Опубликовано в журнале Континент, номер 130, 2006
Татьяна СОТНИКОВА — родилась в 1963 году в Минске. Окончила факультет журналистики Белорусского государственного университета и аспирантуру Литературного института. Кандидат филологических наук, доцент Литературного института. Автор двенадцати романов (под псевдонимом Анна Берсенева) и многих статей по современной русской литературе в энциклопедических и периодических изданиях. Живет в Москве.
Валерий Панюшкин. Михаил Ходорковский. Узник тишины: История про то, как человеку в России стать свободным
и что ему за это будет.
М.: ИД “Секрет фирмы”, 2006. 264 с.
В то время, когда Михаила Ходорковского судили и сажали, о нем писали много, поскольку он был для журналистов, как это принято называть, ньюсмейкером. Потом о нем перестали писать почти совсем, потому что ньюсмейкером он быть перестал: ну, сидит и сидит, что тут новенького, остренького? Но и в период общественного внимания к его политическому делу, замаскированному под уголовное, и в период всеобщей опаски (лучше вообще о нем не упоминать, ведь это явно не нравится властям!) размышления пишущей публики о Ходорковском носили поверхностный характер. То есть ответ на вопрос: “Почему его посадили?” — искали в области политической, тактической, интриганской, в конце концов.
Книга Панюшкина оказалась первой (а в силу табу, наложенного на имя главного персонажа, можно предположить, что и последней), в которой предпринята попытка понять сущностные причины того, что произошло с успешным бизнесменом Михаилом Ходорковским и почему это так не понравилось властям предержащим. Тем эта книга и заметна, и замечательна.
Краткая биография героя — даты, события — приведена в самом начале. Впрочем, ничего она о герое не говорит. Все как у всех современных российских олигархов, начинавших карьеру в вузовском комсомоле (вариант — в заводской партийной ячейке), вовремя сообразивших, как правильно припасть к нефтяной (газовой, алюминиевой и т.п.) трубе и сколотивших первоначальный капитал в те годы, когда деньги в России в самом деле лежали на земле, но чтобы грамотно их поднять, требовались ум, воля и моральная небрезгливость. В таком вот, событийном, смысле жизненный путь Ходорковского ничем не отличается от стандартного жизненного пути любого другого российского олигарха. Но почему-то другие российские олигархи благополучно кутят в Куршевеле, покупают футбольные клубы и яйца Фаберже, а Ходорковский сидит на зоне. Почему? Соображения того рода, что власть решила начать наведение справедливости и Ходорковский оказался первой подстреленной в этом благом порыве ласточкой, — должны показаться смешными каждому, кто живет в нашем отечестве и не понаслышке знаком с деятельностью его властей. Какими угодно соображениями они, эти власти, могут руководствоваться в своих действиях, только не такими наивными, как справедливость. Что далеко ходить: вот недавно министра здравоохранения и социального обеспечения Зурабова поймали за руку на масштабном воровстве, да не у каких-нибудь коллег по бизнесу, а у больных и инвалидов, которые были вверены его попечению, да не тайком поймали, а публично, с арестами в его ведомстве, при широком комментарии СМИ. И что же? Арестовали Зурабова, сняли хотя бы с должности, как того требовала даже не справедливость, а элементарная логика? Ничего подобного. Президент ласково пожурил министра: надо, дескать, лучше следить за подчиненными, чтобы не воровали. В то время как каждому российскому гражданину известно, что по понятиям любой отечественной конторы ни один подданный нитки не возьмет без ведома начальства и без передачи ему, начальству, как минимум десятины от взятого. А журналисты, которым это известно не хуже, чем простым гражданам, мудро прокомментировали ангельскую снисходительность президента: хорошо, что Зурабов остался при должности, ведь он ратует за реформы в здравоохранении, а другой министр, белый и пушистый, за реформы ратовать не будет. Что министром здравоохранения мог бы стать человек, который и за реформы ратует, причем не так, как Зурабов, а с компетентным пониманием нужд немощных людей, и при этом не ворует, — такой вариант журналистами даже не рассматривался. И правильно — они трезво смотрят на вещи.
Так что мысль о том, что власти ратовали за справедливость, расправляясь с Ходорковским, тоже должна быть отставлена. Потому что она — из области фантастики.
Как и другая версия, озвученная государственной пропагандой и приведенная Панюшкиным в предисловии.
“Громоподобный голос диктора за кадром сообщал моему сыну Васе, что вот, дескать, Михаил Ходорковский был комсомольцем, спекулировал компьютерами, обманом приобрел нефтяную компанию ЮКОС, украденную у народа, ничего не делал, качал нефть и богател. Не платил налогов, убивал всякого, кто станет на пути, превратился в самого богатого человека в стране, но тут-то и был пойман и посажен в тюрьму за неуплату налогов”.
Сыну Васе шестнадцать лет, и то он выразил сомнение в таком изложении дела Ходорковского. Взрослый же человек и подавно должен задуматься, почему так много патетики в этих пропагандистских заклинаниях и не маскирует ли данная патетика недостаток убедительных фактов.
Так что же все-таки произошло?
И вот тут-то Панюшкин приступает к подробному рассказу о жизненном пути своего героя. И, что тоже делает его книгу заметной и замечательной, говорит сразу о главном.
