Опубликовано в журнале Континент, номер 138, 2008
Вячеслав МОИСЕЕВ — родился в 1962 г. в Оренбурге. Окончил Факультет иностранных языков Оренбургского пединститута, служил в армии. Работал в областной молодежке, пресс-секретарем губернатора, главным редактором газет «Оренбуржье», «Оренбургский курьер», «Оренбургский университет». Сейчас — руководитель бюро «Российской газеты» в Оренбурге, редактор альманаха «Башня». Выпустил сборники стихов и переводов «Предлог», «Тропы свободы», «Естественный отбор», книгу прозы «Теплые руки/Кольцо в стене», повесть-сказку «В поисках Живой воды» (в соавторстве с Сергеем Хомутовым). Лауреат Всероссийской литературной премии имени Д. Н. Мамина-Сибиряка, дважды лауреат открытого Евразийского конкурса переводчиков. Живет в Оренбурге.
Вячеслав МОИСЕЕВ
Репетиция Апокалипсиса*
Тоцкое — 1954. Свидетельства о войсковых учениях
с применением атомного оружия в Оренбургской области
1. Последние дни
СООБЩЕНИЕ ТАСС. В соответствии с планом научно-исследователь-ских работ, в последние дни в Советском Союзе проведено испытание одного из видов атомного оружия. Целью испытания было изучение действия атомного взрыва. При испытании получены ценные результаты, которые помогут советским ученым и инженерам успешно решать задачи по защите от атомного нападения (газета «Правда», 17 сентября 1954 года).
Это все, что пятьдесят лет назад было позволено узнать гражданам СССР о событии, произошедшем в сентябре 1954 года на военном полигоне в тринадцати километрах севернее районного центра Тоцкое Чкаловской области, на полпути между Куйбышевом (Самарой) и Чкаловом (с 1957 года — вновь Оренбургом), примерно в двухстах километрах от одного и от другого города.
Но оренбуржцы, особенно жители западных районов области, практически со дня взрыва, пусть не из официальных сообщений с фактами и цифрами, а из устных рассказов-свидетельств знали, что же именно случилось на Тоцком полигоне в то по-летнему солнечное и жаркое утро. Да, атомные учения хоть и считались великой советской тайной, но за годы, когда трепаться о делах государственных было не принято (потому, в первую очередь, что небезопасно), превратились для нас, оренбуржцев, в некое предание, которое узнавал каждый с самого детства — от тех, кто видел ядерный взрыв своими глазами, или от тех, кто лично знал очевидцев. И это неудивительно: шила в мешке не утаишь, атомный гриб в сейф не засунешь.
Мы жили много лет с сознанием причастности к жуткой тайне, а когда в перестроечные годы дверца секретного сейфа слегка приоткрылась и мы увидели, что именно составляло этот наш секрет, то поняли: жить с этим ужасом придется не только нам, но и внукам нашим, и правнукам…
Итак, теперь каждый житель Оренбургской области уже совершенно точно знает: 14 сентября 1954 года на Тоцком полигоне в ходе войсковых учений была взорвана атомная бомба мощностью 40 килотонн в тротиловом эквиваленте. Она почти в два раза превосходила по своей разрушительной силе каждую из тех бомб, что американцы в августе 1945-го сбросили на Хиросиму и Нагасаки.
Чаще всего оренбуржцы, знакомясь с подробностями проведения атомных учений под Тоцким, задают два вопроса: «Зачем это было нужно?» и «Почему именно у нас?» Конечно, многим (особенно тем, чье мировоззрение формировалось в перестроечные и постперестроечные времена) сейчас трудно представить атмосферу, в которой готовились учения 54-го: разгар холодной войны; Карибский кризис, поставивший мир на грань ядерной войны; Советский Союз и Соединенные Штаты — враги более чем когда бы то ни было. Словом, СССР стремился догнать США и активно готовился к ядерной войне.
Данные, поступавшие от наших разведчиков, действовавших в Соединенных Штатах, подтверждали наихудшие опасения. Ответ СССР не заставил себя ждать: страна, только что пережившая самую кровавую и разрушительную войну в истории человечества, не пожалела сил и средств на создание ядерного щита. Уже в 1949-м Советский Союз испытал свою первую атомную бомбу. В 1951-м в СССР прошли штабные учения с имита-цией применения ядерной бомбы. Американцы с 1951 по 1956 год провели восемь войсковых учений с применением атомного оружия.
Земле грозил Апокалипсис. И осенью 1954 года в Оренбургской области состоялась его ге-неральная репети-ция. До сих пор никто и никогда не взрывал атомный заряд в густонаселенном районе. А Тоцкий полигон (весьма небольшой по размерам — примерно 10 на 10 километров) находится именно в густонаселенном районе — всего в сорока километрах от Бузулука и в тридцати от Сорочинска, окружен поселками и селами, до ближайшего из которых — Маховки — всего четыре километра. Маховка и сгорела почти вся в атомном пламени 14 сентября…
Итак, зачем были нужны такие учения, — понятно. Но до сих пор вызывает самые черные подозрения вопрос второй: почему их провели именно в Оренбургской области, причем в ее наиболее населенной западной части?
Родившийся спустя восемь лет после Тоцких учений, я не мог, конечно, даже предположить, когда, еще не умея читать, с увлечением раскрашивал цветными карандашами брошюру «Воениздата» о поражающих факторах атомного оружия, что эта книжка с картинками, хранившаяся у нас дома в селе Родничном Переволоцкого района, написана на основе сведений, полученных во время учений 1954 года. И уж, разумеется, не ведал, что всего-то в сотне километров западнее нашей деревни взорвали атомную бомбу.
Первые подробности об атомных учениях я узнал в 1979 году от полковника Н. И. Пастухова, своего учителя НВП. Он рассказывал нам, десятиклассникам, что в 54-м, когда был еще молодым офицером, его подразделению накануне 14 сентября поставили задачу выдвинуться к месту эпицентра и занять позицию в нескольких километрах от него. После взрыва, надев средства защиты, Николай Иванович вместе с другими солдатами и офицерами проследовал через зараженную радиацией местность. Так мы, семнадцатилетние, впервые услышали рассказ участника этого марша — и о расплавленных в алюминиевые лужи самолетах, и об умирающих от сильнейших ожогов и сверхдоз радиации животных, и о спекшейся в корку земле, и о защитных комплектах, снимать которые пришлось с большими предосторожностями, и о дезактивации техники и обязательной бане для личного состава…
Спустя пару лет в Оренбургском педагогическом институте другой полков-ник преподавал нам способы защиты от ядерного поражения. Больше всего меня потрясла антирадиационная колыбелька для новорожденного — защитного цвета, со специальным сетчатым пологом, будто бы даже задерживаю-щим радиоактивные частицы. Надолго ли она смогла бы уберечь ребенка?..
А нашего учителя НВП Николая Ивановича к тому времени уже не было на свете. Говорят, скончался от рака. То, о чем он рассказывал нам, уже не составляло военной тайны: как раз в 1979-м истекли двадцать пять лет, в течение которых все участники Тоцких учений не имели права что-либо кому-либо сообщать о пережитом в 1954 году. Срок подписки о неразглашении окончился. Но понадобилось еще десять лет и кардинальные перемены в стране, чтобы о войсковых учениях с применением ядерного оружия на Тоцком полигоне стало возможно говорить открыто. В том числе в средствах массовой информации.
2. «Изгиб земли»
По всей вероятности, руководство СССР приняло решение о проведении войсковых учений с применением атомного оружия в начале 1954 года, потому что уже весной на Тоцком полигоне началась интенсивная и дорогостоящая, судя по масштабам, подготовка: прокладывались грейдерные дороги, неподалеку от полигона возводились дома для офицерского состава, а несколькими километрами дальше — другие дома, как позже выяснилось, для местных жителей. Именно в те дни, когда зашел разговор об отселении людей из их родных Елшанки, Березовки, Пьяновки, Маховки, Орловки, стало ясно, что учения предполагаются весьма крупные.
По словам Григория Сидоровича Якименко, полковника в отставке, а в 54-м — начальника оперативного отделения соединения, атомные учения были назначены на 1 сентября 1954 года, но из-за непогоды перенесены на две недели. Согласно разным источникам, в них принимали участие от 40 до 45 тысяч человек. Командовал учениями маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Целью учений, как отметил в 1990 году в интервью «Известиям» тогдашний начальник управления Генштаба Вооруженных сил СССР генерал-полковник В. В. Коробушин, были отработка инструкций по вопросам ведения боевых действий в условиях применения атомного оружия, а также способы защиты от его поражающего воздействия… Без учений с максимальным приближением к боевой обстановке, как сказал полковник, нельзя было быть полностью уверенными в достоверности и эффективности рекомендаций военной науки: Всем участникам разъяснили: проведение такого учения — вынужденная, но необходимая мера, что его повторение исключается, и надо подготовиться так, чтобы сразу извлечь наибольшую пользу для обороны страны. И прежде всего, в вопросах боевого применения родов войск, обеспечения противоатомной защиты личного состава, его психологической устойчивости при атомном взрыве… Самое серьезное внимание уделялось отработке действий личного состава как в момент взрыва, так и при преодолении зараженных радиоактивными веществами участков местности.
А вот что рассказал мне в октябре 1989 года Федор Илларионович Колесов, в 1954 году занимавший пост председателя Тоцкого райисполкома:
— Я у военных, кто это готовил, спрашивал: «Почему не в песках взорвать, мало ли у нас песков?» А они говорят: «Нам надо знать, как здесь будет, тут такой же изгиб земли, как в Германии. И населено так же…»
Что ж, это многое объясняет. Действительно, с 1946 года и до самого исчезновения СССР с карты мира именно Германию — ФРГ и ГДР — стратеги НАТО и Варшавского договора считали наиболее вероятным театром военных действий Третьей мировой войны. И без ядерного оружия эту войну не представлял никто. Но разве это значит, что надо было устраи-вать атомную войну мирным жителям русских, мордовских, татарских, башкирских и даже немецких сел Оренбуржья? Впрочем, это вопрос риторический, а потому вернемся к воспоминаниям Ф. И. Колесова.
— Это готовилось долго, — рассказывал Федор Илларионович. — Здесь все время находился заместитель председателя облисполкома Быстров, приехали военные из Москвы. Нас известили заранее — за месяц я узнал. Автобусы и машины новые появились тут, чтобы в случае чего увезти людей из райцентра. От меня требовали, чтоб заранее никого никуда не вывозить. Некоторые села вывезли, а про другие мне сказали: «Завтра будут бомбу бросать, никого не отпускать, лошадей не давать, активу запретить семьи вывозить». Я еще просил поселок Ключевской вывезти. «Нет, — говорят, — там Самарка, вы их под берег спрячьте, а скотину по лесу пустите». Весь лес был забит госпиталями, на 5-м разъезде и на станции стояли санитарные поезда — в случае выхватить людей… Для начальства вышку сделали на Петровской Шишке (возвышенность километрах в десяти от эпицентра. — В. М.). Все военные там смотрели и этот, тогда был главный по атому, Курчатов. Никто из них, по-моему, не знал, что может быть. А может, и знали. Да ведь они сами все на вышке стояли, на них тоже попало…
Еще позже, когда окрестные деревни, население которых не подлежало эвакуации, были разбиты на так называемые десятидворки и к каждой приставлен один военный (солдат или сержант) и один активист, партийный, советский работник из местных, людям стали объяснять, что во время учений ожидается сильный взрыв.
В 1991 году тоцкая районная газета опубликовала воспоминания местной жительницы, пенсионерки В. К. Плюско:
— Уже с весны шла подготовка к учениям. Летом прибыло огромное количество воинских частей, которые заняли окрестности на десятки километров. К месту испытания свозили технику и животных. Готовились долго… Время испытания откладывалось. Нужна была определенная метеосводка. С населением велась подготовительная работа. По десятидворкам офицерами проводились разъяснительные беседы. Сигналом тревоги была сирена. В обязательном порядке из военного городка в Сорочинск должны были выехать семьи с детьми. Остальным по желанию можно было остаться, но подготовить укрытие — щель. Место было указано — в лесу у реки Самары. Здесь же размещалась воинская часть, ведущая наблюдение за рекой1.
Иван ЕмельяновичКушайков в 1954 году был старшиной-сверхсрочником и служил заведующим складом гарнизонной пекарни. Вот что он рассказал о подготовке к учениям:
— Из Москвы приехали руководить работами. Собирали финские (то есть сборные. — В. М.) домики для офицеров, прокладывали грейдерные дороги. Эвакуировали жителей близлежащих сел — Маховки, Пьяновки, Орловки, Березовки… Эвакуированным строили дома где-то под Бузулуком.
Мария Кузьминична Щевелева навсегда запомнила события 14 сентября. Ее воспоминания ярки и подробны, как это чаще всего и бывает у детей:
— Незадолго до событий жителей села предупредили о том, чтобы с полей и огородов убрали овощи и хорошо закупорили в погреба и ямы. Затем пригнали солдат и машины военные, чтобы разом увезти домашний скарб и хозяйство, — очень много народу и машин. В селе стоял стон, плач, мама и бабушка плакали с причитаниями. Нас вывезли (все село сразу!) в Каменную Сарму, разместили по квартирам…
А как поступили с теми, кого эвакуировать не собирались?
Те самые активисты, за которыми закрепили по десять дворов, объясняли людям (как незадолго до этого разъясняли им самим), что в день взрыва, чтобы смягчить последствия взрывной волны, надо будет открыть все окна и двери, печные заслонки, снять со стен портреты, картины и т. п. Приказывали заранее выкопать траншеи, перекрыть их досками, сверху засыпать землей и обложить ботвой. Однако такие советы давали почему-то не всем. Например, в райцентре Тоцкое, находящемся в 13-ти километрах от эпицентра, некоторым жителям велели просто выйти на улицу, лечь на землю, но на взрыв не смотреть… Не косвенное ли это свидетельство того, что организаторы учений хотели получить самые разнообразные сведения о влиянии на человека поражающих факторов ядерного оружия?
Четкие и подробные воспоминания о сентябре 54-го сохранил и житель Тоцкого-2 Николай Борисович Курапов, неутомимый краевед, много лет собиравший материалы о Тоцком взрыве.
