Рассказ
Опубликовано в журнале Континент, номер 130, 2006
Нина ГОРЛАНОВА, Вячеслав БУКУР — родились в Пермской области. Закончили филологический факультет Пермского государственного университета. Авторы “Романа воспитания”, в 1995 г. признанного лучшей публикацией “Нового мира”, повестей “Учитель иврита”, “Лидия и другие”, “Тургенев — сын Ахматовой” и др. Печатались в журналах “Звезда”, “Знамя”, “Новый мир”, “Октябрь”. В 1996 г. вошли в shortlist претендентов на Букеровскую премию. Постоянные авторы “Континента”. Живут в Перми.
Шмякну шапкою о сцену,
Бровь соболью заломлю:
Дайте лексику обсценну —
Я про Гоголя спою.
Мы начали сочинять частушки с того апрельского дня, когда дочь спросила:
— К нам кошка зашла, да? Похожая на ту, что Гоголь утопил?
Тема диплома у Агнии: “Мотив страха в творчестве Н.В. Гоголя”. Она ночи не спит — анализирует эти четырнадцать томов. И с марта начались у нее свои страхи: сначала казалось, что кто-то незнакомый ходит у нас по коридору. А теперь вот уже и кошка!
— Агния, никакой кошки нет, а вот паук есть — смотри: на потолке. Откуда он выполз? Огромный, красавец…
Паук долго осматривал комнату всеми восемью глазами, не нашел никакой пищи и уполз на восьми своих ногах за картину “Ахматова, гладящая индюка”.
— Мне бы восемь глаз и ног! Ничего не успеваю! Диплом, да еще сутки через сутки работаю в кафе!
Агния взрыднула и вдруг замерла, как природа у Гоголя, которая словно спит с открытыми глазами (есть ли более гениальные слова в мировой литературе?!).
Тут-то мы и поняли: не отсидеться! Если уж наших гонораров не хватает, чтоб доучить младшую дочь, то надо помочь ей диплом написать.
И полетели имейлы в Москву — Софье Мининой, в Париж — Наталии Горбаневской, в Израиль — Аркадию Бурштейну: для диплома по Гоголю отсканируйте нам “Семиотику страха”, умоляем!
В ответ обрушились Гималаи электронных импульсов, несущих нам страницы Зощенко о страхах Гоголя, стихи Кальпиди — для эпиграфа и — конечно — эссе Набокова.
— Мама, Набоков сравнил Гоголя с мотыльком!
— Не обращай внимания, Набоков в каждом писателе видел такого же Набокова.
А Наташа прислала из Сети интервью Гуревича, который по средним векам! И спасибо!!!
Нужно добавить, что наши друзья обратились к своим друзьям, а те — к своим, так что только папуасы Новой Гвинеи не участвовали в дипломе нашей дочуры. Зазевались.
Как у Гоголя в штанах
Поселился сильный страх.
Ростом выше он горы,
Это все метафоры.
Мария Ивановна Гоголь-Яновская! Спасибо вам, что родили нам Колю. Но зачем вы ему, пятилетнему, сказали с такой фамильной яркостью неумолимые слова о Страшном суде? Бедный гений представлял всю жизнь адские сковородки, чертей, а мы теперь расхлебывай!
Дочь сказала:
— Каждую ночь вижу во сне Гоголя… Какая ты бледная, мама, сегодня.
— Да я тоже всю ночь Николая Васильевича искала. Якобы я хотела узнать, чего он больше всего боялся. Тайну личности… Куда ни приду, везде говорят: сегодня изволили съехать. А на последней квартире говорят: вчера он скончался. И все служанки, которые мне отвечали, развешивали сушиться нижнее белье. Словно говоря: тебя нижнее белье интересует — вот тебе нижнее белье!
— Гоголь, Гоголь, ты могуч, только все же нас не мучь! Ну чего ты вдруг пристал к двум женщинам: моей жене и моей дочери! В жизни — вроде — ты к женщинам не приставал.
