Опубликовано в журнале Континент, номер 137, 2008
Владимир КОВАЛЬДЖИ — родился в 1965 г. в Москве. Церковный регент и композитор. Заместитель главного редактора радиостанции “Христианский церковно-общественный канал” (“София”), ведущий двух авторских передач. Живет в Москве.
Владимир КОВАЛЬДЖИ
И не надо нам прав человека
На архиерейском соборе РПЦ МП в июне 2008 года был принят документ под названием “Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека”. Поскольку на соборной повестке дня стояло немало вопросов более злободневных и острых (перспективы православия на Украине, учреждение церковного суда, дело “мятежного” епископа Диомида), пресса большую часть внимания уделила именно им (особенно, последнему), а не “учению о правах”. Возможно, это справедливо, и данный текст, разработанный в Отделе внешних церковных связей, розданный архиереям уже в ходе собора и принятый последними без детального рассмотрения и обсуждения, не имеет особого значения, а является лишь бюрократически-конъюнктурной декларацией.
Однако в конце документа написано, что им надлежит руководствоваться каноническим структурам, священнослужителям и мирянам, — следовательно, и мне. И поскольку, стало быть, в своих общественно значимых выступлениях и действиях мне надлежит исходить из положений этого документа, для меня все-таки важен вопрос, могу ли я проявить должное послушание данному соборному (пусть и формально соборному) церковному решению, не идя при этом против христианской совести?
Физика и лирика
Двое летят на воздушном шаре. Заблудились.
Видят внизу какого-то человека и кричат ему:
— Скажите, пожалуйста, где мы находимся?
Прохожий посмотрел на них, подумал и сказал:
— На воздушном шаре.
Тогда один в гондоле говорит другому:
— Сдается мне, что это математик.
— Почему?
— Потому что он, во-первых, подумал перед ответом,
во-вторых, его ответ был абсолютно точен
и, в-третьих, столь же абсолютно бесполезен.
Профессиональный анекдот математиков
Первый раздел документа называется “Достоинство человека как религиозно-нравственная категория”. Его содержание полностью определяется заголовком и почти целиком представляет собой реферат по основному богословию пополам с гомилетикой, или, проще говоря, проповедью. И хотя вся эта “лирика” вполне правильна и добросовестна, она не имеет никакого отношения к формально-инструментальному понятию прав человека (“физике”). Поэтому останавливаться подробно на этой части документа нет смысла; прочтем внимательно лишь вывод, выделенный в тексте жирным шрифтом, поскольку именно здесь и делается попытка применить “лирику” к “физике”:
Сохранение человеком богоданного достоинства и возрастание в нем обусловлено жизнью в соответствии с нравственными нормами, ибо эти нормы выражают первозданную, а значит, истинную природу человека, не омраченную грехом. Поэтому между достоинством человека и нравственностью существует прямая связь. Более того, признание достоинства личности означает утверждение ее нравственной ответственности.
С позиций “лирики”, как уже было сказано выше, не придерешься. Однако в начале этого раздела справедливо отмечено, что понятие человеческого достоинства является базовым понятием, на которое опирается теория прав человека. И вообще ключевое слово в документе (ради которого, собственно, и весь сыр-бор) — “права”, т. е. понятие из области скорее юридической. Поэтому возникает естественный вопрос, а какие практические правовые выводы можно сделать из сказанного? Если права человека (скажем, избирательное право или право на ежегодный отпуск) базируются на достоинстве человека, а достоинство, в свою очередь, прямо зависит от нравственного облика, то какого-нибудь любителя гульнуть от жены “налево” следует, вероятно, этих прав лишить? А что — и правильно! Ну какая может быть ответственность за страну у безответственно ведущего себя в семье? И не обернется ли для него отпуск, когда отсутствует сдерживающий фактор рабочего расписания, просто длинным загулом и запоем?
Смех смехом, но ведь, делая подобные выводы, против логики я, кажется, ничем не погрешил. Почему же, в таком случае, они вышли столь нелепыми? Вероятно, составители документа из ОВЦС не особенно заботились о логике. Тогда — о чем? Ответ на этот вопрос содержится в тексте “Основ” несколькими страницами ниже. А пока мы видим лишь местами “красиво” звучащее, но нелепое по сути смешение понятий, у которых совершенно разные области применения. Молотком, знаете ли, очень неудобно кушать макароны, а вилкой, напротив, невероятно сложно забить гвоздь. Мое омрачение грехом, в том числе и в помыслах, является поводом для исповеди, но вряд ли должно интересовать прокурора. Конечно, до тех пор, пока мой грех не перешел граней, обозначенных в уголовном кодексе. Это настолько очевидно, что и говорить как-то неудобно, если только мы не хотим весьма серьезно расширить действие УК — на все вообще, что является грехом с точки зрения Церкви.
