Рассказ
Опубликовано в журнале Континент, номер 130, 2006
Илья КОЧЕРГИН — родился в 1970 г. в Москве. Окончил Литературный институт им. М. Горького. Публиковался в журналах “Дружба Народов”, “Знамя”, “Новый Мир”. Повесть “Помощник китайца” и рассказы вышли отдельной книгой в Москве, были также переведены на французский и изданы в издательстве “Actes Sud”. Лауреат премий журналов “Знамя”, “Новый мир”, а также премии “Эврика” и премии Правительства Москвы в области литературы и искусства. Живет в Москве.
После ужина Алексей ушел в комнату, забрался на диван и, закинув ногу на подлокотник, включил телевизор. С кухни тянуло табачным дымом, — там сидели гости, Светка и две Юли. Сидят весь вечер — пиво пьют и время от времени хохочут как резаные. Настроение, видно, веселое. Делать им просто нечего.
В туалете спустили воду, потом слышно было, как кто-то из гостей вышел оттуда и долго пытается справиться с тугой задвижкой, чтобы закрыть снаружи дверь туалета. Там просто секрет нужно знать, чтобы уметь закрывать.
Алеша не выдержал, соскочил с дивана, выбежал в коридор и показал Светке, как нужно правильно закрывать.
— Все гениальное просто, — сказал Алеша.
Светка захохотала. Потом посмотрелась в зеркало, которое висело в коридоре, поправила прическу и, подняв юбку, подтянула колготку на одной ноге, не стесняясь Алеши. Потом поворошила ему волосы и спросила, где у них телефон.
— Можно я позвоню от вас?
— Можно, — ответил Алексей. — Телефон на базе.
— А где база?
Он опять забрался на диван, взял трубку с базы и молча отдал Светке. Потом ушел в другую комнату, выбрал диск Пинка Флойда “Стена” и вставил его в компьютер, включил колонки. Ему очень нравилось, как там, в этой музыке, приземляется вертолет.
Он сел в кресло, подтянул колени к подбородку и стал слушать. Ему хотелось, чтобы Светка вошла в комнату и увидела, как он слушает музыку. Светка действительно скоро вошла к нему вместе с мамой. Мама улыбалась и покачивала головой. Светка взяла со стола коробку от диска, покрутила ее в руках, заглянула в монитор.
— Ниче, какой у вас ребенок продвинутый!
— Да это Костя его приучил, — объяснила мама. Потом она задернула на окнах занавески и сказала Алеше: — Давай, тети уже уходят, а тебе пора ложиться.
Алексей знал, что взрослые всегда ужасно хотят спать, поэтому он не стал спорить при Светке.
— У меня и так уже глаза слипаются, — ответил он.
Потом тети уходили еще целый час, а он начал строить на полу гараж для нового серебристого бьюика.
— Ленчик, елы, я тебя люблю.
— Я вас тоже всех, девчонки, люблю. Давайте, заходите еще как-нибудь, правда!
Они долго повторяли это на разные лады и толклись в коридоре.
Потом они все-таки ушли, и Алексей был отправлен в кровать. Он лежал и слушал, как мама моет в кухне посуду. Потом он стал думать, как папа его возьмет с собой, когда станет тепло. Рюкзак был уже давным-давно собран, в него были уложены самые необходимые в дороге и любимые вещи.
Они с папой даже сходили в магазин для путешественников и купили Алексею сапоги из прозрачной резины. Папа говорил, что они возьмут с собой палатку, а может быть, даже надувную лодку. Но все-таки для этого нужно было, чтобы стаял весь снег и появилась трава. Алексей сегодня, когда они гуляли с мамой, разбивал палкой снежные кучи и остатки снеговика около детской площадки: помогал солнышку.
Он наконец закрыл глаза. Исчезли полоски ночного фонарного света на потолке и просвечивающие занавески. Алексей ясно вспомнил, какой папа приезжает: сбоку на рюкзаке висит тренога для фотоаппарата, спереди, на животе — кофр. Папа берет Алексея на руки, он полон новых запахов, у него колючая щетина. И стало совершенно невозможно терпеть, когда настанет радость, когда они вместе с папой и Пинком Флойдом будут идти с рюкзаками по сияющему золотому пути.
