Опубликовано в журнале Континент, номер 129, 2006
Борис МИНАЕВ — родился в 1959 г. в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ. Журналист и прозаик. Работал в “Комсомольской правде”, “Огоньке”. Автор книг “Детство Левы” и “Гений дзюдо”. Лауреат премии “Заветная мечта” — 2006 (за лучшую детскую книгу, вторая главная премия). В настоящее время работает в журнале “Город женщин”. Ведет дневник в Живом Журнале (boris_minaev). Живет в Москве.
Борис МИНАЕВ
Сквозь вакуум
Когда я впервые услышал эту фразу — “извини, это комплексы вашего поколения”? По поводу чего? Не помню уже.
Помню, как тогда резануло внутри — я-то всегда много думал о своем поколении, да, много раз оценивал и прикидывал, чем мы отличаемся от прежних людей, какой язык принесли с собой, какова наша вина и наша история, но никогда так четко и определенно не чувствовал в других эту оценку, причем резкую.
Неприятную оценку.
Наверное, это было сказано по поводу каких-то социальных инстинктов. Нашего страха перед новым, скажем так, “мягким” культом личности. “Это комплексы вашего поколения”, — жестко сказала мне моя собеседница, красивая молодая девушка лет тридцати. Или чуть больше. Я задумался. Их поколение, что ли, живет без комплексов? Неужели?
Наверное, потребность заявить такое появляется у людей в тот момент, когда они перестают учиться, быть учениками, перестают чувствовать себя в начале — начало уже позади, дальше — подлинная биография, и это резкое, острое чувство заставляет оглянуться, почувствовать себя уже на общем фоне, на общем плане, говоря киношным языком.
Так вот, какой же он — общий план?
А общий план прост — тридцатилетние, помимо всех своих прекрасных качеств, обладают одним очень неприятным — поколенческой ксенофобией. Это происходит даже помимо их воли, на уровне инстинктов, биологических реакций — как только они перестают чувствовать себя среди “своих”, перестают понимать лексику, мимику, я не знаю, культурный бэкграунд собеседника, на их лицах появляется очень странное выражение. Не интерес, не попытка понять, не диалог или драка — нет, ответом на чужое (общим поколенческим ответом) для них является другое: ускользающее молчание, рассеянная полуулыбка. Непроницаемый холод. Вакуум. А поскольку они приходят сейчас на сцену и заполняют ее собой, — этот вакуум, это неумение говорить с другими и непохожими, кажется мне довольно опасной вещью. Чтобы пройти сквозь вакуум, нужен скафандр.
Но мне все-таки нравится это поколение. По возрасту — мои младшие братья и сестры, по ощущению — гораздо более органичные для сегодняшнего времени люди, чем мы (чем я и мои друзья-ровесники), по драйву — нечего и говорить, живущие в ритме своих чувств, легко и свободно, как в джазе, в то время как 40-летние или 50-летние все пытаются поймать свою “забытую мелодию для флейты”. И тут речь не об успехе, успешность не от поколенческих категорий зависит, от характера и судьбы.
Успеху не завидую, завидую как раз вот этому — ощущению горизонта впереди. Более свободному дыханию.
Но сразу возник вопрос — а что они сделали уже, что успели сделать?
Не что время сделало для них — это как раз понятно, оно освободило их от прежних подпорок и стереотипов, заставило рассчитывать только на себя. Нет, но что они-то привнесли в это время?
На актерах и режиссерах именно этой формации, предположим, держится “новый русский сериал” и “новое русское кино”. Это действительно серьезное производство: рентабельное, с уверенными в себе директорами, с хорошими, качественными бизнес-планами и очень хорошей рекламой. Но, увы, “пятилетка качества” в этом производстве пока не наступила. И вот почему. На предыдущей отечественной кинофабрике, назовем ее советской, была некая традиция, некое уважение к ремеслу, к прежним профессионалам, а отсюда — и культура работы. Эти тридцатилетние начали как будто на голом поле. И их самоуважение, которое порой так и брызжет с экрана, — пока еще стоит на одной ноге. Их продукция продается, это хорошо, но пока она очень сырого, почти ученического качества, и это плохо. В этом когда-нибудь придется себе признаться, чтобы двигаться дальше.
Ну хорошо, бог с ней, с культурой. В конце концов, не культурой единой жив человек.
Политика.
Я понимаю, политика сейчас очень уж специфическая. И в предыдущей волне исторических событий выдвинуться было значительно легче. Но чтобы совсем уж ни одного лица… Ни одного имени… Ни одного человека, который хоть на один час привлек бы к себе внимание! Это странно, согласитесь. Совсем странно. Все-таки 30–35 — это не мальчики уже и не девочки.