Таким образом, уже из первого раздела “Основ” можно уловить лишь один “мессадж”: люди в большинстве своем никаких “прав человека” недостойны по грехам своим, — разве что святые… Ну, а святых как раз проблема собственных прав мало волнует. Короче, не нужны они вообще, не православное это дело. Так?
“Две вещи несовместные”
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это, видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие мне дороги права;
Иная, лучшая потребна мне свобода…
А. С. Пушкин. Из Пиндемонти
И мне лично, пожалуй, тоже. А вам? Не знаю, ибо это дело ваше и только ваше. “Мне” — это вектор внутрь, на себя, а “вам” — вовне, на других. Путать их нельзя! К чему это приводит, — хорошо видно на примере двух евангельских заповедей, из которых люди попытались сделать одну. Иисус Христос сказал: Кто не со Мной, тот против Меня. В данном случае, “кто” эквивалентно обращению во втором лице: “если ты не со Мной” — это вектор внутрь, призыв задуматься о себе. В другом случае Господь заповедал ученикам нечто на первый взгляд противоположное: Кто не против вас, тот за вас, — но никакого противоречия тут, конечно, нет. Это вектор вовне, на других, поэтому все меняется. Христианин должен судить себя, но не судить других, и т. п. А теперь вспомните, что получилось путем смешения этих фраз: Кто не с нами, тот против нас. Конструкцию первой фразы наложили на вектор второй — и какое вышло злое извращение!
Второй раздел документа называется “Свобода выбора и свобода от зла”. Полагаю, что любой, кто хоть немного знаком с духовной литературой, понял, что имеется в виду, и даже может написать этот раздел самостоятельно: результат совпадет по смыслу, а то местами и дословно. Речь, конечно же, об изначальной богоданности свободы нравственного выбора, о потере человеком этой свободы по мере порабощения греху и о возможности обрести ее вновь только во Христе. Первый выделенный в тексте вывод таков: “Признавая ценность свободы выбора, Церковь утверждает, что таковая неизбежно исчезает, когда выбор делается в пользу зла. Зло и свобода несовместимы”. Эти-то заключительные слова и напомнили мне афоризм пушкинского Моцарта о гении и злодействе. И вновь можно только подписаться обеими руками! Но вновь эти важнейшие и несомненные духовно-нравственные истины, которые можно и нужно проповедовать (внутренний вектор), обессмысливаются при попытке наложения на вектор совершенно иной и применения на инструментально-правовом поле.
Резюме раздела гласит жирным шрифтом: “Слабость института прав человека — в том, что он, защищая свободу выбора, все менее и менее учитывает нравственное измерение жизни и свободу от греха”. Интересно, а слабость правил дорожного движения — тоже в этом? Никто не спорит, что вопросы спасения и жизни вечной неизмеримо важнее каких-то низменных ПДД, но зачем же сталкивать столь разные вещи? Водители равны перед светофором, а не перед Богом! Перед Богом они все, конечно, очень-очень разные. А перед светофором — равны. Почему так? Да просто потому, что светофор — не Бог, а Бог — не светофор. Есть, правда, машины с “мигалками”, но о них тут умолчим, потому что святость их обладателей бывает сомнительна, и в нашу аналогию это не вписывается…
В общем, и по поводу второго раздела можно повторить то, что было сказано о первом: все правильно, церковно, благочестиво и т. д. — до тех пор, пока не захочется делать практические выводы не в личном, а в общественно-правовом плане. Последние же, увы, никак не получаются не анекдотическими. И скрытый “мессадж” по сути все тот же: зачем какое-то право выбора тем, у кого нет истинной свободы выбора по причине порабощения греху? А таковых в нашем падшем мире большинство. Ненужные и вредные иллюзии все эти “права”…
Накрылись медным всадником
И не надо мне прав человека —
Я давно уже не человек…
В. Н. Соколов.
Я устал от двадцатого века
Третий раздел наконец принимается собственно за права человека, и на нем необходимо остановиться подробнее.