Огромное гладкое кольцо дорогой убегало под ноги, по сторонам в желтых лучах вставали города, леса, бежали речки, возле которых они будут ставить палатку. Солнце сверкало, блестело со всех сторон. По золотому кольцу мчались поезда и автобусы, из окошек выглядывали пассажиры и видели, как они с папой спокойно шагают дальше и дальше.
* * *
Папа торопился. Он успел за полдня сделать Муром и отправился во Владимир. Надо было скоро уже сдавать материал, а еще оставались пять городов. Папа радовался оттого, что в Муроме удалось хорошо поснимать. Подфартило с погодой.
Когда в этот день в пять утра проводница высадила его из поезда, он поглядел наверх и увидел бесчисленные яркие, морозные звезды. Млечный путь висел над землей, настроение было отличное. Он энергично зашагал по безлюдному перрону вдоль поезда, который вскоре тронулся. Потом папа увидел название станции. Это был не Муром, а какое-то Кольдино. Он схватился за поручень идущего поезда и начал колотить кулаком в дверь. Папу обдувало морозным ветром, он мчался на ступеньке вагона над темным снегом. Через некоторое время проводница открыла дверь и впустила его. Это был его вагон и его проводница.
— Это Кольдино, елки, а не Муром, — сказал папа.
— Да? А я одного тут высадила в Муром. Билет есть?
— Это я и был, которого высадили.
Папа проехал еще минут двадцать и благополучно вышел в Муроме. К рассвету он успел выпить бутылочку пива на автостанции и добраться до Спасского монастыря. Взошедшее над Окой солнце освещало розовым светом собор, колокольню, маленькую часовню над обрывом. Папа фотографировал, стоя почти по пояс в снегу на бетонных плитах, сложенных около монастырской ограды. Потом он с чувством охотника, сделавшего удачный выстрел, вытряхал снег из ботинок, курил и почал плоскую бутылочку дешевого коньяка, купленную по пути в круглосуточном магазине. Бутылочка хранилась в заднем кармане джинсов и была теплая, самой той температуры, что нужно. За Окой открывался вид на бескрайние заречные просторы.
Гуляя по городу, папа из любопытства зашел в пивную, старую советскую пивную-стекляшку. Он открыл дюралевую дверь и потопал ботинками, чтобы отряхнуть с них снег. Занят был только один дальний столик. Трое мужиков, сидевших за ним, вскочили на ноги и замерли, глядя на папу. У одного от такого внезапного вставания упал стул. Четвертый остался сидеть, поставив локти на стол и свесив седую лохматую голову.
Папа тоже замер и смотрел на них. Потом низенький рыжий мужик в мохнатой кепке облегченно выдохнул:
— О-е. Фух-х. Турист, сука.
Сука прозвучало почти любовно. После этого они опустились обратно на свои места, одному пришлось поднять упавший стул. Перед ними стояли пузатые старомодные пустые кружки. Седой продолжал глядеть на сведенные на столе кулаки, пошевеливая большими пальцами. Папа постоял, потом вышел обратно на улицу.
К одиннадцати часам он снял большинство памятников архитектуры, зашел в музей и разговорился с охранником, от которого узнал, что раньше город был закрытым из-за предприятий оборонки. Теперь-то открыли, туристов много приезжает. А так, конечно, — обычный бардак, как в борделе с блядями. Отработал вот всю дорогу на радиозаводе, до пенсии совсем маленько не дотянул. Всех уволили. Теперь вот — охранником. Последний мэр начал что-то делать — грохнули.
Папе было неудобно останавливать мужика, который искренне хотел помочь в написании путеводителя и сообщал всю доступную информацию. Папа хотел только сделать несколько снимков в музее и поехать дальше. Солнечный день не стоило пропускать, он мог успеть еще в какой-нибудь город.
Потом охранник показал ему, как добраться до дирекции. Дирекция была на совещании, поэтому папе пришлось подождать, и он пообедал в столовой колхозника номер 19. Когда дирекция освободилась, папу пригласили в кабинет на втором этаже. Папа не знал, что бывают такие молодые и ухоженные директора музеев с длинными ногами и ногтями.