“В институте Михаил Ходорковский был секретарем факультетского комсомола, не думаю, чтобы у них в списке обязательной для чтения литературы значился “Архипелаг ГУЛаг”. И вообще не думаю, чтоб там у них в комитете комсомола Менделеевского химико-технологического института принято было читать какие-нибудь книги, рассказывающие о свободе, доблести и принципиальной трагичности человеческой жизни. Я не знаю, честно говоря, откуда люди берут моральные принципы и гражданские убеждения, если не читают книг. Наверное, берут откуда-то. Из фильмов, из комсомольских собраний, из бесед с родителями, из общения с ребятами во дворе? Но они не читали Библию, потому что Библия — опиум для народа и темно написана. А стало быть, думали и продолжают думать, будто пути Господни логичны, как бизнес-план или схема оптимизации налогов, и всякий раз неисповедимость Господних путей застает их врасплох. Они не читали Толстого и Шекспира, потому что это авторы скучных и толстых книг из школьной программы. А раз не читали, то, стало быть, не готовы были к тому, как исподволь в стране начинается война, какой безудержной бывают алчность и жажда власти, каким отвратительным бывает предательство. Они не читали Донна, и не знали, по ком звонит колокол. Не читали Диккенса, и не знали жалости. Не читали Пастернака, Набокова, Фолкнера, Камю, Кафку, Бродского. Не читали древних. Даже Плутарха. <…> Впрочем, он не был необразованным или глупым там, в институте. Тогдашние его товарищи, как правило, не забытые Ходорковским и в меру способностей устроенные им на разные должности в МЕНАТЕП или в ЮКОС, вспоминают, что Миша всегда был умным и серьезным.
— Он никогда не участвовал в наших увеселениях, — говорит институтский товарищ Ходорковского. — Мы там, в комитете комсомола, жили, в буквальном смысле слова, одной семьей, а Миша никогда не участвовал. Всегда читал книжку, даже в перерывах между лекциями. И всегда добивался какой-нибудь цели.
— Это была художественная книжка? — спрашиваю.
— Нет, научная.
— Это была какая цель?
— Практическая”.
В достижении практических целей Ходорковский и преуспел. Когда в конце 80-х стремительно слабеющая советская власть разрешила мелкое предпринимательство, он забросил научную и комсомольскую работу и создал Центр научно-технического творчества молодежи (НТТМ), через который осуществлял свои коммерческие идеи. Не все они воплотились в жизнь, но все были направлены на извлечение многократной прибыли из того состояния, в котором пребывало советское общество: дефицита всего и вся. Покупали в магазине рабочей одежды отвратительные отечественные штаны, вываривали в специальном химическом составе, получая таким образом модные варенки, и продавали втрое дороже. Привозили польскую водку и армянский коньяк и продавали в Москве, где спиртное было по талонам. Но главные деньги — “такие, каких и цифр не знал в Советском Союзе никто, кроме математиков”, — принесла Ходорковскому продажа компьютеров. Поскольку КГБ с целью предотвращения самиздата запрещал ввозить в страну компьютеры большими партиями, Ходорковский создал большую сеть людей, которые постоянно ездили за границу и ввозили умные машины по одной. Продажа этих штучных вестников свободы давала прибыль в размере 3000%. Билл Гейтс обзавидовался бы! “А когда еще немного оттает режим, и разрешат завозить компьютеры грузовиками, у Ходорковского уже западные партнеры образовались, и уже сбыт внутри Союза налажен, и уже программисты свои, и русификация клавиатуры, и программы на русском языке, и он обыгрывает конкурентов”.
И частный банк — будущий МЕНАТЕП — он начал строить еще до того, как власти вынуждены были это разрешить. Именно этот банк вместе с принадлежащей ему промышленной группой в 1994–1995 годах приобретет акции крупных российских сырьевых и обрабатывающих госпредприятий и получит акции ЮКОСа.
О том, почему стало для него возможным такое приобретение, речь впереди.
О том, как это произошло и что именно получил Ходорковский под названием ЮКОС, Панюшкин пишет с исчерпывающей полнотой.
“В рамках информационной поддержки приговора Ходорковскому телекомпания НТВ сообщила, будто ЮКОС стоил 15 миллиардов долларов, а приобретен был Ходорковским на залоговом аукционе за 159 миллионов. Это неправда. На залоговом аукционе МЕНАТЕП Ходорковского приобрел 45% компании ЮКОС за 250 миллионов долларов. Плюс к этому признал и выплатил 3,5 миллиарда долгов компании ЮКОС. То есть фактически купил меньше половины компании почти за 4 миллиарда. Ни одна мировая нефтяная компания не выражала тогда готовности купить ЮКОС. <…> Даже на самом честном и самом открытом аукционе не стоила бы тогда компания ЮКОС никаких 15 миллиардов. <…> Когда Михаил Ходорковский стал владельцем компании ЮКОС, это поначалу не значило вовсе, что компания ему действительно принадлежит, подчиняется ему или хотя бы приносит ему деньги. Компания была убыточной, себестоимость добываемой ЮКОСом нефти была 12–14 долларов за баррель, а ведь надо еще прокачать эту нефть, надо еще заплатить с нее налоги, пусть даже и оптимизированные. Выходило, что при тогдашней цене на нефть (8 долларов за баррель) компания работала себе в убыток. Выгоднее ей было совсем не добывать никакой нефти, но нельзя, потому что потеряет тогда работу весь город Нефтеюганск, и весь город Стрежевой, и половина города Томска, и половина города Самары — и будет война, бунт и война. Зарплату компания ЮКОС не выплачивала рабочим полгода, просроченная кредиторская задолженность накопилась в 3 миллиарда долларов. ЮКОС работал только в девяти регионах страны, добывая 40 миллионов тонн нефти в год, и добыча нефти снижалась”.
Напомним, речь идет о том ЮКОСе, что достался Ходорковскому от государства, которое, если верить модной ныне державной пропаганде, только и делало, что пеклось о благе трудящихся. Так выглядело то, что демагоги всех мастей красиво называют народным добром.
