Маленькая повесть
Опубликовано в журнале Континент, номер 136, 2008
Петр ОРЕХОВСКИЙ — родился в 1960 г. в Москве. Окончил Новосибирский государственный университет. Доктор экономических наук. Работает в Международной академии современного знания. Как прозаик дебютировал в 2001 г., печатался в журналах “Октябрь”, “День и ночь”, “Складчина”. Живет в Обнинске.
Петр ОРЕХОВСКИЙ
Неосторожное обращение с огнем
Маленькая повесть
1
…Я русский человек, а следовательно — русофоб. Как ни печально в этом самому себе сознаваться. И живу я среди русофобов — скрытых, так называемых представителей малых наций, и откровенных, так называемых русских интеллигентов. Или теперь у нас интеллигентов нет, надо говорить — интеллектуалов? Какая, собственно, разница. Старая русская дореволюционная интеллигенция страдала тем же самым: иначе откуда бы взялись все эти большевики и прочие социал-революционеры? Как там у Ленина и других, желавших поражения России в Первой мировой войне? У партии пролетариата нет родины? Ага. С чего бы это у нынешней партии капиталистов она появилась? Сколько их потом, начиная с того же Солженицына, призывало к блокаде СССР! Мечтали, чтобы коммунисты поскорей обгадились. А эти, видать, чувствовали, что обгадятся: все вели счет, сколько продержатся: вон, в каждом совковом городе — улицы 25 лет октября, 40 лет октября, очередных партсъездов, каждую дату увековечивали. Не прошло и семидесяти лет, как — все. Накрылось. И сидим теперь все в этом замечательном результате диссидентских мечтаний, никак не можем выйти на уровень производства 1991 года, а уж 10 лет прошло. Какая тут любовь к отечеству! Лучше нам дайте политическое убежище с пожизненным пособием за понесенные муки от царско-большевистско-постсоветского режима, мы все расскажем про эту проклятую страну. И пожелаем ей дальнейшего распада тюрьмы народов, тем более что нас там уже нет. Вот он — настоящий русский интеллигент. Чего только не сделает из любви к родине.
Одно радует — нет ни одной улицы имени августа 91-го. Или первого срока президента ЕБН. Или это только пока?
Всех нас, по-моему, крепко ушибают об Запад еще в детстве-юности, так, что мозги потом вывихиваются. И живешь потом с чувством, что твоя родина — там, а здесь ты временно. Любишь английскую музыку, французскую живопись, американское кино. Уезжаешь туда — и обнаруживаешь, что тебя там никто не ждет. Как так не ждет: ведь ты же их любишь! Уже за это они должны тебе помочь устроиться в своей содержательной жизни. А эти сытые американо-европейцы предлагают тебе должность младшего клерка в риэлтерской конторе. Хорошо, что не уборщицы. Говорят в ответ на мое недоумение что-нибудь вроде советского “У нас любой труд почетен”. У них-то может и почетен, а как же мои мечты? дерзания? стремления? Я же хочу творить. Я хочу мирового признания, славы, я так долго этого хочу. А они ничего подобного не хотят. И смотрят на тебя большими круглыми глазами. Не любят в ответ. И чувствуешь себя обманутым.
Возвращаешься в Россию. Здесь тебя тоже никто не ждет, и твое место давно занято. Занято таким же, как я, который только и мечтает об отъезде на Запад. Но никогда не уедет, потому что еще сильней меня боится, что у него ничего не выйдет.
Хуже всего — наши бабы. Эти-то везде приспосабливаются, хоть в Америке, хоть в Африке. И становятся туземцами. И дети уже — французы, немцы, американцы, — кто угодно, только не русские. Идеал русской женщины — чеховская “душечка”, как пустой CD-RW — записывай и переписывай, что угодно. И как с ними после этого жить?
Ужасно, все ужасно в моей нынешней счастливой семейной жизни.
А ведь прошло только два года, как я вернулся сюда и женился. Сдуру, конечно. И вернулся, и женился. Подождем еще.
Декабрь 2002
Георгий Харин дочитывает страницу и откладывает дневник покойного мужа своей нынешней супруги в сторону.
— Ирина, а чем Сергей занимался за рубежом? И где жил?
— Жил вроде бы в Штатах. А чем занимался, не знаю. Зачем тебе?
— Любопытно. Тебя-то он в Америку не вывозил?
— Я сама по себе — в экспортном исполнении. Но он ездил туда еще до знакомства со мной. А потом как-то не до того было.
Вечер в провинциальной столице. Ирина смотрит очередной российский сериал, допивая чай. В соседней комнате спит их ребенок, которому недавно исполнился год. Георгий сериалы не любит, но дорожит душевным покоем жены, поэтому спускается на первый этаж их дома. Он проходит через холл, объединенный с кухней, направляясь в угловую комнату, где расположен небольшой тренажерный зал. Харин дает своим мышцам нагрузку утром и вечером, особенно обращая внимание на ноги и пресс. Он считает, что при сидячей работе и вождении автомобиля эти части организма начинают болеть в первую очередь, хотя до сих пор жаловаться на свое здоровье ему не приходилось: от широкого разворота плеч, мощных бицепсов, узкой талии веет здоровьем, витаминами и отсутствием вредных привычек.
Занимаясь монотонными физическими упражнениями, Георгий размышляет о жизни: чтение дневника привело его в философическое состояние. В свои тридцать лет он уже начальник кредитного отдела в банке, где 20% акций принадлежит его отцу, а еще 25% — фирмам-учредителям банка, которыми владеют отец и его друзья. Дом в тихом городском центре, среди восьми таунхаусов на бывшей территории городского лесопарка, в котором он живет с Ириной, был построен во многом благодаря ссуде, которую ему, как особо ценному специалисту, выделили по месту работы.
Ссуды компании-застройщику выдавал сам Георгий. Несмотря на то, что четверть престижных квартир в таунхаусах еще не проданы, полученных средств компании хватило, чтобы полностью рассчитаться с банком, да еще и получить почти пятидесятипроцентную прибыль.
Харин — действительно ценный специалист. Он не хуже, а то и лучше других молодых финансовых трудоголиков перелопачивал балансы и бизнес-планы клиентов, подвергая их вертикальному и горизонтальному анализу. Но еще он с юных лет обладал связями, которые позволили сформировать обширный личный архив кредитных историй и репутаций. Этим своим достоянием Георгий крайне не любил делиться. Тем не менее это приходилось делать, чтобы полученная когда-то информация сохраняла свою актуальность. В результате он был в курсе всех городских, да и областных сплетен и привык знать все обо всех. При переезде не то что на Запад, а даже в другой российский город ему бы пришлось начинать все сначала, поэтому мысли, подобные прочитанным в дневнике, Георгию никогда не приходили в голову.
Однако о прошлом своей жены Харин знал на удивление мало, если считать по его собственным меркам. Ирина появилась в его жизни три года назад: они заметили друг друга в фитнес-центре, — трудно было не заметить миниатюрную девушку с идеальной фигурой и шевелюрой ярко-голубого цвета, — потом ближе познакомились на презентации инвестиционного проекта крупной фармацевтической компании, потом как-то быстро стали любовниками. Ирина тогда была замужем за Сергеем, а заводить романы с замужними женщинами было не в правилах Харина. Но о муже она не говорила, в ресторанах платила за себя сама и производила впечатление полностью самостоятельной молодой женщины. Георгия все это вполне устраивало. Наряду с Ириной у него были и другие женщины: тогда он считал, что еще не созрел для создания семьи. Но как-то незаметно встречи с другими дамами сердца стали случаться все реже. Они вдвоем съездили в осенний тур по Испании, и там Харин впервые заговорил о создании семьи и о детях.
— Видишь ли, я некоторым образом замужем, — ответила ему Ирина.
— Так разведись.
— Он — хороший человек, мне это будет непросто сделать.
Георгий почувствовал неожиданный укол ревности. Естественно, он давно был уверен, что, кроме него, для Ирины не может существовать других хороших мужчин. Чувства, видимо, отразились на его лице, но Ирина не собиралась его утешать сакраментальным “ты у меня лучше всех”; напротив, наблюдала за ним с легкой ироничной улыбкой, словно провоцируя его проявить мужской быковатый тупизм и начать злиться. Харину пришлось сделать над собой усилие, чтобы не сказать ей колкость.
В их отношениях хватало острых углов. Внешне это выглядело так, будто Ирина особо не дорожила их семейной гармонией и не щадила немалое харинское самолюбие, хотя и никогда не была груба с ним. Но это, в конце концов, и укрепляло их связь: другие подруги Георгия, по его мнению, уж слишком хотели сочетаться с ним законным браком, что выражалось в существенном градусе женской лести. При расставании перегретая лесть обычно превращалось в хамство.
Их союзу помог несчастный случай. Супруг Ирины, ночуя в деревенском доме, забыл открыть заслонку в печке и погиб, отравившись угарным газом.
В процессе регистрации брака выяснилось, что Харин стал для Ирины уже третьим мужем. Ни родственников, ни друзей из ее родного Петербурга на свадьбе не было, были только ее здешние подруги. На всякий случай Георгий подготовил жесткий брачный контракт: при разводе жена не могла претендовать на его имущество, движимое и недвижимое. Она пожала плечами и легко его подписала. Харин подумал часа два и решил, что Ирина его любит.