— Главное, что вы должны показать: мы — это не районный или областной уровень. Мы — федеральный уровень. Такие фонды, такой масштаб — это действительно федеральный уровень. И просто обидно, что не все это понимают.
Папа с готовностью понял уровень, а потом его взяла под руку пожилая тетенька и повела показывать экспозиции. Музейные работники нарядились в старинные костюмы и позировали для путеводителя. После каждого щелчка камеры они бросались посмотреть, что вышло на жидкокристаллическом экране фотоаппарата.
— Очень здорово. Вот такую пришлите нам. Я, правда, здесь какая-то прищурившаяся слишком, но все равно пришлите.
Наконец папа сел в маршрутку до Владимира, и мимо побежали города, поля, речки, церкви, освещенные ярким желтым солнцем, которое топило снег и слепило глаза.
Во Владимире, который папа уже посетил раньше, он сразу пересел на автобус до Юрьева-Польского. ПАЗик довольно резво мчался по полям, но папа все равно волновался, что не успеет до заката и придется ночевать в этом городе где-нибудь на вокзале или автостанции. Дело в том, что в Юрьеве-Польском не было гостиниц.
Билеты и гостиницы папе оплачивали. Вернее, сказали, что оплатят, когда весь материал сдаст. Это вообще было забавно, как он получил эту работу. Когда маме уже надоели папины жалобы на скучную, стабильную жизнь без путешествий и приключений, она в сердцах сказала ему, чтобы он сам как-то налаживал свою приключенческую жизнь. Только чтобы деньги получал за это. Устроился бы, например, в какое-нибудь издательство, выпускающее путеводители или что-то вроде того. Делал, одним словом, что-нибудь, а не ныл.
И вот папа оказался в кабинете директора издательского дома “Пилигрим”. Помимо директора там сидел пожилой главный редактор. Оба глядели на папу. Директор иногда задумчиво листал папину книгу. Главный редактор иногда перебирал папины фотографии.
— Но вы понимаете, что на этом невозможно заработать? Хотя у нас и приличные по сравнению с другими издательствами гонорары, но это все равно не заработок. В то же время составление путеводителя — это довольно большой труд. Зачем вам это нужно?
— Скажу вам честно, — отвечал папа и глядел директору прямо в глаза, — мне просто нужно новых впечатлений. Ведь я пишу, а для пишущего человека нужны новые впечатления. К тому же я люблю путешествовать.
— А-а, — ответил директор и снова развернул папину книжку.
— Ну, а у вас останется время для работы над путеводителями, если вы постоянно пишете? Ведь, насколько я понимаю, это требует времени — сочинять, — в разговор вступил седой главный редактор.
— Останется.
— А почему вы решили взяться за составление путеводителей?
— Ну, я же вам говорил, что мне нравится путешествовать, к тому же мне нужны новые впечатления. Понимаете, нужно слышать людей, встречать разные мнения. Говорить с людьми. Новые впечатления…
— А если честно?
Папа опять прямо и открыто посмотрел в глаза директора и главного редактора. Папа умел производить хорошее впечатление и поэтому он вскоре написал пробную главу по Сергиеву Посаду, и после этого ему дали составление путеводителя по маршрутам “Золотого кольца России”. Папа подписал договор.
В Юрьев-Польский папа приехал минут за двадцать до заката. Он успел в елочках, почти у самого отделения милиции, дрожа от нетерпения, отлить выпитое в дороге пиво, а также сфотографировать знаменитый Георгиевский собор и закат над колокольней какой-то церкви. После этого стало темно, он отправился на железнодорожный вокзал и попросил в кассе билет до Москвы. До поезда оставалось почти восемь часов.
— Поздно прибыл, молодой человек, — сказала кассирша. — Я уже ведомость закрыла. Теперь за час до прибытия поезда приходи. Только может и не быть мест.
Папа не понял, но привычно согласился с установленным порядком вещей. Он докончил теплую бутылочку и стал думать. Сотовый почему-то не работал. Симпатичная девушка взяла билет до Иванова на семь, и папа решил сделать то же самое. Выбор был небольшой — до Москвы или до Иванова, который тоже входил в Золотое кольцо.