Первое же выделение в тексте утверждает: “Права человека не могут быть выше ценностей духовного мира”. Но, простите, а что может быть выше ценностей духовного мира? Правила дорожного движения, Уголовный кодекс, Конституция, бюджет РПЦ? Вроде бы ничто. Тогда в чем смысл этой банальности, если в первую часть предложения можно подставить что угодно?
Абзацем ниже — удивительная фраза: “Права человека не должны вступать в конфликт с Откровением Божиим”. Это как? Одним из фундаментальных прав человека (закрепленным и в нашей Конституции) является право на свободу вероисповедания (и ниже в документе оно с некоторыми оговорками, но вполне ясно подтверждается). Но разве право быть атеистом или язычником не “вступает в конфликт с Откровением”? Я Господь, Бог твой, да не будет у тебя других богов — это что ж, никак не конфликтует с конституционным правом говорить, что “Бога нет” или “богов много”? Абсурд. Происходит же он по крайне простой причине, которую почему-то не хотят видеть авторы документа: “право” (в данном контексте) — это возможность, которая не возбраняется государством. Государством, а не Богом! Неужели надо еще раз повторять, что светофор — не Бог, а Бог — не светофор? Тут ведь одно из двух: либо мы понимаем, что это “две большие разницы”, либо прямо и откровенно отвергаем любую форму государства, кроме чистой теократии.
Справедливости ради надо отметить, что далее в этом разделе имеется немало очень верных замечаний, касающихся современной правозащитной практики в “первом мире”. Без всякого сомнения, она вызывает много как минимум недоуменных вопросов и кажется в значительной степени отошедшей в сторону от своей фундаментальной основы. Это действительно серьезная проблема или, как сейчас принято говорить, “вызов” современности, на который требуется столь же серьезный и обстоятельный ответ, в том числе и с христианской точки зрения. Но в рассматриваемом документе дело ограничивается, к сожалению, только диагностикой ряда извращений или спорных моментов в нынешнем понимании прав человека, а вот лечение предлагается по незамысловатому принципу “наша гильотина лучше анальгина”.
Местами текст способен поставить в тупик. Вот очередной выделенный афоризм, достойный пера Козьмы Пруткова: “Права человека не должны противоречить любви к Отечеству и ближним”.
Это как? Во-первых, “любовь” вообще не является какой-то априорной обязанностью, это слово просто из другой оперы. А во-вторых, — противоречат и будут противоречить! Потому что по любви к ближнему и в согласии с Откровением Божиим я должен, как известно, ударившему меня по щеке подставить и другую. Но одновременно я имею и право, — т. е. невозбраняемую возможность, — потребовать принятия мер по отношению к обидчику (у милиционера, у суда, у князя, у царя etc). И такое право гарантировалось едва ли не всегда и везде: ни одно самое наиправославнейшее государство не налагало на своих граждан обязанность по-евангельски подставлять другую щеку. Поступать по “любви” или по “праву” — это дело личного нравственного выбора, а не законодательства. Это настолько очевидно, что даже не хочется и пробовать заушить кого-нибудь из сотрудников Отдела внешних церковных связей.
Пчелы против меда?
Тогда первосвященники и фарисеи собрали совет и говорили: что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него, и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом.
Ин 11:47-48
В самом конце третьего раздела содержится, как мне представляется, “ключ” ко всему документу, позволяющий понять, с какой целью в нем странным образом соединяется несоединимое и постулируется невозможное. Вот он: “Индивидуальные права человека не могут противопоставляться ценностям и интересам Отечества, общины, семьи”. Итак, что же это за интересы Отечества, которым могут навредить права человека? Может быть, где-то отстаивается право человека выдавать враждебному государству Большую Военную Тайну? Что-то не слышал я о таких правах, а предателей и шпионов благополучно сажают что в Америке, что в Китае, без разницы. Да и “Отечество” — хорошее слово, но в данном контексте явно лукавое: Отечество, Родина — это и история, и язык, и березки, и речки, и “картинка в твоем букваре”, и многое-многое другое. Но интересам березок свобода слова, скажем, вряд ли сильно противоречит. А вот интересам Государства, или, еще конкретнее, — Власти, — запросто. В сочетании с “интересами” именно последние два слова гораздо уместнее. Понятное дело, власть всегда хочет утвердить знак равенства между собой и Родиной, но, как пела “Машина времени”: кого ты хотел обмануть?.
