К вопросу о столкновении цивилизаций
Опубликовано в журнале Континент, номер 130, 2006
Юрий КАГРАМАНОВ — родился в 1934 г. в Баку. Окончил Исторический факультет МГУ. Автор книг и статей по западной и русской культуре и философии, публиковавшихся в журналах «Вопросы философии», «Иностранная литература», «Новый мир» и др. Постоянный автор «Континента». Живет в Москве.
Андромаха. Троянской войны не будет, Кассандра!
Кассандра. Я готова поспорить с тобой, Андромаха.
Жироду Ж. «Троянской войны не будет»
Армагеддон откладывается?
Не кажется ли вам, что угроза исламского терроризма оказалась несколько преувеличенной?
Вопрос может показаться неуместным, если учесть, что попытки терактов, удавшиеся и неудавшиеся, все еще продолжаются. Но вспомним впечатление, какое произвело событие, коротко называемое американцами «11.9». Тогда многим пришло в голову, что наступает, ни больше ни меньше, конец света — Армагеддон; в изначальном библейском представлении — послед-няя брань, в которой никто не выйдет победителем. 11.9-го впервые сделалось очевидным, насколько хрупка современная цивилизация: группа решительных людей, не дорожащая своими жизнями, способна взорвать ее изнутри, и никакие грозные армады, на земле, в небесах и на море, не в силах ее от них уберечь.
Страшная тревога овладела американцами: «11.9» было воспринято, как н а ч а л о большой террористической войны, которая вполне могла закончиться гибелью Америки. Представим, что за этим терактом последовало бы, с небольшими интервалами, несколько других, ему подобных, то есть не точно таких, но близких по результатам. Это могло бы быть, например, отравление источников воды, или распространение эпидемических заболеваний (в этом случае число погибших людей могло бы исчисляться уже не тысячами, а миллионами), или веерное отключение энергосетей, или разрыв ниток газо- и нефтепроводов (в последних двух случаях неисчислимые потери понесла бы американская экономика), или что-то другое, до чего способен додуматься технически развитой ум. Следствием подобной серии терактов явилась бы распространившаяся среди населения паника, которую уже ничем нельзя было бы остановить. В результате вся цивилизационная машина рухнула бы в продолжение нескольких недель или месяцев и жизнь в Америке стала бы очень похожей на ту, какую изображают голливудские поделки про «конец света».
Но, слава Богу, с того достопамятного утра, 11.9-го, идет уже щестой год, а ни одного крупного теракта в Америке больше не было (если, конечно, не считать разрушений, вызванных ураганами «Катрин» и «Рита», ответственность за которые «Аль-Каида» взяла на себя, утверждая, что это она вымолила их у Аллаха). Единственный крупный теракт, намечавшийся в самолетах, летавших над Атлантикой летом 2006 года, был предотвращен британскими спецслужбами; но относительно его еще много неясностей. В Европе теракты были, но куда меньшие по масштабам1. Возросла бдительность спецслужб? Возможно; но что-то не верится, чтобы в созданной ими «системе обороны» не было многочисленных лазеек, куда могли бы проникнуть террористы.
У алькаидовцев пропало желание «смешать Америку с землей»? Но и в это тоже не верится. Тогда в чем же дело?
Скорее всего, у «Аль-Каиды» проблемы с кадрами. А это значит, что она не пользуется в мусульманской среде той поддержкой, на которую рассчитывала.
11.9-го шелест восхищения прошел по всему мусульманскому миру: Америка получила сильнейший удар в лоб, от которого едва устояла на ногах. Внутреннее ликование порою не могли скрыть даже те, кто формально считается ее друзьями. Впервые со времен ранних мусульманских завоевателей Запад трепетал перед «воинами Аллаха»! Было от чего взыграть сердцу!
Но восхищение еще не означало поддержки. Один неназванный саудовец именно так сказал американскому корреспонденту: я ими восхищаюсь, но их не поддерживаю. Продолжение террористической войны отнюдь не отвечало интересам элиты нефтевывозящих стран, в первую очередь Саудовской Аравии, чьи сыны, главным образом, устроили «показательное выступление» 11.9-го. Если бы Америку постигла катастрофа, она распространилась бы и на остальные страны, в том числе нефтедобывающие. Кстати, в самих Соединенных Штатах вложения дома Саудов на конец 2001 года приближались к одному триллиону долларов. Нет, Армагеддон был ей совсем не нужен.
Многие мусульмане дистанцировались от «Аль-Каиды» по этическим соображениям: обрушение домов-гигантов, выстроенных кичливыми янки, выглядело завораживающе эффектно, но погубление мирных людей (среди которых, между прочими, были и мусульмане) — это не совсем то, или даже совсем не то, что прописано в Коране.
Но есть еще одна причина, по которой «Аль-Каида» не добирает поддержки. Терроризм, как известно, — орудие отчаявшихся; между тем, у исламистов нет оснований отчаиваться. Идет успешное наступление мусульманского мира на всех фронтах — религиозном, психологическом, демографическом, экономическом, политическом и культурном; особенно это заметно в ареале Западной Европы.
Отчасти терроризм способствует этому наступлению, ибо внушает страх перед shadow warriors — спрятавшимися в тени «сынами Аллаха»; а нередко и подспудное уважение к людям, так легко расстающимся с жизнью. Психологически современные европейцы близки испанскому (вестготскому) королю Дону Родриго, ничем не замечательному, кроме своего сластолюбия. Однажды ему привиделись во сне устрашающего вида воины в белых одеяниях, которые завоюют его страну.
Он проснется с содроганьем,
Полон страха и стыда;
Упоение соблазна
Сокрушает дух его, —
писал о нем Пушкин2. Известно, чем кончилось дело: в 711 году воины в белых одеяниях высадились в Испании, наголову разбив Дона Родриго и в несколько месяцев захватив почти все его королевство.
Но, с другой стороны, терроризм мешает успешному продвижению мусульманства; и больше все-таки мешает, чем помогает. Ибо он подвергает слишком сильному испытанию либерально-толерантное умонастроение европейского общества, которое только и делает возможной экспансию мусульман и мусульманства. Если будет сорван «либеральный концерт», это сильно затруднит ее, хотя вряд ли уже остановит.
Можно считать, что терроризм сыграл роль психической атаки и, достигнув своей цели — напугав противника, теперь пойдет на убыль (дай Бог, конечно, чтобы я не ошибся).
Само собой, сказанное не относится к Израилю, где идет смертельная борьба, которая невесть когда и чем кончится.
И лишь частично относится к России, где движителем терроризма является не только и, может быть, даже не столько воинствующий исламизм, сколько северокавказский сепаратизм.
По крайней мере, в европейском направлении экспансия мусульманства в ближайшие годы будет совершаться под девизом Festina lente («поспешай медленно»), следуя завету незабвенного Ходжи Насреддина: «Только терпеливый закончит дело, торопливый же упадет».
Такая тактика, случалось, уже приносила мусульманам успех в прошлом. Андалузский поэт Х века писал об эмире Ал-Мамуне (чьи войска шаг за шагом продвинулись на восток до границ Италии):
Он никуда не торопился
И поэтому заставил время
Опуститься на колени, как верблюда.
Птица Рух снесла яйца
В свете сказанного наше внимание должно быть привлечено к «микроистории», как ее назвали французские «новые историки», противопоставившие ее «поверхностной» «событийной» истории, способной дезориентировать относительно вектора исторического развития в обозримом будущем.
Наиболее видимая часть мусульманской экспансии — демографическая. Я писал об этом вопросе на примере Франции, которая обещает стать первой жертвой исламистов3. Впрочем, может случиться и так, что первой жертвой станет Германия. Хотя процент мусульман в этой стране (здесь это почти исключительно турки4) пока еще значительно ниже (5–6 против примерно 10 во Франции), зато автохтонные немцы вырождаются значительно быстрее автохтонных французов: рождаемость у них почти в полтора раза ниже (хотя и у французов она не дотягивает до сакраментальной цифры 2,1 ребенка на каждую женщину, что необходимо для простого воспроизводства населения; то есть французы вырождаются тоже). Таким образом, немцы быстрее «освобождают место» для новых насельников.