— Папа! да, его эволюция: от страхов мифологических перед нечистью до страха Божия… через страх женитьбы! — закричала дочь и опять взрыднула. — В конце жизни он так боялся Страшного суда, что заморил себя голодом! Но у меня просто времени нет это все напечатать!!! Сменщица заболела, я каждый день в кафе, каждый день!
— Агния, все наоборот! Он от страха Божия шел к гордыне — в “Выбранных местах переписки с врагами”…
— Дайте подумать! В “Вечерах на хуторе” — да — черт всегда побежден то молитвой, то чудом, а потом Гоголь впал в прелесть, просил слушать его как самого Господа. Вот — смотрите: я подчеркнула в текстах все о страхах, но… но! Зашиваюсь я! Время, где тебя брать?!
Мы сразу кинулись к двум компьютерам — набирать пятьдесят страниц цитат, при этом перебрасывались мечтами: у нас скоро, скоро наступит безоблачное послегоголевское время! Можно будет открыть кафе, назвать его “Об Гоголя!”. А на стены кафе — эти цитаты все…
Но про то, что известный парижский гоголевед Шварцбайн запил после усердного изучения нашего Николая Васильевича, мы не сказали дочери ни слова.
Нас уже, кстати, тоже подмывало чего-нибудь дерябнуть. Потому что Гоголь все время мелькал в глазах и в ушах. Идем по проспекту: ель похожа на Поприщина — так же безумно скорчилась. А ясень, кажется, сейчас свои пропеллерные семена включит и умчится от всего женского пола, как Подколесин.
Спасались частушками.
Как по речке, по широкой,
На моторке без руля
Выплывает Коля Гоголь —
Вместо носа — два х.я…
— Слушай, Агния, а есть — наверное — параллельный мир, где Гоголь не родился?!
— Ну, папа, зачем ты? Я люблю Гоголя. К тому же ты сам говорил, что все другие варианты истории — хуже…
К тому же иногда мы находили и утешение:
— Такие вчера огурцы плохие купила.
— А, Гоголь бы еще хуже купил.
Как на речке на Днепру
Возле тихой рощи
Коля Гоголь поутру
Огурец полощет.
Агния в это время ставила на полку том Мережковского: мол, полночи его перечитывала — у оппонента диссертация по Мережковскому, — ой, задаст много вопросов, сил нет…
И мы запели на два голоса:
Коля Гоголь — что такое?
Мережковский вопросил.
Неужели что-то злое?
На диплом уж нету сил…
И ведь знали же, что, если запоем дуэтом, с другого конца города сразу же прибегает Камилла! Но не удержались.
Камилла Красношлыкова — это ее псевдоним, а настоящие имя и фамилию мы вам не скажем. И не надо нас подпаивать. Бесполезно!
Появляется она так: скользнет умной тенью за соседом нашим по кухне, прошелестит по диагонали комнаты, несмотря на свои каблучища, и сразу:
— Всегда у вас в каждом углу то внук, то щенок шевелится!
К счастью, внуки (сыновья старшей дочери) еще так малы, что не обижаются на такие слова. Да и мы тоже не обижаемся, потому что в руках у гостьи — как обычно — благоуханный узелок, а там… о-о-о! что-то новое — сморчки, томленные в сметане!
Но с другой стороны, сморчки — это русская рулетка, ведь на миллион один встречается ядовитый…
— А, будем самураями. Самураям не страшна смерть! — браво воскликнула Камилла.
И погрузились мы в этот смак волшебный. Ну, знаете: стоны, вздохи, причмокивания. Разложив всем еще по одной порции, Камилла и говорит светски так:
— Кстати, я наконец-то развелась с мужем.
Вы когда-нибудь слышали, чтобы сообщение о разводе начиналось со слова “кстати”? Вот и мы тоже.
— Со своим мужем? Как? Ты еще недавно твердила: без мужа — как без помойного ведра!
— Он женился на мне по заданию КГБ.
Мы тут сразу бросили переглядываться, а то она подумает, что мы тоже из КГБ.
