Опубликовано в журнале Континент, номер 136, 2008
Ольга СЕДАКОВА
— родилась в
Вначале я было подумала, что рецензию на этот фильм должен писать кто-то из профессиональных византинистов. Но эта мысль совершенно неуместна. О Византии, которую изучают византинисты, в этом фильме речь не идет. Речь идет: о стабилизационном фонде, о вертикали власти, об институте преемника, о внутреннем враге — мятежных олигархах и западнической интеллигенции, о государственной идеологии, о национальном вопросе, о модернизации, о призывной и профессиональной армии, о демографическом кризисе… Все это — цитаты из речи автора сценария и ведущего фильма, архимандрита Тихона. Все эти удивительные для византинистов (да и для иноков: во всяком случае, как мы о них привыкли думать) слова и соединения слов о. Тихон произносит то на скалистом морском берегу, то на крыше римского Сан-Пьетро, то в виду Колизея, то на венецианских, то на стамбульских улицах. Он произносит их, входя в разнообразные интерьеры и выходя из них, прохаживаясь по террасам разных городов и сидя за столом в трапезной. Он ходит, ходит, ходит и говорит. Семьдесят одну минуту. Он говорит таким знакомым голосом… Он смотрит на зрителя такими знакомыми глазами… И слова эти так нам знакомы…
Незнакомы они историкам Византии. Ни одно из этих политических понятий к исторической реальности Византии — любого из веков ее существования — не может иметь отношения. Не было там ни вертикали власти, ни стабилизационного фонда, ни государственной идеологии… и мятежных олигархов не было, и интеллигенции, которая злостно не заводит семей (и еще бы: каким образом иноки, составлявшие по преимуществу интеллектуальный слой Византии, могли способствовать росту населения?), и модернизации… Дело не в Византии. Кому в самом деле интересна Византия, тот может узнать о ней из других источников, — например, прочитать великую книгу С. С. Аверинцева, названную по обстоятельствам времени «Поэтикой ранневизантийской литературы», но говорящую о куда более обширных вещах, чем поэтика. Кому интересно то, что архимандрит Тихон называет государственной идеологией Византии, тот может прочитать тома «Добротолюбия», патристику, агиографию, гимнологию… Кому интересны политика и экономика Византии, тоже может найти, что прочитать.
А этот фильм — не о Византии, и ни с чем византийским его сравнивать не стоит. Фрески, мозаики, миниатюры византийских рукописей, на фоне которых произносятся слова о стабилизационном фонде, делу не помогают. Если такая идея православной Византии и относится к своему предмету, то только так, как идея «римского величия» Муссолини относилась к реальности исторического Рима. Нет, меньше. Дуче все-таки каким-то вкусом обладал и образец для подражания выбрал более подходящий. Он возрождал дохристианскую, языческую Римскую Империю, и поэтому несообразность его идеологии ни с ветхозаветным Декалогом, ни с Заповедями блаженств вопросов не вызывала. Это совершенно не противоречило в его случае (как и в случае его германского коллеги) идее противостоять западной цивилизации как аморальной и растленной. С «моралью» в этих идеологиях было все в порядке.
Итак, фильм этот не о Византии. Это просто политическая инструкция. Смысл ее прост, как и должно быть в инструкциях: бдительность к проискам Запада, который не может не ненавидеть всего, что связано с Визан-тией (нас, то есть), преданность государству и его идеологии, укрепление оборонной мощи и вертикали власти. Задачи на ближайшее будущее: не производить никаких модернизаций, не превращать призывную армию в профессиональную, не заключать никаких договоров с католиками: ведь именно уния с Римом погубила жизненную силу византийского народа, как повествуется в фильме; туркам после этого уже ничего не стоило захватить духовно поверженную Империю (интересно, что мусульманский Восток, который и расправился с Византией, не представляет в рассуждениях ведущего такой опасности, как Запад, а ведь и таким мог бы быть урок Византии: осторожнее с Востоком!). Итак, инструкции предложены. Все понятно. Непонятно только, почему с этой программой выступает православный архимандрит. Почему он, а не, как бывало, «труженик идеологического фронта», глядит такими глазами, говорит таким голосом и пользуется такой лексикой. Неужели только потому, что Джугашвили был семинаристом и знал, у кого учиться истории (опять цитата из фильма)?
Фильм этот не кажется мне страшным по одной простой причине. В нем ни разу не прозвучало имя Господа нашего Иисуса Христа. В нем не прозвучало ни одного стиха из Евангелия. Ни одного слова православных подвижников. Ни одного святоотеческого слова. Единственная цитата из Св. Писания, ветхозаветный стих (Втор 30:19) о выборе между жизнью и смертью, не слишком-то связана со всем этим контекстом: каждый, кто имеет самое отдаленное представление о Заповедях, знает, что речь здесь идет о грехе и праведности, и «жизнь», которую Господь обещает тем, кто сохранит Его Заповеди, никак не зависит от преданности государственным структурам и бывшим семинаристам (ибо среди десяти заповедей такой, как известно, нет). Вот эти — удивительные для речи духовного лица — пропуски утешают. По-настоящему было бы страшно, если бы имя Христово могло звучать рядом с Джугашвили. А поскольку ведущий сделать такого соединения не может, значит, не все еще пропало.