2
Город N, в котором родился и вырос Георгий Харин, был крупным городом. Как и большинство провинциальных столиц, он производил обманчивое впечатление простоты: казалось, что вся жизнь происходит вокруг губернатора и мэра, которому губернатор покровительствовал. Был крупный бизнес, который спонсировал социальную политику губернатора, был бизнес поменьше, который помогал градоначальнику; бизнесмены, политические люди и выдающиеся представители спорта и культуры периодически встречались с тем или другим и договаривались, как сделать жизнь в городе N еще лучше. В результате дома и гаражи строились, дороги асфальтировались, спортивные представители города N получали разнообразные медали на российской и мировой арене, зарплаты бюджетников и торгово-промышленного пролетариата росли, — периодически то отставая, то догоняя рост цен. О непрерывном увеличении благосостояния N-ских капиталистических трудящихся оповещали газеты и телевидение, увязывая улучшение жизни с деятельностью городского бомонда. Впрочем, когда жизнь местных обывателей в результате забот многочисленных благодетелей все-таки становилась хуже, то с деятельностью N-ских начальников ухудшение странным образом не увязывалось: в крайнем случае пресса сообщала о негодяях, поселившихся в городе Москве, но эта некоторая алогичность гражданами замечалась нечасто. Больше половины жителей города N местные газеты читали не чаще раза в месяц, да и телепередачи про свою жизнь старались не смотреть, но бомонд об этом предпочитал не знать. А если порядочные люди чего-то не знают, так этого на самом деле и нет вовсе. И не было никогда.
Георгий Харин, конечно же, полностью принадлежал к местному высшему обществу. Однако в силу своего социального происхождения и особенностей характера он привык смотреть на бомонд с некоторой иронией. Большинство его богатых собеседников были уверены в своих связях, знании окружающей жизни и профессиональной компетентности: практически каждый из них не сомневался в своей способности прогнуть окружающий мир под себя так, как ему захочется, вполне разделяя мораль старого хита знаменитой “Машины времени”. Харин обычно был осведомлен о сложных взаимосвязях окружающего мира несколько лучше, чем его собеседники. В частности, он знал, что бедный неизвестный сын учительницы, только начинающий свое дело, мог оказаться внуком горкомовского работника и племянником хорошего врача, известного всему городу. Люди не появляются из пустоты и не живут в пустоте, а жизнь у всех складывается по-разному. Гнутопальцевые нувориши тоже должны учить в вузах своих детей, ремонтировать квартиры и автомобили, искать хороших врачей… и оказывать презираемым ими “маленьким людям” встречные услуги. Исключением являются только бандиты, но они и не живут долго. Узнай о человеке, кем были его родители, где и с кем он учился, кто и откуда его жена, и окажется, что между ним и тобой цепочка из трех-четырех знакомых. Все обо всех известно, было бы желание узнавать.
О Сергее Ковыршине Георгий Харин впервые услышал в связи с появлением в одном из городских таблоидов рейтинга местных предприятий. К рейтингам Харин привык относиться с вниманием, но местные газеты вызывали у него естественное для N-ского бомонда раздражение. Плохо напишут — приходится разбираться, хорошо напишут — непременно что-нибудь да соврут, если долго ничего не пишут — тоже плохо, надо напоминать о себе. Рейтинг оказался неожиданным: наглый редактор в своей колонке измерил близость крупных предприятий к губернатору и мэру… Попытался, так сказать, выстроить по ранжиру использование административного фактора местным бизнесом. А заодно обозначил и позиции местных, полностью независимых, СМИ на все той же шкале близости к источникам финансирования. Статья была написана вежливо — и достаточно внятно, что для прессы города N было редкостью. Прозвучал там и холдинг Харина-отца, что было вполне логично, но почему-то все равно несколько неприятно. Георгий попытался собрать информацию о связях Ковыршина, но ничего особенного не нашел: приехал человек из Петербурга, купил в провинции трехкомнатную квартиру, отремонтировал, вселился. Какие связи в столицах оставил, с кем дружил, непонятно. Харин сделал запрос в банковскую службу безопасности и получил следующее:
Конфиденциально
Начальнику кредитного отдела
Г. Л. Харину
Служебная записка
На Ваш запрос от __ апреля 2003 г. сообщаем:
Ковыршин Сергей Дмитриевич, 1975 г. р.
Образование — высшее, Исторический факультет Санкт-Петербургского университета (1998). После окончания был зачислен в аспирантуру СПбГУ, в 1999 г. уехал на стажировку в США, где пробыл до 2001 г. (срок стажировки истекал в 1999 г.). Чем занимался в 1999–2000 гг. — неизвестно.
В 2001 г. журналист газеты “Ночная смена”, в 2002 — пресс-секретарь Прибалтийского пароходства. С предприятием в 90-е годы неоднократно происходили скандалы, в Петербурге его часто связывают с криминальным капиталом и переделами собственности. Ковыршину не удалось существенно улучшить имидж пароходства, однако его деятельность петербургские источники, связанные с силовыми структурами, характеризуют положительно.
Осенью 2002 г. неожиданно увольняется, предположительно, в связи с личными причинами. Женится на бывшей супруге коммерческого директора инвестиционно-строительной компании.
В городе N Ковыршин приобрел квартиру в ноябре 2002 г. Окончательный переезд, вместе с женой — в феврале 2003. Но работать в городе начал уже с декабря 2002: открыл газету-еженедельник “N-ский обыватель” в формате таблоида, куда переманил часть местных известных журналистов с неоднозначной репутацией. С марта 2003 организовал консалтинговое агентство, которое ведет маркетинговые исследования, заодно производит и монтирует наружную рекламу.
В настоящее время “N-ский обыватель” имеет устойчивый тираж свыше 50-и тысяч. Источники утверждают, что при таком тираже газета должна быть весьма рентабельна. Ковыршин — человек финансово независимый. Доход от консалтинговой деятельности неизвестен. Жена, Ирина Ковыршина, владеет риэлтерским агентством, также весьма доходным. Однако успех агентства во многом зависит от успеха газеты: большинство клиентов приходят через объявления, письма и рекламу в еженедельнике.
В связи с тем, что Ковыршин за помощью по официальным каналам не обращался, а его неформальные связи весьма обширны, проследить приоритетные в сжатые сроки не представляется возможным. Политические симпатии неопределенные, таблоид источниками классифицируется как “желтая пресса”.
Как источник дополнительной деловой информации С. Д. Ковыршин и газета представляют для банка несомненный интерес.
Начальник отдела внешних связей
управления собственной безопасности
15 мая 2003 г.
“Столичная штучка”, — подумал Харин, прочитав информашку. — “Скоро ему тут станет скучно. Или начнет беситься, или продаст все и уедет. “Представляет интерес”. Ишь ты. Хотя насчет газеты — мысль полезная. Может, и стоит ее прикупить. Надо будет поговорить с отцом. Впрочем, поживем — увидим”.
Фразу “поживем — увидим” Харин почерпнул у старшего поколения. Это означало, что субъект жизни собирается дальше вычеркнуть объект обсуждения из дальнейшего рассмотрения то ли из-за полной ничтожности данного объекта, то ли из-за слишком больших сложностей, связанных с ним. Так что серьезный человек Георгий Леонидович решил не знакомиться с приезжей темной личностью Сергеем Дмитриевичем, перепоручив рекогносцировку газетного бизнеса клеркам. Обычное дело для человека из бомонда — правилом хорошего тона здесь является интерес только к своему кругу. Недаром в рейтинге Ковыршина холдинг Харина-старшего был в первой десятке.
3
Конечно же, мне нужна была стерва. Жадная до денег, мужского внимания, секса, нарядов, расчетливая и хитрая. Умеющая заинтриговать любого мужчину и удержать его внимание до тех пор, пока он ей нужен. Я бы ревновал ее, устраивал скандалы с бурными последующими примирениями в непременной постели — вот она, настоящая жизнь! Романтика, Кармен, свобода. Не можешь обеспечить это жадное тело ласками или деньгами — пошел отсюда, уступи другому. Надоела своей жадностью и стервозностью — вот тебе фунт моего мяса, Шейлок в юбке, и прощай навсегда. Никакого чувства вины. Никаких обязательств. Идеал моего романтичного поколения. А я? То ли я не молод? И то ли женщины, которые у меня были, были устроены по-другому?
Иринка сначала полностью соответствовала моим критериям. Когда мы с ней познакомились, я много зарабатывал, отмывая закопченные в боевых рейдерских разборках мордашки наших бизнесменов. Агрессивная часть журналистской братии, увлекшаяся публицистикой, путает это занятие с лизоблюдством. Даже экономический термин для профессии придумали, — видимо, чтобы оправдать свой подход, — искусство ануслизинга. Дерьмо собачье. Бизнесмены наши, хотя и шельмы прожженные, однако вполне готовы стерпеть плевок от прессы. Конечно же, только в том случае, если слюна стирается, а имидж становится лучше. Это здесь, в N, они боятся давать пресс-конференции и объяснять, чего они хотят, не посоветовавшись с губернатором. Деревня на восемьсот тысяч населения. Абсолютно по-сиволапому: все секрет, и ничто не тайна.
Мы оказались с ней у меня дома, зная только имена друг друга, имея в виду секс и ничего более. У хорошего человека познакомились на банкете, в малом зале, мест на пятьдесят. Уже потом, поскольку нам обоим понравилось, обменялись телефонами и фамилиями. Я узнал, кто она такая. Она навела справки и выяснила, кто я такой. Я пару раз видел ее с другими мужчинами. Как мне показалось, их намерения были очевидны. Иринка как-то пронаблюдала мои приветственно-прощальные объятия со знакомыми подружками. Думаю, что и она сделала правильные выводы. Мы не годились ни на что семейное — два разумных эгоиста, смеявшихся над Чернышевским. Этот странный писатель предполагал, если не ошибаюсь, что нормальный мужчина мог дожить до двадцати семи, не будучи уродом и нищим, — и ни разу не побывать в постели с женщиной.