В отличие от Франции, где есть только единая государственная школа, в Германии допускается существование национальных школ. Чем не преминули воспользоваться турки: в прошлом году число турецкоязычных школ в стране достигло 6 процентов от общего числа школ. Таким образом, турки и на чужбине имеют возможность не «сдавать» свой язык.
Во Франции наблюдается другое: смешение французского с арабским. Складывается своего рода «суржик», в котором лексически преобладает французский, хотя и со включением множества арабских слов, но фонетическая система уже заметно отличается от французской: нет, например, столь характерных для нее звонких носовых звуков.
Под вопросом, следовательно, не только будущее европейских народов, но и будущее их языков.
Последнее время европейские правительства в своих странах пытаются по возможности расселять, рассредоточивать мусульман, но это у них плохо получается: те упорно сбиваются вместе. Возникают территориальные образования (как правило, это пригороды крупных городов), живущие во многом автономной жизнью; здесь задают тон радикальные исламисты, требующие вывести эти анклавы из общегосударственной юридической системы и позволить им жить по законам шариата. И, наверное, рано или поздно они этого добьются. В Германии после убийства голланд-ского режиссера Тео Ван Гога две трети немцев высказались за то, чтобы в мусульманских «гетто» (очень неточное слово) была создана особая исламская полиция, которая станет бороться с террористами. Ясно как дважды два, что если такая полиция будет создана, она будет не только бороться с террористами, но в какой-то момент начнет выполнять совсем другие задачи.
Футурологи предсказывают, что подобные анклавы со временем будут расширяться и могут поглотить крупные города, оттесняя автохтонное население в сельскую местность.
Любители заглянуть в будущее рисуют карты Европы, какою она должна выглядеть через энное количество лет. На одной из таких карт, помещенных в Интернете, датированной 2025 годом, на месте Франции красуется «Исламская республика Новый Алжир», Испании — «Мавританский эмират Иберия», Германии — «Новая Турция», и т. д. («пощажена» лишь Восточная Европа). На другой карте, «Германия в 2030-м», страна поделена на земли, название каждой из которых оканчивается на «стан» (например, вместо Баварии — Байристан); переименованы все города, получившие новые благозвучные названия: Гамбург стал Хамасбург, Ганновер — Гановерабад, Висбаден — Ваххабибаден, и т. д.; пунктиром отмечены три большие «резервации для неверующих».
Настанет день, и немецкий Клаус (популярный в первой половине ХIХ века образ немца-мещанина в ночном колпаке), выглянув из окна, скажет, как незадачливый Карась в комической опере «Запорожец за Дунаем»:
И как же это вышло так,
Что в турка вдруг я превратился?
Этот день может оказаться не столь уж отдаленным. Для достижения господства в Германии, как и в других европейских странах, мусульманам совсем не обязательно ждать, пока они станут арифметическим большинством. В истории не раз уже случалось так, что энергичное меньшинство навязывало свою волю большинству. Уместно вспомнить, что во Франции ХVI века кальвинисты составляли едва десятую часть населения, и тем не менее, как считают историки, у них были реальные шансы на победу.
Демографическая экспансия мусульман поддержана экономической — не столь заметной, но оттого не менее значимой. В Соединенных Штатах, как я уже говорил, до 11.9-го вложения одного только дома Саудов приближались к триллиону долларов (потом они несколько уменьшились). Но американцы относятся к мусульманам настороженно, а то и прямо враждебно. Иначе в Европе: там отношение к мусульманам пока остается терпимым, хотя и смешанным со страхом. Европейское общественное мнение больше настроено против Израиля, и теракты, где бы они ни совершались, склонно объяснять неуступчивостью израильтян. Поэтому в Европу араб-ские нефтедоллары текут рекой. Никто не подсчитывал, какую сумму составляют арабские вложения в недвижимость, банковское дело, торговлю, сферу услуг и т. д., ясно только, что они огромны и год от года увеличиваются. «Они (мусульмане) просто покупают нас», говорят европейцы.
Бат Йеор в своей нашумевшей книге «Еврабия»5 показала, что экономические рычаги используются арабскими шейхами для достижения влия-ния в сфере СМИ и в академической среде. Что многие СМИ подкармливаются шейхами, видно из того, что в палестино-израильском вопросе они целиком и полностью держатся стороны палестинцев. Но в журналистской среде неподкупность никогда не была особо распространенной добродетелью. Больше огорчает мздоимство (если таковое имеет место) ученых мужей, от которых привычно ждешь следования истине, как они ее понимают. Между тем в европейских университетах идет широкий пересмотр истории, в частности, истории культуры, в сторону всяческого — и явно гиперболического — подчеркивания мусульманских влияний на Европу. Отсюда исходят и школьные учебники, знакомясь с которыми, учащиеся не раз должны будут приходить к выводу, что им крупно не повезло оттого, что они родились европейцами. Допускаю, впрочем, что тут не в одном мздоимстве дело, а просто в ученых головах почему-то складываются какие-то новые созвучия.
Уместно вспомнить, что поколение историков (как и ученых других специальностей), ныне дожившее до академических седин, прошло через культурную революцию конца 60-х и вынесло оттуда представление об ущербности собственной цивилизации в сравнении с другими. Кто-то впоследствии от этого представления отказался, а кто-то утвердился в нем и передает его по наследству следующим поколениям. Характерный пример — книга английского историка (и представителя почтенной династии историков) Джона Хобсона «Восточное происхождение западной цивилизации». Хобсон напоминает об известном факте превосходства арабской цивилизации, сравнительно с европейской (точнее, западноевропейской — исключая Византию), в VIII–ХI веках, но почему-то распространяет его и на позднейшее время — ХVI век (!) и даже позже. По его утверждению, только на пороге ХIХ века Европа вырвалась вперед, — и то «на плечах» (?) Востока. Потому что в ХVI веке, когда был дан старт развитию капитализма, Европа широко распахнула ворота (до того полуоткрытые) перед Арабским Востоком, откуда хлынул на запад поток товаров, капиталов (и заодно всех основных финансовых институтов, которые до сих пор почему-то считались изобретением итальянцев), идей и технологий, включая технологию морского дела, которая будто бы целиком была заимствована европейцами у арабов. Правда, Америку открыл все-таки Колумб, но это потому, что его гнала вперед crusader mentality (миссия крестоносца)6, а отнюдь не «рациональное беспокойство», о котором писал М. Вебер. Последнее было свойственно как раз арабам. Пришло время, заключает Хобсон, чтобы «явился кто-то, кто напишет книгу под названием “Исламская этика и дух капитализма”, которая окончательно продемонстрировала бы, почему только ислам мог способствовать значительному экономическому прогрессу»7.
Прежде европеец чувствовал себя среди других рас Гулливером в стране лилипутов, теперь, похоже, — Гулливером в стране великанов.
В других исследованиях (едва удержался, чтобы не заключить это слово в кавычки) утверждается, например, что современная компьютерная техника ведет свое происхождение от арабов: это они положили ей начало своей криптографией, механическими системами составления кодов и астрологическими таблицами. Замечу, однако, что математический и астрономический гений арабов заслуживает всяческих похвал, но сколько лун сменилось с тех пор, как он проявил себя в последний раз! К тому же подобные исследования совершенно игнорируют зависимость самих арабов от достижений эллинистической науки.
Вывод, который можно сделать из такого рода научных или псевдонаучных работ, по-моему, однозначен: «придите и возьмите» нас.
