Опубликовано в журнале Континент, номер 128, 2006
Яков ГРИНБЕРГ — родился в Москве в 1946 г. Закончил МИХМ, работал программистом в различных НИИ. Прозу пишет с 2000 г. С 1990 г. живет в Израиле. В профессиональном литературно-художественном издании публикуется впервые.
Единственный нормальный человек в этой семье — это Бетти, их дочка. Ей шесть лет, она добрая, разговорчивая и любознательная. Еще не заматерела, не знает, что богатая. Я ее иногда подвожу к подругам. Мы с ней болтаем, она мне рассказывает в подробностях, как ей там было интересно. Остальные живут не как люди, а как господа. Презирают всех. Я это кожей чувствую, хотя миссис Килти фальшиво улыбается и благодарит за каждую ерунду обязательно. Хозяин мой — это особый разговор, он вообще никого не переносит, лишнее слово сказать ему трудно. Странный человек, озабоченный какой-то, нервный, живет, как в норе, все время что-то обдумывает.
Хочу объяснить сразу, чтоб понятно было: ихней любви мне не требуется, я здесь работаю за деньги. Я их шофер, вернее, персональный шофер мистера Килти, а его жену Натали и маленькую Бетти вожу от случая к случаю. Мистер Килти выходит из дома утром, ровно в восемь, по нему можно часы сверять, беззвучно кивает на мое “Доброе утро, мистер Килти” и садится на заднее сиденье, хотя я вижу, что хочется ему сидеть впереди, но у богатых принцип: “в машине всегда сзади, в самолете всегда впереди”. Почему так у них принято, не ясно, но все так поступают. Так вот, я закрываю за ним дверцу машины, тихонечко, без шума, потом обхожу машину сзади, и в строгой, похоронной тишине мы едем в его офис. Музыка, сигареты, вопросы и разговоры исключаются. В обед отвожу его в ресторан и вечером домой, если нет других, особых поручений.
Нашел я эту работу случайно — после армии искал что-нибудь, и их садовник, дядя одной моей знакомой девицы, меня им порекомендовал. Он человек серьезный, работает у них давно. В общем, подействовало, не сразу, но взяли. Наверняка наводили справки, нет ли за мной чего-нибудь. Понять можно — богатые люди, опасаются. Я думаю, сыграло не последнюю роль, что я в армии в спецназе служил. Это такие особые войска, там учат стрельбе, рукопашному бою всерьез, без дураков. Дело в том, что иногда мне приходится выполнять специальные поручения. Деньги, например, большие он перевозит с места на место, потому желателен не только шофер, но и телохранитель. Я, грешным делом, вначале даже подумал, что к мафиози попал, но потом понял: это он так свой бизнес вел — укрывался от налогов, химичил с деньгами. И, видимо, попался.
Что-то случилось. Мне, естественно, никто не докладывал, но и без того было ясно: то в полицию, то в налоговое управление, то в адвокатскую контору стали ездить. Да и по нему было видно: человек в беде. Если раньше был как железо, то стал как лед. Ночью, видимо, не спал, бледный стал, аж с синевой, от него, казалось, холод могильный исходил. Но отбился, вылез из этой заварухи чистым в смысле закона, но что-то с внешностью его случилось. Шелушиться стал, язвы на руках и на лице у него образовались. Мне даже как-то не по себе стало — а вдруг болезнь его заразная, проказа или что-нибудь в этом роде. Это ж неприятно — человек рядом с тобой превращается в чешуйчатое. И чесалось, видимо, это все невыносимо. Поговорил с женой его, Натали, ну не прямо, конечно, я тоже в хороших манерах разбираюсь, намеками: мол, что это с мужем твоим случилось, не заразно ли это? Она сама была в ужасе. Но объяснила подробно, что в медицине эта болезнь называется псориаз — кожное заболевание. Отчего человек этой болезнью заболевает, никто не знает, но считается, что от нервов, и она незаразная. Успокоила, в общем, чтоб не сбежал, но не полностью. Кожные болезни — они же всегда рядом с венерическими, а я этого боюсь как огня, поэтому не поленился, позвонил одной подруге, она медсестрой в госпитале работает. Подтвердила: незаразная. Но все равно — возить такого как-то не по себе.
Начали мы с ним гонять по клиникам разным, госпиталям и частным больницам. Денег, понятно, он на это не жалел. У всех светил побывал, но улучшения не было, даже в перчатках тонких начал ходить, а на улице жара — не продохнуть. Жалко человека, в сущности, он мужик неплохой, сдержанный только очень и на контакт не идет. Хотелось мне ему что-нибудь сказать, посочувствовать. Куда там! Замкнут на себе, никого вокруг не видит.