Через восемь лет себестоимость нефти, добываемой ЮКОСом, уже принадлежащим Ходорковскому, была сокращена в восемь (!) раз. Компания разрослась впятеро и стала вторым после “Газпрома” налогоплательщиком страны. Зарплату, очень высокую, рабочим платили без задержки. Они получали лучшую спецодежду, хотя для этого Ходорковскому дважды пришлось увольнять московских менеджеров, которые восприняли его задание поставлять на буровые эту самую одежду как повод положить немножко денег себе в карман. (К слову: чтобы разобраться, какая именно спецодежда нужна рабочим, глава ЮКОСа Ходорковский счел необходимым некоторое время поработать буровиком.) Добавьте сюда построенное ЮКОСом в северных городах жилье, спортзалы и школы…
И пусть после этого наиболее бессовестный и беззастенчивый демагог от СМИ Михаил Леонтьев кричит: “Какой такой талант нужен, чтобы поставить над нефтяной скважиной качалку? Качать нефть и получать деньги! Какой талант? Качалка и все!”
Чтобы заставить эффективно работать качалку, много чего нужно было сделать. Например, побороть пережиток советской плановой экономики, когда буровикам платили за пройденные метры, а не за добытые баррели, и потому они были заинтересованы набурить как можно больше скважин и совсем не были заинтересованы в том, чтобы в этих скважинах было достаточно нефти. А поборов этот пережиток, надо было сообразить, как же теперь нефть эффективно добывать. А этому, между прочим, учат не в комитете комсомола советского вуза, а в лучших университетах мира. Поэтому надо было пригласить иностранных специалистов, и не вообще каких-нибудь, из низкопоклонства перед Западом, а тех самых, американцев Джо Мака и Дона Уолкотта, которые закрыли убыточные скважины и применили новейшие мировые технологии, позволяющие добывать максимум нефти.
“Закрытие убыточных скважин нефтяниками воспринималось в штыки, потому что означало для них потерю рабочих мест. Многие юкосовские инженеры реформы Уолкотта и Мака называли “макизмом” и открыто или тайно саботировали”. И этих инженеров надо было переубеждать, заставлять работать или увольнять. Что Ходорковский и делал с присущей ему тогда жесткостью и жестокостью.
Еще ему пришлось так перестроить схему продажи нефти, чтобы этим прибыльным делом не занимались бандиты, которые облепили в середине 90-х всю российскую нефтянку своими фирмами-посредниками. Эти фирмы-посредники возникли не только из-за алчности их владельцев, но и из-за нестыковок в российском налоговом законодательстве. И без понимания того, в чем эти нестыковки заключались, невозможно понять: так платил или не платил все-таки Ходорковский налоги?
“Теперь, когда против Ходорковского всеми телеканалами страны ведется пиар-компания, — пишет Панюшкин, — дело выглядит так, будто ЮКОС исправно платил налоги, пока был государственным, а когда приобретен был Михаилом Ходорковским, перестал платить, используя посреднические фирмы и налоговые льготы. Это неправда. В конце девяностых годов налоги нельзя было заплатить сполна, не обанкротив компанию, хоть частную, хоть государственную, неважно. Налоги, если платить их сполна, составляли больше ста процентов оборота. Поэтому и существовали посреднические фирмы, покупавшие у нефтяных компаний нефть по трансферным, то есть заниженным ценам. <…> Нефтяная компания добывала, предположим, нефти на 100 долларов, должна была продать нефть за 100 долларов и 100 долларов заплатить налогов, немедленно разорившись и, уж во всяком случае, ничего не имея на развитие. Вместо этого нефтяная компания продавала свою нефть за 80 долларов посреднической фирме, платила 80 долларов налогов, а посредническая фирма зарегистрирована была в офшоре, налогов не платила и продавала за 100 долларов нефть, купленную за 80. Уведенные таким образом от налогов 20 долларов нефтяная компания и посредническая фирма делили”.
Это и есть пресловутая схема оптимизации налогов, которую не Ходорковский придумал, но которой, как и все компании без исключения, пользовался его ЮКОС. (Некоторые компании, руководители которых находятся на свободе, пользуются этой схемой и до сих пор.) Ноу-хау Ходорковского состояло в том, что он заменил посреднические фирмы, принадлежавшие бандитам, посредническими фирмами, принадлежавшими непосредственно ЮКОСу, и прибыль, полученную за счет продажи через них нефти, стал вкладывать в развитие компании. Он, говорят, даже показывал эти свои схемы тогдашнему главе налоговой службы Букаеву, чтобы доказать, что “деньги не по карманам тырим, а вкладываем в модернизацию нефтеперерабатывающих заводов”.
Борьба с этими самыми посредниками, которые в результате деятельности Ходорковского потеряли миллионные прибыли, и была впоследствии вменена Ходорковскому в вину: якобы с его ведома заместитель начальника службы безопасности ЮКОСа Пичугин покушался на жизнь одного из посредников, а также сотрудников этого посредника, среди которых была и женщина. (Впоследствии эта женщина, пиарщица Ольга Костина, за выступление по всем государственным телеканалам с обвинениями в адрес Ходорковского получила в подарок возможность руководить государственной (!) правозащитной организацией, финансируемой крупными предпринимателями, которые после дела Ходорковского ничего не указанного сверху финансировать не могут по определению.) Доказательства обвинения против Пичугина вызывают оторопь даже у людей без специального образования, не говоря уж о профессиональных юристах. Тела убитых не найдены, приговор выносится на основании показаний якобы нанятого Пичугиным киллера, которого специально для участия в процессе привезли с зоны, где он отбывал наказание как серийный убийца по совсем другим, не имеющим отношения к ЮКОСу делам… Бескорыстное свидетельство этого кристально чистого человека принимается на веру безоговорочно. Стоит ли удивляться, что процесс Пичугина — обычный процесс по уголовному делу, не содержащий никаких секретных сведений государственной важности, — был закрытым? На открытом-то процессе, не исключено, общественность поинтересовалась бы, почему это судьи так истово верят серийному убийце, голословно свидетельствующему против Пичугина.