Французский писатель Морис Дантек некоторыми критиками считается самым крупным, наряду с М. Уэльбеком, писателем своего поколения (сорокалетних). В прошлом году увидел свет его роман-антиутопия «Cosmos Incorporated» — о том, как о н и «пришли и взяли». К сожалению, мне не удалось найти эту книгу, но, судя по рецензиям, некоторые ходы воображения здесь весьма интересны. Действие происходит в 2057 году — столетие спустя после запуска первого спутника (каковое событие принимается, вероятно, за научно-техническое акме европейской цивилизации). Мусульмане завоевали западный мир, но не разрушили его, а просто взяли цивилизационную Мегамашину в свои крепкие руки и заставили ее, с некоторыми коррективами, функционировать дальше. В таком обороте дела нет ничего невероятного, — если только мусульмане не будут ваххабитами (о чем ниже), а также при условии, что Мегамашину, по крайней мере, в продолжение некоторого времени, продолжали бы обслуживать местные кадры. Примерно так же обстояло дело в эпоху завоевания арабами Византийской империи: ради поддержания цивилизованного существования оставались на своих местах все те, от кого это зависело, — врачи, юристы, инженеры и т. д.; должно было миновать столетие-другое, прежде чем на их место пришли соответственно подготовленные мусульмане.
Но Дантека, в зрелом возрасте обратившегося в католичество, не судьба Мегамашины интересует, но судьба своей религии. В «прекрасном новом мире», воссиявшем под знаком полумесяца, христианство превратилось в гонимую, катакомбную религию — как это было в раннюю его эпоху, что, по мнению Дантека, более всего соответствует его сущности. Вот такой неожиданный поворот.
Христианство и вправду д о л ж н о превратиться в гонимую, катакомбную религию, но только в последние времена, когда наступит царство Антихриста (предваряющее Второе пришествие Христа). Но кто, без риска в очередной раз оконфузиться, возьмет на себя смелость утверждать, что пришли последние времена? Во всяком случае, мусульмане никакого отношения к Антихристу не могут иметь по той причине, что не верят во Христа (как Сына Бога)8. Напротив, нынешний подъем мусульманства не есть ли знак того, что «интрига» истории усложняется и, следовательно, до последних времен еще далеко? А коли так, то преждевременная «сдача» истории недопустима для христианства, самой исторической из всех существующих религий. Христианство в большой мере несет ответственность за сложившееся положение дел, в Европе и остальном мире, — может ли оно снять с себя эту ответственность и, так сказать, уйти в затвор?
Между тем, нынешнее христианство в Европе, как в католической, так и в протестантской своей части, — если верить критикам, выступающим изнутри его собственных рядов, — слабое, «гибкое», наученное приноравливаться к «ходу вещей» и в целом мало подготовленное к тому, чтобы противостоять исламу. Порою кажется, что оно само готово проложить ему дорогу. Сам покойный папа, публично целовавший Коран, пытался всячески «задобрить» мусульман. Антрополог Ида Мальи пишет: «На протяжении длительного времени папа Войтыла затушевывал различия между Евангелием и Ветхим Заветом. На почве Ветхого Завета остаются иудаизм и ислам; но евреев мало, и они не являются миссионерским народом, поэтому опора на Ветхий Завет означает, прежде всего прочего, открытость по отношению к исламу»9.
Новый папа, взявший себе имя Бенедикта ХVI (св. Бенедикт считается покровителем Европы), вроде бы пытается повернуть руль в сторону большей консервативности. Но насколько это ему удастся, пока сказать трудно. Достаточно напомнить, какую волну гнева вызвало у исламистов одно лишь его цитирование антиисламистского высказывания византийского императора аж XIV века, — с которым, понятно, сам папа не поторопился солидаризироваться.
А вот другой лагерь, протестантский. Принц Чарлз — будущий король Англии, а значит, «по совместительству» и глава Англиканской церкви. И что же он думает об исламе? Цитирую: «Сегодня ислам может научить нас тому, как понимать мир, который христианство выпустило из рук, и как в нем жить»10. Замечу, что это сказано в аудитории Оксфордского университета, а значит, не одни соображения политкорректности руководили принцем: видимо, он просто сказал то, что думал.
В «Алисе в стране чудес» рыцарь с зеленой бородой стыдливо прикрывает ее веером. А принц Чарлз свою «зеленую бороду» демонстрирует, нисколько ни перед кем не таясь.
Удивительно ли, что, по данным опросов, две трети европейцев, еще считающих себя, хотя бы формально, христианами, не думают, что «христианство выше ислама»? Интересно, найдется ли хоть один мусульманин, который не думает, что ислам выше христианства?
До недавних пор в Европе принято было считать, что ислам — религия, «производная» от иудаизма и христианства (что отчасти верно). Наверное, никому не приходило в голову утверждать противоположное, а именно, что христианство есть «производное» от ислама; казалось бы, хронология, не говоря обо всем прочем, не может допустить этой мысли. И тем не менее нечто близкое ей утверждает тот же Дж. Хобсон: «Европа осознала себя как “христианская” или вообразила, что является таковой, лишь в противостоянии с мусульманским Средним Востоком. Данное противостояние обозначило первую фазу формирования европейской идентичности, которая продолжалась до ХVI века (хотя термин respublica christiana имел некоторое хождение даже в ХVIII веке)»11.
Это до какой же степени надо забыть собственную историю, чтобы договориться до подобных вещей! Когда ислам только зародился, христианство существовало уже более шести веков и, по крайней мере, те народы, что ранее входили в состав Римской империи, давно уже были крещены и осознавали себя как христианские. Арабские завоевания лишили христианскую ойкумену ее азиатской и африканской частей (за небольшим исключением). Но это совсем другой вопрос. Не Европа осознала себя как христианская, а христианство под давлением внешней силы вынуждено было смириться с тем, что оно стало, хотя бы на время, религией европейцев.
По сути, Хобсон «перелицовывает» концепцию бельгийского историка Анри Пиренна, который в книге «Мухаммед и Карл Великий» (1937) писал, что лишь в противостоянии с исламом Европа пришла к осознанию самой себя как более или менее единой к у л ь т у р н о й общности (основанной на синтезе романских и германских начал). Наверное, в этом Пиренн был прав. Не прав он в другом: культурная самоидентификация (особенно если учесть убожество раннесредневековой культуры) значила для европейцев того времени гораздо меньше, чем религиозная.
Если подобным образом мыслят профессиональные историки, то что же спрашивать, так сказать, с простых смертных?
Гигантская птица Рух, простершая крылья над Европой, снесла здесь свои яйца. Что-то из них вылупится?
Сопротивление
Свободен путь под Фермопилами
На все четыре стороны.
Георгий Иванов. «Свободен путь под Фермопилами»
Не совсем так. Кое-кто все-таки пытается защитить Фермопилы, как умеет.
Самый звонкий голос в лагере Сопротивления принадлежит 77-летней Ориане Фаллачи, когда-то прославившейся своими репортажами из разных «горячих точек» планеты, а теперь бьющей тревогу по поводу того, что в Европе разрастается, если воспользоваться вполне уместными здесь словами Блока, «широкий и тихий пожар». Вслед за «Яростью и гордостью»12 Фаллачи написала новую книгу на ту же тему: «Сила разума». По ее утверж-дению, Европа впадает в сон (парадоксальным образом переадресуется упрек, который Европа когда-то бросала мусульманскому Востоку; см., например, у Лермонтова: «Род людской там спит глубоко / Уж девятый век»); ей сегодня «не хватает ума (intelligenza), способности понимать и судить и, таким образом, отличать Добро от Зла». Европа хочет «просто жить», но: «Нельзя “просто жить”. Надо суметь выжить, а для этого необходимы рассудительность (raziocinio), здравый смысл, Разум…»
«А тем временем Троя горит. А тем временем Европа чем дальше, тем больше становится провинцией ислама, его колонией». И в другом месте: это «провинция, где Коран — новый Das Kapital, Магомет — новый Карл Маркс, бен Ладен — новый Ленин, и Одиннадцатое Сентября — новое взятие Бастилии».
И еще: «Не затем мы сбросили иго католичества, чтобы соглашаться на другое иго — веры, которая не является нашей верой, которая чужда нашей культуре, которая вместо любви сеет ненависть, а вместо свободы — рабство…» Но вот чего не мог бы выговорить европейский атеист еще каких-нибудь лет пятьдесят назад: употребляя, в прошедшем времени, термин «иго» по отношению к католичеству, Фаллачи в то же время расписывается в своей «любви» к католичеству, оставившему мощный след в европейской истории и культуре. Католические храмы, служители культа для нее — «свои», и она не променяет их ни на какие другие.