Можно, конечно, надменно пожимать плечами, и говорить, мол, “политика дело грязное”. Но то, что Гайдар-внук в их годы командовал страной, а Чубайс в этом же возрасте умудрился навсегда стать врагом номер один русского народа, в которого до сих пор стреляют, — во мне лично вызывает гордость за свое поколение. Я уж не буду тревожить тень так называемых олигархов, но то, что миллиарды упали к их ногам сами, без всякого усилия — это, на мой взгляд, большая и очень вредная русская сказка. Но даже если упали, ладно, даже если этот успех был искусственным и неправедным, как считают многие, никто ведь не заставляет нынешних 30-летних политиков идти теми же тропами.
Но если у этого поколения нет своих лидеров, нет своего творческого голоса (не пробился еще, не успел), нет своей идеологии… То что же они дальше будут делать? Кто из них, собственно говоря, поведет страну и куда? А черт его знает.
Черт его знает — потому что куда, кто и зачем, для них не очень важно. Ведь их жизнь — это их личное дело.
Собственно, идеологию, которую мне пришлось формулировать самому, потому что сами они ее не хотят формулировать, — можно выразить вот в этих двух словах. Да, замечательная идеология: их жизнь это их личное дело. Она позволяет жить легко. Она позволяет им быть внутренне свободными (запомните, кстати, этот тезис о внутренней свободе, он для них очень важен). Он позволяет им быть счастливыми. Такой идеологией в эпоху перехода, эпоху дикого рынка стала для них простая жизненная необходимость — быть свободными от любых скреп, крутиться, вертеться, выживать в любых обстоятельствах. Осуждаю ли я их за это? Да ничуть. Я им даже завидую в этом отношении. Завидую их мобильности, легкости, органичности, продвинутости.
Но ведь мы же говорим об истории…
А в истории, как известно, действуют законы больших чисел. Когда один человек легок, свободен, не закомплексован в отношениях, не зажат условностями — это прекрасно. Он живет для себя, в свое удовольствие, он никому не “парит мозги” своими жизненными задачами, и он, кстати, не торопится обзаводиться семьей, взваливать на себя тяготы “семейных ценностей”, потому что ему, в отличие от нашего поколения, не нужно было прятаться в семью, в свой личный угол — от общества развитого социализма, от партсобраний, от родителей. Это в общем-то очень ответственный человек, нынешний 30-летний, он мудрый, он живет сегодняшним днем, и он знает, что на завтрашний день (то есть на те же семейные ценности) надо сначала накопить, заработать, надо его спокойно дождаться. Для отдельно взятого человека — прекрасная жизненная позиция. Для страны — уже большая проблема.
…Да в общем-то не только для страны. Это я лукавлю сейчас, ухожу в социологию, в демографию. Бог с ними. Мне кажется, невозможность закрепиться в чем-то, неумение упереться рогом в один сюжет, в одну жизненную идею — та проблема нынешних 30-летних, о которой они не очень любят говорить.
Был в моей жизни один главный редактор, который в своем программном заявлении сказал, что он будет делать журнал для людей не старше 35 лет, хотя ему уже 36. Потом кокетливо улыбнулся: “Я надеюсь, что меня все-таки можно отнести к тридцатилетним”. Так вот, это был худший главный редактор в моей жизни. Который все развалил, все разрушил, и быстро ушел. Но он был худшим, конечно, не потому что был 30-летним. И не потому, что был глуп или бездарен. Нет! Совсем по другой причине. Просто он не привык долго работать на одном месте. Он привык мыслить “проектами”. Запустили проект, и вперед, дальше. Что-то не получилось — ну и пошли вы… Вот идеология. Но по этим законам нельзя сделать большое дело. Ни журнал, ни театр, ни рок-группу. Ни семью (надеюсь, что с семьей там все в порядке). Потому что любое из этих мероприятий требует огромного и очень долгого вложения сил. И далеко не всегда это мероприятие — праздник.
Огромная нелюбовь к пафосу (“пафос”, “пафосный”, “пафосное” — самые для них ругательные слова) — корневая черта этого поколения. И это же — моя главная к ним претензия. К ним — таким мне дорогим, таким милым и симпатичным, даже любимым. Ведь именно с ними я в основном и общаюсь, поскольку друзья-ровесники разбежались по разным квартирам, а они — остались, и я среди них чувствую себя совершенно прекрасно.
Но что же такое этот самый “пафос”?