Длилась вся эта канитель примерно полгода, и вот как-то раз поехали мы в новое место, видать, нашел какого-то особого специалиста. Там и вывеска была красивая: “Клиника альтернативной медицины”. Я, честно говоря, вообще не знал, что такая медицина существует. Видимо, от полнейшей безысходности он ее откопал. Сидел, ждал его долго, может, часа два. Поговорил с одним, он тоже своего привез на лечение. Он мне все разъяснил. Странное услышал, вначале даже не поверил. Вкратце так. Альтернативная — это только название непонятное, а на самом деле это старинная китайская медицина, и лечат там не лекарствами, а травой, и еще иголки в человека загоняют, в самые разные места, и вроде это помогает. Видимо, мой хозяин совсем до ручки дошел, если на такую процедуру согласился. Как представлю себе, в дрожь бросает. Ну, скажем так, траву я любую сожрать могу, но иголки — это, извините, пытка какая-то. Помню, у нас как-то джип перевернулся, и я метров тридцать по насыпи кувыркался, изодрался, конечно, страшно, так потом в госпитале мне уколы против столбняка делали. Это, я вам доложу, удовольствие то еще, а тут, тот шофер сказал, иголок много ставят и держат их в теле минут двадцать. Это уже настоящий садизм.
Не знаю, что там в него вкололи и в какие места, но вышел мой хозяин оттуда другим человеком. Не в смысле внешности, там все было без изменений, в смысле поведения. Судя по всему, перекрутили ему там мозги. Серьезно: зашел в клинику один человек, а вышел другой. Посудите сами, я, как полагается, выскочил заднюю дверь в машине открывать, а он сам открывает переднюю и садится рядом со мной. Разговор, говорит, есть. Ну, я в отпаде, в шоке настоящем: такое себе представить невозможно, если, конечно, хозяина моего знать. А дальше — больше. Ты, спрашивает, людей любишь? Ты, говорит, не бойся, отвечай, как думаешь, мне это важно знать. Я еще тогда на него внимательно посмотрел: может, не в себе человек, если такие вопросы задает. Вроде ничего, с виду нормальный, однако деталь одна мне запомнилась: спрашивает, а сам волнуется страшно, глаза неспокойные и бегают. Ну, для младших школьников, может, вопрос такой уместен, но лично я из нежного возраста уже благополучно вышел. Про такие вещи с буддистами хорошо, это у них специальность такая — о любви к ближнему говорить, хлебом не корми, дай пофилософствовать. Помню, поймал меня раз на улице буддист, здоровый парень, побрит наголо, босой, в белом балахоне и со всякими цацками на шее, на руках и на ногах, и давай чесать про любовь к ближнему, высшее спокойствие и прочую муть. Я смотрю на него и думаю: послать бы тебя в спецназ недельки на две, там бы наш старшина мигом бы из тебя эту чушь вытряхнул, забыл бы, как слова такие произносятся.
— Понимаете, мистер Килти, — говорю ему, — нормально я к людям отношусь. Может, без любви особой, но нормально. Они же все разные.
Он аж головой замотал. Не то, говорит, а что то, видно, сам не знает.
— Давай, — говорит, — по-другому спрошу: ты жизнь любишь? Ну, нравится тебе такая жизнь, что ты баранку целый день крутишь, а денег мало получаешь? Правда, ведь ты так думаешь? Видишь, я откровенно спрашиваю, так ты и отвечай честно.
Тут я окончательно понял: не в себе человек, нужно его домой быстро везти. До чего иголки довели! Сломался человек, не выдержал пыток, сломался на корню. Даже жалко мне его стало. Что ж за звери там сидят, если с человеком такое происходит! Вспомнил я, как старшина нас учил быть к боли нечувствительным. Стоим в строю, а он подходит и каждого по морде — со всей силы, и не смей отвернуться. Слезы у всех текут, но стоим, смотрим вперед как истуканы. Там тоже были такие, что ломались. Это не все могут выдержать.
Смотрит он пристально, ответа ждет. К жизни, говорю ему, отношусь хорошо, после моей армии — это не жизнь, а сахар. Работа не тяжелая, не пыльная, кайф, а не работа, а то, что денег мало зарабатываю, так вам, мистер Килти, ведь тоже, видать, не на все хватает. Хотел между делом ввернуть, что неплохо было б зарплату мне прибавить, раз уж об этом разговор зашел, но сдержался. Хоть университетов не кончал, но у меня тоже понимание есть, что и когда говорить.
Обрадовал его мой ответ. Ты, говорит, философ настоящий, а я и не знал. Интересно, как он мог хоть что-нибудь про меня узнать, если мы с ним не разговариваем. А в телепатию я не верю.
— Поедем домой, — говорит, — нужно мне с тобой капитально обсудить один вопрос. Разговор этот строго между нами, я на тебя полагаюсь.