Мое поколение мало пьет и тем более редко напивается. Бодрость, свежесть, сочность, здоровье, сила. Это наше все. Розарий, шиповник, репейник — наши необъявленные флористические символы. И в три часа ночи Иринка была все так же свежа и бодра, как и в семь вечера. Я задним числом думаю, что она выпила лишнего. А тогда я решил, что наступил час Быка. Муторное время. Если не спишь, то со дна души появляется всякая муть.
Ира загрузила меня своим неудачным браком, делами мужа и своими проблемами по самые уши. Я был уверен, что она — стерва, оказалось — несчастная женщина. Или все стервы на самом деле просто несчастные женщины? Навряд ли. Хотя — кто знает.
С мужем они сосуществовали, стараясь выглядеть на людях красивой современной парой. Он был старше ее на двенадцать лет, когда-то она была от него без ума. После двух лет замужества безумие куда-то делось, а отягощать себя потомством не хотелось ни ей, ни ему. В результате муж стал использовать ее в служебных делах — сделал исполнительным директором риэлтерской фирмы, через которую проводил свои левые заказы — и левые деньги. И жестко контролировал ее финансы. Она чувствовала себя в тупике, из которого не видела выхода.
В четвертом часу ночи это звучало трагически, особенно если не думать о том, что большинство моих простых знакомых девиц с удовольствием бы променяли свою перспективу жены официанта и карьеры торгового работника на такой вот ужасный жизненный тупик. В общем, как всегда, многие живут хуже. Но ведь некоторые — живут лучше. И почему именно она должна это все терпеть?
Наутро Ира попыталась забыть свою нечаянную исповедь. Но я ей этого не дал, я, видите ли, возомнил себя рыцарем-спасителем заблудшей Марии Магдалины на белом коне. Спасать ее было приятно, тем более что мужа своего она, похоже, действительно ненавидела и ненавидит до сих пор. Когда она заявила ему о разводе, он, во-первых, оставил ее без недвижимого имущества, а во-вторых, как мог, постарался испортить репутацию в их общих инвестиционно-строительных кругах. Как оказалось, она ошибалась: они были далеко неравнодушны друг к другу.
На таком фоне нетрудно оказаться героем ее романа. Да я сам восхищался собой по самое “не могу”. Ради этого и было все затеяно.
Как я гордился, увольняясь со своей хлебной работы и покупая квартиру в этой дыре! Хоть что-то сделать из благородства, ради женщины, которая меня любит. Пожертвовать, в чистом виде. И вот я здесь, с ней. Гордый и самостоятельный. Деньги то ли начинают кончаться, то ли кончают начинаться, почти все вложил в эту чертову газету, ведь больше мне здесь заняться нечем. Работать приходится по восемь рабочих дней в календарную неделю. Все — ради нее. Потому, что Ирина не стерва. Чего мне еще? Неужели того, что женщина — умна, красива, любит меня, — неужели всего этого мне мало? Похоже, что да.
Ира теперь должна мне навсегда; мы об этом никогда не говорим, но я так чувствую, и не могу убедить себя в обратном, применяя любые логические аргументы. Она уверена, что расплатилась со мной, выйдя за меня замуж, — но так ли мне нужно видеть ее каждый день? Я раздражаюсь на себя, а потом и на нее. Любит ли она меня или просто пользуется мной? Люблю ли я ее? Достаточный ли это повод для того, чтобы торчать здесь, в N, и изо всех сил делать вид, что я — счастлив?
Февраль 2003
4
“При современных средствах косметики женщина не имеет права быть некрасивой”. Ирина не помнила название глянцевого журнала, в котором когда-то давно она прочла эту категоричную фразу. Тогда же она научилась пользоваться косметикой и сделалась естественной блондинкой, что в сочетании с карими глазами и слегка вздернутым носом придало ей почти модельную миловидность.
В другом журнале Ирина прочла: “Улыбка — недорогой способ выглядеть лучше”. Она научилась улыбаться, когда ей не говорили ничего смешного: она просто давала понять собеседнику, что ей приятно его видеть.
От природы обладая хорошей фигурой и миловидной внешностью, Ирина удивляла своих подруг фанатической приверженностью к фитнессу и диетам. Она хотела того же, чего хотят все, — быть красивой и богатой, но путь к богатству был слишком абстрактен, в то время как с красотой ей было все понятно. Пройдя через несколько студенческих романов по пути к получению диплома юриста, Ирина приобрела сексуальный опыт, иронию и понимание того, чего она не хочет от мужчин. Как ей тогда казалось, получить желаемое можно методом исключения. Руководствуясь последним, она и вышла замуж за человека с хорошими связями, деньгами и властью, перебралась с Ржевки на Каменный остров и перестала встречаться с родственниками и друзьями детства.
Ее первый муж оценил в ней красоту и целеустремленность и дал ей возможность получить некоторый опыт в сфере торговли недвижимостью. Однако этот свой брак он оценивал как мезальянс и ради Ирины не собирался отказываться от прежних привычек. Умиление, которое она сначала приняла за его любовь, оказалось обычным приятным чувством собственника красивой вещи. “Посмотрите, она у меня еще и разговаривает!” — так Ирина со временем научилась переводить веселый взгляд своего мужа, обращенный на нее во время совместных выходов на различные корпоративные мероприятия. Она попыталась изменить ситуацию самым надежным способом, — заговорив с мужем о ребенке. Он рассмеялся и ответил, что должно пройти три года карантина, пока он не убедится, что Ирина действительно способна быть женой и матерью его ребенка. И что прошло всего полтора года, а они уже начинают скучать в обществе друг друга. Да и вообще с ней бывает не о чем побеседовать.
— Ты хоть прическу перекрасила бы, что ли, — с какой-то неожиданной досадой сказал он, уминая специальной лилипутской ложечкой табак в дорогой длинной трубке. — А то ведь — Барби, ни дать, ни взять.
— И какой же цвет тебе нравится, милый? — она с трудом сдержалась.
— Да не все ли равно. Лишь бы — не платиновый и не пергидрольный.
Сначала она почувствовала горечь и обиду. Потом — холод разочарования и злость, и выкрасила волосы в цвет красного дерева с перемежающимися белыми прядями, поставив шевелюру дыбом. А еще позже — начала мстить. По-своему. Как выражались в ее дворе, она стала гулять, стараясь не афишировать свои случайные связи.
Хотя явных доказательств ее измен не было, их отношения изменились, став вежливо-равнодушными. Муж как будто ждал от нее этого. Умиление ушло давно, но теперь пропала даже былая жестковатая откровенность, он вообще стал мало говорить с ней. Зато появился неукоснительный контроль за денежными тратами и доходами. При всех этих обстоятельствах они продолжали время от времени делить супружескую постель. Постепенно Ирина возненавидела своего мужа. Она чувствовала, что их отношения не переживут срок карантина.
Ирина действительно не знала, что делать, до встречи с Сергеем Ковыршиным. Уходить от супруга было некуда. Дело было даже не в материальных потерях: она была готова и на потери, и на то, чтобы начать все сначала, — однако где и как начинать? Никакого ответа на этот вопрос у нее не было. Целых два года и одну вечность назад, во время медового периода их брака, она воображала себя Галатеей. Ее деловому супругу было еще интересно играть в профессора Хиггинса и знакомить Ирину со своими друзьями и объяснять темному самородку разные вещи про окружающую жизнь. Тогда она поняла, что люди живут своеобразными “кругами”: у каждого свой круг общения, этот круг поддерживает и двигает вперед человека, а человек должен поддерживать и укреплять свой круг.
— Что есть истина? — посмеиваясь и разглаживая ухоженные усы, задавал риторический библейский вопрос ее супруг. И сам же отвечал — Истина есть продукт коллективной мыследеятельности.
— А что такое мыследеятельность? — спрашивала наивная Ирина.
— Когда ты думаешь перед тем, как говоришь, что ты собираешься делать… Впрочем, это абсолютно неважно. Главное, чтобы мыслили и приходили к выводам коллективно. Вот это по-настоящему важно. Поскольку даже если придуманная коллективом истина никак не соотносится с реальностью, тем хуже для реальности.
— Так ведь реальности-то все равно, чего про нее думают…
— Нет, не все равно. Реальность, дорогая моя простофиля, существует только постольку, поскольку ты о ней каким-то образом думаешь. Реальностей вообще много может быть. Теперь представь: если ты думаешь про нее одно, а десять человек — другое, то восторжествует не твоя, а их реальность. Поняла?
— Поняла. Ну и что?
— А то, что существовать ты можешь только вместе с коллективом, а не сама по себе, потому что в противном случае все, что ты думаешь, чувствуешь, хочешь, не будет иметь никакого значения. Просто с тобой, с твоей реальностью никто не будет считаться.
Ирина это хорошо поняла. Как поняла со временем и то, что у ее мужа круг был, и не один, а несколько. А у нее не было ни одного. Поняла она и то, что мужнин круг защищает ее семью, а следовательно, ее саму; дает ориентации и цели в жизни, наполняет ее смыслом. Наконец, она заметила, что, кроме нескольких кругов, у ее мужа есть еще и родственный клан, а у нее, несмотря на живых брата и родителей, клана-то нет.
Так что не в потерях дохода и имущества было дело. Уйти от мужа она могла: снять комнату, во всяком случае, ее доходы позволяли. Однако Ирина только в этой тяжелой для себя ситуации поняла, что на самом деле означало для нее замужество. Она довольно далеко продвинулась к своей второй цели — стать богатой. Ведь дело не в деньгах, а в принадлежности к определенному кругу. И потерять все это было для нее по-настоящему страшно.