Это ценности, которые человек всерьез декларирует и всерьез отстаивает. Даже если ему хреново, даже если он глубоко не уверен в себе, даже если его за них бьют и не платят денег — он все равно их отстаивает. Он иначе не может. Он иначе не умеет.
Да, каюсь, излишний пафос — это глубинная черта моего поколения. Цинизм, кстати, это обратная сторона того же пафоса, просто это пафос, вывернутый наизнанку. Мы пафосные люди. Мы, то есть те, которые ждали перемен, по Цою, и их дождались, мы, которые изобрели стеб, самый гнусный пафос на свете, мы, которые разочаровались в переменах и ударились во все тяжкие, мы, которые отвечаем за все то, что произошло со страной, — просто по возрасту, мы этот пафос все же не потеряли.
Знаете, почему? Потому что мы успели в детстве глотнуть советский воздух — кирзовых сапог, бараков, пионерлагерей, партсобраний, райкомов, доносов. Душный, отвратительный воздух. Мы успели им надышаться. И в нас сохранился страх, что ЭТО может вернуться. Мы на своей шкуре успели прочувствовать, что не может быть внутренней свободы в зоне. Отсюда и пафос. Мы не хотим обратно. Мы очень любим свое советское прошлое и гораздо лучше в нем разбираемся, мы знаем тонкие различия между советскими писателями и советскими учреждениями. Но мы не хотим туда возвращаться. Не в милое советское прошлое, а в совок. Тупой и казенный.
А в них — нет этого страха. И потому мы никак не можем понять друг друга.
Для них, 30-летних, демократия — это официоз, лозунг. Для них Проханов и Лимонов — прикольные и талантливые ребята. Для них антиглобализм — дежурная философия. Для них Ельцин — это как для нас советская власть. Для них СССР — великая империя, красивая Атлантида, ушедшая под воду истории. Для них шестидесятники — в лучшем случае занудные старики. Им невозможно объяснить ценность свободных выборов и свободного выбора. “А ты подумал, что принесла твоя демократия простым людям?” — говорит они, сидя в кафе и помешивая эспрессо с сахарозаменителем. И спорить об этом можно бесконечно. Все равно ни к чему не придем. Слишком разный жизненный опыт.
В свое время я сам мечтал о новых людях, о поколении, которое вырастет без страха в душе. Теперь думаю — а хорошо ли это? Так ли это хорошо? Ведь оруэлловский 1984-й — он всегда на пороге. Он всегда не за горами. Если нет страха, или нет пафоса, или убеждений, называйте как хотите. То есть если нет очень четких конструкций, тяжелых, неудобных, металлических, которые сидят у тебя в башке и не дают жить спокойно.
Вот для меня вопрос — есть ли они у них? С башкой там вроде бы все в порядке, и с начитанностью, и с мышлением, и с логикой… Но с конструкциями как?
…Кстати, я совсем забыл про одну область жизни, где 30-летние действительно вытеснили всех, занимают абсолютно все позиции, ту область, где они подлинные короли. Это бизнес. Продажи, реклама, маркетинг. Да все что угодно. Это их область, их поле, их целина.
Бизнес — экономическая основа демократии. За бизнес я их очень уважаю.
Но, увы, в бизнесе нет и не может быть никакого пафоса. Пафос бизнесу просто противопоказан.
По крайней мере, так сложилось. Пока.
Некоторое послесловие к статье.
Наверное, последнее по времени крупное художественное произведение, которое заставило задуматься, — фильм “Изображая жертву”
Произведение в чем-то тянет на поколенческий манифест, написано братьями Пресняковыми, поставлено Кириллом Серебренниковым, это их лидеры, их язык, их пафос (у них он, оказывается, тоже есть). Так вот, сцена в конце фильма, где следователь, сорокалетний мужик, мой ровесник, страшно ругаясь матом, пытается сформулировать примерно то же самое, что я своей статьей — это как бы ответ мне, сегодняшнему. “Что вы за люди?” — орет следователь, изрыгая проклятья, отчаянно заводясь, чуть не рыдая от бессилия. Да, в этой сцене есть ответ на все мои вопросы. Следователь — смешной, жалкий в своем бессилии понять “их” душу, “их” инфернальные мотивы и их не мотивированные ничем поступки — так вот, он все-таки пытается их понять. Пресняковы и Серебренников — понять не пытаются. Они ухмыляются ему в рожу. Они над ним смеются. Другого поколения для них просто нет, оно уже умерло, там нечего понимать. Почему?
Потому что себя им слишком жалко.
Вот, собственно, и диагноз. Точнее, чем они сами, его не поставишь.