Заметим, что Фаллачи не ждет большого эффекта от своих текстов, столь вызывающих по отношению к общепринятым правилам политкорректности: «Я опубликовала “Ярость и гордость”. Это был крик боли. Увы, подобно Кассандре, я говорю на ветер»13.
«На ветер» — это все-таки преувеличение. Действительно, многие считают Фаллачи просто «сумасшедшей старухой», а в то же время «Ярость и гордость», переведенная на множество языков, разошлась необычно высоким для данного жанра тиражом, а «Сила разума» даже в начале 2006 года (то есть полтора года спустя после выхода) занимала первое место в списке бестселлеров по разряду эссеистики. Это значит, что имеющие уши что-то все-таки слышат.
Известно, что сам Бенедикт ХVI встретился с Кассандрой и о чем-то долго с ней беседовал14.
Другое дело, что даже тот читатель, который поверил Фаллачи в части фактического положения дел, совсем не обязательно проникается ее борцовским умонастроением. Интересно, что итальянский сайт «Padania», поместивший отрывки из «Силы разума», сопроводил их музыкой 2-й части 3-й симфонии Бетховена (знаменитый «Похоронный марш»), но такой аккомпанемент, вероятно, соответствует субъективному восприятию составителей сайта публикуемых ими текстов, но никак не самим текстам. Послед-ние требуют совсем иного аккомпанемента, — скажем, песни Клары из музыки к «Эгмонту» того же Бетховена (с ее припевом «Ах, если б я воином была рождена!»). Осознание исламской угрозы странным образом пробуждает у многих европейцев квиетизм, исторически вообще-то не вполне чуждый этой части света (вспомним хотя бы шопенгауэровско-вагнеров-скую метафизику бесплодной воли), но больше все-таки свойственный как раз мусульманскому Востоку.
Открываешь, например, сайт с алармистским, казалось бы, названием (между прочим, французское alarme означает, в первую очередь, «боевая тревога») «Komm zu dich, Deutschland!» («Опомнись, Германия!») и сразу обманываешься в ожиданиях, услышав, опять-таки, какой-то тоскливый аккомпанемент (на сей раз, похоже, из Малера). И действительно, посокрушавшись о почти неминуемой, с их точки зрения, гибели Германии, авторы приходят к одному-единственному выводу: «Все в руце Божией». Забыв, вероятно, о поговорке, которая по-немецки звучит примерно так же, как по-русски: «На Бога надейся, а сам не плошай».
Есть, однако, и борцовские сайты (заметим, что как идеологическое наступление исламистов развертывается главным образом в Интернете, так и контрнаступление, насколько оно вообще имеет место, развертывается в том же поле). Из того, что я видел в Интернете, обращает на себя внимание немецкоязычный Интернет-журнал с названием, не нуждающимся в переводе: «Das politishincorrecte Weblog in Deutschland» (http//www.myblog.de/politicallyincorrect). Выпускает его некий Fjordmann. Здесь пытаются осмыслить происходящее, без особых эмоций, в горизонте большой истории. «События в Европе, — пишет Fjordmann, — развиваются быстрее, чем думает большинство людей», и рассматривает различные варианты того, к чему это может привести.
Первый вариант: мусульмане активно наращивают свои силы и уже в недалеком времени овладевают городами. Местное население частично оттеснено в сельскую местность, частично превращается в беженцев, ищущих спасения в других странах. Никакого вооруженного сопротивления на территории Западной Европы не будет, так как «ее цивилизация, судя по всему, уже мертва и мало найдется тех, кто пожелает ее защищать». Только на востоке континента европейские традиции еще будут иметь какое-то продолжение. Такой вариант не означает, что вообще не будет войны. Напротив, Европа может стать, наряду с Ближним и Средним Востоком, базой мирового джихада, а против исламистов выступят Соединенные Штаты, Израиль, Россия, возможно, даже Китай. Ареной кровопролитных боев сделается Индия, ибо она не только зажата в тиски меж двумя Пакистанами (Бангладеш — бывший Восточный Пакистан), но и на самой ее территории проживает 150 миллионов мусульман. Разразится, таким образом, мировая война, и это будет «самая ужасная из войн», которые до сих пор знало человечество.
Другой вариант: мусульмане захватывают в Европе отдельные территории — «пакистаны» (один из них уже существует: это Косово), а полное ее завоевание растягивается на многие десятилетия и даже на столетия. Что будет происходить в мировом масштабе, на столь отдаленный срок предвидеть трудно.
Еще один вариант: потеряв большую часть своей территории, европейцы в какой-то момент опоминаются, собираются с духом и начинают обратное ее завоевание — Реконкисту; возможно, что базой ее станут северные страны (на эту мысль Fjordmann-а натолкнул, наверное, испанский сценарий: там базой Реконкисты стала полоска Кантабрийских гор на севере страны).
Наконец, последний вариант: все обойдется более-менее тихо-мирно; «око бури» (Wetterwinkel, что можно перевести также как «угол направления бури») закроется и Европа будет претерпевать постепенную «культурную трансформацию». Что-то конкретизировать здесь Fjordmann даже не пытается.
В заключение Fjordmann пишет: «впереди — опасное, но и и н т е р е с- н о е (разрядка моя. — Ю. К.) время».
Столкновение с исламом
может оказаться благотворным для Европы
Слетает в вихре и огне
Крылатый ангел от страниц Корана.
А. Блок. «В часы вечернего тумана»
Так уж устроено человеческое восприятие, что интересными в истории кажутся времена, исполненные драматизма, хотя такие времена часто выявляют себя как неплодотворные. Реальное движение вперед на извилистом пути истории часто осуществляется без лишнего шума, «тихой сапой». Так и в данном случае: более или менее мирный путь (оговорка «более или менее» нужна, так как совсем обойтись без кровопролития вряд ли удастся) столкновения цивилизаций — мусульманской и (условно говоря) христианской — может оказаться как раз наиболее интересным. И в то же время б л а г о т в о р н ы м для Европы.
«Око бури» в этом случае не закроется, но посветлеет, — предвещая «тихие бури», совершающиеся в умах и сердцах.
Гёте однажды сказал, что противоречия между верой и неверием сильнее противоречий между христианством и исламом.
Очень трудный вопрос. Если обратиться к Европе Нового времени (а в иных цивилизациях, как и в самой Европе в предшествующие времена, феномен неверия не получил сколько-нибудь значительного развития), то здесь мы видим, сколь велика сила культурных, цивилизационных и, наконец, этнических связей, чем дальше, тем больше оттесняющих на второй план вопросы веры и неверия, как и вообще религиозные вопросы. К тому же культура до недавнего времени сохраняла свои христианские корни и имплицитно заключала в себе некое «размытое» христианство, которое «исповедовали» также и неверующие. Поэтому когда Ориана Фаллачи называет себя «христианской атеисткой», это не совершенная бессмыслица. Сама Фаллачи объясняет свою позицию исторически, напоминая, что атеистическое (как и деистическое) Просвещение вышло из лона христианства.
И все же по высшему счету Гёте прав. В эпохи кризисов становится ясно, сколь важны религиозные вопросы, включая вопросы веры и неверия. Так было, например, в эпоху Реформации, когда сила религиозных убеждений (или фактического отсутствия их, что тоже случалось в высших слоях общества) заставила людей забыть о старых связях, в том числе кровнородственных, и более или менее однородная до того Европа раскололась на два враждебных лагеря: сосед пошел войной на соседа, брат на брата. Ислам, правда, в этом противостоянии не участвовал, но ведь и представления о нем были тогда крайне смутные и искаженные. Зато в наши дни он становится фактором е в р о п е й с к о й духовной жизни, под давлением которого образуются совершенно новые разделительные линии.