Но все это обрушится на Ходорковского еще нескоро. А в начале 90-х он и его заместитель Платон Лебедев купили завод “Апатит”, который уже не мог выпускать, согласно своей специализации, удобрения, поскольку погряз в долгах.
“Купили задешево, но по договору должны были инвестировать в восстановление завода крупные суммы, — пишет Панюшкин в главе “Мания эффективности”. — Инвестировать не стали, справедливо рассудив, что руководство завода инвестированные деньги украдет или, что еще обиднее, просто разбазарит. Им не было жалко денег, я уверен. Неправильно думать, будто бы хороший бизнесмен помешан на деньгах. Он помешан на собственной эффективности, во всяком случае когда в стране маразматический социализм сменяется диким капитализмом. <…> Заводу “Апатит” менеджеры из МЕНАТЕПа не стали давать денег, они стали им управлять: поставляли горючее, станки, выплачивали зарплату рабочим, оптимизировали налоги, построили даже троллейбусную линию от города к проходной — но денег не дали. (Аналогичным образом действовал Ходорковский и в дальнейшем: однажды, поняв, что администрация Нефтеюганска не собирается выдавать из уплаченных им налогов деньги бюджетникам, привез эти деньги на самолете и раздал бюджетникам, минуя администрацию. — Т.С.) <…> Эффективно к неуклюжей стране и населяющим ее некомпетентным людям относиться как к детям — обманывать их, а потом говорить, что обман был для их же блага. Так, похоже, считали в начале девяностых либералы, включая Ходорковского”.
Соблазн считать именно так слишком велик, чтобы его можно было списать на одно лишь либеральное высокомерие. Эта мысль — о том, что нельзя слишком уж прислушиваться к мнению некомпетентных людей, — не может не прийти в голову каждому, кто, как минимум, анализирует данные социологических опросов. Согласно этим данным, например, треть трудоспособного населения нашей страны — 15 миллионов взрослых людей, вдумайтесь в эту цифру! — желают ежедневно потреблять любой алкоголь не дороже 15 рублей за бутылку. Даже если этот, с позволения сказать, алкоголь являет собою средство для чистки стекол, от которого выпивающий данное чудо потребитель отправляется прямиком в реанимацию. Неважно — лишь бы каждый день и не дороже 15 рублей за бутылку.
А ведь кроме этих 15 миллионов потенциальных клиентов реанимации, мнение которых не хочется не только учитывать, но даже знать, есть еще десятки миллионов человек, которые стеклоочиститель хотя и не пьют, но дремучи во всех жизненных и просто житейских вопросах до такой степени, что появляется справедливое сомнение: а имеется ли у них вообще вторая сигнальная система, испытывают ли они необходимость в чем-либо, кроме поглощения пищи и отправления физиологических нужд? Количество таких людей в нашей стране, действительно великой и действительно невообразимо талантливой, страшно велико. Как такое может быть — непонятно. Это те самые неисповедимые пути Господни, о существовании которых не догадывались предприимчивые комсомольцы позднесоветского периода.
“Так, похоже, и до сих пор считают власть имущие, ради нашего же блага обманывающие нас про мир в Чечне, про выгоды монетизации льгот и про удвоение валового внутреннего продукта”, — пишет Панюшкин.
Судя по проценту безоговорочной поддержки населением этих самых властей, население массово желает, чтобы к нему относились вот именно как к несмышленому ребенку. Так стоит ли упрекать в таком отношении Ходорковского?
Самое удивительное, что он сам упрекнул себя в таком отношении к людям. И упрекнул так, что это с неизбежностью привело его на нары. С неизбежностью, разумеется, лишь потому, что он имел неосторожность сделать это в нашей стране. Случись такое в другой части света, общество рукоплескало бы бизнесмену за проявленную сознательность. Показательна в этом смысле история с наследством Билла Гейтса. Оказывается, миллиардер № 1 оставляет своим детям 1% от своего состояния, остальное же — различным созданным им фондам и организациям вроде фонда, занимающегося поиском лекарства против СПИДа. Почему он так решил? Если говорить о собственных детях — потому что не хочет лишать их мотивации к труду и таким образом калечить их жизни. (Достаточно взглянуть на деток наших нуворишей, которые с полного одобрения родителей просаживают за ночь в клубе пять годовых доходов среднего российского пенсионера, чтобы оценить уровень сознания Гейтса.) Если же говорить о более общих категориях — Билл Гейтс считает, что состояния такого масштаба, как у него, должны возвращаться в общество.
Вот так. У них там в Америке — так. У нас же, когда мысль общественная пришла в голову миллиардеру местного розлива, общество отреагировало на нее совсем иначе.
Но — по порядку. С чего это вдруг Ходорковский задумался, что с его эффективно нажитым состоянием что-то не так?
Конечно, с точки зрения нормального человека задуматься об этом представляется вполне естественным. Об этом можно было догадаться еще в те времена, когда Ходорковский эффективно использовал механизм залоговых аукционов, чтобы получить ЮКОС.
“Аукцион был законным в условиях тогдашнего беззакония, но несправедливым по сути. Получить компанию можно было только при условии личной верности государю, а доказать верность надо было, профинансировав нечестные выборы. В одном из своих интервью Ходорковский признал, что его бизнес в девяностые был несправедливым и аморальным, но, подчеркнул Ходорковский, законным. Слишком многих законов тогда в России просто не хватало. Сомнительная сделка считалась законной, если была заключена с одобрения власти, и незаконной, если была заключена власти вопреки”.