— А войск-то здесь было!.. В каждом лесочке притаились, в каждой лощиночке… Еще в мае эшелоны начали прибывать. Мы думали, просто большие учения будут, не беспокоились. Ну а когда над селом стал летать самолет и сбрасывать что ни день на поле тренировочные бомбы-болванки, тогда уже пошел по селу шепоток. А в середине августа впервые прозвучало: «Атомная бомба!»2
Тот же Н. Б. Курапов рассказал, что уже после учений 1954 года он проходил переподготовку на курсах «Выстрел»:
— Нам показывали там почти каждый день фильмы о боях с атомным оружием. И показали столько, что мы спать перестали. А основа этих фильмов — отсюда…
3. Поверить бомбой все, что есть у армии
Летом 1954 года подготовка к учениям шла полным ходом. Прежде всего, надо было убедиться, что на территории Тоцкого полигона, где десятилетия-ми проводились различные стрельбы, учебные занятия с саперами, не осталось неразорвавшихся мин и снарядов. Для этого, как уверяют очевидцы, было проведено сплошное разминирование.
Летчики, которым было поручено в день «Д» сбросить атомную бомбу, проводили учебное бомбометание с самолета «Ту-4». По свидетельству генерал-лейтенанта С. А. Зеленцова, на местности в точке сбрасывания бомбы не было заметного ориентира, поэтому была специально оборудована точка прицеливания в виде квадрата, ограниченного белой каймой. В центре квадрата нанесен белый крест (размером 100 х 100 м), а по боевому курсу — углы из белых полос3. Местные жители вспоминают, что после учебного бомбометания в районе будущего эпицентра военные несколько раз имитировали взрыв — поджигали бочки с мазутом.
В Лагерях, как тогда называли военный поселок Тоцкое-2 с прилегающим полигоном, на 42 километра раскинулись палатки, в которых жили солдаты и офицеры — участники будущих атомных учений, уже разделенные по замыслу командования на «Западных» и «Восточных». В роли «Восточных» выступали войска Белорусского военного округа, то есть именно те солдаты и офицеры, которые, случись Третья мировая война, оказались бы на ее передовых позициях в Европе. «Западных» сыграли хозяева полигона — войска Южно-Уральского военного округа. «Западные», по замыслу учений, представляли обороняющуюся сторону, «Восточные» — наступающую. Согласно разработанной руководителями учений во главе с маршалом Г. К. Жуковым программе подготовки, обучение войск велось сорок пять дней.
Вспоминает Владимир Яковлевич Бенцианов, в 1954-м — лейтенант:
— Была жара. Мы рыли аппарели глубиной шесть метров. Мы уже знали, что готовимся к атомным учениям. Месяцами ходили в противогазах, даже спали в них, только на время еды снимали. За хлебный мякиш под маской — два наряда вне очереди, за отвернутую трубку — двое суток ареста. Но, кля-нусь, никто не получил этих наказаний.
О том, что лето 54-го выдалось жарким во всех отношениях, вспоминает и Г. С. Якименко:
— Солнце палило нещадно. Были вспышки дизентерии. А работы оставался непочатый край. Только одна «оборона» (то есть «Западные». — В. М.) прорыла более 200 километров окопов, ходов сообщения. Причем разного профиля: в полный рост, по грудь… Цель — проверка на прочность всех видов укрытий.
«Восточные» не отстали в объеме фортификационных работ, а по числу построенных подбрустверных блиндажей, окопов для артиллерии и минометов, окопов и укреплений для танков и самоходных артиллерийских установок даже превзошли «Западных». Как пишет в своей книге полковник в отставке И. И. Кривой, одежду крутостей траншей и ходов сообщений делали из самых различных подручных средств, заранее заготовленных конструкций и промышленных материалов (жерди, плетни, хворост, камыш, доски, бревна, гофрированное железо, бетонные плиты и специальные конструкции)4. Иначе говоря, ядерный взрыв должен был показать, какие стройматериалы следует использовать армии в предполагаемой атомной войне, а от каких надо отказаться.
Тот же И. Кривой отмечает:
Очень большие инженерные работы проводились в районе эпицентра атомного удара «Баня», но не ближе 300 метров от отметки 195.1 (место сброса бомбы, тот самый белый крест в квадрате. — В. М.), а также в районах «Ствол» (гора Каланчёвая) и «Крыло» (высота Лысая), по которым планировался массированный удар артиллерии и авиации. Для обеспечения выполнения задач, которые руководители учений ставили перед офицерами и солдатами нападавших «Восточных» и оборонявшихся «Западных», обеим сторонам было придано 600 танков и самоходных артиллерийских установок, 500 орудий и минометов, 600 бронетранспортеров, 320 самолетов, 6 тысяч тягачей и автомобилей.
Все это было необходимо для главной цели — поверить бомбой то, что есть у армии: технику, инженерные сооружения и, конечно, определить степень воздействия поражающих факторов ядерного оружия на живые организмы. На очевидцев наибольшее впечатление произвели именно несчаст-ные подопытные животные, обреченные на страдания и смерть. О собственных страданиях люди задумались гораздо позже…
Ф. И. Колесов:
— Тут тогда столько разного барахла навезли — автобусы, орудия, танки. Привязывали к ним что-то живое — скотину какую. Или собаку поймают, закроют. В Лагеря как заезжаешь, где военторг сейчас, орудие стояло, телок был привязан, дальше — козы.
И. Е. Кушайков:
— Рыли траншеи, сажали в них крыс, кроликов, овец. Технику, продовольствие, обмундирование складировали на разных расстояниях от эпицентра.
Г. С. Якименко:
— Вокруг эпицентра на разных расстояниях расставили боевую технику. В танки сажали баранов, овец. В окопах были оставлены коровы, лошади, верблюды. Местность для испытаний была выбрана подходящая, с разнообразным рельефом. Рядом — лощины, овраги и ровная, голая степь. Часть техники прятали за холмами, кочками, а что-то ставили на юру, чтобы определить по ней разрушительную силу бомбы.
И. И. Кривой:
— В батальонных районах обороны «Баня», «Ствол» и «Крыло» были выставлены чучела (манекены. — В. М.) личного состава войск, обмундированных и вооруженных по действующему Внутреннему уставу по штатам этих батальонов. Обмундирование и снаряжение были последних образцов… Кстати, весь личный состав войск, принимавших участие в Тоцких тактических учениях, был также одет в новую форму одежды и обеспечен снаряжением вплоть до спальных мешков и плащ-накидок для офицерского состава…
…Учения под Тоцким проводились для упреждения возможных действий американцев. Понятны в этом историческом контексте весьма красноречивые имена, выбранные для обозначения условных противников, и, соответственно, их предполагаемые действия в ходе ядерного конфликта: «Восточные» взрывают над второй позицией полосы обороны «Западных» (где людей, конечно, не было) атомную бомбу, затем проводят артподготовку, наносят авиационно-бомбовый удар обычными боеприпасами и начинают атаковать позиции «Западных». Конечно же, «Западные» пытаются контратаковать теми силами, что у них еще остались, но «Восточные» отражают контратаки и завершают прорыв главной полосы обороны противника. Если уж наш потенциальный противник называл себя Западным миром, стало быть, должны победить мы — Восточные.
Эту победу советской военной мощи над «Западом», хотя бы и условным, руководство СССР решило продемонстрировать всем своим союзникам. Поэтому для наблюдения за учениями на Тоцкий полигон при-были не только министр обороны СССР Н. А. Булганин, «отец» советской атомной бомбы физик И. В. Курчатов, министр среднего машиностроения В. А. Малышев, но и мини-стры обороны, представители военно-политического руководства всех стран «народной демократии», в том числе Китая. Очевидцам особенно запомнились министр национальной обороны Польши маршал (одновременно советский и польский) К. К. Рокоссовский и министр обороны Китайской Народной Республики ПэнДехуай. Для зарубежных гостей и чиновников Минобороны построили жилой городок в урочище Дурной Гай на правом берегу Самары, недалеко от впадения в нее реки Сорочки — километрах в 18-ти от эпицентра. А вот министр обороны Н. А. Булганин, партийно-правительственное руководство и маршалы А. М. Василевский, И. С. Конев, Р. Я. Малиновский расположились на станции Тоцкая в трех специальных пассажирских составах. Булганин и Курчатов прибыли в Тоцкое вместе с Н. С. Хрущевым лишь за день до учений.
По свидетельству подполковника Н. В. Даниленко, Никита Сергеевич со свитой ходил по передней линии войск, представлял офицерам и солдатам академика Курчатова, а тот разъяснял, что за бомба будет взорвана, и «гарантировал безопасность для всех участников». Об этом вспоминает и Г. С. Якименко:
— Личному составу объяснили боевую задачу, старались все сделать для того, чтобы обошлось без человеческих жертв. Солдаты не подвели. Не было паники, дезертирства. Не растерялись и офицеры. Ну, правда, были и те, кто «закосить» пытался — в отпуск просился, вспоминал про больную родню. Но случаи единичные, по пальцам могу перечесть. Страха перед бомбой не было. Лишь неизвестность томила, ведь ничего же мы не знали о ее характере! У всех в глазах стоял немой вопрос: «Как эта чертова бомба себя поведет?» К счастью, приехал Курчатов. Я хорошо его помню — чернобородого, в синем элегантном костюме без орденов. Отвечал на наши вопросы. К нему, как к «автору», было их множество…
К тому времени вокруг будущего эпицентра уже была установлена запретная зона радиусом восемь километров. Говорит генерал-полковник В. В. Коробушин:
— За пять суток до начала учений все войска были выведены из запретной зоны. По периметру ее выставили охранение. С этого момента и в течение первых трех суток после взрыва допуск туда производился только через контрольно-пропускной пункт по специальным пропускам и жетонам.
В приказе Г. К. Жукова говорилось: «...В день учения с 5.00 до 9.00 запретить движение одиночных лиц и автомашин. Передвижение разрешить только в составе команд с ответственными офицерами. С 9.00 и до 11.00 всякое движение запретить… Вывод войск за пределы запретной зоны закончить к исходу 9 сентября и письменно донести мне. Все подготовленные укрытия и убежища, а также готовность средств связи к приему и передаче сигналов проверить специальными комиссиями и результаты оформить актами»…
Наконец настал вечер 13 сентября. В расположении войск прозвучала команда «отбой». Над опустевшими окрестными селами, жителей которых отправили под Бузулук, только сверчки перекликались мелкими трещотками. А немного подальше от той точки, которая завтра утром станет эпицентром, подоив коров, поужинав, укладывались спать мирные люди, большинство из которых никогда не видели войны. Они не знали, что именно завтра совсем недалеко от их дома случится небольшая, но совершенно настоя-щая атомная война с непредсказуемыми последствиями.
4. «Татьянин» день
Сначала — вспышка ярче молнии. Свет — сильнее солнца. Те, кто, вопреки запретам, смотрел на огненный шар, лишились зрения на минуту-другую. Люди услышали страшный треск — мощнее грома, будто в небе руки великана рвали листовое железо. Земля качнулась, словно люлька.
В небо поднимался огромный огненный столб, его верхушка закручивалась в гигантский купол, переливавшийся всеми красками радуги. Исполинский атомный гриб стоял над тем местом, где всего несколько секунд назад шелестела дубовая роща, радовали глаз полевые цветы, журчали родники, пели птицы.
Вскоре шляпка радиоактивного гриба оторвалась, превратясь в облако, и поплыла на северо-восток…
Так очень коротко, суммируя воспоминания многих очевидцев, можно описать Тоцкий атомный взрыв, произошедший в 9 часов 33 минуты 14 сентября 1954 года.
А в шесть часов утра, за три с половиной часа до этого, бомбардировщик «Ту-4» с атомным устройством на борту вылетел с аэродрома, как сообщили офицерам, принимавшим участие в учениях, «южнее Тоцкого полигона». Сегодня мы знаем, что «Ту-4» с бомбой, которую ее создатели нарекли ласковым женским именем «Татьяна», поднялся с аэродрома НИИ Военно-Воздушных сил в Ахтубинске Астраханской области. Экипаж, по отзывам очевидцев, был подобран опытный, уже сбрасывал атомные бомбы на Семипалатинском полигоне. Бомбардировщик летел в сопровождении истребителей, и двенадцать членов его экипажа во главе с командиром подполковником В. Кутырчевым прекрасно знали, что три истребителя «МиГ-17» сзади — это охрана, а по бокам идут «контролеры» с полным боекомплектом, которые должны в случае отклонения «Туполева» от намеченного маршрута (проходившего над городами и крупными поселками) дать его пилоту некоторое время для исправления ошибки, а если он не вернется на курс, уничтожить самолет.
Как известно, «Ту-4» по прямому указанию Сталина был скопирован с американской «суперкрепости» «В-29». Технически это было сделано следующим образом. Во время Второй мировой войны американцы бомбили Японию, вылетая с тихоокеанских островов, но им не всегда хватало горючего, чтобы вернуться на базу, и тогда они садились на аэродромах совет-ского Дальнего Востока. Формально наши брали их в плен, поскольку СССР и Япония не были в состоянии войны. А дальше американских пилотов увозили в Ташкент и оттуда, дав им отдохнуть, устраивали «побег» в Иран. А вот самолеты — по крайней мере некоторые из них — оставались в Советском Союзе. Так что в 1954-м атомную бомбу на Оренбуржье сбросил аналог именно тех бомбардировщиков, экипажи которых в августе 1945-го стерли с земли Хиросиму и Нагасаки…
О взлете бомбардировщика в Ахтубинске войскам на Тоцком полигоне сообщили через громкоговорящие установки и затем через каждые полчаса уведомляли, сколько времени осталось до сброса бомбы. За десять минут до взрыва был дан сигнал «Атомная тревога», по которому все должны были уйти в укрытия, а экипажи танков, САУ и бронетранспортеров занять места в своих машинах и задраить люки. Начался поминутный отсчет времени. Напряжение возросло до предела. Приближался кульминационный момент учений, проходивших под кодовым названием «Снежок».
В девять часов тридцать три минуты по местному времени прозвучало:
— Сброс!
За мгновение до этого на борту бомбардировщика штурман-бомбардир капитан Л. Кокорин нажал кнопку сброса. «Татьяна» отделилась от «Туполева» на высоте 8 тысяч метров. Спустя 45 секунд, когда бомба находилась в 350 метрах от земли, произошел взрыв. Его мощность оценивается в 38 — 40 килотонн.
Если верить полковнику Кривому (чья книга, уже цитированная выше, представляет собой настоящую апологию Тоцкого взрыва), при подлете самолета «Ту-4» с бомбой к цели командующий учениями маршал Жуков находился на первом пункте наблюдения в районе горы Медвежьей (10,5 километра на юго-восток от эпицентра) и прошел на открытую деревянную смотровую площадку, предпочтя ее траншеям и бетонному бункеру с амбразурами. Вслед за ним, конечно же, направились все советские военачальники и зарубежные гости.