Она не стала объяснять это Ковыршину: не маленький, сам из таких же кругов, должен понимать. Но он не понимал. Ирина долго не могла в это поверить. Она как должное приняла любовь Сергея к себе: ведь ее нельзя было не любить. Когда он предложил выйти за него замуж, это было тоже естественно: она хотела поменять мужа и выйти из того положения, в котором оказалась. Однако дальше начались разочарования.
Во-первых, при разводе она не получила ничего, кроме небольшой суммы денег. Внезапно для себя она выяснила, что у них нет “совместно нажитого имущества”. От квартиры на Каменном острове оказалось невозможно оторвать ни одного квадратного метра. Юридическое образование ей не помогло: в пору былой влюбленности и надежд она не отслеживала тонкости подписываемых ею документов, среди которых оказался и брачный контракт. Собственно, то, что она не отслеживала эти тонкости, как она поняла потом, и сделало возможным их брак: с точки зрения ее мужа, это было доказательством того, что Ирина любит его больше, чем он ее. А их брак был возможен только на этих условиях. Она запомнила эту мужскую логику. Единственное, что ей подарили и за что она теперь получила отступные, — маленькая риэлтерская фирма.
Во-вторых, как и пообещал ей муж, ей не удалось устроиться в той среде, которую она считала своей. Никто из их общих деловых знакомых не захотел взять ее на работу. Ирина решила, что они боятся испортить отношения с мужем, чтобы не думать про себя о чем-нибудь похуже.
И наконец, связавшись с Ковыршиным, она рассчитывала на круг его связей. Прибалтийское пароходство — серьезная фирма, и она была бы не против туда попасть. Но Сергей всерьез спасал ее от мужа: он решил увезти Ирину подальше, в город N. Она поехала, предвкушая роль провинциальной королевы. Когда она поняла, что в N у Ковыршина нет никого, кроме одного старого приятеля по работе в питерской “Ночной смене”, с которым они собираются делать газету, она пришла в бешенство.
Но делать было нечего, оставалось отыгрывать этот вариант до конца. Тем более что с Ковыршиным это было несложно — его было просто любить, он не вел сложных бесед, состоящих из хитрых ловушек, как ее первый муж. А готовить и гладить рубашки Ирина умела. Что еще нужно для взаимности?
Деньги, полученные в качестве отступного, она вложила в строительство двухкомнатной квартиры в Питере. Не Бог весть что, в новом районе. Но и это было бы невозможно, если бы ее первый муж не смилостивился и не помог: строительство осуществляла его инвестиционная компания.
Уже через полгода еще недостроенная квартира стала стоить на 25% дороже по сравнению с первоначальной ценой. А к концу строительства, как сказал ей бывший супруг, она будет стоить в два с половиной раза дороже. Это было уже что-то.
В N к Ковыршину Ирина привезла только свои наряды.
5
Вчера источник в областном правительстве передал мне этот отчет, который теперь гуляет по областным структурам. Я профессору Z конкретно перешел дорогу — был заказ на разработку рекламной компании здешней торговой сети “Переулок”.
И что теперь делать?
Видимо, придется просто наплевать, не отказываться же от денег.
Для служебного пользования Начальнику департамента
информационной политики области
В соответствии с договором №____ от __ июня 2003 г. направляем Вам отчет о выполненной работе.
АНАЛИТИЧЕСКИЙ ОТЧЕТ
За первые семь месяцев 2003 года на территории N-ской области выходило 7 общественно-политических газет (не считая “районок” и областных приложений к центральным газетам), осуществляло вещание 3 телевизионных канала (2 — в региональной собственности, 1 — с преобладанием частного капитала, с муниципальным участием), работало (в УКВ-диапазоне, так называемое FM-радио) 4 радиостанции.
Радиостанции осуществляют прежде всего развлекательное и рекламное вещание. Новостные блоки даются без комментариев в начале каждого часа и берутся из Интернета и официальных областных релизов.
Региональные телевизионные каналы осуществляют наиболее взвешенное информационное освещение… [……..]…
Содержание передач частного телевизионного канала в целом сбалансировано. Контент-анализ вещания показывает, что из 150 упоминаний, в которых фигурировала областная администрация и губернатор, 100 — позитивно-нейтральных, 25 — однозначно позитивных, 15 — однозначно негативных. В отношении городской администрации — 200 упоминаний, 120 — позитивно-нейтральных, 65 — однозначно-позитивных, 15 — негативных. Такое положение, учитывая распределение контроля и позиционирование канала, следует признать в целом нормальным…
…Несмотря на большое количество печатных изданий, распространяемых на территории области, только три газеты имеют реальный (а не заявленный) тираж свыше 35 тысяч: “N-ская правда”, “Бизнес-курсЪ”, “N-ский обыватель”. “N-ская правда” является традиционно региональной газетой, получающей поддержку из областного бюджета. В силу своего позиционирования, освещение деятельности областной администрации с однозначно негативных позиций в рассматриваемый период практически не наблюдалось (имеется конструктивная критика в отношении подготовки к посевной кампании — департамент сельского хозяйства, ремонта дорог — департамент транспорта). Контент-анализ показывает существенное (13) количество публикаций с критикой (однозначно негативные) в адрес областного совета, 40% мест в котором традиционно принадлежит представителям КПРФ и аграрной партии…
…“Бизнес-курсЪ” ориентирован на читателей областного центра и занимает про-мэрскую позицию. За рассматриваемый период вышло сравнительно небольшое количество однозначно негативных публикаций (5) с оценкой деятельности областной администрации и губернатора, с критикой городских властей (2, конструктивная критика). Здесь обращает внимание на себя количество опубликованных интервью с представителями “Единой России”, их в четыре раза больше, чем в “N-ской правде” (19 против 9)…
Позитивно оценивает деятельность левых партий только газета “Вечерний N”. Однако, несмотря на заявленный тираж этой газеты в 30 тысяч, едва ли его реальный тираж превышает 15-20 тыс. экземпляров…
….[………]… Наибольшие опасения в связи с предстоящими выборами Государственной Думы, а также приуроченными к ним выборами депутатов в состав областного совета вызывает позиция газеты “N-ский обыватель”. Контент-анализ показывает, что за рассматриваемый период в еженедельнике было 46 однозначно негативных материалов в адрес областной администрации, немногим меньше — 42 — в отношении городской администрации и городского совета. Зачастую несколько негативных публикаций по разным поводам размещались в одном номере еженедельника….
…Позиционирование “N-ского обывателя” как газеты с негативной направленностью по отношению к действующей системе власти позволяет использовать его в своих интересах оппозиционным левым политическим силам. Хотя в целом еженедельник можно охарактеризовать как внесистемное СМИ, в силу роста его тиража и распространения его влияния среди протестного электората возможно осуществление манипуляций общественным мнением…
[…….]… в настоящее время достигнута определенная целостность политического руководства области и города, конструктивных политических сил и представителей большей части растущего перспективного бизнеса. В силу своей внесистемности “N-ский обыватель” на данный момент не может угрожать упомянутому единству, однако потенциально позиция газеты представляет определенную угрозу….
Руководитель экспертной группы
Факультета журналистики N-ского
государственного университета _______
август 2003
После чтения этого отчета, вложенного в папку с дневниковыми записями Ковыршина, Георгий Харин задумался. Он сам относился к областным властям со всей серьезностью: по его мнению, губернатор уже давно считал себя местным богом, благодетелем N-ского народа и был абсолютно нетерпим к любым высказываниям СМИ. “Может быть, это все объясняет… А может, я просто хочу так думать, потому что мне так удобно”, — констатировал он и пошел в свой тренажерный зал.
6
Фитнесс-клубы в городе N появились сравнительно недавно. Конечно, то, что называлось когда-то атлетической гимнастикой, культуризмом, бит-физкультурой, аэробикой, было в городе всегда. На многих спортивных залах времен советской постройки появились новые гордые вывески, но редкий представитель N-ского бомонда бывал в этих унылых храмах здоровья и потребления анаболиков. Для настоящего фитнесс-клуба много чего нужно: это не подвальная качалка и не зал с зеркалами и балетным станком. Сауна, душ, тренажеры, массажные, косметические кабинеты и многое из того, что не поддается рациональному объяснению, — все это требуется для достижения тонуса и хорошего настроения работающего над своим организмом современного человека. В N это не только дорого, но еще и не рекламируется: клиенты и так знают нужный адрес. Ирина нашла нужный ей фитнесс-клуб в городе N только с пятой попытки.
Она регулярно гоняла себя там до седьмого пота, чем поражала местную публику, которая приходила туда, как и положено, отдать должное здоровому образу жизни, но не собиралась особо упираться. В конце концов, для того чтобы убрать жир, есть операция липосакции.
В фитнесс-клубе Ирину заметила и разглядела золотая молодежь города N. Она не отказывалась от знакомств во время употребления зеленого чая, однако не принимала приглашений на свидания. Ирина выпила чаю и с Георгием Хариным, запомнив на всякий случай эту фамилию: она вообще старалась запоминать фамилии, — сказывалась выучка ее первого мужа.
Из клуба вечером она заезжала на подержанном фольксвагене в редакцию к Сергею. Он всегда радовался ее приезду. Иногда ей удавалось забрать его с работы, иногда — нет. Но Ирина каждый раз улыбалась ему и висла у него на шее, не стесняясь других сотрудников редакции. Они приветствовали симпатичную, всегда открытую к легкому флирту, жену шефа. Почему бы и нет? Тираж газеты рос от месяца к месяцу, что позволяло Ковыршину платить им хорошую зарплату.
Ирина внимательно следила за Сергеем, тщательно скрывая от него свой гнев. В каком-то смысле она не ошиблась в нем: это был человек круга, просто свой круг он носил с собой. Как и множество других русских людей, он был крайним индивидуалистом, даже не задумываясь об этом; более того, совершенно искренне говоря всем вокруг, что он — человек коллективный.