— Да зачем ты нужна им? Слушай, Мила, ты же была нормальной журналисткой, писала о передовиках.
Она снисходительно закурила и сказала:
— От ваших слов сердце забилось как-то по диагонали. А вы знаете, что все повести Юрия Полякова написала я?
— Ты? Да как же это?
— Так. Я посылала рукописи в журнал “Юность”, а он…
— Ну… где бы ты взяла материал для армейской повести “Сто дней до приказа”?
— Так я ведь в газете работала — с людьми встречалась.
Тут какая-то штора отдернулось, и нас понесло в другой мир, где Гоголь крадет рукописи у Платонова, а тот — у Чаковского. Мы стали отчаянно выгребать против течения: Камилла, ты нам НИЧЕГО не приносила, мы ни одной рукописи у тебя не украли…
— Ну, кроме двух-трех гениальных идей, брошенных у вас вот так же, в застольной беседе.
Мы немного ошалели: Мила-Милочка, назови хотя бы одну гениальную идею — захотелось побыть гениями.
Она посмотрела строго, покачала головой:
— Вы все, все исказили в своем “Романе воспитания”. Вздумали написать, будто с Настей вы не справились, а на самом деле я ее вам перевоспитала. Пару раз побеседовала, и девку как подменили!
“Узнаешь Гоголя!” — просигналили мы очками друг другу (как он просил Аксакова: “Обращайтесь со мною так, будто я драгоценная ваза”).
— Все-таки зря ты развелась с Дмитрием — керамисты сейчас хорошо зарабатывают.
— Керамист! да вот, увидите: похоронят его в форме полковника ФСБ и целая колонна будет нести за ним ордена на подушечках…
— Мила, зачем ты так! Пусть человек живет до ста лет.
И тут нас спасли родные и друзья. Сначала Лена шла мимо и свернула к нам, потом Лана с мужем. Затем средняя дочь вошла с сыном, мужем и свекровью, то есть нашей любимой сватьей.
Лана тотчас принялась резать овощи на салат, поводя знатными плечами.
— Такой приступ астмы вчера у сына был — начала она рассказывать.
— Ой, я знаю новое средство от астмы! — вскричала Лена. — Берешь килограмм цветков белой сирени…
— Ну уж нет, — взмахом ножа остановила ее Лана. — Нам сейчас нужны приступы астмы. Чтобы от армии откосить.
В это время как раз и вернулась из университета наша Агния.
— Почему мне так мало задавали вопросов? — спросила она.
Повисла тишина. Мы со страхом спросили:
— Ты защитилась по Николаю Васильевичу?
— Да, четверка. Но почему они не задавали вопросов? Я всю ночь не спала, приготовила сорок ответов.
В это время под симфонию мобильных телефонов поднялась наша валюта — настроение.
Когда эсэмэски были прочитаны, все, кто накопился к этому моменту в квартире — мы, дети, внуки, зятья, одна сватья и друзья, — заплясали и запели:
…Танго и вино
Любви недаром нам дано!
В самозабвенном семейном танце мы с треском сошлись лбами!
Посыпались разноцветные искры, и в их свете стали видны:
Софья Минина, волшебно скачущая в юбке с зебрами одновременно и здесь, и в Москве,
Наталья Горбаневская в фартуке, выплясывающая одной ногой в Перми, другой в Париже возле плиты,
Аркадий Бурштейн выглянул из города Цорана, что в земле Израильской, посмотреть, что за шум с Урала, и не удержался — тоже оглушительно свистнул и заплясал.
Не вставая с дивана, плавно покачивались на пышных ягодицах две подруги, Лана и Лена, каждая со своим счастьем: одна беззубая, но с мужем, другая без мужа, но с зубами.
И даже коммунальный сосед выпал из своей комнаты, гремя квадратными плечами и подхватил хмельным голосом:
— Аааааааааааа! Никто меня не любит! Водка с неба не падает!
Примерно мы знаем, кого надо жалеть. Всех.