Ну, я, естественно, киваю солидно: мол, все ясно, могила. После этого едем мы домой, он меня в кабинет свой приглашает, всякую еду заказывает, напитки.
— Садись, — говорит, — я тебе рассказать хочу, что сегодня со мной случилось.
И рассказывает про визит к китайскому врачу. Много я историй в жизни слышал: в армии такое заливают, есть умельцы — но такого не слышал никогда. Чудеса сказочные, да и только. Я сначала в то, что он говорил, поверить не мог, ну не укладывалось это в моей голове, хоть тресни. Спорил, вопросы задавал, а потом перестал, понял, в чем там суть, сердцевину уловил. Ну, скажу я вам, попал мой хозяин в переплет, не позавидуешь.
В общем, так. Болезнь эта, псориаз, — фантастическая, возникает от того, что не подходит человеку его среда, окружение, а кожа это чувствует. Это в старинных книгах написано; кто их писал, того уже нет, поэтому спорить не с кем. Представить себе это можно так. Скажем, если окунуть кого-нибудь в прорубь с ледяной водой, то будет “гусиная кожа”, пупырышки такие, а если в кипяток — то волдыри. Я с этим согласен, это понятно, а вот дальше алхимия начинается. Среда эта, ну, отчего он страдает, не настоящая, а придуманная. До меня поначалу этот факт никак не доходил, ведь если плохая среда так на организм влияет, то по тюрьмам, да что греха таить, и в армии тоже половина должна быть с псориазом. Пять отсидел, а впереди еще десять, и без просвета, или ползком весь день по болоту, а потом всю ночь дрожишь где-нибудь в поле без огня, а старшина на тебя орет, чуть свет поднимает и — бегом с полной выкладкой. Вот это я понимал как вредная, плохая среда — и, оказывается, неправильно понимал. Настоящая вредная среда — это сидит человек в своем доме, все у него есть, живи не хочу, ан нет, не любит он себя, жизнь свою, людей вокруг, поедом себя ест, и то ему не это, и это ему не то, и страдает он от этого невыносимо.
Ну как это понять нормальному человеку? Особый тип людей. Грызуны-самоеды — их хлебом не корми, дай попереживать. Обычные люди живут и радуются, а им все не так, все не слава богу, везде заковырку ищут, без этого жить не могут. Был у нас один такой в роте, плохо кончил. Так вот, китайский врач объяснил моему хозяину, что до тех пор, пока он характер свой не перевернет, болезнь не отступит. Вся ненависть его на нем самом будет отражаться — такая болезнь особенная, ничего с этим не поделаешь. Я когда это услыхал, возмутился страшно. Это же, образно говоря, форменное издевательство над человеком получается. Дал кому-нибудь в лоб, а у тебя новая язва на теле; разозлился, поругался — струпья появились. Вся твоя злость на тебе самом отпечатывается.
От этого факта, когда он до меня окончательно дошел, я просто обалдел. Как же за себя постоять, если кто полезет? Тебе дали по щеке, а ты — извините, тебе по другой, а ты — простите? Ни щеки, никакие другие части своего тела я никому подставлять не собираюсь, не такой у меня характер, но с такой арифметикой, чтоб после каждого своего удара самому же страдать, язвы плодить, струпья, фурункулы, тоже не согласен. Получается тупик, а в тупике этом хозяин мой стоит, не знает, что делать, смотрит на меня просящими глазами, помощи ждет и чешется все время нервно, сам не замечает. Испугал его этот китаец смертельно.
Я тогда ему честно сказал, что не знаю, как из этой непонятки вылезти, но подумаю. Время мне нужно, чтоб все, что он мне рассказал, отстоялось в моих мозгах, встало на свое место. Новое это все для меня, неожиданное; надо все спокойно обмозговать, а выход найдем, нет на свете безвыходных ситуаций. На том и разошлись, он даже руку мне пожал со значением, не снимая перчатку, конечно.
Два дня думал, утрясал это в себе, посоветоваться ведь не с кем, никто такого не поймет, так что пришлось в одиночку мозги крутить, и вот на третий день после того разговора, когда хозяин выходит, здоровается и в машину садится, говорю я ему:
— Майкл, — без посторонних я его теперь так зову, — вы футбол любите?
Он отвечает уклончиво, что по телевизору иногда смотрит, а что?
— Покричать вам нужно, громко, от души и со всеми.
Он этого не понимает, по глазам видно, даже не отвечает вовсе на мое предложение, характер такой, но, когда вечером садится в машину, протягивает мне два билета на футбол. Тяжелый человек. Едем на стадион, там, как всегда, шумно, азартно и весело. Садимся. Морда у него кислая, озабоченная. Начинается игра, все орут, а он зажатый сидит, стесняется. Я сам стараюсь погромче кричать и ему подмигиваю, мол, поддай жару, тут все свои. И раскричался он в конце концов, вначале робко так покрикивал, потом больше; видит, что никто на это внимания не обращает, и давай на полную катушку. Довольный сидит, радостный, забыл про болезнь свою, а это самое главное.