Чем дальше от Москвы, тем сильнее русский человек одинок, индивидуален и склонен полагаться только на самого себя. В своей самодостаточности он не нуждается в кооперации, наоборот, он готов подчинять окружающих грубой силе, и сам подчиняется ей. Люди независимые, не склонные ни к подчинению, ни к господству, в провинции редки; они пользуются авторитетом и ненавистью в равной степени. Ковыршин, который пережил в США неудачный опыт приобщения к коллективистским ценностям страны закрытых клубов, вернувшись в Россию, научился незаметно располагать к себе других людей. Это помогало его успеху в провинции: то, что сначала Ирина спутала с наличием большой суммы денег, оказалось всего лишь его способностью к коммуникации и каким-то тихим, домашним обаянием. Кроме того, приятель Ковыршина по “Ночной смене”, питерский еврей Борис Стерлин, единственный из всех его знакомых смотревший на Ирину с откровенной иронией, очень сильно ему помог, сразу же перейдя на работу в “N-ского обывателя” и став соредактором. Он же поддержал создание консалтинговой фирмы, где стал партнером и риэлтерского агентства, которое, впрочем, сразу же было “записано” на Ирину.
В консалтинговую фирму пришло несколько молодых людей, выпускников экономического и журналистского факультетов N-ского университета. Они публиковались в газете и получали гонорары как внештатники, заодно довольно быстро набрав заказы на изготовление рекламы. После этого фирма стала получать самые неожиданные контракты, а ее сотрудников, как и журналистов “N-ского обывателя”, стали приглашать на все сколь-нибудь значимые презентации и деловые мероприятия в городе.
Сначала Ковыршин сам ходил на такие мероприятия, однако со временем стал появляться на них все реже. Зато он часто отправлял туда Ирину, Стерлина и молодых сотрудников фирмы. “Поговори с приличными людьми, развлекись. Познакомишься с интересными мужчинами. А у меня тут вечно — то понос, то золотуха”, — дергая себя за длинный нос, смущенно улыбался он Ирине. Сначала ее это раздражало, она видела в подобных предложениях Ковыршина слишком незамысловатые провокации, на которые нельзя поддаваться. Но постепенно она стала ходить на премьеры, презентации и вернисажи без Сергея.
Летом, в мертвый сезон отпусков, Ирина попала на презентацию инвестиционного проекта фармацевтической фирмы, где в очередной раз встретила Харина. Делать им было нечего: они оба ничего не понимали в химии и предъявляемых теперь к фармацевтическому производству международных жестких регламентах и проболтали друг с другом час, пока не сбежали с фуршета в ресторан с джазовым трио. Тем не менее Ирина, внутренне сравнивая себя с Золушкой и смеясь сравнению, к полуночи была дома.
Ковыршин спал на диване одетым: видимо, ждал ее и заснул. Она почувствовала необычную жалость и нежность к нему. После разговоров с Хариным ей был нужен мужчина. Она разбудила Сергея. Ночь была на редкость страстной.
7
Удивительное дело, в России всегда чувствуешь наличие опасности. Это чувство то притупляется, то становится острее. Как только уезжаешь на Запад, оно исчезает.
Именно за этим толпы российских туристов регулярно пересекают границы. Природа в России красивее, леса величественней, история богаче, реки и озера глубже и больше… Любовался бы этим всю жизнь. Но только залюбуешься, как тут же прилетит по голове. От бандитов, милиции, пьяного соседа. Взорвется газовый баллон на кухне, попадешь в такую рытвину на дороге, что останешься без подвески. Впрочем, какая разница? Кругом засады. Все время как на войне.
Зачем я сюда вернулся? Чего мне не хватало на Западе среди узкого круга уехавших и всеми силами пытающихся приспособиться в США стажеров, пока еще не эмигрантов? Молодые историки стран Восточного блока… Да, мы, русские, конечно, дерьмо, зато украинцы, белорусы, грузины, прибалты — вот это настоящие народы! Вся их история, правда, опять-таки была написана русскими, да и народов-то самих сейчас бы, того и гляди, не было чисто физически, но ведь это не повод уважать Россию, напротив. Нам только дай волю, и мы такое вам покажем! Теперь-то мы знаем, кто нам мешал национальную историю творить на иностранные деньги.
Как это все было противно. Оказалось, что у меня есть принципы. Вот уж о чем и не подозревал. Пришлось уйти из профессии. Но я мечтал писать, понимаете ли. Открывать людям глаза. И в результате стал репортером. Между прочим, я стал американским репортером, и это была хорошая школа.
Что я хотел найти на родине? Да все. Я думал, что теперь я много чего умею, никакое издание периодической печати не откажется от услуг такого замечательного парня. Я хотел денег и славы, думал заняться литературой и философией, чтобы отличаться от соотечественников, которых объединяет между собой единственно всезнайство и самодовольство, эта еще Чеховым описанная всепобеждающая ограниченность несостоявшихся Остапов Бендеров. Я хотел любви, а не добрых отношений с моей герлфрендой. Я хотел найти друзей, а не сослуживцев.
И — что мне удалось? Почти сразу же мне пришлось ориентироваться на деньги. Пишу только колонки и репортажи. Думал, что встретил большую любовь, — оказалось, увел жену у богатого мудрого человека. Сама она теперь время от времени сожалеет о бывшем муже и своем неразумном молодом поведении.
Любовь — это когда отдаешь и не требуешь ничего взамен, тебе приятно отдавать все любимому человеку. Отдавать-то мне приятно, однако я, как оказалось, очень даже многое хочу получить взамен.
Мы пытались разговаривать с Ирой об этом. Она, похоже, искренне не понимает, чего я от нее хочу: ведь жена изредка готовит пищу, пользуется стиральной машинкой-автоматом и гладит мне рубашки, убирается в квартире… Ира прилично зарабатывает в нашем агентстве и не берет у меня денег на свои развлечения. Что еще может быть нужно мужчине?
Оказывается, много чего нужно. Тепло и готовность отдавать не фиксируются в словах, они есть или их нет в интонациях… Время от времени я вечерами наблюдал ее недовольный вид. А теперь ее уже не надо уговаривать ходить на презентации, — шляется сама, хлебом не корми, — и вечера я часто провожу один. Мужики какие-то ей звонят и не представляются, когда я беру трубку. Вот она, моя счастливая семейная жизнь.
Интересно, Иринка уже изменяет мне или нет? Похоже, это вопрос времени. Я уже хочу этих ее измен, чтобы расстаться со своей большой любовью тихо и миролюбиво. “Пост сдал, пост принял”. И одновременно еще ревную ее жутко, с трудом удерживаюсь, чтобы не начать ее выслеживать.
А я все удивлялся, что она не говорит о ребенке. Какой уж тут ребенок.
Проблемы не ходят по одной. На работе как-то все… из судов не вылезаем. Вроде бы и не трогаем никого, а все время иски о защите чести и достоинства. Пока выигрываем, — спасибо Стерлину, уже пару раз питерских адвокатов притаскивал, — а ну как начнем проигрывать? И — что дальше тогда?
Продавать надо газету, пока она чего-то стоит. Уже несколько раз звонили из холдинга Леонида Константиновича Харина: дескать, сам приглашает на встречу. Жаждет поговорить. Мне, впрочем, тоже есть, что ему сказать. Зачем ему, системному человеку, внесистемная газета? Электоральный ресурс, на котором он наварить хочет?
Мечты, которые тебе дороги, глупо продавать задешево. Свободный капитал — это всегда хорошо, плюс еще и пойду в наемники, голова перестанет обо всех болеть. К сорока надо будет начать жизнь рантье, жениться по расчету на бесприданнице, и все такое прочее.
Конечно, глупо это все. И мое чувство опасности, и личная жизнь, и конъюнктура — все за то, чтобы продать дело и расстаться с женщиной. Но я еще не готов. Я еще поборюсь.
Сентябрь 2003
8
Георгий Харин сравнительно редко виделся с отцом, хотя перезванивались они часто. На этот раз у них был длинный деловой разговор по поводу земель в лесопарке в центре города, которые выделялись под малоэтажную частную застройку. Проект с экономической точки зрения был беспроигрышным, однако на землях рекреационной зоны города что-либо строить было запрещено. Перевод земель в другую категорию — дело долгое, кроме того, о проекте в этом случае узнавали конкуренты, и затраты на получение землеотвода увеличивались в несколько раз. Поэтому оформлять участок и строить надо было начинать сейчас, а перевод земель оформлять задним числом. Они обсудили это: застройщик был не из холдинга Харина-отца, так что при возникновении скандала они оказались бы ни при чем. Но в этом случае за застройщиком требовался особый контроль, существенную роль в котором играла кредитная линия, открытая под данный проект банком, где работал Харин-сын. И принципиально важным было сохранение конфиденциальности. Вдобавок компания-застройщик принадлежала депутату областного совета, который шел на очередные осенние выборы. В преддверии последних скандал ему был совсем не нужен, но откладывать реализацию проекта или уступать его другому застройщику не хотелось. Кусок был слишком жирным, и на него могло найтись много желающих, о которых Харины говорили с чуть презрительными интонациями потомственных аристократов.
Прощаясь, Леонид Константинович сказал Георгию:
— Пора бы тебе тоже дом построить, я думаю. Место хорошее, возьми себе участок.
— Да куда мне, отец. Дорого, хлопотно, долго. Мне и в моей квартире хорошо.
— Скромность — это похвально. Жениться тебе пора, я говорю. Пока в лоб не скажешь, похоже, до тебя не доходит. Девушка-то у тебя есть?
