Стихи
Опубликовано в журнале Континент, номер 137, 2008
Протоиерей Борис ТРЕЩАНСКИЙ — родился в 1948 г. Закончил Музыкальное училище им. Гнесиных. С конца 80-х годов — священник, настоятель одного из сельских храмов Центральной России. Стихи публиковались в журналах “Новый мир”, “Вестник РХД”, на сайте журнала “Фома”. В 2001 году в московском издательстве “Возвращение” вышла книга стихов “К Тебе прилепилась душа моя…”
Протоиерей Борис ТРЕЩАНСКИЙ
От пятницы до вечности
Вот уже десять лет я читаю, горсть за горстью, духовный дневник этого подмосковного сельского священника, находящий выражение в странном, но неоспоримо задевающем стихотворчестве.
В “Новый мир” когда-то пришла пачка листков полустраничного формата, испещренных бледной, с помарками, машинописью. Я заглянула в них из чистого любопытства, — так случай, “мгновенное орудие Провидения”, сводит нас с чем-то важным, — и вот, впечатление было таково, что я не смогла не поделиться им с читателями журнала, куда стихи были присланы. “…Попадаешь под гипноз этого мучительного, ртутно-тяжелого капанья стихотворных строк… Мысль, пробиваясь по руслам выстраданной и не вполне преодоленной душевной смуты,.. выходит наружу искривленной, изъязвленной стигматами. И наш автор не хочет ничего исправлять, эти следы муки, жертвы, на коих стоит мир, ему дороги: косноязычие — его принцип, если угодно, “прием”” (“Новый мир”, 1999, № 2).
О. Борис Трещанский очень долго не решался, как говорили в старину, “предать свои опыты тиснению” и, когда (возможно, под влиянием и моей новомирской заметки) все-таки решился, воспользовался псевдонимом Борис Романцев. Под этим именем в 2001 году в издательстве “Возвращение” вышла его книжечка стихов, озаглавленная строкой из псалма “Прильпе душа моя по Тебе” (тираж не указан, но, думаю, вряд ли превышал 100 экземпляров). Так же подписана большая подборка стихов о. Бориса, переданная мною Никите Алексеевичу Струве, который, как видно, тоже признал их внутреннюю значительность и опубликовал в № 2 (188) “Вестника христианского движения” за 2004 год. То, что сейчас предложено о. Борисом “Континенту”, он едва ли не впервые подписывает своей настоящей фамилией.
Стихи Трещанского по способу выражения мысли с годами не меняются. Его мотивация, его позыв к писанию отличаются от того, что движет профессиональным поэтом. Последний, хочет того или нет, живет внутри своего цеха и ориентируется по отношению к этому цеху и традиции; сознает это или нет, ставит перед собой задачи изменения, развития, мутации, реагируя на “бег времени”. В нашем же случае автор крепко держится за однажды найденную форму слегка “юродивой” миниатюры, как за надежный сосуд, безотказно вмещающий то, что переживается в предстоянии у Жертвенника (“где с Богом мы вдвоем в кадильном дыме”) и в одиноком самоуглублении. Откуда взялась эта форма, я не знаю; я не нахожу в ней явных следов читанного (разве что Хлебников?.. — и то не похоже), не ведаю, что подсказало автору отчаянную ломку синтаксиса (с легкой стилизацией его строя под церковно-славянский), парадоксальность речений — все то, что в случае промаха выглядит непростительной нелепостью, но в случае удачи бьет по сердцу и выказывает очень твердую руку.
Это сразу исповедь и проповедь. И то, и другое — вблизи единственной темы, объявленной апостолом Павлом: “…мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, для Еллинов безумие” (1 Кор 1:23). “А все, что сверх и кроме — не о том / И от Голгофы в мире тесно”. Эта поразительная строчка (из стихов, напечатанных в “Вестнике…”) объясняет, как кажется, исток того самостеснения, которому инстинктивно подверг свою творческую способность автор. Сосредоточенность над словами Евангелия открывает ему дверь в глубину собственного сердца (и порой удивляет точностью религиозной антропологии). А интимный опыт самопознания обобщается до проповеди.
От года к году все это отслеживая как душевно заинтересованный читатель, я заметила, пожалуй, лишь одну перемену. Исповедь и самосуд у подножия Распятия:
Познающе себя
Куда ни хула
Не достанет, ни почести
И где суд свой
короче
В горечи явленный
И тем полномочнее
Чем необжалуемей, —
сменились не такими надрывными, более умудренными и медитативными, проповедническими тонами, что и отличает представленную “Континентом” подборку от прежних публикаций (автору в этом году исполнилось шестьдесят лет). Трагизм земного пути не исчезает, но оттесняется в метафору (“притча” о состарившемся коне); главным же тоном становится не вопль “из глубины”, а обращение к тихому опыту исихии, затворничества, где “не старый умирает, а поспелый”. И ближе оказывается главная цель: “Остаться с Богом в доле”.