После взрыва атомной бомбы мощная взрывная волна дошла и до этого наблюдательного пункта, посшибав головные уборы и с самого Жукова, и с маршалов Конева и Рокоссовского, сметя со смотровой площадки табуреты, приготовленные для руководителей учений и приглашенных. Маршалы же, как утверждают очевидцы, даже бровью не повели, лишь адъютанты бросились догонять фуражки своих патронов. Когда принесли фуражку Георгию Константиновичу, свидетельствует Г. С. Якименко, он повертел ее в руках и, улыбнувшись, произнес: «Кто-то успел в ней картошку пожарить». Дело в том, что, не найдя головного убора маршала, адъютант принес ту фуражку, что первой подвернулась под руку, — нельзя же четырежды Герою Советского Союза, маршалу и руководителю учений нарушать форму одежды!
— Каждому солдату и офицеру было определено его место на момент взрыва, — вспоминает Г. С. Якименко. — Я находился на наблюдательном пункте, в укрытии. И когда грянул взрыв, лежал в противогазе на дне окопа. Земля ухнула, задрожала. Между вспышкой и взрывной волной был прогал 12–15 секунд. Они мне вечностью показались. Потом почувствовал, будто кто-то крепко прижимает меня мягкой подушкой к земле. Поднявшись, увидел взметнувшийся в небо на полкилометра атомный гриб. Что и говорить, зрелище не для слабонервных! Потом я не раз по долгу службы показывал заснятый в тот день «Фильм № 205» и всегда, когда видел на экране исполинского «джинна», озноб ощущал, вспоминая увиденное воочию. (Это же страшное кино, как мы помним, показывали и Н. Б. Курапову на курсах «Выстрел».)
Утром 14 сентября лейтенант В. Я. Бенциановнаходился в блиндаже неподалеку от эпицентра. Вот что рассказывает он:
— В 9.00 мы услышали слабый звук — имитацию взрыва. А в 9.33 под нами качнулась земля. Мы в блиндаже сидели на ящике. Полковник мне говорит: «Ты чего, Бенцианов, ящик качаешь?» Едва успел ответить: «Я ничего не качаю, товарищ полковник», — как тут же — словно удар трамбовкой по земле, усиленный в миллион раз… На крышу нашего блиндажа (восемь перекрытий!) мы закатили двадцатипудовый камень. Сдуло, как пушинку, мы его так и не нашли… Какая у нас была защита? Трусы, майка, нательное белье, хэбэ, ПИК (противоипритный костюм — «липучка»), очки, сквозь которые солнце виделось тусклой лампой.
Старшина И. Е. Кушайков утром 14 сентября открыл, согласно приказу, все окна и двери на своем складе, а потом поехал домой, в райцентр Тоцкое:
— Вырыл траншею, перекрыл досками, тряпками, сверху зеленью — ботвой, ветками (так рекомендовали). Жену с дочкой туда посадил. А сам стою. Говорю, смотреть буду. Солдат кричит: «Старшина, ложись!» Вижу, летит бомбардировщик и со всех сторон самолеты — охраняли. Бомбу ждал. Вот она отделилась, мне показалось, как карандаш. Тогда я лег, но головой к взрыву. Сразу треск — гром так никогда не гремел, сколько живу. Огненная вспышка, — думал, слепой буду, минуты две не видел, тер глаза. Потом зрение вернулось, и я увидел гриб. Все в нем поднималось, играло красками. Потом облако пошло, а от него лохмотья отваливались…
Тогдашний председатель Тоцкого райисполкома Ф. И. Колесов вспоминал взрыв так:
— Рядом с райисполкомом дом был кирпичный. Говорю подполковнику: «Может, туда пойдем?» — «Не надо, черт его знает, рухнет еще». Легли в канавку. Тряхнуло, заходила земля. Встали, огненный столб стоит огромный, страшный, по нему били из орудий, с Сороки (видимо, с юга, со стороны речки Сороки. — В. М.) летали в него самолеты, бросали бомбы, им желательно было его разорвать. Мыряли в него и вылетали черные.
Н. Б. Курапов описывал взрыв, пожалуй, скрупулезнее остальных:
— После взрыва — страшный гуд. Земля качнулась в одну, потом в другую сторону в считанные доли секунды. Потом почувствовалось сильное давление воздуха. Взрывная волна прошла, и стало секунды на две тяжело дышать, — видно, образовалось безвоздушное пространство. Барабанные перепонки сначала давило внутрь, а потом изнутри. Мы с соседом лежали за плетнем, ногами к эпицентру, — как нам сказали. В ушах свист, звон со скрежетом. Такое давление было, что когда барабанные перепонки вставали на место, издавали звон на низких тонах вроде колокольного. Мы залезли на крышу, хотя и предупреждали нас, что нельзя. Гриб был — ножка черная, а шляпка красная. Как из трубы в морозный день, все перемешалось в ней: клубы дыма, пыли, обломки. Температура была огромная. На расстоянии двух-трех километров от эпицентра все дубы были сожжены. Дальше деревья повалились частью в сторону взрыва, частью в противоположную…
А вот свидетельство человека, находившегося в 30-ти километрах от эпицентра, но в полной мере ощутившего на себе взрыва мощь. А. В. Алпатов в сентябре 54-го учился в Сорочинском ветеринарном техникуме и жил в Кирсановке (19 километров на юго-восток от эпицентра).
— Мы были в Сорочинске, в ветлечебнице на практике, — вспоминает Анатолий Васильевич. — В корпуса техникума завезли жен и детей офицеров из военного городка. День был солнечный, мы все глаза проглядели, смотрели в сторону полигона. Первое — вспышка! Солнце затмило. Через железную дорогу от ветстанции старый элеватор. Его так тряхануло, — стоит весь в пыли и голуби вокруг тучей. У кузницы стекла с рамами вылетели, у нашего техникума тоже. Стеклами порезало эвакуированных. Ну, думаю, если тут такое, то моей Кирсановкекрык. Распустили нас, я на попутке доехал до села, а там ничего, всё стоит. За пятнадцать минут до взрыва пришел офицер, родителям скомандовал: «По укрытиям!» А окопы в Кирсановке заранее отрыли в полный рост. Они одеялами накрылись и сидели. Тряхануло сильно. Вылезать боялись, пока офицер опять не пришел.
Жительница Сорочинска, участница Великой Отечественной войны Ю. Г. Сапрыкина вспоминает о том дне так:
— Наш Сорочинск не предупреждали. Так, неофициально слышали, что будут испытывать бомбу в Тоцком… Это было примерно 10–11 часов утра. Я, учитель, проводила урок со вторым классом. Классные окна расположены в противоположную сторону от Тоцкого. Вдруг сильный свет в окна! За этим такой страшный гром, что мне показалось, обрушился потолок, так сильно ударило взрывной волной по голове. Я думала, началась бомбежка. Детям крикнула: «Ложись!» (Самой сейчас смешно — к чему?) Это инстинкт, ведь я прошла фронт. По лестнице со второго этажа бежали ученики во двор. Всех отпустили домой. В воздухе гудели самолеты. На душе неприятно. Пришла домой, дом коммунальный, двухэтажный. Окна раскрылись, стекла разбились. Печь лопнула, абажур упал, цветы все на полу — и пыль. По радио сообщили, чтобы шли в укрытие, а где оно?
Свидетельство Юлии Григорьевны рождает много вопросов. Разве военные, зная рельеф местности, не понимали, что Сорочинску угрожает взрывная волна, а затем и радиация? Ведь город стоит на реке Самаре — по ее руслу и прошла взрывная волна, основательно тряхнувшая Сорочинск… И как символ нашей постоянной показухи тех лет — призывы по радио идти в несуществующие укрытия!
Свидетельства другой жительницы Сорочинска, Г. В. Теркиной, только подтверждают предположение: городу повезло, что бомба «потянула» всего на 40 килотонн, будь она хоть немного мощней, разрушений бы райцентру не избежать.
— Я прекрасно помню день взрыва, панику людей в Сорочинске, — вспоминала ГалинаВасильевна спустя сорок три года после учений. — Нас, детей, родители закрыли утром в квартире на втором этаже. Мать, учительница школы № 1, была на уроках. Внезапный удар, мощный и грозный, выбил стекла, ветхую раму в коммунальной квартире, опрокинуло с силой нас на пол, затем раздался гром небесный. По квартире полетели хлопья сажи из печи, взметнулась густая пыль, будто дом встряхнули, как пыльный ковер (ударной волной выбило пыль из всех щелей дома). Ужас объял нас, детей. Мы порезали руки и тряслись от страха, стали стучать в стены соседям. Добрые соседи, сами белые от страха, через двери успокаивали нас. Вскоре прибежала взволнованная мать, и мы, плача, выбежали на улицу.
Люди толпились вокруг, смотря на «тучу», ничего не понимая. Вскоре в поликлинику Сорочинска стали подвозить на грузовых машинах солдат с повязками на глазах. Все боялись что-либо говорить, спрашивать или обсуждать. Кроме того, на работе всем грозно было приказано «молчать об этом».
М. К. Щевелева, вместе с односельчанами эвакуированная в Каменную Сарму — на 20 километров западнее родной Елшанки, хорошо запомнила ядерный взрыв:
— Свет был действительно ярче солнца, но у меня в детской памяти осталось сравнение с молнией и сильной грозой. Бабушка упала на колени перед иконой и истово молилась — слезы текли ручьем. Взрослые тут же побежали к правлению колхоза: что это? и что с селом?! Меня тоже понесло туда. Снова плач, стоны, шум. Отец потом говорил, выделили группу людей и направили узнать, что же с нашим селом. Оно все горело. Но судите сами, через какое-то время нас допустили до села, чтобы забрать продукты из погребов и картошку из ям. От села осталась одна улица. Наш дом, то есть дом дедушки, сгорел…
В это время войска «Восточных», проведя артподготовку и авиационный налет на «вражеские» позиции, успешно сломили сопротивление «Западных» и прошли через зараженную зону, испытав на себе защитные комплекты и противогазы. Потом — баня, новое, с иголочки обмундирование и заслуженный отдых в палатках.
А в урочище Дурной Гай в ходе разбора маневров министр обороны СССР Булганин заявил: «...целью учений было всеми средствами и способами добиваться максимальной защиты всего живого от поражающих факторов атомного оружия в разнообразных условиях местности. Мы полагаем, что эта цель в основном достигнута». Тут же для руководства был дан концерт с участием московских артистов. И когда конферансье Борис Брунов объявил песню «Как в степи сожженной», никто не уловил здесь двусмысленности.
А над сожженной степью летело на восток все дальше и дальше радиоактивное облако, постепенно размываясь ветрами и оседая на землю. Ту землю, на которой веками жили наши отцы и деды и на которой теперь живем мы с вами.
5. След облака
В момент взрыва атомной бомбы 14 сентября 1954 года мощное световое излучение испепелило и превратило в пыль все, что находилось на поверхности земли в эпицентре, в том числе верхний слой самой почвы. Получился сильно нагретый — до 800 градусов по Кельвину — запыленный слой. Затем вихрь, образованный отраженной ударной волной, поднял все это в воздух и превратил в пылевой столб, который соединился с облаком взрыва. Так через несколько секунд после взрыва образовался атомный гриб. По свидетельству военных историков, максимальная высота гриба составила 12 километров, ширина — шесть. Через 15–20 минут ножка гриба отделилась от шляпки. Оседая на землю, остатки облака и пылевого столба перемещались на восток.
С. А. Зеленцову, ныне генерал-лейтенанту, в 1954 году было 27 лет. Но ему уже случилось принять участие в ядерных испытаниях на Семипалатинском полигоне. Во время подготовки и проведения Тоцких учений в составе группы испытателей Сергей Александрович занимался установкой измерительной аппаратуры на различных расстояниях от эпицентра взрыва, снятием и обработкой зарегистрированных параметров поражающих факторов ядерного взрыва. Он вспоминает:
— Закончив съемку картины взрыва, я в сопровождении дозиметриста и фотографа поехал на автомобиле по долине к эпицентру взрыва, периодически останавливаясь для съемки местности и опытных объектов. Это было необходимо для подготовки экспресс-доклада правительству. Местность после взрыва трудно было узнать: дымилась трава, бегали опаленные перепелки, кустарник и перелески исчезли. Меня окружали голые, дымящиеся холмы. Ориентироваться было трудно. Однако массовых пожаров не было, и дороги были знакомы. Сфотографировав перевернутые и отброшенные танки, разрушенные траншеи, поврежденную технику, пораженных животных, прошли в направлении эпицентра взрыва, который выделялся группой отдельно стоящих, обугленных стволов деревьев, с которых ударом сверху были сорваны все сучья. Не доходя до зоны сильного радиоактивного заражения, пересекли дорогу, по которой перед нами прошли колонны наступающих. Было пусто и тихо, лишь пощелкивали радиометры, отмечая повышенный уровень радиации. Войска проследовали мимо эпицентра вне зоны сильного заражения. Непосредственно в зоне, примыкающей к эпицентру взрыва, земля была покрыта тонкой стекловидной коркой расплавленного песка, хрустящей и ломающейся под ногами, как тонкий ледок на весенних лужах после ночного заморозка. И на ней не было видно ничьих следов, кроме моих. Я ходил спокойно по этой корке, так как радиометр регистрировал уровень радиоактивности, не превышающий 1 рентген в час.
Это и неудивительно: офицер прекрасно знал, что главная опасность теперь таится в шляпке атомного гриба, ставшей радиоактивным облаком. Куда именно пошло это облако? Где искать его следы? Как определить, заражена ли оренбургская земля и в какой степени? На эти вопросы три с половиной десятилетия никто не давал людям ответа. Да и задавать такие вопросы в годы советской власти было попросту нельзя.
20октября 1990 года мне, уже как автору статей о проблеме последствий тоцких событий 1954 года, довелось побывать в Ленинграде на учредительной конференции Комитета ветеранов подразделений особого риска. Здесь я впервые по-лучил ответ на вопрос, куда полетело радиоактивное облако — шляпка тоцкого атомного гриба. Рассказал мне об этом Б. А. Федотов, выпол-нявший, будучи в 1954 году млад-шим сержантом срочной службы, особое задание командования. Служил он в Москве, в полку связи, бывал на разных испытаниях. Ког-да вызвали в штаб для получения приказа, сказали: если боишься — откажись. «Нет, — ответил младший сержант Федотов, — я солдат». И его отправили проводить дозиметрию следа атомного обла-ка. Подписку о неразглашении этой военной сверхтайны с него взяли даже дважды — и в Москве, и в Тоцком.