— Девушки-то есть… этого добра хватает. Только несерьезно все это. А женщина, которая нравится, как назло, замужем.
— Ты с ней объяснился? Тебе отказали?
— Я же тебе сказал. Она замужем. Какие могут быть объяснения. Так, пару раз вместе чай пили.
— Дом начинай строить. Потом поговоришь. С ней или с другой. Дом — это серьезно. Туда девушек водить неудобно, не то, что в твою квартиру. Да ты, поди, квартиру-то продавать не будешь. Ловелас. Хыгмм.
Георгий Харин отнюдь не считал себя донжуаном. Может быть, именно в силу этого он редко делал женщинам неприличные предложения. Еще реже ему отказывали. Он не настаивал и не обижался.
Георгий не собирался делать такое предложение Ирине: поговорив с ней, он решил, что Ирина только посмеется в ответ. Они продолжали время от времени пересекаться в фитнесс-клубе, улыбались друг другу, иногда вместе пили чай. Харин восхищался Ириной — и одновременно понимал, что вызывать восхищение и желание у мужчин является частью бессознательного поведения этой молодой женщины. Он вздыхал и ехал к очередной любовнице.
Ирина, естественно, заметила вздохи молодого банкира. Он был ей симпатичен, но этого было мало, чтобы воспользоваться его сексуальными услугами. Ирина считала себя верной женой, хотя и предпочитала всегда иметь несколько вариантов про запас. Приехав в N, она пыталась строить отношения с Ковыршиным: в конце концов, разве не она сама решила дать ему шанс, официально вручив ему руку и сердце?
Вначале, по мнению Ирины, Сергей честно пытался отрабатывать полученный аванс, создавая свой бизнес, зарабатывая необходимые для семьи деньги, будучи с ней щедрым и ласковым мужем. Но постепенно она с изумлением обнаружила, что этот длинноносый яйцеголовый Ковыршин вовсе не считает себя осчастливленным ею, как и не чувствует своей ответственности за то, что увел ее от богатого мужа. Эта новая мужская философия была ей непонятна: стало быть, Сергей занимался газетой и остальным потому, что ему это было интересно, а не потому, что он должен занять свое место в N-ском, а потом и в российском бомонде и обеспечить свою семью? А если ему перестанет быть интересно? Если возникнут другие обстоятельства? Ирина предчувствовала, что здесь кроется какая-то опасность для нее, и пыталась понять логику жизни Ковыршина. До этого о ребенке не могло быть и речи. Впрочем, Сергей и сам не разговаривал с ней о детях.
Ирина как в воду глядела: к осени Ковыршин все чаще стал срывать-ся в депрессию без внешнего повода. Он все чаще отказывался уезжать с ней с работы, находя поводы задержаться, но когда она приезжала из гостей и с презентаций, он почему-то всегда уже был дома. Это было странно и скандально. Более того, Сергей перестал быть инициатором их любовных игр. Когда она заметила это, она почувствовала себя глубоко уязвленной. И пришло время для Георгия Харина. Запасной вариант должен готовиться заранее… хотя то, что его приходилось готовить в каком-то задрипанном N, а не в Петербурге или, на худой конец, в Москве, наполнял ее сердце желчью и сарказмом. Докатилась. В сентябре она впервые вместо тренировки в фитнесс-центре приехала в квартиру Георгия.
Жизнь молодых деловых людей в России ХХI века оставляет мало времени для секса на стороне и романтических свиданий. Встречи урывками только распаляют фантазии о возможной будущей счастливой жизни с секс-бомбой (суперменом) и неудовлетворенность настоящим. И хотя Ковыршин ни о чем не спрашивал Ирину, не звонил ей среди дня на работу или на мобильный телефон и даже стал сам готовить утренний кофе и вечерние бифштексы из полуфабрикатов, теперь она жила в постоянном напряжении. Ирина заметила, что Сергей после семи вечера уже не оставался на работе. Он явно стал писать что-то, не связанное с его журналистскими делами, пользуясь ноутбуком, а не домашним компьютером с гораздо более удобной клавиатурой. Ирина потихоньку попыталась посмотреть, чем занимается Ковыршин, однако ноутбук оказался запаролен, а как справляться с такой напастью, она не знала, хотя и попробовала набрать в качестве входа свое имя и дату рождения мужа. За последней пришлось лезть в папку с архивом семейных документов, но и это было бесполезно.
Ирина чувствовала, что с Ковыршиным происходит нечто важное, ускользающее от нее. Однако Георгий Харин занимал почти все ее мысли. С этим надо было что-то делать. Она провела глубоко эшелонированную подготовку мужа к осознанию необходимости для нее краткосрочного отпуска, время от времени осторожно вводя в семейную дискуссию тему своей поездки в Петербург. Сергей со всем соглашался, участливо поддакивая. И в то же время, когда он считал, что Ирина его не видит, он как-то тихо, по ее мнению, исключительно издевательски, улыбался. Она бесилась, но сказать было нечего.
В первую декаду ноября Ирина и Харин поехали в Испанию. Дали, Гойя, Гауди… — все это надо было увидеть. В конце концов, влюбленные и высокое искусство — они должны были ближе узнать друг друга.
9
Никогда не любил ноябрь. Не осень, не зима. Да еще и начинается со странных праздников. По идее, надо было бы вместо всех этих толерантностей устроить централизованный день поминовения жертв Гражданской войны. С вывозом всех не только на старые, а уже и на новые кладбища. Может, проняло бы. Хотя — кто знает. Посмотрели бы на могилы, помянули, а потом спьяну полезли бы в драку друг с другом. Ноябрь — это у нас такой месяц Волка, недаром он проходит под знаком Скорпиона. Вредоносное животное.
Ожидания полностью оправдались.
Сначала был очень неприятный разговор со Стерлиным. Он через свои источники в архитектуре нарыл инфу о том, что часть центрального лесопарка, которая принадлежала аграрному университету, собираются отдать под частную застройку. И что продавливает это решение Харин, причем все жутко спешат, чтобы успеть все сделать до выборов. Хороший материал, но я решил его придержать. На Борин вопрос “почему?” я сказал, что негоже ссориться будущему главному редактору с возможным будущим собственником газеты. От Стерлина я не хотел скрывать свои планы.
Он, конечно, расстроился. А потом разозлился, начал кричать, что он на меня все это время работал, как лошадь. Я ответил, что все работали, как лошади, иначе бы ничего не вышло. Стерлин сказал, что работали-то все, а прибыль от этого получу один я. Тут уж я не выдержал и спросил его, в каких местных изданиях он еще видел такую зарплату. Прибыль у нас всегда шла только на приобретение оборудования, Интернет, базы данных и прочую лабуду, я себе в карман не положил ни копейки.
— Зато теперь положишь.
— Боря, я же потом уеду отсюда. Все, что у меня есть, — это здешняя квартира, да еще бизнес. Мне же надо будет опять начинать все с начала.
— Да тебе еще нет и тридцати! Заработаешь. А мне уже сорок пять, и какой собственник после твоего ухода будет мне платить столько? Да и насчет главреда: утвердят ли меня — это еще вопрос.
— Чего ты хочешь?
— Я хочу треть того, что ты получишь за газету.
— Понятно…
В конце концов его устроила четверть. Еще пять процентов я пообещал выплатить трудовому коллективу в качестве премии. Чтобы его успокоить, мы даже сходили к нашему юристу, заключили гражданский договор: я — что все выплачу, он — что обязуется не публиковать свои материалы.
Потом еще была череда абсолютно изматывающих торговых разговоров с Хариным. Вот же бык старой закалки. Привык, сволочь, в советское время к тому, что покупаются-продаются люди, а не бизнес. Барин, а все кругом для него — проститутки. То есть это понимается так: я тебе лично плачу, а ты публикуешь то, что мне надо. Дешево и сердито. А газета и консалтинговая фирма ему, видите ли, не нужны. Работорговцы хреновы. Забавно, сколько лет уже эта схема в России работает. У них тогда хотя бы работники КГБ не продавались? Продавались поди, вон, только Гордиевский с Калугиным чего стоят…
Две недели понадобилось, чтобы он понял: со мной у него так не получится. Пришлось его немного ускорить, сообщив ему, что мы знаем о готовящейся застройке в лесопарке. В мои намерения не входило его шантажировать, о чем я и сказал. Чистая коммерция.
О цене мы договорились сравнительно быстро, хотя, думаю, что так дорого в N не продавалась до сих пор ни одна газета. Тут надо отдать ему должное: старик не жлоб. Просто у него такое, советским капитализмом и коммунистической партией воспитанное и вошедшее в плоть и кровь представление о людях. Мы даже поговорили с ним об этом. По-моему, Харин получил определенный кайф от того, что мог откровенно, хорошо поставленным басом, высказать свое кредо: “Есть рабы и господа — такова человеческая природа. Она не социальная, она биологическая. И ничего вы, демократы, с этим не сделаете. Посмотри: ну, дорвались ваши до власти в начале девяностых под лозунгами ликвидации кремлевских пайков и номенклатуры, — и что? Да сейчас любой мелкий чиновник имеет больше, чем в советское время директор завода, секретарь горкома или предгорисполкома. Куда там номенклатуре КПСС до секретарей ваших демократических партий. Ты, дорогой мой, молод еще. Это хорошо, это преимущество, а не изъян. У тебя еще принципы, а может, даже идеалы есть. Только вот запомни, что я тебе скажу: человек, у которого принципов нет, но который постоянно всем о них говорит и смотрит, кто больше за это заплатит, — быдло. Все твои демократы, в отличие от тех же большевиков или тех же белых офицеров, — быдло. А последнюю субстанцию можно только покупать или продавать: договариваться с ней нельзя, у них нет своего слова. И раз мы с тобой договорились, смотри за собой, парень”.