Ирина Роднянская
* * *
Иль в безымянности гордыни
Иль даже до смиренной
Перемены в схиме
Где с Богом мы вдвоем
В кадильном дыме —
Слабый лишь снаружи звон
И только здесь по пуповине
Через сердца пульс
Причастьем в скинии
Жизнь обретает вкус
Заучиваемым “аминем”
* * *
Даже для подрубленного навзничь
Господь решителен
И всепобеждающ
И под земной коростою
Всегда же есть и был
Наследуемый кротостью
Пресветлый мир
* * *
Уже нет пути обратно
Не пробежать бегом
Назад путь ратный
Не выползти ползком
Но иго Его — только благо
И бремя же Его легко
Успеть еще сказать об Истине Пилату
Хоть время на дворе
Уже Страстным Пятком
И как никогда смерть рядом
А жизнь — так далеко
* * *
И смерть смертью попрана
Смиренья крест — орудие работное
В котором нет протеста
Ведь и само сердце отдано
Но земное время
Лишь простирается вперед
Настоенным терпением
Из рода в род
Сколь не терпнет
За Элогимом эпилог
Бог долго терпит
Да уж больно бьет
* * *
Заучиваем сердцем наизусть
Еще невидимей для мира
Да будут слезы пусть
И исповедь совсем короткая
Как перед самой уже смертью
С отметиной
Оставленной на шее волком
Себя предам на Божье милосердие
* * *
Вся история упразднена
Окровавленной плащаницей
На ней с Христом пронзенным
сквозь века
Проявится моя вина
И останется на шее крест
Смыслом всем неизреченным
Священного Писанья чтение
Во укрощение
Жизнью всей
Переводимою в подтекст
* * *
Покатиться часом утренним
Покатиться смертным кубарем
Из жизни
И болью сердца невместимой
Всполохом последним зренья —
Вся в снегах забвения
Обетованная Россия
Указателем к спасению
От преданья в руце —
Сразу прямо
Чуть от срединного Креста правее
* * *
Разве не свеча
И не всего ли станет мерою
Душа
Сожженного еврея
Когда последняя из человеческих мечта
До праха догорела
В освенцимских печах
И жизнь стала
Самою обыкновенной
Ни холодна, ни горяча
* * *
Стрела без оперенья
Мимо пролетит
До урона в терниях
Застрявши в плевелах судьбы
Назначено ей быть расстрельной
А стать лишь украшеньем
И выражением тщеты
И жизни отлетающей
Открытие
На взгляд загробного биографа
Обличение вещей невидимых
Разрушение оплота бутафорского
* * *
Живущее через немощь, через силу
И по отточенному обоюдоострому мечу
Кровавой ощупью
Все ближе к острию
В глубь таинственную
Совести
Последним из паломничеств
Приду
Из обиталища самодовольства
Большего и вящего
К погосту хоть не хочется
А возвращаться же
* * *
Есть, был, и дальше — длинный прочерк
Ничего никто здесь не обрящет
Но от того и Пасха будет точно
Нет умиранья русских проще
Нет и вместимей совести
Но не глубже, чем до кости пролежни
И не изощреннее ли
Чем обоюдоострый постриг
И как во времена Батыевы
Не имеющих почти и имени
Нет умиранья русских проще
И в яму братскую
Сволакиваемою сволочью
Но от того и Пасха будет точно
И сколько б ни всеобщая
Но и каждого восстановленьем именно
* * *
Коня состарившегося
Выпрягают из арбы
И страшен напослед
Встающий на дыбы
Чтоб быть застреленным сейчас же
Иноходь его была легчайшей
А уж взвешен на пуды
* * *
Не со злодеями ль налево и направо
Остаться с Богом в доле
Когда позорней самого позора
слава
И больше всех синедрионов
Полюбивши жизнь
Мы с Тобою рядом вместе
Помяни мя, Господи, в моем злодействе
И о моем неведении помолись
* * *
От подошв до темени
Духа лишь томленье
и тщета
Но молитва неусыпная Иисусова
Сверяет время с пульсом навсегда
Здесь не старый умирает
А поспелый
И разве еще очень смелый
Живага Бога соразмерный сану
А не праху с тленом
И кадильному после моления
Нагару
* * *
Записывает летопись страдальчества
И молчания пожизненного
Вдохновляющего до конца
И не приметный внешне
Обращеньем внутрь
Огонь прицельный
Как на иконе семистрельной
Претворяется в животворящий Дух