В свете сказанного можно несколько иначе взглянуть на позицию христианских (равно католических и протестантских) клириков. Конечно, порой они чересчур снисходительны к исламу. Но не надо обладать большой проницательностью, чтобы догадаться: в глубине души по крайней мере некоторые из них ощущают, что мусульмане им ближе, чем их неверующие соотечественники. В конце концов ислам — близкородственная христианству авраамическая вера, и его антитетичность по отношению к христианству, поскольку таковая имеет место, не вполне укладывается в антитезу «европейское — азиатское». Ну, во-первых, само христианство родилось все-таки в Азии, а с другой стороны, в исламе меньше «азиатского» (в том смысле, какой вкладывали в данное понятие европейцы ХIХ века), чем это принято думать. Г. К. Честертон даже считал, что «в сердце Азии он (ислам) как бы представляет душу Европы… И меньше всего он обязан Азии, древнему миру традиций (языческих и зачастую глубоко безнравственных. — Ю.К.), окаменевшего этикета (Китай? — Ю. К.) и бездонных, головоломных философий (Индия? — Ю. К.). Такой Азии он показался западным, угловатым, чужим; поистине, он пронзил ее, словно копье»15.
Нравится нам это или нет, но сегодня пробил «час ислама». Потому что ему удалось сохранить многое из того, что объединяет его с христианством, но в «христианском» мире в большой степени утрачено. И прежде всего, это а в т о р и т е т веры, который посредством каких-то флюидов передается от мусульман к не-мусульманам. В Европе христианство вот уже три столетия непрерывно отступает (отдельные попытки контрнаступления приносили лишь временные успехи, которые очень скоро сходили на нет); исколотое критическими стрелами, оно, кажется, уже почти смирилось с тем, что стало, по сути, некой маргинальной величиной. Но вот на арене появляется грозный ислам, и «свободомыслящие» поджимают хвосты и, за редкими исключениями, тщательно выбирают выражения, обращаясь к «гостю» (становящемуся, мало-помалу, хозяином); иные даже делаются, как Фаллачи, «защитниками» (плохими) христианства.
До чего дошло: во Франции, где еще сто лет назад был принят (впервые в Европе) закон об отделении Церкви от государства, он не так давно был нарушен… в пользу ислама, — ибо государство взяло на себя обязательство финансировать строительство мечетей, — и никакого особого шума это экстраординарное, казалось бы, событие не вызвало.
В чем ныне сила ислама? Прежде всего, в этике (генетически общей у него с христианством). В христианстве есть широта мировидения, какой нет в исламе, но в «христианском» мире этика становится «узким местом», препятствующим дальнейшему его продвижению на историческом пути; А. Tойнби назвал это morality gap. Отнюдь нельзя сказать, что мусульман-ский мир отличает или отличала в прошлом высокая моральность (исламизация любых народов, как и христианизация их, всегда оставалась неполной). Это столкновение с Западом активизирует в нем приток нравственного ригоризма16. Потому что Запад, каков он есть сегодня, в представлении мусульман, — Содом и Гоморра. На самом деле Запад в периметрах этих двух библейских городов, конечно, не вмещается, но факт, что «идеал содом-ский» привлекает умы и сердца гораздо больше, нежели упражнения в добродетели; во всяком случае, так обстоит дело на поверхности культуры.
На улицах западноевропейских городов удивительным образом поменялись психические токи: еще недавно приезжие мусульмане ощущали себя, под взглядами коренных жителей, людьми второго сорта, теперь, напротив, все чаще коренные ежатся под презрительными (!) взглядами мусульман, особенно женщины, которые в их глазах все — «шлюхи»17.
Известно, что на границах циклона и антициклона возникают различные завихрения и иные сложные атмосферические явления. Нечто подобное происходит и при непосредственном столкновении западной ментальности с мусульманской. Многие мусульмане, переселившиеся на Запад, более или менее сроднились с новой для них средой, хотя число таких мусульман с течением времени непрерывно уменьшалось. Зато росло число тех (и это были совсем не обязательно бедняки-гастарбайтеры), для кого Запад оставался чужим и враждебным. У кого-то первоначальное влечение к Западу перешло в отвращение к нему18 и толкнуло на позицию нравственного ригоризма, в иных случаях соседствующего, как это не раз бывало в истории, с изуверством.
Правда, те «этнические мусульмане», которые прошлой осенью устраивали погромы в Париже и других городах Франции, в нравственном ригоризме замечены не были. Муллы из предместий жаловались, что эти молодые люди «никого и ничего не слушают». Но здесь мы имеем дело с очевидно «пограничным» явлением. У молодых «этнических мусульман» просто отрыгивается та «хрень» (позволю себе воспользоваться словечком молодежного слэнга), которой они наглотались на Западе.
Так первые порывы ветра, предвещающие наступление бури, несут с собою пыль, сухие листья и всякий случившийся мусор.
Этика диктует мусульманам свои правила и в сфере экономики. Внед-ряясь в экономику Запада, они одновременно навязывают ему и свои экономические представления.
У мусульман нет разработанной экономической теории, нет «своего Адама Смита» или «своего Карла Маркса»; есть только «частные определения» богословов, регламентирующие ведение хозяйственных дел. Исходя из них, выстраивается экономическая стратегия ислама, которую некоторые его приверженцы считают делом первостепенной важности. Так, известный в Европе богослов, из числа «умеренных», Тарик Рамадан (уроженец Швейцарии, там и живущий) считает, что для того, чтобы исламизировать Запад, необходимо «взорвать изнутри» его экономику. «Наша этика, — пишет Рамадан, — обязывает нас к глубокому и радикальному сопротивлению на экономическом фронте», притом рассчитанному не на скорый успех, а на достижение его в более или менее отдаленном будущем19.
Основной принцип исламской экономики, зафиксированный в Коране, — riba, «бескорыстие». Правда, некоторые богословы считают, что этот принцип применим только к мусульманским странам, а за пределами их мусульмане не обязаны ему следовать. Тот же Т. Рамадан пишет, что современная мировая экономика — это подлинный dar-al-harb, «мир войны» (понятие, изобретенное мусульманскими богословами VIII — IХ веков и противопоставленное ими «миру ислама», dar-al-islam), из чего делается вывод, что за пределами мусульманских стран мусульмане могут принимать правила игры, которым там следуют. «На войне, как на войне». Но другие богословы считают, что мусульманин обязан придерживаться принципа riba в любом месте, где бы он ни был, и в любых обстоятельствах.
Самый принцип выбран неудачно. Такова специфика экономического поля, что оно требует совсем иных качеств, нежели бескорыстие (до некоторой степени аналогичным образом можем ли мы представить на футбольном поле игрока, который «бескорыстно» передает мяч сопернику?). С. Н. Булгаков писал (передаю его мысль по памяти, надеясь не слишком ее исказить), что преследование корыстных целей в экономике в конечном счете может обернуться благом для других. Да и в самом исламе riba, если разобраться, означает не бескорыстие, но лишь ограничение корыстных побуждений, а это все-таки другое дело. Например, запрещение ссудного процента означает, что банк не имеет права выдавать деньги на кредитной основе, но может выдать их на основе инвестиционной, то есть получить вознаграждение из прибыли, которую принесет (если принесет) предприятие, им профинансированное. Или запрещение наживаться на посреднических услугах означает лишь ограничение платы, взимаемой за перевозку и продажу товара (розничная цена не должна превышать оптовую более чем в два раза). И так далее. То есть преследование выгоды не запрещается, а лишь ограничивается.
Довольно распространенные сближения ислама с коммунистической идеологией некорректны. Ислам, как и христианство, утверждает равенство людей перед Богом, но отнюдь не в социально-экономическом плане. Он освящает частную собственность, допускает индивидуальную инициативу и свободную конкуренцию. Хотя и здесь налагает некоторые ограничения: крупный собственник должен отчитываться перед государством в том, как он использует свою собственность (и, в крайнем случае, может быть ее лишен);- богатый обязан уплачивать налог в пользу бедных — закят (христианство тоже призывает богатых делиться с бедными, но в добровольном порядке).
Некоторое отдаленное сходство ислама с коммунистической утопией состоит разве в том, что он стремится к достижению в подлунном мире такой меры справедливости и такой меры гармонии, какая в падшем (с христианской точки зрения) царстве человека практически неосуществима.
