2, д. 43, лл. 3, 14 об. В кн.: Янис Лутер-Бобис… С. 392. Смирнов В., Указ. соч.
41 РГАСПИ, ф. 17, оп. 100, д. 4550. Колпакиди А, Прохоров Д. Империя ГРУ: Очерки истории российской военной разведки. М., 2001, кн.1. С. 175. Расстрельные списки. Москва, 1935–1953. Донское кладбище [Донской крематорий]. Книга памяти жертв политический репрессий. М., 2005. С. 271.
42 ГАРФ, ф. 533, оп. 2, д. 1774, лл. 1–2, 15–17.
43 В кн.: Янис Лутер-Бобис… С. 388, 413.
44 ГАРФ, ф. 533, оп. 2, д. 2240, л. 7.
45 ГАРФ, ф. 533, оп. 2, д. 3257, л. 22.
46 ГАРФ, ф. 533, оп. 2, д. 2025, лл. 7–11
47 “30 октября”, 2000, № 4. С. 5.
48 РГАСПИ, ф. 17, оп. 166, д. 585, л. 21.
49 В кн.: Янис Лутер-Бобис… С. 398.