А против власти бизнесмены в 90-е годы не шли. Потому что они играли свою блестящую шахматную партию как эффективные игроки.
Они поддержали на выборах не коммунистов, а спивающегося Ельцина, потому что Ельцин пообещал поделить между теми, кто его поддержит, государственную собственность, которую все равно надо было раздать в частные руки, чтобы она хоть как-то заработала.
Они воспитали продажных журналистов, потому что им нужно было, чтобы те обслуживали их интересы.
Они одобрили зависимость суда от власти, потому что им нужно было, чтобы суд принимал те решения, которые способствовали бы их бизнесу — разумеется, эффективному.
Они, как пишет Панюшкин, сами варили зелье, которое, несмотря на то что было сварено по абсолютно логичной схеме, тем не менее смертельно отравляло и без того нестойкую к непривычной свободе страну.
Они, эти эффективные либеральные бизнесмены, в том числе и лично Ходорковский, относились с уважением только к тем, кто оказался востребован в условиях волчьей действительности, оказался успешен и подтвердил свою успешность солидным годовым доходом. Все же другие прочие рассматривались ими как не стоящий внимания материал. И журналист, написавший о Ходорковском во времена неупоминаемости этого имени, не может относиться к этому снисходительно.
“Моя мама, врач и доктор наук, в приватизацию верила, говорила:
— Не все же обманщики. Надо просто подумать и вложить ваучеры в какое-нибудь серьезное производство. Почему нельзя вложить в газ, или в нефть, или в землю?
— Потому что, мамочка, — отвечал я <…>, — коммунистическая наша Дума запретила приватизировать газ, нефть или землю. Выставили на приватизацию никому не нужные остановившиеся заводы, и вот думай теперь, который из них оживет.
Как там пишет Ходорковский? “… Обманули 90% народа, щедро пообещав, что за ваучер можно будет купить две ▒Волги’. Предприимчивый финансовый игрок, имеющий доступ к закрытой информации и не лишенный способности эту информацию анализировать, мог сделать из приватизационного чека и десять ▒Волг’”.
Моя мама не была предприимчивым финансовым игроком, не имела доступа к закрытой информации, ее обманули, исходя не из либерального вовсе, а из шулерского представления, что не стыдно обыгрывать человека, плохо знающего правила игры. Но если бы только это! Наша семья — династия врачей. И обиднее для меня, чем потерять две “Волги”, будто бы причитавшиеся мне за ваучер, думать, что мама моя в 1994 году несколько месяцев больше заботилась о цветных этих бумажках, чем о больных людях. Это было унизительно. И я знаю единственного богача и финансиста, который осознал это унижение моей мамы как свою вину. Его зовут Михаил Ходорковский. Он сидит в тюрьме. И если все богатства России нажиты обманом, то получается, что в тюрьму посадили единственного раскаявшегося обманщика. Нераскаявшиеся — на свободе”.
Добавим — не только на свободе, но и во власти. И ненавидят Ходорковского лютой ненавистью именно потому, что понимают, в чем именно состоит его принципиальное отличие от них. Осознавать это отличие весьма неприятно для самолюбия нынешних успешных людей. Настолько неприятно, что им мало, чтобы Ходорковский просто находился на нарах — им требуется, чтобы он еще и попадал в карцер за каждый переданный соседу по нарам лимон; об этом можно узнать из скупых сообщений в прессе. Им не лень следить за процессом передачи лимона, и они находят на это время, несмотря на то что их попечению вверена огромная страна.
Но все это — нары и лимон — начнется в судьбе Ходорковского опять-таки еще не скоро. Сначала был 1998 год — дефолт, не нанесший решающего ущерба его благосостоянию, но полностью перевернувший состояние его ума и души.
“Осенью 1998 года в компании ЮКОС происходило одно сплошное оперативное совещание. <…> Михаил Ходорковский, говорят, занимался решением таких мелких проблем, про существование которых и знать-то не должен глава компании. Типа: лопнул трос на буровой под городом Нефтеюганском, так где в условиях кризиса взять трос, и где в условиях кризиса взять на трос деньги, и можно ли трос сегодня, а деньги завтра”.
Но в этом-то как раз нет ничего удивительного: можно предположить, что нечто подобное происходило во всех частных компаниях, как крупных, так и мелких. Удивительно другое — выводы, которые сделал из всего этого глава ЮКОСа…
Вот как он объяснил происшедшее с ним Панюшкину в письме из тюрьмы: “Из дефолта я вынес не урок, что государство меня (да и всех) обмануло. Это само собой, и было для меня неважно. 1998 год был годом осознания, что есть не только законы, но и этика, что в самой тяжелой ситуации часть людей остается людьми и таких много. Что бизнес — это не игра, не шахматы — это люди, за которых ты отвечаешь, за их семьи, за их пенсии. Каждая ошибка, каждое “не подумал” может стоить кому-то страданий. Ответственность просто придавила, причем если бы люди ругались, плевались, орали — было бы легче. Такое было, но мало, а в основном они просто страдали и надеялись, заранее простив, если ты их обманешь, как их обманывали все и всегда. Я не знаю, смог ли я донести до Вас, почему 98-й год стал переломным для меня и в каком смысле. Я решил, что не только должен отдавать долги, но и что-то сделать, чтобы люди жили лучше, чтобы не было этой покорной уверенности, что обязательно обманут. Не знаю, как объяснить. В общем, производство перестало быть единственной целью. Тогда (не сразу, а через год-два приблизительно), я понял, что из бизнеса мне надо уходить. Доделать то, что пообещал людям, и уйти, потому что в бизнесе надо быть готовым к жестокости и бескомпромиссности, а моя скорлупа дала трещину. И я постепенно сместился в сторону общественной деятельности, занялся изменением условий бизнеса, законами, этическими правилами”.