Что действительно позитивного несет с собою ислам, так это его решимость поставить на место «экономического человека», который на Западе раздулся до того, что порою заслоняет все другие измерения «человеческого, слишком человеческого». Стопроцентный «экономический человек» — это гротеск, диккенсовский Скрудж или бальзаковский Гобсек; в реальности подобные экземпляры встречаются достаточно редко. Но приближения к нему, по видимости сохраняющие «нормальные» пропорции, попадаются на каждом шагу. Односторонне экономическое мышление уродует человека. Экономика — всего лишь материальное поддержание жизни, но не сама жизнь. Как говорили древние римляне, «мы едим, чтобы жить, а не живем, чтобы есть»20.
Достойно внимания, что даже те предприниматели и торговцы-мусульмане, которые живут на Западе, в значительной части следуют наставлениям своих богословов. Каковое обстоятельство вызывает неподдельное изумление у их западных контрагентов.
Еще один козырь, который сохраняют мусульмане, — идеал воспитания. При всем различии в постановке образования в тех или иных мусульман-ских странах две вещи остаются обязательными для мусульманской школы, независимо от ее уровня, — дисциплина и авторитет учителя, которые на Западе упали так низко, что кажется — ниже уже некуда, хотя без них никакая школа не стоит.
А что в ваххабитских медресе дисциплина и авторитет учителя поддерживаются с помощью палки, так ведь и в цивилизованной Англии какое-нибудь столетие назад многие учебные заведения пользовались той же проверенной методой. Но, слава Аллаху, в иных системах обучения, принятых в мусульманских странах, учитель умеет поддержать свой авторитет sine ferula.
Нельзя не видеть позитивных моментов, которые несет с собою продвижение ислама, сохраняющего авраамическое наследие, общее у него с христианством, но «христианским» миром, как я уже сказал, в большой мере утраченное. И само это продвижение надо рассматривать не только в плане истории, но и в плане мистерии, где действует Божественный Логос, каковой есть совсем не то же самое, что Разум, к которому апеллирует Фаллачи и который, даром что она пишет это слово с большой буквы, есть попытка удержаться в области ясного и знакомого, в свое время выгороженной Кантом из сферы мирового якобы хаоса.
Великий французский арабист и исламовед (и сам верующий христианин) Луи Массиньон (1883 — 1962) писал, что ислам — «как бы побочная религия» (это, разумеется, точка зрения христианина, с которой не сможет согласиться мусульманин), призванная сыграть определенную роль в «стратегии Бога». Эта роль проясняется «в наше время», когда ислам становится «к о п ь е м а н г е л а, с т и г м а т и з и р у ю щ и м х р и с т и а н- с т в о»21. Опять мы встречаемся с образом копья, только на сей раз оно нацелено не с Запада на Восток, а наоборот.
Похоже, что Европа не способна возродиться к новой жизни своими силами и нуждается в каком-то внешнем толчке; такой толчок может сообщить ей только ислам.
Но может быть и так, что толчок окажется чересчур сильным — разрушительным (см. выше драматические сценарии развития событий).
Столкновение с исламом
может оказаться разрушительным для Европы
Когда говорят о столкновении цивилизаций, надо всегда иметь в виду, ч т о с ч е м сталкивается конкретно; или иначе: к а к и м и ч а с т я- м и сталкиваются цивилизации — головами, хвостами или чем-нибудь еще. Самый неприятный факт состоит в том, что фронтальное выступление в западном направлении, и не только на европейской, но и на североамериканской территории, осуществляет ваххабизм. Почти два столетия назад Байрон угадал в ваххабизме «злого гения» Европы. В «Паломничестве Чайльд Гарольда» он призвал к борьбе за свободу Греции в следующих строках:
…Пусть опять
Гяур османа вытеснит, воспрянув,
……………………………………..
Иль ваххабит, чей предок, словно тать,
Разграбил усыпальницу Пророка,
Пойдет пятою Запад попирать22.
Откуда такие опасения?
На начало ХIХ века пришелся подъем ваххабизма, зародившегося в середине предыдущего столетия в песках Аравии как реакция на угасание османского могущества. Когда-то бывшие грозою Европы, османы стали терпеть одно за другим катастрофические поражения, которые в мусульманском мире склонны были объяснять ослаблением в них веры и нравственным их разложением: «Стамбул для слабостей порока / Мольбе и сабле изменил». Ваххабитам удалось объединить под своей властью весь Аравийский полуостров, и какое-то время казалось, что здесь зарождается новая волна мусульманской агрессии, которая сначала затопит Османскую империю, а затем хлынет на Европу.
Опасения оказались чрезмерными. Европа в то время была преисполнена жизненных сил, а европейские армии демонстрировали подавляющее превосходство над любыми другими. Ваххабиты не выдержали столкновения даже со слабой турецкой армией: в 1818 году турки их разбили и загнали в глубь аравийского полуострова, вернув себе ранее принадлежавшую им кромку земли вдоль западного побережья (с двумя священными городами — Меккой и Мединой).
Должно было пройти ровно сто лет, чтобы турки, потерпев поражение в Первой мировой войне, окончательно ушли с полуострова и там возникло новое ваххабитское государство — Саудовская Аравия. Но еще долгие десятилетия ваххабизм оставался, так сказать, эндемическим явлением, не получая распространения в иных пределах, а Саудовская Аравия оставалась третьестепенным, малозаметным на политической арене государством.
Положение резко изменилось в 70-е годы. Во-первых, в 1973 году государство взяло в свои руки добычу нефти, которую иностранные компании вели там с 1940 года, когда открылось, что пески, которые аравитяне в продолжение многих веков употребляли для ритуального «омовения» (за недостатком воды), таят под собою несметные богатства. Это был щедрый «дар Аллаха», хотя открыли его западные «волшебники» (а свои грифы, из «Тысячи и одной ночи», как выяснилось, совсем не те клады охраняли). С этого момента Саудовская Аравия стала богатеть не по дням, а по часам.
Во-вторых, произошло то, чего никогда раньше не было: мусульман-ский мир за пределами Аравии, в суннитской его части, стал неожиданно восприимчив к ваххабизму. Очевидно, объяснение этому факту надо искать в общей радикализации ислама. Ваххабизм как раз представляет собою наиболее радикальное направление в исламе, это самая элементарная его версия, в которой подвергнуты «резекции» всякие возможности его внутреннего развития. Иначе говоря, ваххабизм радикально антиисторичен: он задержался в VII веке и не желает никуда оттуда выходить. К тому же это наиболее агрессивное направление в исламе, последовательно придерживающееся идеи джихада (в смысле войны с «неверными»), что особенно привлекает к нему мусульманскую молодежь, склонную к максимализму и все больше задающую тон в общем движении исламизма.
Ваххабизм повел наступление на Запад, пользуясь мощной государственной поддержкой Западом же озолоченного Эр-Рияда. Злато служит сейчас «делу Аллаха» (как его понимают ваххабиты) успешнее, чем некогда служил булат; это не значит, что булат отброшен за ненадобностью: просто он ждет своего часа. Так или иначе, в «споре минаретов», который ведется на территории Европы и Соединенных Штатов, ваххабизм берет верх за явным преимуществом (по некоторым данным, не менее четырех пятых всех мечетей, здесь расположенных, держатся ваххабитского направления).
Ревность Эр-Рияда в деле распространения ваххабизма в мире вступает в некоторое противоречие с его же прагматизмом. Как экспортирующая нефть и капиталы страна, Саудовская Аравия достаточно глубоко вовлечена в западную экономику. Но фактически контакты с Западом осуществляет крайне ограниченный круг лиц, вынужденных вести двойную игру: оказываясь за границей, они более или менее приноравливаются к существующим там порядкам, а у себя дома подчиняются всем строгостям ваххабизма. Вообще судить о том, что происходит в Саудовской Аравии, трудно, потому что это самая закрытая страна в мире. Скорее всего, сам дом Саудов сейчас расколот: одна его часть настроена примиренчески по отношению к Западу, о другой точно известно, что она симпатизирует «Аль-Каиде» и даже прямо поддерживает ее.
