Опубликовано в журнале Континент, номер 135, 2008
Анатолий УХАНДЕЕВ — родился в 1984 г. в Набережных Челнах. Окончил Казанский государственный университет. Работает преподавателем истории русской литературы в филиале Казанского госуниверситета. Поэт, критик, журналист. Редактор литературного ежегодника “Черный вторник”. Участник форумов молодых писателей. Стихи печатались в журналах “Берега”, “Луч”. Живет в Набережных Челнах.
Анатолий УХАНДЕЕВ
КТО ОСТАНОВИТ ЭТОТ ПОЕЗД?
Я вхожу в аудиторию со страхом. Всякий раз, когда это студенты заочники, которых я плохо знаю. Сегодня в перерыве они пытаются говорить со мной о возможности сохранения дружбы после секса. Не так страшно. Не услышали, вернее, отложили услышанное на завтра, и думают о своем, якобы насущном, о том, что “жизнь коротка и надо же ее как-то прожить”.
Лекция на сей раз была посвящена рассказу “Сигнал” Всеволода Гаршина. Написанный в сказовой манере текст о том, как жили-были железнодорожный обходчик, бывший денщик офицера Семен и железнодорожный обходчик Василий. О том, как Семен смиренно живет, по милости божьей, а Василий совсем напротив не желает мириться с несправедливостью большого и злобного мира. Семен — агнец, Василий — волчонок. Волчонок, потому что “силы” ему никто не дал, потому что рождением и умом не выдался он в волки.
Василий борется за “справедливость”, не желает спускать начальству мелкие, но непростительные обиды, вроде удара по лицу или запрета на выращивание капусты. Семен же обиды никогда не чувствует, да его и не обижают.
Василий от злости и отчаяния совершает террористический акт, сворачивает рельс перед пассажирским поездом, но Семен спасает и людей в поезде, и Василия, который, увидев жертвенный, окровавленный флаг, падающий из рук презираемого им “агнца”, подхватывает этот страшный стоп-сигнал, останавливает мчащийся к гибели поезд и сознается в преступлении.
На этот текст наложу две полупрозрачные картинки. Или наоборот, через “Сигнал” посмотрю на два других набора слов.
Захар Прилепин в “Русской жизни”1 пишет о мещанине, который за свои мещанские радости любому шею свернет. Захар жаждет такого мещанина, он с ним пойдет на баррикады, он сам — такой мещанин отныне. И это удивительные слова для славного своей радикальностью писателя. Отчаявшись искать адекватности, человеческого поведения, хотя бы просто активного социального поведения хотя бы в каком-нибудь страте общества, он решается выдумать “мещанина”. Он выдумывает мещанина, который действительно ценит свою канарейку, герань и детей. У которого на самом деле есть что-то важное в жизни. Идеального, праведного в своем потребительстве, очень симпатичного субъекта.
И я думаю, Захар лучше всех понимает, что мещанин никогда не был и не будет субъектом, он всегда предмет. И ценностей у него никаких нет. Да и самого мещанина нет. Последним был небезызвестный Кузьма Минин, о котором википедия рассказывает очень интересные вещи. Например, что начиная с 1613 года Минин был уже дворянином. Или что Костомаров считал его человеком с крепкой волей, крутого нрава, пользовавшимся всеми средствами для достижения цели.
А вот что Минин говорил народу:
Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жен и детей закладывать, бить челом тому, кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником.
Ключевые слова: начальник, истинная вера, не жалеть ничего. Минин был отличным агитатором и хозяйственником, очень успешным и изворотливым дельцом и карьеристом. Он поставил на ту сторону, которая победила, и вложил свой недюжинный талант в эту победу, за что получил все, что только мог получить человек столь низкого происхождения.
Обыватель, идеальный мещанин Прилепина — тоже лозунг, и он ничуть не хуже призыва Минина, даже лучше. Но в лозунге Прилепина нет ключевых слов, он не призывает жертвовать всем, не хочет нового вождя и не утверждает, что говорит истину.
Поэтому правдоискатель Василий, искренне не могущий смириться с тем унижением, которому его подвергает система, никогда не добьется справедливости. Он не понимает того, что система изначально не предназначена для осуществления справедливости. Настоящая справедливость бессистемна, потому что она — любовь. “Кесарю — кесарево”, кроме всего, обозначает еще и то, что кесарь всегда будет насильником. А обывательщина никогда не защищает свои ценности, потому что их у нее нет. Во всяком случае в России, где начальник всегда может ударить по лицу: это его неотъемлемое животное право, которое рабу ценнее, чем его собственная канарейка.
Прилепин понимает больше, чем малограмотный железнодорожник из рассказа Гаршина. Он играет, играет эффектно, пытается использовать любимый условным “мещанином” образ стабильности и вечного процветания без проблем, которые нужно иногда (очень редко) защищать. Но за ним пойдут лишь обиженные Василии или упрямые, зараженные неподвижной мыслью овцебыки Лескова.