— В день взрыва, — рассказывает Борис Алексеевич, — позавтракали в шесть утра, заехали на нашем «ГАЗ-69» с водителем Иваном Беловым за старшим лейтенантом и — на аэродром. Машина наша стояла рядом с вертолетом. Если бы облако пошло не по прогнозу, вертолет должен был бы нас взять и вме-сте с машиной высадить где надо… Дали команду: как получим сигнал «Лед идет», радио — только на прием. Закоптили стекло, чтобы взрыв смотреть. Офицер спрашивает: «Хочешь почувствовать? Стань здесь, на бугре». Он бывал на Семипала-тинском полигоне, знал, как это бывает. Летят бомбардировщик «Ту-4» и пять истребителей. На втором круге бросили. Через стекло — всплеск, как молния сверху вниз. Лицо обожгло, словно ветром с костра, уши сдавило, страшный грохот, толкнуло туда и обратно. Отнял стекло: шар, а в нем все вращается, и два колечка от него быстро-быс-тро вверх и вниз. Огонь появился, ножка опустилась. А на горизонте все горит… Через час-полтора получили приказ идти за облаком. Не доезжая примерно четырех километров до эпицентра, развернулись и поехали вслед за облаком. У нас было два прибора — со шкалой ниже 1 рентгена и выше 1 рентгена. Первый прибор сразу зашкалило. Второй вскоре показал 20 рентген. Старший лейтенант говорит: «Наденем противогазы». Идет он по земле — и 20, и 30 рентген есть. Пятачками. Где максимальная радиация, брали образцы почвы и воды, а данные шифровали и передавали в штаб: «Копье, я — Калибр, для вас срочное радио». Километров 350 проехали в первый день. Ехали левее (то есть севернее. — В. М.) железной дороги, движение на ней тогда было останов-лено… На второй день зигзаги де-лали уже по 10 километров — облако рассеивалось. Земля была заражена пятачками — то меньше 1 рентгена, то вдруг 50…
Самое время уточнить, какой 14 сентября дул ветер над Тоцким полигоном. 13 марта 1991 года начальник Оренбургского гидрометцентра А. И. Ефимов в справке для облздравотдела пишет: «По аэросиноптическим данным за 11 час. 14.09.54 г., западная половина об-ласти находилась под влиянием передней части барической ложбины с холодным фронтом, смещающимся с Европейской территории СССР на восток… Отмечался ветер западной четверти силой 30–40 км/час… Таким образом, преобладающее направление переноса воздушных масс в нижнем 5-километровом слое атмосферы 14.09.54 было с запада на восток с южной составляющей. Следовательно, радиоактивное облако, вероятнее всего, оказало влияние на Сорочинский, Грачевский, Красно-гвардейский, Александровский, Пономаревский, Шарлыкский районы».
Итак, уже в начале 1990-х можно было считать установ-ленным фактом, что радиоактивное облако пошло на восток и северо-восток от Тоцкого и, разваливаясь по пути, заражало территорию перечисленных в справке районов относительно небольшими пятнами с уровнем радиации в них до 50 рентген. Но что самое страшное — определить, где именно находятся эти самые «пятачки» и в каком количестве, очень сложно. Не будешь ведь бегать с дозиметром по всей области.
Не по всему, конечно, Оренбуржью, но хотя бы выборочно прошли ученые Института экологии растений и животных Уральского отделения Российской академии наук И. В. Молчанова, Е. Н. Караваева, Л. Н. Михайлов-ская. Вот цитата из их доклада на 1-й научно-практической конференции «Медико-экологические аспекты последствий Тоцкого ядерного взрыва», состоявшейся в 1996 году в Оренбурге: Проведено радиоэкологическое обследование почвенно-растительного покрова в пределах предполагаемой цент-ральной оси тоцкого радиоактивного следа… Пробные площадки находились вблизи Маховки, Пронькина, Кинзельки, Грачевки-Яшкина, Султакая и Рождественки, расположенных соответственно в 4, 25, 35, 105 и 120 км от места взрыва… Содержание Pu (плутония. — В. М.) в почвенно-растительном покрове обследованной территории Оренбургской области в 1,5–5 раз превышает уровень глобальных выпадений и укладывается в предел значений, отмеченных для населенных пунктов, расположенных на расстоянии 3–500 км от аварийной зоны Чернобыльской АЭС5.
Нужны комментарии?
После учений большая часть военных с Тоцкого полигона разъехались. Местным жителям ехать было некуда, они остались на своей земле. Растили овощи, держали скот, словом, пищей обеспечивали себя сами, а вода всегда была в колодцах и родниках. Никто не думал о том, что привычные сельхозпродукты, свои, природные, родные, вдруг стали опасными. Ведь «начальство» ни о чем не предупреждало! А между тем с 1955 по 1960 год ко-личество онкологических больных у нас в области выросло со 103,6 человек на 100 тысяч человек населения до 152,6 человек! В полтора раза! И сейчас Оренбуржье занимает четвертое место в России по уровню онкозаболеваемости.
При всем при этом многие скептики, особенно из числа ученых-радиобиологов, близких к правительственному финансированию, и отставных офице-ров, «не утерявших связи» с Минобороны, не хотели верить во взаимосвязь Тоцких учений и роста онкологических заболеваний у жителей области.
Однако достаточно заглянуть в Тоцкий районный загс, как сделал это я еще в 1989 году, и просмотреть книгу регистрации смертей. Со второй половины 1955 года наряду с «обычными» причинами смерти — авариями, пожарами, сердечно-сосудистыми заболеваниями — в ней все чаще стали появляться рак желудка, рак пищевода, белокровие… И это только в Тоцком районе. А ведь радиоактивное облако пошло на северо-восток, в сторону Сорочинского, Красногвардейского, Новосергиевского районов и дальше, дальше. Следы Тоцкого радиоактивного атомного следа (ТРАС — для него даже аббревиатуру придумали красивую; кстати, в переводе с французского «трас» и будет «след») нашлись аж в Сибири — в районе Омска и Новосибирска… Это значит, «под подозрением» остается весьма обширная территория на восток от Тоцкого, и нет никакой гарантии, что тот или иной участок поля, луга, леса, сельской улицы или городского квартала не заражен ошметками распадавшегося радиоактивного облака. Конечно, кому-то это может показаться неправдоподобным. Особенно тем, кто живет далеко от Западного Оренбуржья, Кыштыма, Чернобыля и прочих «атомных» мест. Но вот что написал начальник ветеринарного отдела Совета агропромышленных формирований Оренбургской области С. М. Пау 14 июня 1991 года в справке под названием «Об экономическом ущербе хозяйств области, расположенных вблизи Тоцкого полигона, в связи с заболеванием крупного рогатого скота лейкозом»: В большинстве колхозов, совхозов Сорочинского, Красногвардейского, Тоцкого, Новосергиевского и ряда других районов, расположенных вблизи Тоцкого полигона, ежегодно складывается крайне тяжелое положение с заболеваемостью скота лейкозом. Только в 1990 году по этим районам выявлено 14–23 процентов реагирующего крупного рогатого скота от числа исследованных. В целом по области было выявлено 28 тысяч голов (больных. — В. М.) коров и телок, в том числе 18 тысяч в вышеназванных районах, из которых незамедлительно на убой сдано 5,2 тысячи коров, 12 тысяч телок не допущены до воспроизводства.
Вследствие такого положения хозяйствам этих районов наносится ежегодно ущерб не менее чем в 6 миллионов рублей. Кроме того, на диагностические исследования ветслужбой области тратится более 0,5 миллиона рублей. Ущерб от заболевания, как правило, складывается от снижения качества животноводческой продукции, недополучения молока, от вынужденного убоя и неполучения приплода.
Считаем, что предрасполагающей причиной появления лейкоза в названных и ряде других районов области явились ранее проведенные испытания ядерного оружия на Тоцком полигоне.
Убытки даны, как вы понимаете, в миллионах советских рублей. В российских это будут уже сотни миллионов. Ежегодно. Словом, нет гарантии, что мы не пьем молоко от коров, питающихся травой, которая растет на радиоактивной почве. Нет гарантии, что мы не едим хлеб из муки «атомного» помола. Нет гарантии, что в воде наших родников не превышен тридцатикратно средний фон урана — какна стыке Сорочинского, Красногвардейского, Грачевского и Тоцкого районов. Нет гарантии, что дачники или грибники, взрослые или дети, сельчане или горожане с водой, грибами, фруктами, ягодами и овощами, со всем, что дает земля, не получают ежедневно радиоактивную отраву. Все Оренбуржье, похоже, стало зоной бедствия в том далеком 1954 году. И продолжает таковой оставаться. И будет оставаться еще очень долго…
Тоцкий район богат лесами, а они летом полны ягод и грибов. Ох, как собирают землянику в первые дни июля в тоцких лесах местные жители и приезжие из соседних сел!
…В марте 1993 года меня попросили помочь отснять видеоматериал об учениях 1954 года сразу для двух японских телекомпаний. Атомная тема интересует японцев настолько, что две японские телекомпании одновременно потянулись в Оренбург делать фильм о русской Хиросиме. А еще спустя пару лет Тоцким заинтересовались англичане: в Оренбург прибыла съемочная группа, состоявшая исключительно из российских граждан, но во главе с подданным ее Величества ДжеймиДораном. И вновь мне пришлось быть проводником. Так вот, должен заметить, что бедные москвичи, не говоря уже об иностранцах, в районе полигона даже колодезной воды не испили, а уж от овощей с местных огородов отказались наотрез. Странно, что респираторы не надели. Наверное, застеснялись перед местными жителями, смиренно несущими свой атомный крест вот уже сорок лет.
6. Сопротивление материала
В самый первый раз в эпицентре Тоцкого атомного взрыва мне, тогда замредактора областной молодежной газеты, довелось побывать летом 1988-го вместе со вторыми секретарями горкомов и райкомов КПСС и заместителями председателей гор- и райисполкомов. Их привезли в Тоцкое-2 как бы на экскурсию в войска. Одним из ее пунктов было краткое, даже очень краткое — минут на пятнадцать — посещение эпицентра.
Помню то странное чувство — не страха, не опасности, а почему-то покоя и умиротворенности, возникшее, как только я сделал несколько шагов в сторону от людей, от автобуса, на котором мы приехали. На первый взгляд, эпицентр тогда почти ничем не отличался от любого другого уголка нашей степной области: долинка внутри подковообразной гряды холмов, поросшая жиденькой, чахлой травой. Да он и сейчас такой же. Кое-где можно найти ту самую корку — под воздействием огромной температуры оплавившийся до состояния грубого, мутно-серого стекла грунт. В середине долины — озерцо, не пересыхающее даже в июльскую жару. Наверное, питается небольшим родничком. Местные жители рассказывали, что родников тут было много, но взрывом почву сдавило, и водоносные пласты ушли. Здесь нет деревьев, а до взрыва росла целая дубовая роща: она испарилась без остатка за несколько секунд. Через эпицентр проходит мягко-пыльная дорога из Тоцкого-2 в Маховку. По всей территории эпицентра «квадратно-гнездовым» способом расставлена старая боевая техника — танки, самолеты, автомобили. После испытаний 54-го полигон не простаивает: здесь уже много лет бомбодром, летчики тренируются. Потому-то все свезенные сюда списанные «МиГи» разбиты в лохмотья, а у танков свернуты башни. Полное ощущение, что атомная бомба взорвалась не десятки лет назад, а на прошлой неделе.
И еще в 1988 году мне запомнилось, что в эпицентре стояло сразу два памятника. Один постарее — кирпичный побеленный куб со сквозным отверстием, расширявшимся раструбами на две его стороны (говорят, в середине этой дыры, за красным стеклом, должна была гореть лампочка, изображающая ядерный взрыв, но я этой красотищи уже не застал), а другой поновее — простая бетонная плита с надписью: «14 сентября 1954 г. впервые было проведено войсковое учение с применением ядерного оружия. Учением руководил Маршал Советского Союза Г. К. Жуков (эпицентр взрыва)». Сопровождавший нас офицер сказал, что чуть ли не каждый новый командующий 27-й мотострелковой дивизией, дислоцирующейся в Тоцком-2, непременно строил свой памятник взрыву. Это очень точно было сказано — памятники именно атомному взрыву!.. И только много лет спустя, в 1994 году, в день 40-летия учений, здесь будет возведен памятник людям: три колокола под стальными арками, на металлических плитах надписи: «14 сентября 1954 года здесь произведен воздушный ядерный взрыв» — на одной, а на другой: «Зову живых, оплакиваю мертвых»…
А тогда, в 88-м, я подумал, что рано или поздно напишу про Тоцкий взрыв и про тех, кто его пережил. В стране понемногу набирала обороты гласность.
В декабре 1989 года редакция нашей молодежной газеты отправила меня в командировку в Куйбышев, на комсомольскую конференцию Приволжско-Уральского военного округа, в который входит и Оренбургская область. Округом тогда командовал генерал-полковник А. М. Макашов. Помня о том, что Альберт Михайлович сам, будучи курсантом, участвовал в тоцких событиях 54-го, я подошел к нему с просьбой помочь ознакомиться с документами, касающимися атомных учений. Ни «да», ни «нет» генерал не сказал, заметил только, что их самих в штабе округа очень интересуют те учения, и они тоже хотели бы поднять архивы Министерства обороны. А на мой вопрос, как бы все же узнать хоть что-то, махнул в сторону полковника из полит-управления. А тот, задумчиво разглядывая лепнину на потолке, задал только один вопрос: «Да зачем вам это надо?»
Что можно было сказать в ответ?
Позже я все-таки направил письмо начальнику политуправления округа генерал-лейтенанту Б. В. Тарасову и получил ответ за подписью председателя совета комсомольских организаций ПурВО капитана В. Лисина: «...С некоторым материалом по итогам учения Вы или Ваш представитель можете ознакомиться лично в управлении штаба ПурВО». Увы, радость моя была недолгой, потому что дальше капитан Лисин сообщал: «Ввиду того, что круг лиц, пользующихся документами по учениям с применением атомного оружия, пока что ограничен, Вам необходимо при себе иметь допуск по форме № 2, выдаваемый соответствующими органами».
Почему-то мне тогда показалось, что допуск «по форме № 2», который выдавался в КГБ, я вряд ли получу, а если получу, то мне это мало что даст. Время показало, что опасения мои не были напрасными: военные архивы строго хранят тайну Тоцких учений до сих пор.