С уверенностью можно сказать, что в связке ваххабизм — дом Саудов (существующей с 1747 года) первый элемент несравненно более сильный. Дом Саудов или, по крайней мере, «примиренческая» его часть, может пасть (такая возможность давно уже рассматривается всеми наблюдателями), а ваххабизм неколебим, потому что пользуется широчайшей поддержкой всего населения. Фактически в Саудовской Аравии два центра власти: «дворец короля Фейсала» (ныне уже покойного) и университет имени того же Фейсала, расположенный в пустыне близ Эр-Рияда. Не знаю, вправе ли он называться университетом: хотя здесь есть такие факультеты, как естественный и медицинский, это скорее все-таки духовное училище. К тому же здесь обучают подрывной работе и методам партизанской войны, что не совсем типично для университетов и еще менее того — для духовных училищ. На фотографии это огромное мрачное здание, похожее на крепость. И вот красноречивая деталь: обитель сия охраняется религиозной полицией, а государственная полиция проникать сюда не вправе; зато религиозная полиция вправе проникать куда угодно, не исключая и королевский дворец.
Мифический Христиан Розенкрейц, созданный в начале ХVII века силой воображения основателя ордена розенкрейцеров Иоганна Андреэ, в приписанной ему «автобиографии» рассказывает, что в своих странствиях по Аравии он нашел там некий «Дом мудрости», обитатели коего могли бы поучить европейцев уму-разуму. Что называется, накаркал.
Ваххабизм несет в Европу дух пустыни, где испокон веку белеют верблюжьи кости и монотонно гудит ветер и столь же монотонно звучат суры Корана (здесь их запрещают читать нараспев, как это принято в других краях, — не говорю уже о том, что здесь может подвергнуться преследованию вообще любая музыка).
«Мечта, которую в продолжение многих лет вынашивают сыны Аллаха, — пишет Ориана Фаллачи, — взорвать Башню Джотто, или Пизанскую башню, или Собор Святого Петра, или Эйфелеву башню, или Вестминстерское аббатство, или Кельнский собор, и так далее, — на мой взгляд, есть прежде всего глупость. Какой смысл уничтожать сокровища, которые им принадлежат?»23 Положим, Фаллачи опережает события: пока упомянутые сокровища и м не принадлежат, но очень может статься, что будут принадлежать. И если они станут их уничтожать, это будет с их стороны проявлением не глупости, а изуверства и крайней нетерпимости. Все дело в том, что ваххабиты говорят на языке веры и не понимают языка культуры (кстати, такое «одноязычие» исторически не чуждо и европейцам: уместно вспомнить, как на родине Фаллачи, во Флоренции, последователи Савонаролы устраивали публичные «сожжения сует», уничтожая любые плоды культуры, которые попадались им на глаза). Когда талибы в Афганистане (а это те же ваххабиты) взрывали статуи Будды, даром что никто из их противников Будде уже не поклонялся, они это делали просто потому, что считали их (статуи) «лишними». А среди перечисленных Фаллачи «сокровищ» есть не только памятники культуры, способные «мозолить глаза» ваххабитам, но и храмы, по сию пору собирающие некоторое, всё тающее число верных, то есть тех, кого ваххабиты считают своими прямыми врагами.
На самом деле глупость демонстрируют сограждане Фаллачи по Объединенной Европе, те, кому по идее надлежало быть защитниками упомянутых «сокровищ». Английский социолог Стив Келмейер пишет (сайт «Bridegroom press» от 7.02.2006): «Запад решает проблему молодежи, поддерживая американскую образовательную систему низкого уровня и гедонистическую культуру. Природные эмоции молодежи остаются неоформленными и неосмысленными. Они канализуются в сторону пустого и тупого развлечения. Хлеба и зрелищ требовали римляне. То же и у нас. Мы создаем евнухов. У мусульман другой подход. У них тоже образовательная система низкого уровня — медресе. И однако у них есть долгий опыт с евнухами, и они знают, какую проблему создает эта система. И они выбирают другой путь» (http://bridegroompress.com./catalog/article info.php? articles id = 213). Очень интересное наблюдение, конкретизирующее, ч т о нынче сталкивается с ч е м. Весьма трезво охарактеризована западная молодежь. Другие авторы, касающиеся данной темы, высказываются в том же духе: мы, говорят они, «растим балбесов». Фаллачи утверждает, что ныне даже студенты «ничего не знают» (за пределами своих узких и все более сужающихся специальностей). Неожиданным, — если учесть нынешнее всеприсутствие сексуальных «дразнилок», — выглядит замечание о том, что «мы создаем евнухов»; очевидно, это надо понимать в том смысле, что растущее поколение не оставит векам «ни мысли плодовитой, ни гением начатого труда». А вот о мусульманской стороне сказано не вполне точно. Если западная образовательная система действительно низкого уровня, то есть дает некачественное образование, то о медресе правильнее сказать, что они дают элементарное образование. Основным предметом там является Закон Божий в его мусульманском понимании, который придает жизни смысл и организует эмоциональную сферу, сообщая ей определенную направленность.
В первом случае мы видим ослабление, до полного исчезновения, воспитательных начал, придающих смысл свободе; во втором, — клетку, в которой заранее определено, что к чему, и от заключенных в ней ничего не требуется, кроме точного исполнения всех и всяческих предписаний.
Чем может закончиться прямое столкновение этих двух «ювенильных ресурсов», легко догадаться. А вот что будет п о т о м, сказать невозможно. Представить себе симбиоз ваххабизма (многие последователи которого целыми селениями по сию пору добровольно отказываются от электричества) с западной цивилизационной Мегамашиной чрезвычайно трудно. «Уместным» он может здесь оказаться разве что в условиях цивилизационной катастрофы, наступившей вследствие технологических, экологических или каких-то иных причин.
Страх мешает европейцам разглядеть своего противника. Ваххабизм, пишет итальянская журналистка Лючетта Валенси, «вышел из пустынь на бетон больших городов, как нацизм — из древнегерманских лесов»24. Сравнение ваххабизма, вообще воинствующего исламизма с нацизмом столь же распространено, как и сравнение его с коммунизмом, и почти столь же некорректно. Нацизм означает крайний национализм и возвращение к язычеству, а ваххабизм — это универсализм и авраамическое единобожие, исторически явившееся, в сравнении с язычеством, решительным шагом вперед. Что действительно их сближает, так это стремление перечеркнуть европейскую историю и вернуться (в случае нацизма) в некую «исходную точку» или задержаться в ней (в случае ваххабизма), хотя «исходные точки» выбраны очень разные.
Заключение с отточием
Следует, однако, иметь в виду, что судьба Западной Европы будет решаться не только на западноевропейских полях.
Во-первых, определенное влияние на нее будет оказывать ситуация на Ближнем Востоке, доминантой которой (если не считать арабо-израиль-ского конфликта) чем дальше, тем больше становится противостояние Ирана и Саудовской Аравии.
Наверное, будущие историки сочтут парадоксальным тот факт, что в наши дни ведущая страна западного мира, Соединенные Штаты, «дружит» с Саудовской Аравией (хоть после 11.9-го между ними и пробежал некоторый холодок) и находится во враждебных отношениях, на грани войны, с Ираном. Конечно, с нынешним иранским президентом разговаривать трудно. Но американцы сами виноваты в том, что не воспользовались восьмилетним пребыванием у власти умеренного Хатами, чтобы улучшить отношения с этой страной.
Иранский шиизм с его принципиально иным отношением к истории и культуре представляет собою, в рамках ислама, подлинную альтернативу ваххабизму, из чего вытекает принципиально иное отношение Ирана (или, по крайней мере, его творческих кругов) к евроамериканскому миру. Об этом хорошо сказал тот же Хатами: «Нас… постигли два больших несчастья — безумная любовь и ненависть, ставшие основным препятствием на пути адекватного познания западной цивилизации как величайшего события реальности последнего этапа жизни человечества»25. Для сравнения: ваххабиты питают к Западу одну только ненависть без любви и никакого стремления к адекватному его познанию не обнаруживают.