Что там говорить, я тоже получил кайф, выслушивая его кредо. Приятно, когда тебя принимают за серьезного человека.
И конечно же на закуску ноябрь приготовил мне выяснение отношений с Ириной. После возвращения из Петербурга (одна она туда ездила или нет — какая разница — за две недели можно было и там найти старых друзей боевой юности) она изменилась. Что-то в ней в очередной раз “щелкнуло”. Знать бы, где у нее переключатели.
Наверное, все просто. Какой-нибудь любовник послал ее подальше, и теперь она тянет меня в постель зализывать раны. Мы с ней даже разговаривать начали. О высоком, о перспективах, жизненных целях, общем (?) будущем. О продаже газеты она меня не спрашивает, хотя наверняка знает, наверняка в редакции кто-нибудь мог сболтнуть. Хотя ее там не любят с Бориной подачи. Интересно бы тоже когда-нибудь узнать, почему. Может, у нас просто баб много, у них вечная конкуренция? Но и молодые ребята к ней как-то не очень,… или это — при мне?
Потрясающая вещь — она сегодня впервые заговорила о ребенке! Что ж, подождем. Мне есть куда разместить в Питере деньги, так что страховка у меня будет. Пока же дадим нашему союзу еще один шанс. Так приятно чувствовать себя любимым.
Может, ноябрь все-таки не так уж плох?
17 ноября 2003
10
Первый муж Ирины в начальный период их знакомства сказал ей, что совместные путешествия надо совершать до, а не после свадьбы. И осуществил это на практике. Ирина очень хорошо запомнила эту форму беспощадного тестирования, когда ей сразу же пришлось обратить внимание и на подробности своего бытового поведения, и культурные предпочтения, и манеру совершать покупки… Одно только наблюдение мужа за ее технологией сбора и укладки чемодана, как она поняла потом, сказало ему об их будущем больше, чем несколько дней их прежних разговоров во время флирта и секса.
“Когда ты смотришь в пропасть, не забывай, что и пропасть смотрит в тебя”. Эту фразу Ницше тоже сказал Ирине первый муж. Она и не забывала. Однако сама почему-то запомнила, как он чистил зубы нитью и выбирал галстуки к рубашкам. Еще запомнились его пижонство перед метрдотелем, долгое стояние перед парой женских портретов в музее, его бесконечное раскуривание трубки… Ирина умилялась этим мелочам. А он признался, что многое в ней ему уже тогда не понравилось. Но того, что понравилось, было больше, включая цвет волос. Ирине же тогда понравилось все. Поздней она часто думала, что была не очень внимательна.
С Ковыршиным у них не было возможности так тщательно проверять друг друга. Вдобавок каждый считал себя опытным и готовым к худшему в партнере. Как оказалось, это были завышенные ожидания.
С Хариным Ирина сразу была настороже. Первоначальный имидж провинциального мальчика-мажора и красавца-атлета не смог ее обмануть: Георгий был слишком самостоятелен и успешен для беспечных детей больших начальников. Вдобавок на Ирину произвело впечатление его сравнительно долгое безропотное ожидание, что свидетельствовало об отсутствии самонадеянности. Он привлекал ее своей силой и умом, однако была ли это видимость или реальность, в путешествии это должно было неизбежно выясниться.
Ирина знала и о том, что образ умной, вечно юной и одновременно опытной девочки-женщины, над которым ей пришлось много потрудиться, в поездке также будет подвергнут серьезному испытанию. Но в себе она была уверена. Про запас у нее всегда был вариант “несчастненькой”, который действовал безотказно. На добрых — потому, что они не могли не помочь, на злых — потому, что они не могли упустить случая самоутвердиться на самолюбии другого — злого богатого мужа.
Поездка ее разочаровала. Про себя она постоянно вспоминала Ковыршина с его наивным восхищением странами и городами, вспоминала его бесконечные истории, которые он ей рассказывал, когда, — это Ирина чувствовала в мужчинах лучше всего, — когда доверял ей. “Американцы прекрасны, — говорил он ей неожиданно. — Простые люди всегда готовы тебе помочь. Надо только не стесняться к ним обращаться. И не бояться быть открытым.
Представляешь, они отделились от Англии в связи с тем, что представителей американских колоний не посылали в парламент. Они, видите ли, честно платят налоги, а их нет в парламенте. Для нас это — дикость. Плевали мы на представительство в парламенте, нам главное — налоги не платить, а деньги из казны получать”.
В другой раз Ковыршин, дергая себя за нос, как-то заявил ей: “Плохих народов нет, есть плохая интеллигенция. Если умные люди презирают свой народ, то ничего из такой страны не получится. А русская интеллигенция только все время и делала, что ради чужих идей и своей славы на Западе предавала свой народ”. Ирина, которая потратила много сил, чтобы выбраться из народной массы и стать интеллигенткой, слегка обиделась и спросила его: “Кто у нас народ-то? Ты его видел?” На что Ковыршин совершенно серьезно ответил ей: “Народ — это я. И меня предали”. Ирина покрутила пальцем у виска: Ковыршин, понятное дело, совсем офонарел со своими комплексами. Несмотря на это, диалог врезался ей в память.
С Хариным такие разговоры были невозможны, и в какой-то момент Ирина поняла, что она скучает по Ковыршину, по его угловатости, странностям, периодически ставившим ее в тупик. Харин был надежен, мил, внимателен, но все время немного назойливо пытался расспрашивать ее о прошлом. Это ее утомляло: она совершенно не собиралась делиться с ним своим жизненным опытом и слишком далеко впускать его в свою жизнь. В то же время Ирина старалась быть благодарной, воздерживаясь от колкостей. Она была с Хариным взбалмошной и легкомысленной, что позволяло уходить от неприятных вопросов и сохранять теплоту в отношениях. Про себя она решила, что по приезде попытается наладить жизнь с Ковыршиным, даже вспомнила народную циничную мудрость: хороший левак укрепляет брак. Когда Харин заговорил о будущих детях, она дала ему понять, что не собирается разводиться с Ковыршиным. Одновременно Ирина увидела, что Георгий не понял ее замаскированного отказа. Но объяснять она не стала, и запасной вариант остался в силе.
По возвращении сначала все шло прекрасно. Ковыршин не стал ничего выяснять относительно подробностей поездки, а объятия двух соскучившихся друг по другу людей были вполне искренними. Кроме того, Ирине никто ничего не сказал о продаже газеты, она узнала об этом случайно, спустя почти месяц после возвращения. Юрисконсульт, которая работала в газете и составляла договор между Ковыршиным и Стерлиным, работала и в риэлтерском агентстве. Она и решила поинтересоваться у Ирины, как двигается продажа. Когда законница поняла, что сболтнула лишнее, было уже поздно.
К Ирине вернулся гнев, к которому примешивалась странная тоска. Ведь все это, по ее мнению, с ней уже один раз было. Очевидно, что Ковыршин, продавая газету, заберет деньги себе, не поделившись с ней. И даже если она подаст на развод и потребует по суду 50% “совместно нажитого имущества”, эти деньги к тому времени уже исчезнут, из имущества останется только N-ская квартира. Да и стоит ли вообще шум поднимать, учитывая то, сколько может стоить их газета? Максимум десять миллионов рублей. Не больше, — Ирина, ориентируясь в стоимости газетного бизнеса N-ска, на всякий случай завысила цену вдвое.
Ирина подумала еще и решила, что шум, вообще-то, поднять стоило бы: три-пять миллионов рублей ей бы не помешали. Однако, приняв во внимание другие обстоятельства, решила, что таким образом она их не получит, а свое лицо в N потеряет. Получался тупик.
Особенно обидно было то, что, по ее мнению, Ковыршин решил ее бросить. Что за напасть такая с ее мужчинами. А сейчас он просто делает вид, что ее любит, с тем, чтобы получить деньги, без шума их распихать по углам, а потом уже подавать на развод. А может, уже получил? Ужасно. Все обстояло ужасно в этом дрянном провинциальном городишке.
11
Разговор с Хариным имеет свои косвенные последствия: недавно нам из его холдинга слили данные о том, как используются внебюджетные деньги ректором N-ского университета. У них там фонд имени Кулибина, из которого должны финансироваться местные изобретатели, включая гуманитарных ученых. Милое дело — распределение грантов. 90 процентов всех денег последние четыре года получают пять семей, включая ректора с женой. И что приятно лично мне, среди этих семей и мой “любимый” придворный профессор. Ректор баллотируется в областные депутаты, самое время для такой публикации. Что мы и сделали с превеликим удовольствием.
Деньги за газету мне перечислили, со Стерлиным и коллективом я поделился. Теперь пора бы и мне ехать в славный город Петербург. Но надо разобраться с Ириной до отъезда. Позавчера ко мне зашел здоровенный смазливый чернявый парень и, улыбаясь, сообщил, что они с ней любят друг друга. Замечательно, за чем же дело стало. Оказывается, я им мешаю, Ирина боится сделать мне больно. А ему, надо полагать, это за счастье. В общем, не за счастье, но — по фигу: он, видите ли, не любит писак. И, дескать, в ноябре Ира не в Питер ездила, а в Испанию. С ним, естественно. Он полагает, что теперь имеет на нее некоторые права. Это уже — без комментариев.
Самое странное то, что его зовут Георгий Леонидович Харин. Я попросил Стерлина проверить: не сын ли. Сын, конечно. И все остальное сходится: в ноябре он в то же время ходил в отпуск, что и моя жена.