А теперь внимательнее вглядитесь в экран телевизора, с которого смотрят на вас те, у кого в руках деньги и власть. Могут они простить такое вот понимание? Да никогда! Он же в лицо им плюнул, этот Ходорковский! Он объяснил им, кто они есть, потому что на своем примере показал, каким должен быть человек, когда у него в руках деньги и власть. То есть, вернее, попытался объяснить… Но тут вам не Америка, знаете ли. И всякие биллгейтсовские штучки, мягко говоря, не приветствуются.
Впрочем, Ходорковский отнюдь не вышел в рубище на площадь с покаянием. Наоборот, он решил приумножить свой капитал до такого состояния, которое позволило бы ему обрести настоящую власть. Потому что в нашей стране без этого не осуществишь ни одной общественной программы, сколь бы прекрасной она ни была. См. выше: здесь вам не Америка.
Для того чтобы приобрести эту власть, Ходорковский задумал особую бизнес-комбинацию. Он решил построить нефтепровод, по которому Россия могла бы поставлять нефть Китаю. Казалось бы, что в этом плохого? Больше продали нефти — больше получили доходов. Плохо здесь было одно: в нефтепровод на китайский Дацин закачивалась бы нефть, добываемая ЮКОСом. “То есть ЮКОС получал бы автоматически квоту, и нельзя было бы эту квоту у ЮКОСа отнять, не поимев с Китаем международного скандала. Фактически, если бы построен был тогда нефтепровод на Дацин, государство теряло бы контроль над ЮКОСом, теряло бы монополию на транспортировку нефти. А поскольку Ходорковский финансировал оппозицию, то оппозиция в России получала бы неконтролируемую государством экономическую базу. У нас не юридически только, но и экономически образовывалась бы многопартийная система, как в Британии и как в Америке. Может быть, эта история с нефтепроводом на Дацин — главная во всем деле Ходорковского. <…> Я могу только расценить эту попытку Ходорковского как попытку побега — из российской элиты в мировую. И побег провалился, то ли потому что российская элита не отпустила, то ли потому что мировая не приняла”.
О том, что Ходорковский стремился приобрести невиданное для российского бизнесмена политическое влияние, свидетельствует не только история с неудавшимся строительством нефтепровода на Дацин, которую, в конце концов, можно было бы расценивать лишь как стремление откусить кусок не по чину от экономического пирога. (Именно так ее и подают те, кто пытается объявить арест Ходорковского правильным.) Но дело в том, что после 1998 года — то есть после того, как к нему пришло новое, не укладывающееся в рамки бизнес-эффективности, понимание жизни, — Ходорковский направил свои немалые деньги и свои блестящие стратегические и тактические способности на такие дела, которые неопровержимо свидетельствовали: он думает не только о своем личном будущем (оно, при таких-то деньгах, и так не должно было вызывать у него беспокойства), но о будущем своей страны. О котором в его стране, как выяснилось, имеют право думать лишь те, кто находится непосредственно у власти. Шаг слева, шаг справа — считается крамола.
Ходорковский сделал этот шаг 19 февраля 2003 года во время встречи крупных промышленников и предпринимателей с президентом. Темой встречи была коррупция. Промышленники и предприниматели обсуждали эту животрепещущую тему, демонстрируя глубину государственного мышления. “Все возрастающую роль начинает играть возрастание роли государства и его институтов. В некоторых случаях можно наблюдать ряд действий, который приводит к расширению функций государства, а это, в свою очередь, приводит к ослаблению его роли”, — сказал стальной магнат Мордашов. Смело сказал, внятно! И в качестве примера привел своего приятеля, который мечтает открыть магазин в Подмосковье, да все не может из-за бюрократических проволочек.
Можно предположить, что миллиардер Мордашов знал и более существенные примеры государственной коррупции. Да счел за благо их не приводить, прекрасно понимая, что не для того его вызвали к президенту.
Ходорковский тоже знал такие примеры. И он их привел.
“Он не волновался. Он боялся. Он был бледен, и у него дрожал голос, это заметно даже на видеозаписи той памятной встречи. <…> Это генетический страх. Вот ты прожил полжизни. Вот на твоих глазах рухнула великая страна, которую ты считал вечной. Вот ты пережил два бунта, один раз на стороне бунтовщиков, другой раз на стороне правительства, и оба раза победил. Вот ты построил крупнейшую в стране частную компанию, и сколько раз могли убить, пока ты ее строил. Тогда не боялся, а сейчас, сидя в кремлевской зале, боишься. Вот ты перерос властную элиту и презираешь ее птичий язык, и не хочешь говорить на птичьем ее языке, а хочешь говорить по-человечески и говоришь. Но все равно боишься. Это генетический страх. Ты родился рабом. Держись!”
Ходорковский привел множество примеров того, во что превратила страну государственная коррупция. Ее масштабы, по данным четырех независимых исследований, составляют треть государственного бюджета. 72% россиян не обращаются в суды, потому что там слишком много приходится платить взяток. 78% россиян не обращаются в суды, потому что там нет справедливости.
“Даже дети в России готовы стать коррупционерами. В те институты, где готовят низкооплачиваемых госслужащих, конкурс больше, чем в вузы, где готовят высокооплачиваемых специалистов. Выпускник нефтяного института получает на первой своей должности 500 долларов, а конкурс в нефтяной институт — два человека на место. Выпускник Государственного университета управления получает 200 долларов в месяц, а конкурс — 10 человек на место. Зачем же дети стремятся получить такие профессии, за которые им будут мало платить? Или у детей какая-то другая арифметика?