Кстати, разве не “интересами Отечества” обусловили свой вопрос первосвященники в приведенной цитате Евангелия? И как именно была решена проблема “прав” на проповедь, чудотворение и саму жизнь этого Человека, думаю, напоминать не надо.
Хорошо известно, что власть по природе своей никогда не испытывает горячей любви к чьим-либо правам, кроме своих, но лишь в большей или меньшей степени вынуждена их терпеть. И при любом удобном случае склоняется к меньшей степени (близкий пример — как трагедия “9/11” использовалась для серьезного наступления на права человека в США под соусом “это для вашей же безопасности”). Вынуждена же — потому, что, во-первых, в свою очередь права человека в своей основе есть именно противодействие произволу, к которому генетически склонна власть, а во-вторых, как гораздо меньшее зло относительно того, что может стрястись, если пережать пружину. Короче, обыкновенный баланс интересов. Интересов по определению разнонаправленных, противоречащих друг другу, но приходящих в устойчивое или не очень равновесие. Таким образом, права человека не не могут противопоставляться интересам власти, но противопоставлены им по определению (конечно, не только интересам власти-государства, но и власти работодателя, и той самой “общины”, большинства и проч.).
Если кто-то говорит, что “пчелы против меда”, то, скорее всего, он сам не пчела, а “пасечник”. ОВЦС постарался ответить на негласный запрос государства и выдать некую рекомендацию, каким образом неприятное и неудобное понятие “прав человека” можно немного попридушить не напрямую (что было бы некомильфо), а “в объятиях” — размыв основания, утопив в хороших, но и не относящихся к делу, словах, риторически подменив понятия и все такое.
Впрочем, хотя подобный идеологический спрос со стороны государства вполне естественен, далеко не факт, что данное предложение будет благосклонно принято и использовано: качество реализации местами слишком уж сильно хромает.
Возвращение еллина и иудея
Ты или крестик сними, или трусы надень…
Из старого анекдота
В конце документа мы находим развернутый ответ на известный вопрос “что делать?”. Сформулирован он таким образом: Для наших правозащитных трудов ныне следует особо выделить следующие области, — и далее довольно длинный список, из которого, в свою очередь, мы особо выделим то, что напрямую относится к сфере религиозных прав.
Уже в начале списка читаем: отстаивание права людей на свободное исповедание веры. Здесь необходимо подняться чуть выше по тексту документа и найти цитаты на эту же тему: Свобода совести. Дар свободы выбора опознается человеком прежде всего в возможности выбирать мировоззренческие ориентиры своей жизни. Итак, свобода совести и вероисповедания не отрицается?
Повременим с ответом, оставим пока процитированное “в уме” и прочтем вот такой пассаж: Некоторые идеологические интерпретации религиозной свободы настаивают на признании относительными или “равно истинными” всех вероисповеданий. Это неприемлемо для Церкви, которая, уважая свободу выбора, призвана свидетельствовать о хранимой ею Истине и обличать заблуждения. Не будем удивляться и гадать, кто же это такой нехороший требует от Церкви (а не от закона) религиозной индифферентности? Такого рода путаница типична для всего текста. Отметим лишь провозглашение призвания Церкви свидетельствовать об Истине (что вроде бы очевидно-тривиально, но чуть позже так уже не покажется).
А теперь вернемся к списку и прочтем то, что же предлагается в качестве одного из приоритетов церковно-правозащитной деятельности (держитесь крепче): “защита прав наций и этнических групп на их религию”. Легким движением брюки превращаются… Вообще-то я не склонен к развешиванию где попало ярлыка “ересь”, но в таких случаях это слово начинает, увы, само навязчиво крутиться на языке. Вдумайтесь! Церковь, православная Церковь Христова должна, оказывается, по мнению авторов “Основ”, защищать право татар быть мусульманами, калмыков — буддистами и так далее. Всё, от вышеупомянутого призвания Церкви не осталось и следа, ОВЦС передает большой привет апостолу Павлу…
Но даже если забыть о том, что авторы текста — христиане, а принят он архиерейским собором, то и в этом случае получается полный абсурд, ибо права человека и права этнической группы противоречат друг другу очевидным образом. Я как гражданин имею свободу вероисповедания, — но я как русский или тувинец имею (вместе с моей нацией) право лишь на “свою” религию!!! Ну как тут было не вспомнить анекдот о крещеном еврее в бане. Чем же порождена эта дикость о праве наций на свои религии? Единственное рациональное объяснение — стремление предложить “традиционным” коллегам-конкурентам на религиозном поле (прежде всего, мусульманам) взаимовыгодный обмен: вы не трогаете “наших”, мы не трогаем “ваших”, и при этом все вместе давим “нетрадиционных” и “сектантов”, которые своим существованием явно нарушают удачно придуманное нами коллективное этно-религиозное “право”.