Не опубликовать ли мне в знак признательности за благоприобретенные рога материал по лесопарку? Просто руки чешутся. Пусть даже к выборам можем опоздать, но скандал все равно поднимется неслабый. Харин-старший понесет убытки. Теперь уже на правах собственника меня уволит. Но если мы с Ириной так и так расстаемся, то не все ли равно?
Или позвонить ему, чтобы угомонил сыночка? Если Ира захочет уйти, ее не остановишь. А хочу ли я, чтобы она осталась? Хочу. Только стала жизнь налаживаться…
Надо все обдумать — и переговорить с ней и с папашей.
Стерлин звал всех наших в деревню на субботу–воскресенье, там кто-то из его знакомых богачей дом построил, да еще и к местным можно пристроиться на постой. Баня, купание в проруби, лыжи, водка и прочие тридцать три удовольствия. Поеду.
12
Ковыршин не стал разговаривать с женой: с ней поговорил, после его звонка, Леонид Константинович Харин. После этого она к ночи приехала в деревню, где пыталась найти Сергея. Но ей помешал пьяный Стерлин, настойчиво предлагавший выпить за здоровье Ковыршина:
— Он со мной обошелся не по-честному, но я его все равно люблю. Талантливый у тебя муж, Ира.
— И что же он тебе нечестного сделал, Боря? — заинтересовалась Ирина.
— Он мне денег дал мало. Мы же вместе с ним газету делали, а он мне дал всего двадцать пять процентов, — честно выкатывая на нее грустные сливовые глаза, сообщил Стерлин.
— То есть двадцать пять — нечестно, а пятьдесят — честно.
— Зачем же пятьдесят, мне бы хватило тридцать пять… Давай выпьем за его здоровье.
“Хорошие у Ковыршина друзья, — подумала Ирина. — Впрочем, мне ведь тоже нужно пятьдесят процентов. Или — мне нужно все?” Стерлин продолжал нести какую-то чепуху про лесопарк. Тут она опять насторожилась.
— Не деревня, а проходной двор. Понаехали тут всякие Харины… Статья им, видите ли, не нравится.
Ирина поняла, что в деревню приезжал Георгий, еще какие-то люди из областных структур, и со всеми Стерлину и Ковыршину приходилось выпивать и о чем-то разговаривать. И что сейчас Ковыршин с другими мужчинами редакции все-таки пошел в баню, а Стерлин париться не может, сердце слабое.
Наутро Ковыршин был мертв. Приезжала милиция, допрашивали всех подряд, но Ирина ночью уехала в N. Впрочем, к ней следователь не имел вопросов. Дело быстро завершили, решив, что имел место несчастный случай. В своем заключении следователь написал: “Исходя из заключения судмедэкспертизы, смерть наступила вследствие отравления угарным газом. Признаков насилия на трупе не обнаружено…
Потерпевший был городским человеком, не умевшим правильно обращаться с огнем…”
Зато к Ирине долго приставал с вопросами Стерлин: “Вы все его убили, все вместе. Но кто-то это сделал конкретно?”
— Раз его все убивали, то не все ли тебе равно, Боря? — в конце концов обозлилась Ирина.
— Это татарам все равно. А я, если ты заметила, другой национальности.
— Шутки у тебя идиотские. Поговори еще, ты тут главный редактор только благодаря мне. Хочешь, я о тебе и твоих вопросах с Хариным поговорю? Или все-таки будешь татарином?
— Нас, русских, поскреби, татарин вылезет. Все, дорогая Ирина Борисовна, можете считать меня стопроцентным Минтимером Иосифовичем.
Больше вопросов не было.
Деньги, полученные за газету, были у Ковыршина на его личном счете. Они, как и квартира в N-ске, перешли ей по наследству. На похороны приезжала из ленинградского городка Пикалево мать Сергея. С Ириной они виделись второй раз в жизни. Мать тихо поплакала и уехала сразу же после похорон, забрав только фотографии Сергея, — большую часть из них пришлось распечатать из компьютерных файлов, они были только в цифровом виде. Кроме того, Ирине с трудом удалось заставить ее взять сто тысяч рублей.
Она носила траур сорок дней, даже перестала ходить в фитнесс-клуб, потом вышла замуж за Георгия Харина, который переехал к ней до тех пор, пока не построится дом. Леонид Константинович басовито одобрил выбор сына и сказал, что в Ирине чувствуется порода.
В августе 2004 года у них родилась дочь. Как пошутила Ирина, это был плод их барселонской корриды. Георгий был счастлив. Уже через год они переехали в построенный дом, оформлять который Ирина пригласила петербургских дизайнеров. Они же оформляли и ее питерскую квартиру, о которой, впрочем, Ирина не стала ничего говорить Георгию. Деньги от продажи N-ской квартиры и оставшиеся от газеты Ковыршина Ирина пустила частью в оборот своего риэлтерского агентства, а на другую часть купила акции питерской компании через посредничество своего первого мужа. Пока она с ним не виделась, только перезванивались, но она очень хочет приехать в Петербург, повидаться с ним и с другими своими старыми знакомыми.
13
Десять часов вечера субботы. Из приоткрытых окон-стеклопакетов тянет горечью осенних, сжигаемых в лесопарке листьев. В большом, стильно оформленном доме тихо и тепло. Супруги Харины вдвоем сидят в столовой за столом со свечами, пьют чилийское красное вино и закусывают виноградом, яблоками и дольками апельсина. У Ирины это ее обычный фруктовый ужин. Георгий перед фруктовым десертом съел бифштекс с жареной картошкой.
Он дочитал дневник Ковыршина. Чтение заставило его задуматься о неожиданных и неприятных для него вещах. Георгий хочет и одновременно боится поговорить о них с Ириной. Но она начинает сама:
— Ты прочел ковыршинские записи?
— Да. Надо отдать должное, талантливый был человек. Хоть и без царя в голове.
— Скажи, а вы тогда вместе с отцом в деревню ездили? Или ты один?
Харин без уточнений понимает, о какой деревне говорит Ирина. Разговор принимает неприятный для него характер, но он отвечает жене:
— С отцом.
— И что вы ему говорили?
— Я извинился за вторжение в его личную жизнь. Я потом ушел, а они с отцом еще разговаривали.
Ирина смотрит на него и думает, что либо сам Георгий, либо его отец могли спокойно задвинуть печную заслонку, уходя от пьяного Ковыршина. Мысль эта ее не пугает и не возмущает, но только доставляет определенное неудобство. Она думает о том, что никогда не следует говорить Харину, что дочь, которая у них растет, — дочь Сергея Ковыршина. Да и вообще об этом не следует никому говорить.
— Откровенность за откровенность, — говорит Харин. — А ты с ним встречалась? Ты же тогда приезжала в деревню, мне как-то Стерлин сказал.
— Встречалась. Хотела его оттуда увезти, но он был крепко пьян и зол на меня. Сказал, что проспится и приедет.
— Про поездку в Испанию спрашивал?
— Спрашивал.
— И что?
— Сказала, что ездила с тобой.
— А он что?
— Сказал, что так и думал, и пошел спать.
— А ты что?
— Сказала спокойной ночи, развернулась да поехала.
Харин поднимает бокал. Ирина, которая после беременности вернулась к состоянию естественной блондинки с идеальной фигурой и ямочками на щеках, тоже поднимает бокал. Они выпивают, не чокаясь. На прошлой неделе он разговаривал с отцом, и тот сказал ему, сколько пришлось заплатить за газету. До недавнего времени Леонид Константинович был сердит на сына за его роман с замужней женщиной, который так отрицательно отразился на бизнесе, и разговаривать на эту тему не желал. Однако деловые качества невестки он ценил весьма высоко, и когда сын сказал, что невеста у него получилась без приданого, хмыкнул и ответил, что только денег, полученных по наследству от Ковыршина за газету, ей надолго хватит, по N-ским меркам. И что делает она свой бизнес сама, в отличие от Харина-младшего. И что Георгию Леонидовичу вообще-то желательно продать свою квартиру, наконец, поскольку, если он туда водил свою будущую жену, то она легко может догадаться, по какому целевому назначению эта квартира может использоваться сейчас, когда у них есть дом, а свою квартиру она продала. Семейный получился разговор, но Георгий выслушал отца вполне спокойно.
Сейчас он думал о том, что Ирина виновна в смерти Ковыршина. Убила ли она его сама или он покончил с собой, будучи пьян и безумен после разговора с женой об Испании, — а Харин-младший как никто другой знал, как больно Ирина может задеть мужское самолюбие, — все это не так уж и важно. Сделала она все это из-за денег и таким способом, что никто не может ее ни в чем упрекнуть.
Эти мысли не были неприятны Харину, скорее наоборот, — сознание, что ему известна интимная тайна жены, напоминавшей ему сейчас грациозную хищницу, доставляло ему определенное удовольствие. Он смотрел на Ирину сквозь колышащееся пламя свечей и чувствовал в себе разгорающееся желание. Она полуоделась к ужину. Георгий знал об этом женском способе одеваться, который предусматривает сочетание легкой официальности с возможностью быстрого раздевания. Однако, судя по ее виду, Ирина отнюдь не торопилась в постель и смотрела на него сейчас без улыбки, серьезно, изучающе.
— Зачем ты дала мне это прочесть?
— Хотела, чтобы ты узнал кое-что обо мне.
— Просто рассказать было нельзя?
— Нет.
— И что я узнал?
— То, что я любила Сергея. А теперь люблю тебя.
Харин почувствовал, что больше не стоит задавать вопросы. Пора было переходить к действиям, но он все продолжал смотреть Ирине в ее завораживающие темные глаза. Вдруг он отчетливо понял, что готов на все, лишь бы продолжать обладать этой женщиной. Похоже, это поняла и Ирина. И улыбнулась Георгию зовущей улыбкой.