Потом он вышел из здания вокзала и стал искать в темноте киоск. У вокзала всегда должны быть киоски.
— Где тут у вас ближайший киоск? — спросил он прохожего.
— Тебе зачем киоск? Что купить хочешь? — спросил в ответ человек.
— Пивка в дорогу хотел.
— Иди со мной. Тут киосков нет совсем, надо наверх идти.
— А почему тут у вас Мегафон не работает? Ни одной палочки не показывает. — Папа вытащил телефон и поглядел на экран.
— Тут тебе никакой палочки не будет. Это мертвый город. Мегафон хочет! Мертвый, я говорю. Ничего тут тебе не будет. Пятнадцать лет назад я сюда приехал — еще туда-сюда. А сейчас — все. Ничего нет.
— А вы откуда приехали?
— Пятнадцать лет назад приехал, раньше в Москве жил. Там у меня брат сейчас. Я служил там, потом физкультурный закончил, женился, сюда приехал. Солнцево знаешь?
Прохожий вдруг схватил папу за рукав и сдернул с дороги в сторону обочины.
— Смотри, этот ехал плохо совсем. Тут одни дураки ездют. Пьяные совсем. Так можно, что задавят тебя легко. Это такой мертвый, я говорю тебе, город. Осторожно надо.
Папа с прохожим минут через пятнадцать добрались до киоска.
— Танюша, этому человеку побыстрее все отпусти, что надо. Хороший человек, — сказал прохожий в окошко киоска.
— Ну что, хороший человек, хочешь? Пива небось?
— “Золотую бочку”, пожалуйста, пару баночек.
“Золотой бочки” не было. Папе вручили “Ярпиво янтарное” в пластиковой полуторалитровой бутылке, и он, попрощавшись с прохожим, пошел обратно.
В поезде папа долго не мог найти свободного места, пока не встретился с симпатичной девушкой, которая покупала билеты перед ним в кассе.
— Смотрите, тут есть место, если только мы вдвоем сможем уместиться, — сказала она.
Папа обрадовался, но потом вскоре скис, потому что девушка, прижав к нему плотное бедро, открыла какой-то конспект и списывала с него в тетрадку, отвечая на папины вопросы исчерпывающе, но не отрываясь от своего дела.
— Сколько вам лет? — спросил, в конце концов, папа.
— Семнадцать, — смущенно ответила девушка и посмотрела на папу. Папа тоже смутился.
— У меня дочке семнадцать, — сказал он. Потом, немного оправдываясь, добавил: — От первой жены. От второй парню, Лешке, только пять.
Девушка продолжала переписывать конспект. Папа покрутил на пальце золотое кольцо, потом вытащил из рюкзака “Ярпиво”, и девушка совсем отвернулась к окну. В Иванове ее встретил какой-то идиот в компании таких же идиотов, которым она обрадовалась и исчезла с ними в толпе.
Из гостиницы прямо напротив вокзала папа с сотового позвонил домой, но через полминуты сел аккумулятор, а подзарядник он позабыл дома. Папа прикончил пластиковую бутылку в номере и спустился в кафе.
Утром он снова спустился в кафе, заказал борщ, выпил бутылочку пива и отправился в Художественный музей. Шел снег, снимать памятники архитектуры было неудобно, да и памятников, похоже, в этом городе было немного. Зам по науке встретила его неожиданно агрессивно.
— Кофе будете?
— Да нет, спасибо.
Тетенька налила ему кофе, открыла коробку печенья.
— А теперь говорите, почему вы вот так сваливаетесь как снег на голову? — Ее ноздри трепетали.
— Как понять, как снег?
— Да так. Нельзя было, что ли, послать заранее запрос, письмо? У меня за плечами двадцать пять лет этой работы. Если вы от нас чего-то хотите, то об этом нужно предупреждать.
— Я от вас ничего не хочу. Я просто спросил, как бы вы хотели, чтобы был представлен ваш музей в нашем путеводителе по Золотому кольцу. И что мне лучше снять.
— Вы всегда говорите, что от нас вам ничего не нужно, а между тем мне хотелось бы упомянуть, что основателем нашего музея явился Дмитрий Геннадиевич Бурылин. Вам известно это имя? А фамилия Куликов вам что-нибудь говорит? Если нет, то я вам сочувствую. Меня, между прочим, зовут Елизавета Дмитриевна.