Столкновение Ирана с Саудовской Аравией почти неизбежно: к этому ведут и глубокие их духовные, мировоззренческие расхождения, и борьба за лидерство в мусульманском мире, и, не в последнюю очередь, территориальные споры. Дело в том, что восточные районы Саудовской Аравии, как раз те, где расположены ее основные нефтяные поля, издревле принадлежали Персидскому царству и по сию пору населены преимущественно шиитами; трудно представить, чтобы Иран отказался от претензий на бывшие свои земли.
Если в этом столкновении Саудовская Аравия потерпит поражение, это приведет к общему ослаблению ваххабизма, в частности, и на западном «фронте».
Во-вторых, «в резерве» остается Восточная Европа (исключая Балканы, где идет исламистская ирредента), относительно мало затронутая мусульманской экспансией. Это относится и к России, где есть свои автохтонные мусульмане (психологически совсем иные, чем иммигранты), а мусульман-ская иммиграция относительно невелика. Существенно и то, что у нас приш-лые народы — это малые народы, такие как азербайджанцы или таджики (к тому же сильно секуляризованные за советские годы). Для сравнения: на запад устремляются великие в прошлом и амбициозные народы — арабы и турки.
Ветераны советской восточной политики продолжают думать, что к югу от наших границ (точнее, от бывших советских границ) живут «друзья», с которыми всегда можно поладить. Это наивный взгляд. Пробудившийся мусульманский Восток считает русских такими же кафирами, как и западных людей, — хотя и не в такой же степени достойными внимания. Свой ястребиный взор Большой Ближний Восток устремляет в западную сторону, а Россию, — такое складывается впечатление, — видит как бы боковым зрением. Даже несмотря на Афганистан. И несмотря на Чечню.
Отчасти это происходит потому, что западные народы богаты, а восточные (то есть восточноевропейские) пока бедны, отчасти же потому, что именно на Западе сложился образ культуры, вызывающий у мусульман отторжение и желание раз и навсегда с ним развязаться, а Россия, переживающая переходный период, в этом плане еще только пытается разобраться сама с собой (отчасти это относится даже к восточноевропейским католическим странам).
Как бы то ни было, на Западе Европы уже раздаются первые голоса, взывающие о спасении к восточным соседям. Так, швейцарский журнал «Altermedia. Suisse» (в номере от 13.10.2004) полагает, что «спасение придет с востока (Европы)». Цитировавшийся выше Fjordman допускает мысль, что центр европейской цивилизации будет перемещаться с Запада на Восток. На американцев мало кто надеется, потому что их вмешательство, скорее всего, сведется к военным акциям, которые в конечном счете ничего не дадут.
Ясно, во всяком случае, что история совершает на наших глазах голово-кружительный поворот. И что нам в этой связи многое, очень многое придется переосмыслить. Для чего, слава Богу, у нас еще есть время.
Сноски:
1 Крупнейший из них, совершенный 11 марта 2004 года в Мадриде, имел конкретной целью заставить испанцев вывести свои войска из Ирака. Что перепуганные испанцы и поспешили сделать.
2 Существует и другая версия: Дон Родриго проник в заколдованную комнату в своем дворце в Толедо, куда до него никто не смел проникать. Оказа-лось, что на ее стенах изображены арабские воины, а под ними написано, что Испания будет завоевана, если кто-нибудь нарушит запрет. Версия другая, но смысл здесь тот же: психологически король был настроен на поражение.-
3 Каграманов Ю. Похищение Марианны. — «Главная тема». 2006. № 8.
4 Кстати, предполагаемый «захват» этих стран облегчается преимущественно мононациональным потоком мигрантов, устремляющихся в каждую из них. Будто какой-то невидимый штаб распределил: во Францию, Италию, Испанию едут арабы, в Германию — турки; только в Англии мусульманское население — этнически смешанное.
5 Bat Yeor. Eurabia: The Euro-Arab Axis. London. 2005. Об этой книге я писал в статье «Еврабия: призрак или реальность?» — «Дружба народов». 2006. № 5.
Под псевдонимом «Бат Йеор» (что означает, в переводе с иврита, «Дочь Нила») пишет Жизель Литман, изгнанная, в числе других евреев, из Египта и ныне живущая в Швейцарии.
6 Доля истины в этом есть: Колумб, как известно, пытался найти путь в Индию и, между прочим, отыскать там мифическое «царство пресвитера Иоанна», чтобы вступить с ним в союз против ислама. Но это именно только доля истины. 1492 год, когда совершил путешествие Колумб, был годом блестящих побед испанцев, которые окончательно вытеснили мавров с полуострова и впервые высадились на африканском берегу. Никакой особой нужды в союзниках у них тогда не было.
7 Hobson J. The Eastern Origins of Western Civilization. Cambridge. 2005. P. 297.
8 А шииты, совместно с христианами, считают, что последние времена будут царством Антихриста, коему будет противостоять Махди (12-й Имам, вышедший из сокрытия) при участии Христа («пророка Исы»).
9 Magli I. L’Islam contro l’Italia. — «L’Indipendente». 3 agosto 2004.
10 Цит. по: Findley P. Silent no More. Beltsville (Mas.). 2003. P. 36.
11 Hobson J. Op. cit. P. 112.
12 В оригинале книга вышла в 2002 году, в русском переводе — в 2005-м.
13 Fallaci O. La forza della ragione. Milano. 2004. P. 17, 167, 154, 49, 11.
14 Эта статья находилась уже в наборе, когда пришло известие о смерти Фаллачи.
15 Честертон Г. К. Вечный человек. М. 1991. С. 240. Нелишне также привести мнение А.Тойнби на сей счет: «Когда я говорю “западный мир”, я имею в виду не только христиан, но также иудеев и мусульман, потому что христианство и ислам суть производные от иудаизма» (Toynbee A. Surviving the Future. London. 1971. P. 5).
16 Внутри самого мусульманского мира нравственный ригоризм ваххабитов — реакция на порчу, реальную или мнимую, остальных мусульман.
17 Ваххабиты, живущие на Западе, настолько презирают «западных свиней», что даже необходимость присаживаться рядом с ними за известной нуждою вызывает у них отвращение. Чтобы не «замараться» (морально, конечно, а не физически), ваххабит обязан входить в общественный туалет с левой ноги, а выходить оттуда с правой и все время пребывания в этом заведении читать молитву.
18 Есть фотография, датированная 1971 годом, на которой изображено семейство бен Ладенов где-то в Швеции. По виду, осанке — это типичные glob-trotter’ы; даже этнические их черты здесь как-то скрадываются. 14-летний Усама выделяется среди них разве что особенно широкой улыбкой («che-e-e-ese»).
19 Ramadan T. Les musulmans d’Occident et l’avenir de l’islam. Arles. 2003. P. 320.
20 Ощущение, что экономика занимает слишком много места в умах людей, усиливается и на Западе. Обозреватель «Нью-Йорк Таймс» Дэвид Брукс, чуткий к веяниям времени, пишет: «Экономика, видящая в человеке одно только расчетливое существо, не может больше считаться королевой общественных наук. События последних лет возвращают нас в туманное (murky, что можно перевести также как «темное») царство теологии, антропологии, истории и социологии» («The New York Times» [дайджест «Известий»]. March 6, 2006).
21 Massignon L. Les trois prieres d’Abraham. Paris. 1935. P. 49. Эти строки писались в середине 30-х годов, когда ислам принято было считать «умирающей религией» и ни о каком реальном возрождении его еще не было речи. Можно поэтому сказать, что они заключают в себе не столько констатацию, сколько замечательное предвидение.
22 Перевод В. Левика. Гяур, разумеется, — христианин. Что касается факта посягательства на усыпальницу Пророка, то он объясняется тем, что ваххабиты выступили против чрезмерного, на их взгляд, культа Мухаммеда, считая его тоже идолопоклонством.
23 Fallaci O. Op. cit. P. 64.
24 «L’Express», 27.01.2006.
25 Хатами С. М. В человеке сосредоточены душа Востока и разум Запада. М. 2001. C. 85.