Это последнее замечание Ходорковского заметно злит президента. У президента как будто заостряется лицо и в глазах появляется то особое стальное выражение, которому, по-моему, нарочно учат сотрудников спецслужб. Президент говорит:
— Давайте только не будем вот эту презумпцию виновности применять к нашим абитуриентам.
Но это еще не все. Ходорковский говорит:
— Надо сделать коррупцию постыдным явлением. Вот возьмем, например, покупку “Роснефтью” “Северной нефти”. Все считают, что сделка эта имела, так сказать, дополнительную подоплеку…
Зал замер. Они понимают, о чем речь. Полунамеками, но высказал все же Ходорковский президенту в лицо страшное обвинение. <…> Если в девяностые годы коррупция заключалась в том, что государство распродавало свои компании задешево, то в двухтысячные годы не в том ли заключается коррупция, что государство слишком задорого скупает частные компании? Это все равно как сказать президенту: “Вы и ваша команда — вы и есть первые коррупционеры”. Впрочем, Ходорковский поправляется:
— Да, коррупция в стране распространяется, и вы можете сказать, что с нас-то, — Ходорковский обводит взглядом сидящих за столом, — с нас-то все и началось. Ну… когда-то началось, а когда-то надо и заканчивать”.
Вот еще — заканчивать! С какого это перепугу? Пришли новые люди, только начали… Спросите у жителей Рублевки — они ведь очень любят рассказывать в книгах и по телевизору, как они едят, пьют, обустраивают гламурный дом, — спросите у них, кто теперь на Рублевке главные люди. У кого самые дорогие дома и авто, кто диктует правила поведения и даже моду? Отнюдь не олигархи, а государственные чиновники. Те самые, с зарплатой в 200 долларов. И нечего удивляться тому, что они возненавидели Ходорковского: говорить им о пагубности коррупции было просто неприлично.
Однако если бы Ходорковский только говорил! Он же предпринял ряд практических действий, целью которых было преображение страны. Потому что с присущей ему стратегичностью мышления догадался: такое преображение не может быть скорым — надо работать на перспективу. Надо выращивать новых граждан этой страны, которые и переустроят ее в соответствии с нормальными человеческими представлениями о достойной человека жизни, и переустроят не по указке чиновников, а исходя из собственных потребностей. И это будут уже не потребности в ежедневной бутылке стеклоочистителя.
“Когда говоришь с моими сверстниками или людьми чуть старше, синонимом правильного часто является слово “Государственное”. “Государственная позиция”, “Государственный подход”, “Интересы государства”. На самом деле в такой логике причины перепутаны со следствием, — сказал Ходорковский в 2000 году в публичной лекции (после дефолта он занялся еще и этим). — Государство было создано людьми для того, чтобы служить интересам людей. И когда мы с вами говорим, что мы должны служить интересам государства, получается, что мы должны служить некоему идолу, которого сами себе и создали. На самом деле все наоборот. Человек должен служить: во-первых, самому себе, своей семье, во-вторых, обществу. А государство должно служить человеку. И вот для того чтобы эти ценности стали естественны для молодежи, надо проделать много работы, и собственно этой работой мы и занимаемся в рамках “Открытой России”.
Созданная Ходорковским общественная организация “Открытая Россия” воспитывала детей, вывозя их в летние лагеря в рамках проекта “Новая цивилизация”, учила политиков в “Школах публичной политики” и журналистов в школе “Интерньюс”… Цель прочитывалась без труда: создание нового, действительно открытого общества, в котором будут жить действительно свободные граждане.
Оставим сейчас рассуждения о том, утопична эта цель или нет. История знает немало примеров, когда утопичные цели приводили к таким мощным реальным результатам, которых и предположить было нельзя. Да и вообще, кто сказал, что цель общественной деятельности должна быть мелкой? Но вот скажите другое: могла ли такая организация понравиться нынешнему руководству нынешней страны? Конечно, нет. Какой проект ни возьми, ни один не мог этому руководству понравиться. Какие политики воспитаются в этих новых школах? Какие партии они создадут? Вряд ли такие, как сейчас — когда под снисходительные насмешки народа и начальства вялые либералы грызутся друг с другом за право быть главными в песочнице, а тем временем руководителя оппозиционной партии назначают после личной беседы с президентом, и этот, с позволения сказать, руководитель оппозиции — по совместительству председатель Совета Федерации, то есть высший государственный чиновник…
“Я поверил в то, что правила игры можно изменить не вообще когда-то, а сейчас, — написал из тюрьмы Ходорковский. — Поверил в Касьянова, Путина. Наверное, трудно понять и тем более поверить, но я, в общем, прямой человек, делаю, что говорю, и говорю, что делаю, и чисто психологически ожидаю этого от других. Я все понимаю, а подсознательно все равно считаю, что люди не могут говорить одно, а делать прямо противоположное. Умом понимаю возможность интриги, а потом опять верю и ничего не могу с собой поделать. <…>. В общем, я всегда действительно верил в то, что говорю, когда говорил Президенту, что можно и нужно покончить с коррупцией. <…> Я искренне не стремился стать политиком. Более того, был уверен (и сейчас уверен) — руководитель крупнейшего предприятия может не суметь быть мэром маленького города. Это просто другая работа. Я хорошо разбираюсь в экономике, управлении и люблю вопросы образования. Моя мечта была, после ЮКОСа, — университет. Политика из меня делает жизнь, делает через не хочу, через ответственность за поверивших. Если бы можно было перевалить эту ответственность на кого-нибудь. Она давит и душит. И сбросить нельзя. Передать, если кто возьмет — можно, а сбросить — предательство. Не могу”.