К лету 1990 года рамки «дозволенного цензурой» в СССР раздвинулись настолько широко, что мне показалось, будто и тоцкую тему я сумею пробить в нашей областной «молодежке». Тем более, что областным управлением по охране государственных тайн в печати руководил В. Ф. Наточий, добрейшей души человек, старавшийся охранить гостайны и при этом не кромсать до неузнаваемости наши статьи.
В июне 1990-го первая часть моей статьи «Репетиции Апокалипсиса» была сверстана. Я взял оттиск полосы и пошел к Наточему. Виктор Филиппович внимательно материал прочел, согласился с тем, что статья нужная, но, к сожалению, большая часть написанного в ней никак не согласуется с «Перечнем сведений, запрещенных к публикации». (В каждой редакции СССР имелись такие секретные брошюры с номером на красной обложке.) Так что мне был предложен компромисс: убрать упоминание о месте проведения учений, о количестве участников, о влиянии взрыва на мирных жителей… Но такие статьи уже выходили в центральной и местной прессе. Я же считал, что пришла пора сказать людям всю правду.
— Нет, — ответил я, — резать я ничего не буду, а лучше подожду 1 августа.
— А что будет 1 августа?
— Вступит в силу Закон «О печати», а в нем говорится, что цензура в СССР не допускается.
Так и произошло. Набор статьи пролежал в типографии полтора месяца с визой редактора «Нового поколения» Татьяны Денисовой «не разбирать!», и 4 августа, в первом бесцензурном номере нашего еженедельника «Репетиция Апокалипсиса», наконец, увидела свет. Спустя неделю вышла вторая часть6 . Через месяц статью перепечатала «Комсомольская правда» — на весь СССР. И пошли письма от людей, переживших сентябрь 54-го. Многие из их воспоминаний вы и читаете сейчас.
7. Жизнь «после атома»
Что же происходило после атомных учений в деревнях, расположенных вокруг эпицентра — подковообразной долины, выжженной взрывом 40-килотонной ядерной бомбы?
На две трети сгорела деревня Маховка, расположенная всего в четырех километрах от эпицентра, а что не сгорело, то было снесено взрывной волной. Та же или почти та же участь постигла Тащиловку, Орловку и Елшанку, жители которых позже объединились в одно село — Елшанку-вторую.
Послушаем жуткий в своей бесхитростности рассказ уже не раз выступавшего на этих страницах Ф. И. Колесова:
— На следующий день заезжал в села — кинжальным огнем уничтожило постройки. Где — дом стоит, помещения для скота снесены, а где — наоборот. Жили лесники, изгородь у них была из бревен, один дом известкой облили, он сохранился, а другой уничтожило. Где упала бомба, завихрение что ли получилось, — один куст осинника остался в руку толщиной, а больше ничего, все черное… А жена моя Екатерина Федоровна — она на зады пошла с одея-лом. Как волна шла, она глядела. Месяц пожила. И из Оренбурга приезжали лечить — поздно…
Запрещали населению рыть окопы, велели сидеть дома. Которые не слушались, выкопали, сидели, а кому охота поглядеть было, — поглядели… Вот на Первомайской улице за пять лет умерли, считай, все мужики, да и жен-щины многие. Мужики — больше, они выходили чаще в лес. Волна выше Тоцкого прошла, а в Сорочинске, кто у окон был, — порезались. А наутро скот погнали пасти из Тоцко-го, из Кирсановки. Скотину пасли: молоко-то надо. Никто не знал и не говорил, что нельзя… Заметно было, что люди больше болеют, умирают. Врачи приезжали, смотрели, щупали. Лекарств никаких не давали.
Н. Б. Курапов, житель Тоцкого-2, рассказывал мне, как жили люди в первые месяцы и годы «после атома»:
— В лощинах вдоль речки Маховки много было дров, повален-ного, полусгоревшего леса, который возили и в Тоцкое, и в Оренбург, когда там был штаб Южно-Уральского военного округа, и в окрестных селах пользовались этими «радиоактивными» дровами. Батаевы, наши знакомые, привезли такие дрова, когда они еще гарью дышали. Вскоре умерли… Умерло много моих знакомых учителей, и все они болели раком. И это только учителя… Никто нам не говорил: товарищи, не ездите на полигон, не берите там дрова.
Дополняет его земляк И. Е. Кушайков:
— Я побывал на полигоне вскоре после взрыва. Землянку в шесть накатов вдавило вровень с землей. Лоси лежали, как обритые, раздутые, никто их не убирал. А люди поехали туда дрова брать, воду пили из речек… То ли мы такие дураки, то ли те, кто нами руководит.
Вывезенным в село Каменная Сарма жителям Елшанки разрешили вернуться к своим домам, когда село еще горело. Вспоминает М. К. Щевелева — в ту пору ребенок:
— Родители со старшими дочками выгребали картошку из погреба, а я залезла за чем-то очень интересным в пепел от горящего дома. Пепел еще не остыл, и под ним сохранились угольки, — вот я сильно обожгла ноги. Мама кинулась ко мне, на руках несла бегом куда-то. Оказалось — к колодцу. За ручки меня держали, а в воде ножки оказались. В колодцах срубы были из плетня, вода подходила близко к поверхности почвы. Я до сих пор помню тяжелое дыхание моей матери (была неповоротливая: ну конечно же, через два месяца родила сестренку, которую мы до сих пор зовем «атомная»). Папа был шофером, пригнал машину и отвез в госпиталь, который находился в здании школы. Со слов папы, врач был еврей, увидев меня с ожогами, отцу сказал: «Девочка — будущая невеста, надо сделать так, чтобы шрамов не осталось». И такой вонючей гадостью мазал, что я находилась вне дома. Но зато боль утихла, и сейчас никаких шрамов действительно нет. Нас из временных квартир в селе Каменная Сарма переселили в специально отстроенное село рядом с поселком Искра под Бузулуком. Дома деревянные, сосновые. Но с 1955–1956 года все переехали в свое село: кто мог, перевез семью, и большинство так сделало. Переехали потому, что новое место намного хуже нашего села… Это сейчас, оглянувшись, можно удивляться беспечности и бестолковости нашей. Но кто мог предполагать, что нельзя в селах жить? Нам было главное: вернулись в родные места, где красивые леса, нарядные луга, чистые родники.
Л. А. Вольновой, — она тоже родом из Елшанки, — во время учений было двенадцать лет.
— До сих пор хочется задать вопрос, — говорит она, — кто привез нас в сгоревшее село на второй-третий день? Вернулись мы: уголья тлели, бродили кошки. Наш дом сгорел. А мы его только с таким трудом отстроили. Сгорело все, что было. Было, конечно, немного, так как после отмены варварских налогов чуть-чуть дышать начали… Жить было негде. Подъемные выплатили, компенсацию за ущерб — 200 рублей на старые деньги. Зиму прожили на квартире у родственников. У них своя семья была пять человек, да нас семеро… Как только стаял снег, ушли с квартиры и все лето строили землянку. Жили в бане, благо она не сгорела. А строить было не из чего. По ночам (днем не разрешали) ездили на лошади в лес, разбирали блиндажи, доски радиоактивные воровали, строились. Два года прожили в землянке. Потом за свои деньги перевезли построенный для нас военными дом в поселке Красногвардеец Бузулукского района. Сами восстановили и только в 1957 году зашли в него. И никому не было дела до нас — как жили, как выжили. Пили воду, ели овощи и не задумывались о последствиях. Ловили в лесу овец после взрыва, резали, ели… Почему люди из села повымирали? Когда отец умирал в 1981 году от рака желудка (а он у нас не выпивал и не курил), то наш фельдшер, который всю жизнь тут прожил, говорил, что смерть уносит жизни людей по этапам: несколько лет затишья, потом восемь-десять человек за год. Кому-то надо было заниматься статистикой!
Но ведь мы помним: еще летом на некотором отдалении от эпицентра были выстроены новые дома. Казалось бы, почему было не жить там? — и стены крепкие, и от зараженных мест чуть подальше… На этот вопрос мне ответил ста-рожил Елшанки-второй А. П. Петров:
— Там, куда нас отселили, голое степное место — ни леса, ни лугов. Не то что у нас. Да здесь и могилы дедов и прадедов наших, село около трехсот лет существует… Переехало назад семей шестьдесят. До 54-го года наш колхоз имени Чапаева богатейшим хозяйством был, четвертое место по области занимал. Разорили колхоз. Выселили людей, и колхоз сразу просел...
У Николая Васильевича и Нины Кузьминичны Леоновых из Маховки сгорел дом, осталась одна саманная стена. Хозяйство приходилось начинать с нуля. А на руках сын двух с половиной лет и семимесячная дочь… Когда на третий день после взрыва они вернулись из Баклановки, где находились в «эвакуации», в родную деревню, их встретил оставленный ими теленочек. «Чуть живой!» — восклицает Нина Кузьминична.
Учительница Ю. Г. Сапрыкина из Сорочинска вспоминает, как на ее глазах умирали окружающие. У всех — один и тот же зловещий диагноз:
— Через четыре месяца после взрыва умерла ученица моего класса — рак головного мозга. На второй год умер мальчик — рак головного мозга. Мне достались дети 1954 года рождения. Один мальчик, Зубков Саша, плохо учился, болел, мучили головные боли. Окончил четыре класса, больше не мог учиться, а вскоре ослеп, четырнадцатилетним умер. Мать рассказывала, что когда он родился, на нем были черные пятна… Началась смертность взрослых и детей. У соседа умер трехлетний ребенок — рак крови. Умер военком Душин — рак крови, кровь ему меняли семь раз. Умер врач от рака крови — ему пять раз меняли кровь…
Г. В. Теркина, еще одна жительница Сорочинска, считает, что население в должной мере не предупреждали об опасности последствий атомного взрыва — об обработке жилищ, о правильном приготовлении пищи, не говоря уже о предупредительных медицинских мерах или спецобследованиях.
— Что говорить о «простых» людях, когда умирали руководители района! — говоритона. — В селе Пронькино погибли один за другим, через год-два председатель сельского Совета И. А. Старосельцев, председатель колхоза имени Ленина В. Новиков, жена директора школы М. Бобылева, сам он погиб, а в селе Маховка умерли его брат, отец. В селе Баклановка умирали один за другим. Председатель Сорочинского райсовета С. С. Коротин, который ездил буквально после взрыва на место испытаний, умер от рака легких. Умерли жена секретаря райкома Малютина, жена начальника гражданской обороны Трунова, заведующая культотделом Додонова, директор мехлесхоза Б. Рязанов.
В нашей семье этот взрыв отразился самым жестоким образом на всех женщинах. Облученная средняя сестра (отличница семилетки, прекрасно рисовала, играла на аккордеоне) училась в 1956–1958 годах в Покровской культ-просветшколе. Там выезжала на уборку картофеля, который пекли на костре и ели. Умерла от рака в 1958 году в 19 лет. Перед смертью сказала, что еще три девочки из группы тяжело болеют. У моей матери — онкозаболевание, она инвалид II группы, произведена операция. Я сама перенесла тяжелую операцию. Младшая дочь родилась с пороком сердца (перенесла операцию, инвалид II группы). Старшая дочь имеет заболевание, которое трудно не связать с Тоцким взрывом… А сколько народу уехало из этих районов и умирает в других местах от этого «радиационного мора»!
В. И.Шапилову в 1954-м было семь лет. Родился он в Бузулуке и жил там до 18 лет. Вот какое письмо прислал мне Виктор Иванович после первых публикаций «Апокалипсиса»:
Не сразу после взрыва, а в начале 60-х годов мы все (я имею в виду свое поколение) вдруг стали хорошо знать, что такое рак, лучевая болезнь, лейкемия и т. п. Но не потому, что нас медицина просветила на опыте Японии. Нет. Как-то незаметно, исподволь эти понятия вошли в нашу жизнь и вдруг стали обыденными, повседневными. То есть начали умирать еще не старые люди, а то и совсем молодые, именно от этих болезней. Я, наверное, никогда не забуду мальчика пяти лет, у которого в поликлинике брали кровь на анализ (примерно в 1962-63 году), а она была бледно-розового цвета. Вскоре он умер от лейкемии. А еще была соседская девушка Нина, которая умерла примерно в 1975–1976 году. Диагноз тот же — лейкемия. А было ей всего 25 лет.
Но наиболее заметно для меня было вот что. В нашем «ауле», в котором я рос (район вокзала), жили практически одни железнодорожники. Так вот в конце 60-х они потихоньку начали вымирать. Причем первыми — машинисты, помощники и кочегары. В 50-е была еще паровозная тяга, а в 60-е уже тепловозная. А вслед за ними пошли путейцы, но не все, а те, которые более-менее часто в 50-е годы выезжали в командировки на участок Тоцкая — Сорочинская. Причем умирали они, как правило, не дожив до пенсии, либо успев получить ее один-два раза. Когда умирал очередной и опять, как и многие до него, от рака, окружающие объясняли это очень просто: «Что же удивляться? Он ведь часто бывал в Тоцком после взрыва». Все это я знаю не с чьих-то слов, все это я видел и слышал сам.
Интересно отношение населения к происходящему. Я бы сформулировал это таким образом: «Правительству надо было провести испытания атомной бомбы на живых людях, в густонаселенном районе. Оренбуржью не повезло, потому что выбор пал на нас. Умирать придется раньше срока — ничего не поделаешь, значит, так надо ради каких-то высших интересов. Не мы — так кто-то другой». Вот это почти дословно я много раз слышал от отца, родных и знакомых. Причем говорилось это без возмущения или недовольства, скорее, как-то покорно-обреченно. Мы же не можем, мол, как американцы, испытывать бомбы на японцах, приходится на своих.
Если сейчас Минздрав СССР запрещает связывать онкологические заболевания с пребыванием в Чернобыльской зоне (напоминаю, это написано осенью 1990 года. — В. М.), то что же было в середине 50-х годов? Тогда прекрасно осознавали: все, что связано с атомным взрывом, должно быть покрыто завесой секретности. Начать оказывать эффективную медицинскую помощь населению — значит, разорвать эту завесу… Значит, все, тупик. Умирай, но молчи. Что и делали. Мои земляки просто-напросто оказались один на один с атомной смертью.