Кстати, о “коллективных правах”: упоминания о таковых занимают довольно важное место в документе, и на это необходимо обратить внимание. Читаем главное определение по этой теме: Коллективные права. Права отдельной личности не должны быть разрушительными для уникального уклада жизни и традиций семьи, а также различных религиозных, национальных и социальных сообществ. То есть “уникальный уклад и традиции” имеют приоритет над “отдельной личностью”, а уж как трактовать, разрушительна для них реализация прав этой личности или нет, это дело, вероятно, особо на сие уполномоченных хранителей и толкователей уклада и традиций. К примеру, стала отдельная русская личность буддисткой, сейчас епархиальный владыка и разберет, насколько сильно таковое своеволие разрушает религиозно-национальный уклад на его “канонической территории”. Хотелось бы знать, какие именно меры воздействия на “неправильно” пользующихся правами человека предлагают авторы, но, к сожалению, об этом ни слова.
Тут вновь опасная подмена. Коллективные права имеют место тогда, когда они добровольно делегируются тому или иному сообществу его членами. Тогда приобретенные данным сообществом “коллективные права” не входят в конфликт с правами отдельной личности, потому что она всегда свободна забрать свое обратно, выйдя из сообщества и вернувшись в поле всеобщих гарантированных прав. Причем последнее никак не нарушает “коллективные права” данного сообщества, поскольку они сами по себе и не существуют, а возникают только из делегированных личных. Невозможно или очень трудно безнаказанно выйти лишь из разного рода преступных сообществ. Сообщества же типа “этнической группы” и тому подобные — иные по природе своей. Здесь изначально нет добровольного делегирования, и поэтому принципиально некорректно наделение такого сообщества правами, противоречащими правам личности.
“За священные наши права”
Полицейский (надевая наручники на злодея):
“Вы имеете право…” (зачитывает права).
Любой голливудский боевик
Нужно ли резюмировать, какие выводы я для себя сделал относительно рассмотренного документа? Наверное, нет: все они так или иначе уже содержатся выше. Добавлю лишь несколько соображений о правах человека с христианской точки зрения, как я ее понимаю.
Повторю, что само понятие “иметь право” означает прежде всего “иметь возможность”, т. е. предполагает обеспечение этой возможности при, конечно же, полной свободе пользоваться или не пользоваться ею. Поэтому христианский взгляд на права человека совершенно различен по отношению к себе и по отношению к другому (тем более, “внешнему”). По отношению к себе христианину по сути дано только одно право — взывать “Господи, помилуй”, полностью доверяя Тому, Кто сказал “просите, и дастся вам”, Кто приобрел для него и для всех это право и эту надежду Крестом. Все остальное на это никак не влияет — что ты раб, что ты царь. По отношению же к другим очевидно обязательное признание всех фундаментальных и поистине священных прав, которые вытекают из изначальных богоданных достоинства и свободы, — без каких-либо градаций, обусловленных тем, как именно этой свободой “они” пользуются: да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф 5:45).
Вместе с тем нравственная необходимость этого признания вовсе не предполагает такой же нравственной обязательности действия, “борьбы за права”. Права человека, как их общепринято понимать в духе “Всеобщей декларации”, неоднородны, имеют очень разную ценность. Да и “увязнуть в борьбе” (Б. Гребенщиков) очень легко и очень опасно. Это дело совести, разума и призвания каждого в отдельности.
Церковь же в целом живет веками в этом грешном мире при самых различных внешних условиях, а ее основные и неизменные задачи лежат совершенно в иной плоскости. По моему убеждению, широкие всеобщие права и свободы Церковь должна только приветствовать, при этом каждого своего члена лично наставляя на заповеданный тесный путь самоотвержения и крестоношения.
Бог дал человеку свободу и право выбора, и человек согрешил. Бог же не отнял свободу, но “отдал Сына Своего Единородного” (Ин 3:16) на Крест за грехи человека. Вот какова ценность свободы с точки зрения Любви.