А вот прямо в ходе лекции возникла совсем другая параллель. Отношения Семен — Василий очень напоминают другие: Соня — Раскольников. В конце XIX века у писателей были такие два типа положительного героя (их было больше, но я сейчас говорю только об этих двух).
Первый: Родион Раскольников, Овцебык из одноименного рассказа Лескова, Василий из “Сигнала”. Это герой “почти правдоискатель”, но точнее — ненавистник лжи. Он не может выносить лицемерия, отсутствия справедливости. Вспомните, как Родион встречает Лужина, с какой ненавистью и точностью (и усталостью) бьет по его лицемерному блудомыслию.
В случае с Овцебыком — это паталогическая (буквально: болезненная до самоубийства) невозможность выносить отсутствие знания об истине. С какой тоской он подвергает себя жизненным опытам и с какой несмиренностью борется с привычным нам бытовым соглашательством. Овцебык просто не может жить в ожидании спасения, он пытается найти в эмпирическом мире основания для веры или неверия, требует у мира окончательного ответа здесь и сейчас.
Гаршинский Василий — концентрированное отчаяние от невозможности отстоять элементарное человеческое достоинство.
Второй тип — тот, который часто называется “праведником”, — это смиренный или смиряющийся, Семен из “Сигнала”, Очарованный странник Голован и священник Туберозов Лескова, Соня Мармеладова Достоевского. Этот персонаж не идет по жизни, а ведом ею, но претворяет этим христианский парадокс о “благе ига”, о “свободе на коленях”. Они решительны и смелы, когда этого требует ситуация, но смелость эту берут не внутри себя, не из злобы и не из инстинкта. Самый безмысленный из этого ряда — Очарованный Голован — уже в виде притчи показывает предельное воплощение талана-судьбы, непротивления ей. Ценность этого непротивления исповедуют и Семен, и Соня, и Туберозов.
Другое дело, что все эти персонажи в известной степени искусственны. Даже лесковский Туберозов, который удивительно живописен, все-таки слишком уж блестит. Слишком уж хорош да румян провинциальный священник Савелий Туберозов, слишком чуден. И весь роман “Соборяне”, полный любви к православному священству, критическому уму кажется излишне выглаженным и несомненным.
От подобного блеска удается избавиться только Достоевскому, да и то протащив мечту о праведничестве через пять романов от “Преступления и наказания” до “Братьев Карамазовых”, а своего “правденика” через ряд перерождений от Сонечки до Алеши Карамазова. Но уже и Соня Мармеладова, безответная и этим даже неприятная овечка, жертвенная, нещадная к себе, себя презирающая, дорастает до любви. И здесь важно заметить, доросла до любви к себе, до осознания божественной природы своей грешной, слабой и, казалось, пропавшей души. И лишь в этой любви она обретает силу, ею спасена, возлюблена Раскольниковым не в меньшей мере, чем он ею.
В этом существенное различие столь сходных конфликтов у Гаршина и у Достоевского. Гаршин не ставит себе задачу создать реальную фантазию, он живописует образ, икону того, что хотел бы видеть2. У Гаршина праведник — только праведник, предмет в себе, лозунг. У Достоевского — сражение с неподвижностью происходит внутри каждого героя.
Люблю повторять уже сказанное. Неподвижная идея, какой бы она ни была, порабощает нас. Даже мечта о праведном и смиренном Семене. Даже мечта о своенравном Овцебыке (эта даже привлекательнее).
Целью моей беседы со студентами была именно попытка как можно четче представить им этот старый и добрый конфликт, чтобы было ясно, что рецепта правильной жизни не будет.
Ни псевдомещанство, ни новые эвфемизмы для гламура или антигламура, ни национальная идея не имеют отношения к человеческому в человеке. Диплом вуза, красный он или синий, рекомендации преподавателей, количество сексуальных партнеров, степень социальной активности… — любые параметры ложны, потому что навязаны. Любая система координат — система насилия, важно лишь движение, а то, в каких единицах измеряется его скорость и относительно чего устанавливать направление, не относится к мышлению как таковому. Не относится к праведности, на деле исключающей правила.
Однако же свобода, какой она мне мнится, не означает отрицания систем, морали, отказа от социальной активности. Так же, как благодать не означает отрицание закона. Но именно о благодати мне хочется говорить, а не о структурах, позволяющих ее зарегистрировать и применить.
Моим студентам не нравятся ни Семен, ни Василий. Но хочу надеяться, что и Питер Паркер — Человек-Паук, их тоже больше не устраивает. Потому что ни Семен, ни Василий, ни даже нарисованный Питер Паркер не смогут остановить летящий к катастрофе настоящий шестичасовой скорый.
Сноски:
1 http://www.rulife.ru/index.php?mode=article&artID=467.
2 Так же, как это почти всегда делает Лесков, но у Лескова есть еще и завидное чувство юмора, поэтому галерея лесковских праведников (кроме того, что привлекательна) уморительна до слез.