— Елизавета Дмитриевна, я не…
— Не стоит. Столица выработала определенное отношение к регионам, которое вы, конечно, при всем вашем желании не сможете изменить. Сашу Лацко знаете? Нет? И зря. А Вадика Панурина? Так вот они совершенно запросто приезжали к нам, и у нас с ними сложились потрясающие отношения. Они делали у нас выставки, и какие выставки! Помимо этого у нас постоянно меняющаяся экспозиция местных художников, которые даже в подметки… которые ничем не хуже ваших Церетели.
Худощавая, современно выглядящая Елизавета Павловна нервно прошлась по своему огромному кабинету, потом вернулась к папе, оперлась о стол, наклонилась и, вглядываясь зелеными с крапинками глазами в папу, начала задавать ему вопросы по истории музейного дела, на которые он не мог ответить. Потом она прочла небольшую лекцию, в которой сквозила страсть и любовь к искусству. К двум часам дня она провела папу по всем залам музея.
— А это наша известнейшая тропининская стенка.
— Тропининская?
— Я не нанималась к вам экскурсоводом! Не надо меня переспрашивать. Для того, чтобы проводить экскурсии, есть другие люди. Мне просто жалко, что вы так чудовищно безграмотны.
— Я не расслышал, поэтому переспросил, — пытался оправдаться папа.
— Вернемся ко мне в кабинет. Я хочу вам кое-что подарить.
Елизавета Павловна подарила папе несколько художественных альбомов и кучу проспектов, посвященных экспозициям музея.
— А теперь уходите. Я напишу за вас вашу статью для этого дурацкого путеводителя и пришлю. Вы можете оставить ваш и-мэйл адрес.
Папа оставил свой адрес, но никогда в будущем не получил статьи от Елизаветы Павловны.
Перед самым уходом, когда он уже сделал несколько снимков в музее, зам по науке сказала:
— Вы можете звать меня просто по имени.
После этого папа ушел и вернулся в гостиницу. Было уже довольно темно. Он провел почти весь день в этом музее.
На следующий день папа выехал в Плес. Он решил, что, раз уж он оказался в Иванове, выгоднее будет съездить в Плес и в Нерехту, не возвращаясь в Москву.
В Плес он приехал часам к десяти дня. К полудню он посетил Соборную гору и музей внизу, около Волги, где ему дали кучу материалов и посоветовали, откуда лучше фотографировать город.
К часу дня папа был около деревянной церкви над Волгой, поставленной вместо той, сгоревшей, которую изобразил Исаак Левитан на своей картине. Кто такой Исаак Левитан, папа, к своему облегчению, знал и даже сфотографировал его бюст около музея. Деревянная церковь стояла среди не протоптанных снегов, и с ее крутой крыши сползал от весеннего солнышка снег, оставляя мокрые следы на тесаных досках.
Папа сбросил куртку, уселся на нее и стянул свитер вместе с рубашкой. Голую спину начало припекать солнышко. Когда потягивало ветром, то папа ежился, но в безветренные минуты он довольно щурился вокруг и потягивал из бутылки коньяк.
Церковь на снимках вышла хорошо, папа даже подумал о том, чтобы составить целый фотографический альбом по русскому деревянному зодчеству. Папа мог бы объехать весь русский Север, сфотографировать все деревянные церкви, не спеша, дожидаясь возле каждой церкви нужной погоды и нужного освещения. Могли бы получиться замечательные фото с плывущими вдаль облаками и посеребренными временем венцами старых срубов.
Множество деревянных церквей наверняка находятся в маленьких заброшенных деревушках. В это лето папа мог бы ставить палатку в прекрасных, безлюдных местах и никуда-никуда не спешить. Это было бы отдаленно похоже на то, к чему папа всегда стремился. На тот давний поход восьмидесятого года, когда маленький папа со своим папой путешествовали по Сон-реке в Северной Карелии.
Как бы это было чудесно зарабатывать деньги, осуществляя свои детские мечты! Как бы чудесно было делать то, что ты всегда хотел делать, не встречая укоризненных взглядов со стороны мамы. Алешкиной мамы.