После стадиона, по дороге домой, объявляю ему следующий номер программы: в пивной бар пойдем пиво пить — не шикарный, а такой, где народ крутится всякий и много его там, — я такой знаю. Он плечами пожимает, но кивает: мол, согласен, доверяет мне. В баре накладка одна получилась. Сидим мы за угловым столиком, спокойно пиво пьем, и вдруг подкатывает к нам амбал с подбитым глазом, и к хозяину моему, мол, чего ты с такой неаппетитной физиономией тут делаешь, настроение людям портишь. Я встаю, хозяина загораживаю и говорю тому мордовороту культурно, чтоб отвалил сейчас же, а в противном случае я ему башку в два счета отверну. А он не понял, видать, и в драку. Для меня любой, если он специально не тренировался, — булка с маслом. Блок, ногой по корпусу и ребром ладони по шее с разворота, на автомате. Понятно, грохнулся он на пол и отключился мгновенно. Отпихнул его ногой от нашего столика и посмотрел вокруг. Желающих выяснять отношения больше не было. Отметелил я его, а сам подумал: это ж какое везение, что я псориазом не страдаю, а то неизвестно, что в таком случае и делать, если после каждого моего удара у меня же новая язва бы появлялась. Наверное, просто встал бы и ушел из бара от греха подальше.
Хозяину моя победа жутко понравилась, сошла с него хмурь, смелым стал рядом со мной, виски начал заказывать одно за другим. Мне, понятно, нельзя, я за рулем, а он разошелся. Подождал я еще немного и, когда он в кондицию вошел, говорю ему напрямик:
— Последний номер в программе — это девицу вам найти нужно, молодую, веселую, не интеллигентку, конечно, а нормальную. Товарного вида у вас нет, но деньги, — говорю, — в нашем мире творят чудеса. Миссис Килти тут ни при чем, это для здоровья вашего делается, — это я на всякий случай добавил, для его спокойствия. — Хотите, тут и подберем? Какая вам нравится?
Он хоть и выпил крепко, но все равно обалдел от моего предложения. Как, говорит, прямо сейчас? А что, отвечаю, резину тянуть?
В общем, закончили мы программу успешно, все пункты прошли. И что вы думаете? Пошел мистер Килти на поправку, подсыхать стали язвы его, затягиваться, да и в клинике китайской подтвердили: замечательный прогресс. Кстати, он мне потом одну иголку оттуда приволок. Вот смеху было, они ж тоненькие, как волос, а я переживал.
Но самое удивительное впереди. Месяца через два предложил мне один друг компаньоном стать, выгодное дело, мой начальный взнос — пятьдесят тысяч долларов. Ну, я туда-сюда, в банке гаранта с залогом требуют, и подумал я с хозяином поговорить — сумма, конечно, солидная, но и я ему тоже не чужой, может, за меня в банке поручится. Перед разговором волновался страшно, а он подумал чуток и говорит:
— Все документы по этому бизнесу мне принеси, тогда и решу.
Серьезный человек. Отдал я ему все, что положено, и тишина. День молчит, другой, я уже про себя решил — гиблое дело, а на третий день привез его домой, а он говорит:
— Пошли ко мне в кабинет. Дело стоящее, я все проверил. Жалко мне тебя терять, да делать нечего, — и протягивает мне чек на пятьдесят тысяч долларов. — Когда сможешь, отдашь. Зачем тебе у банка в должниках ходить да проценты за деньги переплачивать.
Я чуть не упал от удивления. Это мой-то сухарь такое вытворяет! А он улыбнулся, подошел и руку пожал — он тогда уже без перчаток ходил.
— Желаю тебе успеха от всей души, — на прощанье сказал.
Прошло с того времени уже лет десять. Деньги я давно вернул, женился. Кстати, Майкл со своей Натали у меня на свадьбе были. Бетти уже барышня. Своего бывшего хозяина я иногда навещаю, мы теперь вроде как друзья. Хороший человек, капитальный. С ним то лучше, то хуже — болезнь эта оказалась неизлечимой. Кто бизнесом занимается, понимает, что без ненависти там не обойтись, так что, можно сказать, выбора у него нет. Но разговор, в сущности, не о нем; у меня сейчас другая проблема, с собой. Скучно мне стало жить, муторно. Сам боюсь этим псориазом заболеть. Тогда мне конец. Я теперь часто про того буддиста думаю, которого на улице встретил, все хочу вспомнить, что он мне тогда говорил.