Стихи
Опубликовано в журнале Континент, номер 129, 2006
* * *
Мобильный из ладони выпал.
Стихи пасутся на снегу,
Но ты уже не слышишь скрипа.
Твоя кровать уже плывет
По городскому океану,
И ты не слышишь, как поет
Хор фонарей тебе осанну.
А ночь, тягуча и черна,
Как битум, тихо остывает,
И от своих щедрот она
Стакан окошка наполняет.
Но я не лучший кормчий сна,
Уже клюю горбатым носом,
Уже мне видится луна
Таким же, как мой нос, вопросом.
Спроси меня сквозь сон, на ком
Сошелся клин на белом свете…
Ты ткнулась мне в плечо виском.
Я за тебя сейчас в ответе.
Но сам себе же промолчу
В ответ. На ком еще, родная?!
Молчание мне по плечу…
И ночь от края и до края…
* * *
Что горька тишина, нахлебавшись которой он бредит,
Что сюда уже вряд ли с такой же надеждой приедет,
Что гигантский кулак, ударяющий в Томь, — это взрыв,
Что не выдержит небо — и будет всерьез и навзрыд…
Что такого в усталых домах и чужих этажах,
Что сюда возвращаться не хочется, лишь уезжать,
И всю ночь между Томском и Кырском, на этом отрезке,
В неудобном автобусном кресле читать эсэмэски:
“Как приедешь, скажи: С возвращеньем!”,
“Не плачь…”,
“Не скучай…”.
Сон
И ручейком щекочет шею.
Свет начинает свой разбег
И затопляет всю аллею.
Я замираю, я немею
И лишь сморгну снежинки с век.
Вот так, в недвижности, сидеть,
Теплом делиться днесь и впредь,
И чувствовать, что жизни мало,
И слышать — чайка прокричала,
И видеть — снеговую мреть,
И знать, что сам — не из металла…
Но пахнут волосы костром,
Запоминаются на ощупь,
И все становится чуть проще…
Я снегом, как судьбой, влеком,
Но ни снежинки и ни строчки
Нельзя оставить на потом.
* * *
и огонечек зажигалки узкий
лицо мое нездешнее открыл
для бабочкиных суетливых крыл,
и бабочка в лицо мое стучалась,
а я закрылся шторкой темноты —
лицо не для нее предназначалось,
хотя и с ней хотелось быть “на ты”,
и бабочка, как будто ставая “птичку”
в блокноте, быстро чиркнув по скуле,
зажглась, внезапно превратившись в спичку,
и в пепельнице тухнет на столе.
* * *
и не только виртуально,
над тобою вспыхнет воздух,
под тобой прогнется твердь!..
Ничего, что ты далеко,
ничего, что сам я дальний,
главное, когда приспичит,
форточку не запереть,
чтобы я влетел на голос,
чтобы я влетел на ощупь,
чтобы ты ко мне из дома
научилась улетать,
чтобы мы нашли дороги
даже самой душной ночью,
чтобы ангел для острастки
из-под нас украл кровать…
Волосы Береники
Волосы эти льются, тянутся сквозь Интернет.
За этими волосами я бы поднялся к звездам.
Только, смотрю, еще одному созвездию места нет.
И остается: голосу — виться дымком сигаретным,
Виться вокруг да около, рядом да не совсем,
Не застревая в локонах, в пальцах, в словах конкретных,
Не создавая памяти, времени и проблем…
* * *
До Иркутска путь косноязычен,
Дальше — хуже… Вне родимых стен
Отвыкаешь даже от кавычек,
О словах уже и речи нет,
Вроде как из речи этой вычтен…
Что ни происходит — непривычно,
Даже если будущим задет…
* * *
И посылаю сны тебе вослед,
Наказывая им не быть цветными,
Ведь в черно-белой гамме все точней.
Я от ночей не отличаю дней,
Запутываясь в сигаретном дыме.
А ведь и ты мне посылаешь сны.
Их контуры, увы, не так ясны,
Ведь сны твои ко мне приходят в цвете.
Но я бегу от них, теряю цвет,
Запутываясь в дыме сигарет.
Так и живу на черно-белом свете.
* * *
Только луна освещает пустую постель
Да за окном фонари, что кивают недружно, —
Все остальные источники света слизнула метель.
Эту постель я согрею собой в раз не помню какой, и останется
Только уснуть, только видеть чеширские сны,
Где от танцующей пары остались лишь контуры танца,
Но и они скоро будут себя лишены.
* * *
Целую тетрадь тебе пришлю:
Долго-долго разбирай мой почерк
В поисках простого “я люблю”!
Но, увы, там будут только строчки
О словах, о бабочках, о снах,
Закорючки, черточки, крючочки,
Перемарыванья впопыхах…
Ничего того, что ты искала,
Там не будет даже на просвет.
Только то, что муза нашептала,
А в конце тетради как совет:
“Ты дождись серьезной непогоды,
Вынеси под дождь мою тетрадь,
Чтобы черно-синие разводы
Было никому не разобрать”.