Не могу согласиться с предположением, что жертвы (среди гражданского населения. — В. М.) исчисляются десятками или сотнями. Убежден, что их тысячи, а наиболее вероятно — десятки тысяч. Я военнослужащий, офицер и реально представляю, что такое атомный взрыв и каковы могут быть его последствия, как прямые, так и косвенные. Ведь нельзя забывать, что радиация воздействует и на генетический код живых организмов, значит, пострадавшие могут быть и во втором, и в третьем поколениях.
К сожалению, Виктор Иванович не ошибался. Преподаватель Оренбург-ского государственного педагогического университета В. Г. Семенов, детство которого прошло в полутора десятках километров от Тоцкого полигона, вспоминал:
— Через десяток лет после взрыва начинают умирать от рака люди, среди них и моя мать. Наша соседка, еще более молодая, погибла от рака крови. Много было случаев заболевания раком кожи у жителей окрестных деревень… В 1984 или 85-м году я был на студенческой научной конференции в Оренбург-ском госмединституте. Было подготовлено и сообщение о мутациях новорожденных детей в Тоцком районе, показано множество заспиртованных уродцев. Как мне показалось, сообщение было доказательным, но несвоевременным, оно опередило решение о рассекречивании на несколько лет. Поэтому и реакция на него была закономерной — институтское научное руководство заявило: «Неубедительно. Да, мутаций много, но их даже больше в других районах области». Однако доказательств данного тезиса не последовало.
Письмо жительницы Приозерского района Ленинградской области Н. Н. Бочкаревой, написанное в ответ на перепечатку моей статьи «Репетиция Апокалипсиса» 14 сентября 1990 года в «Комсомольской правде»7, переслали- мне из редакции «Комсомолки». Автору было восемь лет, когда над поселком Михайловским (не существующим теперь) Люксембургского, а ныне Красногвардейского района Оренбургской области проплыло атомное облако.
— Через 10–11 лет, — пишет Надежда Никоноровна, — заболела мама — рак пищевода, умерла в 1967 году голодной смертью, в страшных муках. Когда была еще в состоянии говорить, просила, умоляла врача сделать ей укол, который бы прекратил ее страдания. Меньше, чем через семь лет после мамы заболела я — рак молочной железы. В это время я жила в Оренбурге. Отнеслись ко мне в онкодиспансере очень внимательно, видно, жалели, ведь 27 лет всего, маленькие дети. Я врачей просила, чтоб скорее меня отпустили, не ведала, глупая, что это не шутка. На инвалидности не была, стыдно было. Но хоть резаная-перерезаная, полуурод, живу до сих пор благодаря врачам Таисии Ивановне, Маргарите Николаевне и другим и Бога благодарю, что дал мне возможность вырастить детей…
Года через два после меня заболела средняя сестра — диагноз тот же, примерно еще через год младшая из старших сестер — диагноз тот же. В 1978 году, 23 мая, умерла средняя сестра Мария, остались одни ее сыновья 19 и 13 лет. В этом же году, 3 июня, от скоротечного рака легких умер наш отец. Моя единственная сестра, остававшаяся в живых, жила в Сорочинске, была на инвалидности, одна воспитывала двоих детей, пенсии ей не давали, т. к. большая часть стажа у нее колхозная, а на производстве всего несколько лет. Я писала в Комитет советских женщин, ей назначили пенсию 40 рублей. Естественно, ей, невзирая на болезнь, приходилось тяжело работать, чтоб прокормить детей. В итоге в феврале 1980 года она слегла — метастазы в печень, медицинской помощи не было никакой, не считая одного визита местного «онколога», которая брезгливо ткнула во вздувшийся живот и сказала: «Все ясно». Я, оставив семью и уволившись с работы, уехала за сестрой ухаживать, больше некому было. Больной смертельно человек, стенающий от боли день и ночь, двое детей, наркотики, за которыми нужно ездить каждый день — сначала за рецептом к врачу, затем в аптеку… Это был какой-то кошмар и для меня, тоже нездоровой, еще и надорвавшейся почти неподвижным телом сестры. И страшная мысль, сверлящая мозг: «Меня ожидает то же самое»… За что над простыми людьми, наивно верившими своему правительству, и так «вынесшими все, что Господь ни пошлет», произвели такой страшный эксперимент?
Ответа на этот вопрос я не нахожу вот уже два десятка лет и, боюсь, не найду никогда… 35 лет длился заговор молчания вокруг Тоцких учений и их по-следствий для солдат, офицеров и мирных жителей. За все это время ни один представитель тогдашней власти даже не подумал что-то сделать для людей, которые ценой собственного здоровья, а то и жизни доказали, что спасения от ядер-ного оружия нет. Лишь в 1989 году в центральной прессе появились первые робкие статьи на эту тему. С вве-дением в действие 1 августа 1990 года Закона СССР «О печати» стало возможным публиковать более подробные материалы. Тогда-то о Тоцком-54 узнали все.
8. Диагноз: радиофобия
Тема атомных учений под Тоцким оказалась благодатной не только для журналистов столичных и оренбургских газет и телеканалов. За нее ухватились и наши «зеленые», прежде всего Тамара Злотникова, ныне экс-депутат Госдумы и экс-председатель думского комитета по экологии, а в то время депутат областного Совета. Она весьма активно и настойчиво долбила московских чиновников, тормошила местную общественность, требуя рассказать правду о ядерном взрыве 1954 года и сделать хоть что-то для людей, десятилетия проживших там, где прошло, распадаясь, радиоактивное облако.
Активность Злотниковой отмечал и В. Н. Григорьев, в начале 90-х годов — председатель областного Совета народных депутатов, а затем, до самой своей смерти в 2000 году, председатель Законодательного собрания Оренбургской области. С ним мы встретились летом 1999-го. Речь шла о «тоцком вопросе».
— Эта проблема давно интересует жителей нашей области, — сказал Валерий Николаевич. — Она на самом деле актуальна, потому что гриф секретности с учений 1954 года, по сути дела, так и не снят. В 1990 году я приглашал из Москвы специальную комиссию, чтобы оценить ситуацию, которая складывалась тогда, определить расчетные дозы облучения, способные оказать воздействие на состояние здоровья населения. Наши областные службы здравоохранения и статистики говорили и говорят о том, что ситуация в этих районах отличается в худшую сторону по сравнению с остальными территориями области.
Было сделано и еще кое-что кроме упомянутой комиссии. Была даже подготовлена программа неотложных мер по ликвидации последствий испытания. Однако многое в ней намечалось «вслепую», поскольку невыясненным оставалось, с какими конкретно последствиями взрыва бороться, кому помогать в первую очередь и чем помогать. В. Н. Григорьев прекрасно отдавал себе отчет в том, что времени терять нельзя, оно и так уже упущено, а речь-то идет о людях, об их здоровье, о самой их жизни. 15 февраля 1991 года он писал министру обороны СССР Д. Т. Язову:
Для… изучения масштабов воздействия взрыва на население области и ликвидации его последствий необходимо полное рассекречивание материалов Минобороны, касающихся взрыва, радиационной обстановки, медицинского обсле-дования участников испытаний и населения прилегающих регионов… Без снятия грифа секретности… невозможно решение неотложных задач программы.
Спустя три месяца, 13 мая 1991 года, последовал ответ. Первый заместитель министра обороны генерал армии К. Кочетов сообщал: дескать, в июне 1990 года в Оренбургской области работала комиссия и установила, что по ретроспективной оценке ситуации расчетные дозы облучения не могли оказать воздействия на состояние здоровья населения… Состояние здоровья населения в обследованных районах в настоящее время по основным медико-демографическим характеристикам соответствует среднеобластным показателям, включая онкозаболевания и врожденные аномалии, и не превышает таковых в контрольных районах области и РСФСР… Вопрос о рассекречивании материалов о войсковом учении в Тоцком учебном центре в 1954 году рассматривается.
Забегая вперед, скажу: похоже, этот непростой вопрос рассматривается и по сию пору…
А в июне 1991 года в нашу область приехала еще одна столичная комиссия во главе с О. Н. Прокофьевым, и выводы, сделанные ею, почти дословно повторяли ответ генерала Кочетова. Правда, некоторые данные замолчать все же не удалось. Например, члены комиссии не могли в своей справке не признать, что по сравнению с 1979 г. отмечается увеличение врожденных аномалий в Бузулукском районе в 5 раз, в Грачевском — в 4,5 раза, в Тоцком — в 3 раза при среднем росте этих аномалий по области в 2,7 раза. Иными словами, люди все чаще рождаются с отклонениями в здоровье. То есть замминистра обороны уличен во лжи.
Правда, тут же комиссия заключает: Данные факты не могут быть однозначно связаны с ядерным взрывом в 1954 г., т. к. в Тоцком и Сорочинском районах… рост онкозаболеваемости не отличается от среднеобластного.
Пройдет всего три года, и 19 октября 1994 года депутаты Законодательного собрания Оренбургской области примут решение о неотложных мероприятиях по оздоровлению населения, проживающего в зоне ядерного взрыва, где, опираясь на исследования оренбургских ученых, констатируют: В районах, пострадавших в результате атомного испытания, отмечается значительное увеличение онкозаболеваний. Так, с 1985 по 1993 гг. прирост составил: органы дыхания — 225%, щитовидная железа — 260%, лимфатическая и кроветворная система — 670%, кожа — 131,1%. Онкозаболеваемость детского населения возросла… в два раза… Количество детей с врожденными аномалиями и пороками развития увеличилось в 3–5 раз, показатель детской инвалидности в этом районе превышает среднеобластной на 55%.
Итак, замминистра обороны СССР уже дважды уличен во лжи. Уличены и московские ученые, выполнявшие, судя по всему, министерский заказ. И до сих пор бумага терпит потрясающий по своему цинизму пассаж, которым завершается вся эта генеральско-профессорская брехня! Вот какой итог подводит справка столичной ученой комиссии: Радиофобия среди населения, особенно усилившаяся после аварии на ЧАЭС и в связи с движением против ядерных взрывов, по нашему мнению, сказывается как на здоровье населения, так и на моральном состоянии.
Это они нам поставили диагноз: р а д и о ф о б и я! Люди, лгавшие и знавшие, что лгут, имели наглость горевать о нашем «моральном состоянии». А цель-то у ревнителей высокой морали с учеными степенями была, похоже, вполне определенная: минимум денег дать Оренбуржью на поддержку пострадавших в 1954-м и последующие годы. Нет, конечно, без копеечки оставить нельзя, они так и пишут: Просить Совет Министров РСФСР о выделении средств для оснащения диагностической и лечебной аппаратурой ЛПУ (лечебно-профилактических учреждений. — В. М.) г. Бузулука и Бузулукского района, выполняющих роль межрайонных лечебных центров, ориентировочно сумма составляет 2,2 млн рублей, 480 тысяч долларов.
Рубли и доллары через запятую — это одна и та же сумма в наших и американских деньгах. Одна и та же, а не две разные. Плюса между ними нет. Что такое было в 1991 году 2,2 миллиона рублей? На всю область — ерунда. Рыночная, то есть реальная стоимость двухкомнатной квартиры в центре Оренбурга составляла тогда 100 тысяч «деревянных». Вот цена, которую нам определили, вот наш гонорар за участие в массовке репетиции Апокалипсиса.
9. 4354 год
Платить по счетам многолетней давности ни в начале 1990-х, ни позже не хотел никто. Однако комиссии, работавшие в районах, подвергшихся воздействию атомного взрыва, все же трудились не бесплодно. 13 сентября 1991 года Борис Ельцин подписал распоряжение «О мерах по защите населения Горно-Алтайской ССР, Алтайского края и Оренбургской области, проживающего на территориях, расположенных в зоне влияния ядерных испытаний». Иначе говоря, оренбуржцев в какой-то мере приравняли к жертвам испытаний на Семипалатинском полигоне, непосредственно примыкающем к Алтаю. Президентское распоряжение предписывало властям на местах разработать комплекс неотложных мер на 1992–1993 годы по оздоровлению населения и социально-экономическому развитию населенных пунктов и прилегающих к ним территорий, расположенных в зоне влияния ядерных испытаний.
И администрация Оренбургской области такую программу разработала. Ее утвердил своим решением от 26 февраля 1992 года Малый Совет област-ного Совета народных депутатов, и программу представили в Министерство экономики Российской Федерации. В том же 1992 году случилось первое финансовое чудо: на ликвидацию последствий ядерного взрыва область получила 200 миллионов рублей из республиканского бюджета. Я прекрасно помню те распоряжения главы администрации области В. В. Елагина, согласно которым эти деньги распределялись по районам на строительство фельдшерско-акушерских пунктов и других лечебных учреждений. Деньги шли и на проведение исследований в Тоцком, Сорочинском, Бузулукском, других «атомных» районах: наши, оренбургские ученые наконец-то получили возможность выяснить, какова там подлинная радиационная обстановка, почему болеют люди, отчего мрет скот, и понять, что же делать дальше.
А дальше было вот что. В 1993 году республиканский бюджет выделил на решение тоцких проблем только 64,88 миллиона рублей. Правда, в 1994 году 400 миллионов дали на исследования и 305 миллионов рублей на специальную медицинскую помощь. В частности, на эти деньги покупалось детское питание тем детям, кому оно было необходимо по медицинским показаниям. Десять человек из числа жителей неблагополучных районов Западного Оренбуржья были отправлены на обследование в Санкт-Петербург. А на следующий год средства на «оздоровление населения» поступили в область в последний раз.
В 1999 году я побеседовал с А. М. Русановым, в 1994-м начальником отдела охраны природной среды и природопользования областной администрации, а спустя пять лет — председателем ее комитета по науке, высшей школе и региональной политике образования. Он непосредственно занимался проблемой последствий Тоцкого атомного взрыва, координировал исследования, проводившиеся в пострадавших районах.
— Александр Михайлович, какова сейчас радиационная картина в Тоцком, Сорочинском, Красногвардейском, Бузулукском и других районах, затронутых атомными испытаниями?
— Конечно, некоторое превышение предельно допустимых норм по радиоактивным веществам есть. Но очень незначительное. Поэтому говорить, что сейчас, в наше время, действуют ярко выражено радиоактивные элементы, нельзя. Но и современная радиобиология не может пока ответить на очень важный вопрос — о длительном воздействии малых доз радиации на живые организмы.
— Вы говорите о превышении предельно допустимых норм. А каковы эти нормы?
— На этот вопрос очень непросто ответить. Ведь антропогенная радиоактивность появилась на Земле всего полвека назад — ядерные взрывы, атом-ные электростанции… Предельно допустимые концентрации тут — еще не устоявшиеся величины. При разовых воздействиях на организм человека нам известны предельные и смертельные дозы радиации. А вот как действуют небольшие дозы в течение десятилетий, — как у нас в области, — этого никто сказать не может.