Папа отбросил пустую бутылку. Ему стало хорошо. Он сидел и никуда не торопился, он почти приехал. Он сидел среди сверкающего как золото весеннего снега на ступеньках уютного деревянного храма. Не было никого, кто бы мог ему сказать, что нехорошо разбрасывать пустые бутылки.
Папе было просто хорошо, вот и все. Он прижался к теплой деревянной двери храма, который никогда не был изображен Исааком Левитаном, но который стоял сейчас в таком сверкающем весеннем снегу! Папа потихоньку заплакал, пользуясь тем, что никто посторонний не мешался над вечным покоем. Солнце на серых плахах здания напоминало пьяному папе солнце на теплых книжных шкафах квартиры в Беляево, где прошло его детство с родителями.
Потом подул ветер, и папе пришлось одеться и утереть слезы. Он начал складывать в рюкзак недоеденную колбасу и хлеб. Постепенно папа набрался смелости, энергии и сил для дальнейшего путешествия.
Ему захотелось вернуться в музей, вниз на берег Волги, где его поили чаем и снабжали материалами по краеведению. Просто так войти в музей и сказать спасибо этому замечательному, по-волжски окающему замдиректора за его человечность. Папа решил даже объяснить замдиректора, что человечность иногда заключается даже просто в том, чтобы отправить его, папу, в нужный, весенний полудень в нужное, теплое, доброе место, где он сможет спокойно поплакать на экзистенциальные темы.
Потом папа понял, что не найдет дорогу в музей. Тогда он доверился спрятанному в животе внутреннему компасу, который повел его к автостанции. Вниз, с Левитановой горы, мимо таких же сидевших в желтом, домашнем снегу мужиков, дальше к автомобильной дороге.
Мужики остановили его.
Один из них протирал снегом огурцы. Потом он отрезал огурцам попки, располовинил вдоль, вырезал сердцевины и выбросил их.
Папа сел рядом с мужиками в теплый снег, протянул руку, и ему была вложена в ладонь половинка огурца с вырезанной серединкой. Потом в овощное чрево плеснулся одеколон.
Выпили и закусили. Папа вдруг протрезвел, доедая половинку огурца.
— Христос, ебнть, воскрес. Когда у нас Пасха, а, мужики? Скоро?
— Не матерись.
— А вы кто? Кто такие? Почему одеколон пьете?
— Забирает лучше. Мы — художники. Ты-то сам куда идешь?
— На автостанцию.
— Это вот вниз спустишься и направо по дороге. Через мостик потом и наверх.
Папа осилил путь, перешел через мостик, сел вовремя в автобус и прибыл в Кострому. Его разбудил там водитель. Папа понял, что потерял кофр с дорогущим фотоаппаратом, но вдруг, сидя на лавке Костромского автовокзала, возле газетного киоска, обнаружил кофр в рюкзаке. Так бывает, что положишь что-нибудь куда-нибудь, а вспомнить не можешь.
Две бабушки напротив, наклонившись друг к другу и взявшись ладонями, негромко пели пронзительными голосами: “Не ходи ты ко мне под окошко”. Папа подумал, что все это похоже на какой-то фильм.
На следующий день папа снимал Нерехту, а потом поехал обратно в Москву. Папе оставалось только еще посетить Гороховец, последний из восемнадцати городов, которые он запланировал. На этом Золотое кольцо заканчивалось.
По дороге в Москву папа дремал в икарусе с красными занавесками, мимо окон проносились города, реки, поля и церкви. Встречное солнце золотило дорогу, которая плыла под колеса автобуса. Папа задремывал, и ему снился поход, в котором его папа был бородатым, молчаливым, но близким. Они вместе искали место для палатки на выжженной зимними морозами, желтой протаявшей траве. Потом папа просыпался и вспоминал, как его мама говорила, что его папа умер вовремя, что он бы не перенес того, что происходит сейчас в стране. А что было бы, если бы он не перенес? И как можно умереть вовремя или не вовремя?
А все равно было приятно ехать мимо всех этих сверкающих, тающих сугробов, смотреть на золотые обочины Золотого кольца и чувствовать, что весенние пейзажи навевают приятные мечты и приятную дрему.