Ходорковский оказался органически не способен на предательство не только в такой, может быть, абстрактной (не для него!) сфере, как политика. Он не уехал за границу, когда власти, обложив его со всех сторон, еще давали ему возможность это сделать. Не уехал потому, что уже были взяты заложники, его сотрудники и друзья — Лебедев и Пичугин, и уже понятно было: уедет глава ЮКОСа, отвечать за него будут сотрудники ЮКОСа, и число заложников увеличится многократно.
“Единственный человек, который, похоже, никогда не боялся — это Платон Лебедев, — пишет Панюшкин. — Он не сотрудничал со следствием. Он писал в прокуратуру дерзкие письма. Он в суде говорил государственным обвинителям, когда те пытались допросить его: “Я не желаю с вами разговаривать, вы преступники, вы сфальсифицировали это дело, вы налгали”. Он дерзил и в тюрьме. Ему не передавали в тюрьму лекарства. Его переводили из тюремной больницы в общую камеру. Его сажали в карцер. <…> С самого дня ареста Лебедев не тешил себя иллюзиями, будто можно выкрутиться, пойти на уступки или, как пишет Ходорковский, стать на колени. С самого первого дня в тюрьме Лебедев был уверен, что не только он, но и его товарищи перемолоты будут в порошок подконтрольной власти прокуратурой, судом, правоохранительной системой. И единственное, уверен был Платон Лебедев, что остается — это достойно принять неволю и, может быть, смерть. В этом смысле написанные из тюрьмы мне слова Ходорковского “бросить Платона не мог” выражают трагическое чувство — дружбу”.
В отличие от Лебедева, Ходорковский до последнего не верил в то, что его могут арестовать. Просто не верил. За несколько месяцев до ареста Ирина Ясина говорила Ходорковскому:
— Миша, тебя посадят.
— Не посадят, — отвечал Ходорковский. — Они не враги своей стране.
Вот и говори после этого, что бизнес, даже самый маленький, пара ларьков у вокзала, делает человека циником, потому что человеку бизнеса приходится сталкиваться с неприглядными сторонами людской природы. Уж какого масштаба бизнес был у Ходорковского, а поди ж ты! Не враги своей стране… Подростковые какие-то категории. Или дело тут не в масштабах бизнеса, а в масштабах человека?
Человеческий масштаб Михаила Ходорковского по прочтении книги о нем становится понятен абсолютно. Панюшкин даже как-то стесняется, не слишком ли идеального героя он изобразил. Не слишком. Если человек не спасается бегством, потому что не может предать людей, которые ему поверили, и оставить их на расправу вместо себя, то — не слишком.
Как ни смешна любая патетика, но по отношению к Ходорковскому можно проверять людей на наличие глубоких личностных комплексов. Удивительно, но все, кто испытывает к нему лютую, не контролируемую рассудком ненависть — не ходи к гадалке, проверено, — носят в себе какую-либо червоточинку. Неважно, кто эти люди — чиновники, бизнесмены, журналисты или рядовые граждане, видящие представителей вышеназванных профессий только по телевизору. Кстати, интересный парадокс: эти самые “простые граждане с червоточинкой”, которые ненавидят Ходорковского якобы за то, что он украл народное добро, весьма снисходительно относятся к другим олигархам, которые народное добро тоже стороной явно не обошли. “Граждане с червоточинкой” с интересом следят за олигархическими приобретениями — “Челси”, к примеру — и даже если качают по этому поводу головой, то от ненависти все-таки лицом не белеют. Думается, объяснение здесь простое — через эту самую червоточинку простой человек говорит себе: если бы я сумел наворовать столько денег, то и я потратил бы их подобным же образом — купил бы дом, два дома, двадцать пять домов, или лодку, две лодки, или яхту, пять яхт, или… Но уж точно не высовывался бы, как этот Ходорковский! Спасибо советской власти — за десятилетия лагерей, коллективизации и прочих эффективных мероприятий она почти начисто извела всех, кто “высовывался”. За кем тогда недоглядела, теми занимается сейчас. Впрочем, их немного. Раз — Ходорковский, два — Лебедев, три — какие-нибудь замшелые правозащитники — и обчелся.
Не приходится удивляться, что реакция на книгу Панюшкина была в основном негативной. Ведь реагировавшие коллеги-журналисты — такие же простые граждане, и им так же трудно смириться с тем, что они вот прогнулись, как было велено, а их коллега не прогнулся. Конечно, к книге можно предъявить претензии. Многовато в ней, например, рассуждений на тему “Я и Ходорковский”. Длинноваты цитаты из собственных писем Панюшкина, написанных Ходорковскому в тюрьму — сравнимы по объему с его ответами. И о том, как Немцов занимается оздоровительным бегом, одновременно излагая Панюшкину свое мнение о сидящем в тюрьме Ходорковском, тоже можно было бы рассказать без того упоения, с которым сам Немцов обычно рассказывает о количестве квадратиков мышц у себя на животе. Все это не так интересно, как, возможно, думает журналист Панюшкин.
Но напишите-ка книжку, из которой стало бы понятно, чем Ходорковский отличается от тех, кто его посадил! Напишите об этом честно, господа коллеги Панюшкина. А потом попробуйте говорить о таких вещах с демагогической снисходительностью. Вряд ли кто-либо захочет попробовать.
Впрочем, есть в книге Панюшкина одна ошеломляющая фраза — дескать, чтобы понять то, что понял Ходорковский, стоило сесть в тюрьму. Видимо, автор не понимает: стоило или не стоило, может говорить лишь тот, кто на это решился. Остальные имеют право только пожелать ему здоровья — физического и душевного. Здоровья и сил, чтобы выдержать то, на что он решился, и чтобы выйти из тюрьмы не сломленным и встретить то мощное будущее, которое ему по справедливости человеческой и высшей должно бы предстоять.