— В таком случае, правильно ли будет заявить, что сейчас в тех районах Оренбуржья, о которых мы ведем речь, все более или менее нормально с радиацией?
— Нет. Уважающий себя специалист так не скажет, потому что не может дать четкого и ясного ответа на этот вопрос. Четко мы можем говорить: о воздействии на людей в момент взрыва — да, о радиоактивном следе — да. Но в сочетании с другими неблагоприятными воздействиями — природным радоном, применением пестицидов типа ДДТ — малые дозы в течение многих лет, конечно же, оказывали негативное воздействие на организм человека. И это воздействие четко зафиксировано теми исследованиями, которые проводились у нас в области.
Мой собеседник рассказал еще, как скептически относятся к теме связи Тоцкого взрыва и последовавшего за ним роста онкологических заболеваний московские научные светила, особенно те, кто работает под крылом Министерства обороны. Ни в какую не хотят признавать этой связи. Ничего подобного, дескать, не может быть. Больше того — и при взрыве не могло быть никакого опасного воздействия даже на военнослужащих, не то что на гражданское население. Короче говоря, армия народ обидеть не может, так что нечего транжирить государственные деньги на необоснованные претензии по поводу подорванного здоровья.
— Мы долго сотрудничали с одним институтом в Подмосковье, — рассказывал А. М. Русанов. — Прекрасный институт, я там часто бывал в связи с исследованиями в Тоцком и других районах. Больше всего мы работали с отделом радиации. И был там один майор, фамилию его я знаю, но называть не стану. Когда мы начинали исследования и контактировали с петербург-скими учеными, он направлял ход наших мыслей на то, что «наш» взрыв был не плутониевый, а урановый. А исследования по плутонию были очень дорогостоящие, и нам не хотелось тратить те гроши, что выделялись, попусту. Поэтому мы спрашивали: «Ну скажите, какой был взрыв?» — «Урановый, конечно, откуда тогда могла взяться плутониевая бомба?!» Но с каждым годом у нас прибавлялось доказательств того, что заряд был не урановый. Нет урановых осколков, а радиационный след остается. И мы пошли методом проб и ошибок, потратили деньги и выяснили, что плутония здесь, у нас, в пять–восемь раз больше, чем положено. А выяснилось это только в 1995 году, — в последнем году, когда нам давали деньги из госбюджета.
Петербуржцы провели свои исследования образцов почв, переданных нами, и подтвердили нашу правоту. Надо сказать, что плутоний — чисто антропогенный элемент, его нет в свободном состоянии в природе, его может «сделать» только человек. Его фоновое содержание полностью на совести человечества. Период полураспада плутония — две тысячи четыреста лет. Столько будет длиться, угасая, его излучение. И как оно скажется на наших потомках и потомках потомков?..
— А что же тот майор?
— Мы с ним встретились позже, и я у него спросил: «Слушай, товарищ, что же ты нам в то время правды не сказал?» Ответ был такой, почти дословно: «Ты видишь, сколько у меня звезд на погонах? Правильно, три. А если бы я тогда вам растрепал про бомбу, глядишь, так бы с одной и ходил».
Ну что ж, теперь бывший майор может не опасаться за свое будущее: если не дослужится до генерала, то все равно будет получать приличную полковничью пенсию. Беспокоиться надо нам с вами: ведь это нам и детям нашим, и внукам ходить по земле, помеченной плутонием, полураспад которого завершится в 4354 году от Рождества Христова. Господи, прости полковника и помилуй нас.
10. Надежда умирает последней
Двадцать восьмого декабря, под самый Новый, 1997-й, год премьер-министр России и наш земляк В. С. Черномырдин сделал оренбуржцам подарок — подписал постановление Правительства Российской Федерации №1561 «О социально-экономическом развитии Оренбургской области». В нем, помимо чисто экономических аспектов, имелось приложение № 2 — «План мероприятий по медико-социальной реабилитации населения Оренбургской области, проживающего в зоне Тоцкого ядерного взрыва, на 1998–1999 годы». Именно то, за что бились с Москвой правительство области и Законодательное собрание. Согласно этому плану, область должна была получить деньги на строительство поликлиник в Сорочинске и Бузулуке, межрайонного онкологического центра в Бузулуке, межрайонных центров санэпиднадзора в Бузулуке и Сорочинске. В первом же послепраздничном номере газета «Оренбуржье» сообщила жителям области эту радостную весть.
Только радость, к сожалению, была недолгой. Ни копейки из обещанных денег область не получила. В августе 1998-го грянул дефолт, и многие бюджетные расходы были секвестированы, то есть попросту вычеркнуты вон из-за нехватки денег. Под нож угодило и постановление № 1561. Возможно, по той причине, что в марте того же «черного» 1998 года Черномырдин ушел в отставку.
Впрочем, ряд медицинских учреждений — фельдшерско-акушерские пункты, районные центры санэпиднадзора, поликлиники, онкодиспансеры — область все-таки построила. Но не на те деньги, что были обещаны нам в декабре 1996-го, а, в основном, за счет средств областного бюджета.
Летом 1999-го я отправился в трехдневную командировку, чтобы посмотреть, как живут наши земляки из сел рядом с эпицентром атомного взрыва. Я побывал тогда в Елшанке-второй (пять километров от эпицентра) и Маховке (четыре километра).
Елшанка-вторая. Летний зной, улицы пусты, людей можно заметить только на картофельных участках. Многие здесь только картошкой и спасаются… Вот и С. П. Крюкову, учителя, депутата сельсовета, я застал на картошке.
О чем спросить человека, который живет на этой земле, помеченной радиацией, где плутония в несколько раз больше нормы, да еще и выращивает тут картошку? Ну о чем? Наверное, только об одном:
— Светлана Петровна, если бы сейчас правительство вдруг сказало: «Просите чего хотите», — что бы вы попросили для вашей Елшанки?
Моя собеседница ответила с поистине депутатской серьезностью, словно я и в самом деле представлял сейчас правительство РФ.
— Ну, во-первых, чтобы газифицировали село. Чтобы были дороги. Чтобы здесь создали рабочие места. Раньше были фермы, люди работали, зарабатывали что-то, а сейчас из-за того, что скот болеет лейкозом, его вывезли.
— Абсолютно весь?
— Коров практически нет. Осталось несколько телят и тридцать голов свиней. Большая часть населения вообще не работает, жить людям не на что. И особая проблема — болеют люди: раковые опухоли, в основном смерть наступает от рака. Слабое медицинское обслуживание, больных не на чем даже вывозить отсюда. Надо, чтобы чаще обследовали людей именно на предмет рака и своевременно оказывали им помощь. И, кроме того, чтобы раковым больным давали какую-то помощь деньгами на приобретение лекарств. Многие не могут даже лечиться. Женщина из нашего села два года не может поехать в Оренбург — нет денег. А у нее рак кожи.
— Сколько сейчас в Елшанке жителей?
— Человек двести сорок.
— Сколько из них без работы?
— Легче сказать, сколько на работе, — человек 20. Сейчас есть кое-какая сезонная работа, а зимой они будут сидеть без дела. Дорогу надо сделать до Вязовки. Это у нас единственная связь с миром — с соседним селом, с городом. Там хлебопекарня, медицинское обслуживание. Зимой, когда бывают заносы на дорогах, мы тут безвыездно живем: больных не вывезешь, хлеб не привезешь… Хорошее место, хорошая природа, но люди бегут отсюда, потому что жить не на что: пять лет не платят денег. Наши студенты и школьники каждую пятницу возвращаются пешком в село — двенадцать километров в любую погоду. Зимой — на тракторах, а трактористы бывают пьяные, переворачивают трактор… Я просила администрацию нашего Бузулукского района, чтобы хоть по пятницам сюда автобус посылали или колхоз выделял, — реакция нуле-вая. У меня сын подрастает, я не хочу, чтобы он вот так же ходил учиться…
В соседней Маховке приблизительно та же картина: село «неперспективное», осталось в нем с полсотни жителей, даже хлеб сюда возят только летом и раз в неделю, газа нет, три-четыре школьника ходят пешком в Пронькино, где живут в интернате всю неделю.
А ведь это благословенные края! Настоящий подарок природы…
— Хоть бы внукам нашим память о селе осталась, — говорят пенсионеры Леоновы, пережившие атомный сентябрь 54-го.
А пока… Пока другой пенсионерке, — ее фамилия Сидорова, — обрезали электропровода, и она на исходе ХХ века жила в эпоху «до лампочки». Казалось бы, все справедливо: не платила пенсионерка Сидорова за электричество. Только никто не скажет, чем ей за него платить…
Тот же вопрос, что и С. П. Крюковой, я задал позже тогдашнему председателю комитета по науке, высшей школе и региональной политике образования А. М. Русанову.
— Александр Михайлович, чего следовало бы просить оренбуржцам, если бы вдруг Правительство России решило помочь им, пострадавшим от ядерного взрыва?
И ответ получил практически тот же самый:
— Наверное, в первую очередь надо довести уровень медицинского и экологического обслуживания населения до просто среднероссийского уровня. Посмотрите, какие здания Госсанэпиднадзора в этих районах, какие там больницы, — в бараках ведь зачастую до сих пор люди лечатся. Вот с этого бы начать.
Заместитель главы администрации Тоцкого района А. А. Соколов рассказал, что центральной районной больнице прислали оборудование, и жители района могли получать медицинскую помощь на месте.
— Правда, года три назад поставки оборудования прекратились, — подытожил Александр Александрович. — У нас в бюджете района заложено оказание помощи онкобольным. Но эта статья выполнялась не в полном объеме по причине недостаточного финансирования. Бюджет района в основном дотационный, 70 процентов получаем из области…
Словом, все мои собеседники сходились в одном: людям в пострадавших районах, прежде всего, необходимо достойное медицинское обслуживание. Но ведь именно об этом говорилось в постановлении Правительства РФ № 1561! Что же можно сделать, чтобы федеральные власти выполнили собственное решение?
С этим вопросом в июле 1999 года я обратился к главе администрации Оренбургской области В. В. Елагину.
— Надежда умирает последней. Пока по этой программе — мизерная, к сожалению, поддержка со стороны федерального правительства, — сказал Владимир Васильевич. — Поэтому мы больше надеемся сейчас на себя, чем на инвестиции правительства в ту проблему, которую в свое время создало государство… Будем добиваться, чтобы справедливость восторжествовала. Ведь сегодня восторжествовала справедливость в отношении участников испытаний атомного оружия на Тоцком полигоне, и теперь они приравнены к участникам войны по всем льготам…
Много здесь проблем. Ведь одно дело — люди, пострадавшие в 1954-м, но ведь последствия взрыва начинают проявляться во втором-третьем поколении- жителей этих районов. Над задачей помочь им мы сейчас должны работать…
11. Считаю за честь…
14 сентября 1999 года на Тоцком полигоне, в эпицентре атомного взрыва 1954-го, было необычно многолюдно. У подножия памятника «атомным солдатам» собрались те из теперь уже почти легендарных участников Тоцких учений, кто остался в живых и смог приехать на землю своей славы и боли.
Говорили речи официальные лица. Подходили ветераны учений, среди них — гость из Санкт-Петербурга В. Я. Бенцианов.
Имя Владимира Яковлевича Бенцианова уже не раз встречалось на этих страницах. Думаю, настало время сказать об этом удивительном человеке чуть подробнее. О том хотя бы, что это именно его стараниями в мае 1990 года в Ленинграде был создан Комитет ветеранов подразделений особого риска. Будучи практически слепым, Бенцианов сумел организовать и «пробить» в тогдашних партийно-правительственных верхах действенную структуру для поддержки таких же, как он сам, «атомных солдат» — тех, кто участвовал в Тоцких учениях, семипалатинских и новоземельских испытаниях ядерного оружия, пережил аварии на атомных подводных лодках8.
Вот что сказал В. Я. Бенецианов:
— Я считал за честь, что Родина доверила мне участвовать в этих учениях. Результаты учений были тяжелыми, мы видели все то, что здесь случилось. Я как сейчас помню деревни Елшанку, Маховку, где дома были снесены с лица земли и остались одни печи. Был такой пожар, что трудно даже передать словами. Недалеко от Маховки стояло одноэтажное здание школы, часть стены была как срезана ножом, стояла в трехстах метрах и тоже горела. Конечно, в этих деревнях никого не было, кроме военных. Каждый выполнял свои боевые задачи, все существовавшие тогда реактивные, артиллерийские, минометные, авиационные системы бомбили заданный участок, не портя дорогого эпицентра, чтобы оставить его для исследований. Благодаря Тоцким учениям были полностью отработаны действия войск в условиях атомной войны. Данная нами подписка не позволяла в течение 25 лет что-либо сказать. И вот из 109 человек своего разведдивизиона мне удалось найти пока 11 человек. По всей стране порядка 5200 участников Тоцких учений, 1012 — в Белоруссии, 511 — на Украине, около 200 — в Казахстане. Выявление их продолжается. Честь и слава героям нашей Родины, отдавшим свою жизнь для создания ядерного щита великой державы! Мир тем, кто ушел из жизни раньше. Скорблю по погибшим жителям деревень, которые я перечислил. Но в этом нет вины военных. Американцы к 1947 году имели более 300 ядерных зарядов, 10 из них предназначались Ленинграду, 24 — для Москвы, 14 — для Свердловска. И оторвав деньги, предназначенные для восстановления страны, мы были вынуждены создавать ядерный щит Родины. Мы этим гордимся. Будьте здоровы, счастливы, живите долго!
Как скажешь, глядя в лицо этому практически слепому человеку, выполнившему приказ, что на самом деле его сделали участником бесчеловечного эксперимента?Я не могу, не имею права разубеждать тех, у кого Тоцкие атомные учения отняли здоровье, жизнь, будущее детей и внуков, в том, что их жертва не была напрасной. Потому хотя бы, что раз и навсегда доказала всему миру: победителей в ядерной войне не будет, расхлебывать ее последствия придется всем…
В. Я. Бенцианов сказал и о том, что 2600 ветеранов подразделений особого риска награждены орденом Мужества. У многих участников митинга я видел эти ордена на груди… Что ж, разве не заслужили эти люди свои награды? Только здесь же, во время митинга, захотелось вдруг спросить: а что же те самые жители деревень, о которых говорил Владимир Яковлевич? Они-то чего удостоены? Я не о наградах. Я о самом элементарном — о газификации, о дорогах, о медицинском обслуживании, в конце концов.
На этом невеселом митинге вспомнилось мне и другое. 20 октября 1990 года вместе с Т. В. Злотниковой, тогда председателем комиссии по вопросам экологии Оренбургского областного Совета народных депутатов, и В. А. Труновым, учителем из села ПронькинаСорочинского района, мне довелось побывать на конференции «атомных солдат» в Ленинграде. Ветераны собрались в окружном Доме офицеров, вспоминали свою опасную работу, рассказывали, как Минобороны ни в какую не желало признавать их подорванное здоровье результатом военной службы. А вечером, после того, как всю прессу, кроме меня (проходившего более как оренбуржец, нежели как журналист), вежливо попросили, на закрытом заседании приняли обращение к М. С. Горбачеву. Мы, оренбургская делегация, хотя и состоявшая всего из трех человек, прекрасно осознавали, что представляем интересы десятков и сотен тысяч наших земляков, пострадавших в результате Тоцких учений. Поэтому требовали обратиться к руководителю СССР не только от имени военнослужащих, но и от лица мирных жителей Оренбургской области. Такой поворот дела взволновал руководителей Комитета, и они упросили нас снять это предложение. Аргумент у них был простой и, увы, предельно понятный: на «атомных» ветеранов, которых к тому времени отыскалось две сотни, у государства деньги, пожалуй, найдутся, а если просить еще и на гражданское население Западного Оренбуржья, то могут не дать ничего… Тогда мы потребовали хотя бы напомнить президенту СССР о том, что незамедлительного решения ждут и проблемы мирных жителей Оренбургской, Семипалатин-ской областей, других регионов, где проводились атомные испытания.
Прошло почти два десятка лет. И что же? Не сделано, можно сказать, почти ничего.
12. Плутоний в борозде, мутация в клетках
В 1996 году на Первую научно-практическую конференцию «Медико-экологические аспекты последствий Тоцкого ядерного взрыва» в Оренбург со всей России съехались специалисты, занимающиеся проблемами радиационной медицины, в том числе — вопросом, как воздействуют на здоровье людей отдаленные последствия атомного взрыва, малые дозы радиации. Были среди них и члены Академии медицинских наук. Предполагалось проводить такие конференции раз в пять лет. Но, к сожалению, первый большой научный сбор медиков по поводу тоцких проблем оказался последним. Больше ученые у нас не собирались.
Понятно, что признавать во всеуслышание, сколько лишнего и опасного можно найти в почве и воде Оренбургской области, не говоря уже об организмах людей, сейчас просто невыгодно. Нам всем так хотелось бы инвестиций, открытия новых предприятий, создания рабочих мест… А инвесторов известие про плутоний в земле и уран в воде может и отпугнуть.
Оренбургская область, по сообщениям официальных источников в регио-нальном правительстве, занимает неплохие позиции в Приволжском федераль-ном округе по привлечению инвестиций, в том числе иностранных. Уверен, и будущих инвесторов не испугает ежегодная диспансеризация жителей Запад-ного Оренбуржья со всеми необходимыми обследованиями, нацеленными на выявление онкозаболеваний. Вон в Японии после американских атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки все жители страны старше сорока организованно обследуются дважды в год: их проверяют на рак желудка и рак крови — те заболевания, которые чаще всего возникают вследствие радио-активного заражения. И что-то ни один иностранный деловой партнер еще не шарахнулся из страны по этой причине. Напротив! Япония за последние полвека стала одним из мировых центров экономической активности.
Чего же мы-то боимся? Не самих ли себя?
Много лет подряд я возвращаюсь к теме Тоцкого атомного взрыва 1954 года. Вот уже два десятилетия я пишу об этом в газетах и журналах, выступаю на телевидении не только накануне 14 сентября, но по несколько раз в год. Снова и снова говорю об одном и том же: правительство нашей страны должно- признать свою ответственность за чудовищный эксперимент, проведенный над мирными жителями Оренбуржья, и помочь людям, которые живут в зоне «атомного следа». Однако практически единственное, что сделано для жителей- районов, пострадавших от атомных учений 1954 года, — это исследования, проводившиеся до середины 1990-х. С тех пор почти ничего не изменилось.
Об этом, увы, свидетельствует и интервью с доктором медицинских наук, профессором В. М. Боевым, заведующим кафедрой общей и коммунальной гигиены с экологией человека Оренбургской государственной медицин-ской академии, с которым мы побеседовали в сентябре 2001 года.
— Виктор Михайлович, вы принимали участие в исследованиях, проводившихся в начале 90-х в районах Оренбуржья, подвергшихся воздействию атомного взрыва. Они внесли какую-то ясность в проблему?
— Проблема остается. Но с 1995 года Правительство нам прекратило финансирование, потому что мы слишком глубоко копнули. Шел тогда общий разговор о коротко- и среднеживущих радионуклидах с периодом полураспада до 30 лет: цезий, стронций. А мы показали, что в отдельных населенных пунк-тах Сорочинского района — Пронькине, Баклановке — идет превышение по ним в 1,5–2 раза. Так какая же доза была в 1954-м, если все это сохранилось?! Нам даже не дали возможности детально выявить очаги радиационного загрязнения. Но нам удалось совместно с екатеринбуржцами определить присутствие в почве оружейного плутония с превышением нормы в пять раз в отдельных точках. Период его полураспада — 2400 лет. Хватит многим поколениям. Причем это альфа-частицы, их поступление в организм идет с воздухом, с пылью, из почвы. Так называемая инкорпорированная радиация. Люди этим дышат, это едят. В результате онкозаболеваемость и онкосмерт-ность в ряде западных районов области самые высокие.
— Говорят, что наша область — на четвертом месте в России по уровню раковых заболеваний.
— Да, у нас в сельскохозяйственных районах — Сорочинском, Красногвардейском — уровень онкозаболеваемости, как в промышленных городах Оренбурге, Медногорске. Это же о чем-то говорит! Каждый в регионе эпицентра должен знать, в каких условиях живет. Это его право выбора — оставаться там жить или нет. Мы ведь даже не ставили вопроса о какой-то компенсации. Ну, дали немножко, строить начали больницу в Сорочинске, медучреждения в Бузулуке. Это хорошо. Но мы до сих пор не знаем точно, куда облако-то пошло в 54-м. Мы не успели обследовать Александровский, Шарлыкский районы, а ведь в Шарлыкском тоже высокий уровень онкозаболеваемости. Обследовали водоемы на предмет присутствия урана. Есть и природный уран, но в водостоках мы обнаружили, что по сравнению со средним фоном в области в западном регионе он превышен в 15,5 раза, а на стыке Сорочинского, Красногвардейского, Грачевского и Тоцкого районов — в 32,5 раза!
— Чем реально, кроме раковых болезней, грозит людям проживание в этих районах?
— Снижением продолжительности жизни, врожденными аномалиями у детей, осложнением беременности, повышенной младенческой смертностью.А про эндемический зоб иснижение иммунитета — особенно у детей — и говорить нечего!
— Словом, ядерный взрыв 1954 года продолжает тихо убивать?
— У меня нет сомнений, что отрицательный фактор есть, он действует на состояние здоровья населения и будет действовать еще очень много лет. Совместные с москвичами исследования показали, что у жителей западных районов области есть хромосомные нарушения в лимфоцитах, причем у детей в два раза выше, чем у взрослых. Это проверено дважды: для сравнения брали кровь и у детей Подмосковья, и у наших из благополучного района. Причина одна — радиация. То же самое подтверждается и на мышах. У домовых мышей и у полевок, которых отлавливали в пострадавших районах, с 1954 года сменилось много поколений, и там уже по наследству передаются генетические отклонения: меняется строение челюстного аппарата, костного скелета. У людей изменения пока отследить труднее. Но по клеткам раковых опухолей видно, что мутации в них происходят.
13. На круги своя…
В сентябре 2002 года о том, что можно и нужно сделать для оренбуржцев, пострадавших от Тоцкого взрыва, для их детей и внуков, живущих на плутониевых полях, мы вновь говорили с А. М. Русановым, известным экологом, заведующим кафедрой общей биологии Оренбургского государственного университета.
— Александр Михайлович, какие уроки наше государство, наши руководители извлекли из атомных учений на Тоцком полигоне?
— Меня больше всего удивляет, что 45 тысяч участников учений, примерно столько же жителей районов, подвергшихся воздействию атомного оружия, даже не исследовались, как подобает, медиками, учеными. А ведь это очень важно, потому что в то время медицина знала о результатах действия больших доз радиоактивного излучения на человека и животных: уже были Хиросима и Нагасаки. Но вот как действуют малые дозы, и сейчас непонятно. Вот ведь уникальная возможность исследовать это. Если уж взорвали бомбу, так доведите дело до ума.
— Может, потому правительство и не оказывает помощь пострадавшим районам нашей области, что теперь доказать что-либо трудно? Исследования-то не проводились.
— Проводились, но в начале 1990-х. И от них была бы большая польза и для оренбуржцев, и для практики, и для науки. Но эти исследования, не завершась, остановились. Деньги кончились.
— А какой-то практический вывод был сделан?
— Практический вывод был такой: несмотря на уверения ученых от военной медицины, нам удалось доказать, что воздействие Тоцкого взрыва на экологию территории, на животный, растительный мир и на человека очевидно. Именно под влиянием этих малооспоримых фактов правительство приняло 28 декабря 1996 года постановление № 1561 о социально-экономическом развитии Оренбургской области, где отдельным приложением шло решение о реабилитации жителей пострадавших районов. Но это была косметическая мера.
— В том смысле, что это постановление не выполнено?
— Мы живем с вами в России, поэтому никогда нельзя сказать «да» или «нет». Оно, в общем-то, выполняется почти на сто процентов. Но вспомните, к чему сводилось приложение к постановлению: к строительству двух центров санэпиднадзора — в Сорочинске и Бузулуке, двух поликлиник там же и онкологического центра в Бузулуке. Все это обязано было появиться в этих городах еще лет тридцать назад. То есть целенаправленных действий правительства по реабилитации того населения, которое пострадало именно от ядерного взрыва, не было никаких. А после дефолта 1998 года это постановление секвестировали в числе многих других. Из федерального бюджета очень небольшие деньги стали поступать только после 2000 года. Львиную же долю расходов взяла на себя область. А почему? Ведь это копейки в масштабах страны. Тоцкая проблема — архиважная и в социальном, и в медицинском, и в экологическом плане. Так неужели нельзя было это постановление не секвестировать?
— Как сегодня обстоят дела с помощью пострадавшим районам?
— Положение дел не вызывает оптимизма. Проблема Тоцкого ядерного взрыва у нас была «решена»: ею перестали заниматься. Абсолютно. Всероссийская конференция по Тоцкому взрыву больше не собиралась. Где бесценный материал, накопленный учеными Москвы, Петербурга, Екатеринбурга, Новосибирска, Оренбурга? Тот самый материал о влиянии малых доз радиации на организм человека? Почему он остался без движения? Никто не занимается диспансеризацией людей, которые живут в районе установленного «атомного следа». Уверен, что списков этих людей нет ни в областном управлении здравоохранения, ни в районах. Но неужели нельзя раз в год диспансеризировать пусть не всех жителей области, но тех 40 тысяч человек, которые живут в районе «следа»?
А кто-нибудь задумался, как быть с полями, где в почве в 3–5 раз больше нормы плутония? Выращивать там хлеб, который напрямую пойдет в пищу человеку, или все же хотя бы многолетние травы, которые попадают сначала в организм животных и там частично оседают, меньше вредя человеку? Никто этим не интересуется. Никто не установил места локального радиоактивного загрязнения земель. Как там сеяли, так и сеют…
Вместо эпилога
В 2009-м исполнится 55 лет со дня Тоцких ядерных испытаний. А десятки тысяч наших земляков так и живут рядом с атомным полигоном или в зоне «следа» — в покосившихся домах без удобств, часто не имеют работы, хороших дорог, школы, магазина, пекарни в своем селе, не говоря уже о ежегодном медицинском обследовании…
Повторял и буду повторять: Правительство Российской Федерации, как правопреемник руководства СССР, должно признать свою ответственность за эксперимент над оренбуржцами 14 сентября 1954 года, должно сделать все, чтобы дожившие до наших дней очевидцы учений и их потомки имели информацию о той опасности, которой они подверглись и, возможно, подвергаются сейчас. Чтобы получали государственную финансовую поддержку, достойное и полноценное медицинское обслуживание.
…В эпицентре Тоцкого взрыва многолюдно бывает лишь раз в год, 14 сентября, в день атомных учений. А так — лишь изредка проедут местные жители или военные, когда не проводятся стрельбы и бомбометание. Иногда к памятнику «атомным солдатам» подъезжают молодожены с цветами. Они, юные и полные надежд, не боятся ни стрельб, ни радиации. Это мы должны бояться за них, за наше будущее, за детей, внуков и правнуков, быть мудрыми, чтобы не допустить атомного Апокалипсиса.
Сноски:
1 Филатов А. На дне преисподней. — Газета «Авангард» (Тоцкое Оренбург-ской обл), № 137 от 5 декабря 1991.
2 Жоголев А. Адская машина. — Газета «Волжский комсомолец» от 5 августа 1990.
3 Цитирую по книге: Отдаленные эколого-генетические последствия радиационных инцидентов: тоцкий ядерный взрыв. — Екатеринбург, 2000. См. также: http://atomas.ru/isp/6_7.htm и книгу генерала Зеленцова, выпущенную к 50-летию Тоцких учений: http://www.iss.niiit.ru/ksenia/tockoe/soder.htm.
4 Кривой И. Атомный гриб над Тоцким полигоном. Думиничская типография (Калужская область). Год выхода книги и издательство не указаны.
5 Медико-экологические аспекты последствий Тоцкого ядерного взрыва. Тезисы докладов 1-й научно-практической конференции. Оренбург, 1996.
6 Моисеев В. Репетиция Апокалипсиса. — Газета «Новое поколение», №№ 31, 32, 41, 45 (август — ноябрь 1990).
7 Моисеев В. Репетиция Апокалипсиса. — «Комсомольская правда» № 210 от 14 сентября 1990.
8 Согласно уставу, Комитет объединил бывших военнослужащих Советской Армии и Военно-морского флота, войск МВД и КГБ СССР, принимавших участие в войсковых учениях с применением ядерного оружия, испытаниях этого оружия и связанных по роду своей службы с ядерными установками и оружием, а также участников ликвидации последствий аварий на АЭС и других объектах атомной промышленности.