(Из дневников)
Опубликовано в журнале Континент, номер 128, 2006
Ирина БРОДСКАЯ — родилась во Владивостоке. Закончила факультет журналистики Московского государственного университета и аспирантуру Киевского университета. Кандидат исторических наук. Работала в редакциях газет, преподавала в вузе на Украине. С 1993 г. живет в Германии. Читает лекции по истории мировой духовной культуры. Преподает русский язык, историю России и русского искусства в школе для детей российских эмигрантов. Режиссер-постановщик театра “Хавейрим” (“Товарищ”) в Оснабрюке, на сцене которого идут спектакли, написанные по ее сценариям. Автор книг “Поклонник истины святой” (М.: Русский путь, 1999), “Молитва о Пушкине” (М.: Изд-во Правосл. ун-та, основанного пр. А. Менем, 2005) и др.
Май, 1976 г.
…Захожу в церковь, в руках сумки с поминальной снедью. Служба только что закончилась. Догорают свечи, посередине стол, заставленный кутьей, хлебом, сахаром. Поминальная суббота. Отыскиваю глазами того, кто не оттолкнет, примет и помолится… Может быть, вот эта? Закутанная в несколько платков, сгорбленная старуха, в очках с толстыми стеклами. Подхожу к ней, протягиваю батон и невнятно бормочу: “Помяните отца моего Исаака…” Она берет батон, быстро крестится и, не говоря ни слова, семенит к выходу. Не расслышала имени? Выбираю следующую: пожилую женщину с усталым морщинистым лицом, сую ей банку сгущенки. “Помяните…” — шепчу я, презирая себя за этот дрожащий панический шепот.
“Кого?” — переспрашивает она.
“Исаака…”
“Еврей?!”
“Да…”
“Господи, спаси и помилуй!” — она шарахается от меня и, осеняя себя крестным знамением, пятясь назад и заикаясь от негодования, отчитывает за совершенное святотатство. Я застываю посередине церкви с банкой сгущенки в протянутой руке. В сумке еще макароны, апельсины, рыбные консервы. Все это надо раздать, чтобы помолились за душу моего папочки. “Может быть, не будут спрашивать — еврей или нет”, — сказала мама. Подавать в алтарь записки “За упокой” с именем папы нельзя. За него можно молиться дома или в храме, но мысленно. А в алтаре — нет. Он некрещеный.
Я делаю еще одну попытку. Вот старик. Лицо апостола. Он любит всех. Для него нет ни эллина, ни иудея. Я ему дам апельсины, он их, наверное, никогда не ел. “Помяните, пожалуйста, отца моего Исаака… Он очень хороший был… он был морским офицером…” Старик минуту смотрит на меня, потом отводит мою руку в сторону и говорит: “Не буду”. Лицо “апостола” темнеет, а в глазах столько всего, что теперь шарахаюсь я…
Прежде чем выйти из храма, подхожу к “своей” иконе — Владимирской Божьей Матери. Опускаюсь перед ней на колени, долго с мольбой смотрю на нее… И, как всегда, мне кажется, она в с е понимает. Она все про меня знает и про моего папу тоже. И она молится за него с а м а. И я верю во всесильность ее молитв у престола Всевышнего. Я плачу… не от обиды, не от гнева, — от радости, что она есть. Темно-вишневые еврейские глаза Девы Марии, вобравшие в себя всю вселенскую скорбь, излучают то, чему нет названия на языке землян. Ни на одной иконе нет таких глаз. Эти глаза усмиряют мою гордыню, будоражат мою совесть, исцеляют мои недуги. Я всегда от них отворачиваюсь, когда в душе ад… Сейчас я молю об успокоении и нахожу его.
…Выхожу из церкви и раздаю всю снедь пьяным синюшным теткам, заполнившим прицерковный двор.
Апрель, 1990 г.
Впадаю то ли в ересь, то ли в смертный грех. Одолевают крамольные мысли. Почему западный проповедник не может нести слово Божие в России? Какая разница, с Востока он или с Запада, этот умный, образованный католик, говорящий только об одном — о Христе. Разве поиски Божественной истины можно изолировать, замкнуть в пространстве, даже если это пространство — твое Отечество? Разве апостолы проповедовали только у себя на родине? “Истина выше родины” (философ Мераб Мамардашвили).
…Перестала воспринимать косноязычные проповеди священников, вещающих об исключительности православия и о несметных его врагах.
Слово “экуменизм” — бранное для “истинно православных христиан”, для меня означает контакт и терпимость.
На днях во всеуслышание заявила, что православная церковь заражена антисемитизмом, и первая ужаснулась сказанному… Духовная литература, которая мне попадается, кажется националистической, примитивной и не только не отвечает на вопросы, а, напротив, разжигает вольнодумство. С произведениями русских философов почти не знакома, достать их трудно. До недавнего времени для России они вообще не существовали. Случайно купила книгу митрополита Антония Сурожского “Беседы о вере и Церкви”. Читаю запоем. В магазине религиозной литературы на ул. Репина в Киеве на вопрос: “Есть ли у вас что-нибудь отца Александра Меня?” — три высоких бородатых парня с лицами древних русских князей отчеканили не без злобы: “Т а к о е не держим”.
А отец Александр служил под Москвой, в Новой Деревне. И я часто, в течение двух лет, с 86-го по 88-й, ездила мимо станции Пушкино в Загорск, где неподалеку служил в армии мой сын, московский студент. И, наверное, в эти воскресные дни в электричках были и те, кто выходил на станции Пушкино, чтобы встретиться с ним, услышать его. А я проезжала мимо… мимо самого важного и ценного, что только может быть в жизни. Господь не сподобил…
Июнь, 1994 г.
“Ты простираешь руку Свою грешникам, и десница Твоя простерта навстречу кающимся…” — молитва на праздник Йом-Кипур (День искупления).
— Скажите, отец Владимир, я могу посещать синагогу? Ну хотя бы в день поминальной молитвы?
— Можете… Читайте во время богослужения псалмы Давида. Ими молился Христос. Только… не говорите никому, что я благословил вас на эти хождения.
Отец Владимир похож на Чехова. Он долго и внимательно смотрит на меня, и глаза его под овальными стеклами улыбаются, но голос строгий:
— Православие не забывайте!
Мы сидим в его маленькой комнате, где много икон и книг. Одна из целей моего приезда из Германии на Украину — встретиться с ним. Рассказываю ему о своей исповеди в Киево-Печерской лавре. Молодой священник наставлял меня на незамедлительный развод с мужем, если “этот еврей не покрестится и вы не обвенчаетесь”.
— Это исключено для вас? — спрашивает отец Владимир.
— Да… Это исключено… Он этого не сделает…
— Тогда живите с ним в любви, молитесь за него, и Бог вас не оставит.
Хожу по киевским монастырям. Они разные. И дышится, и молится в них по-разному. Как не похожи эти полуголодные инокини, часто сумрачные, малоразговорчивые, живущие в тесных своих кельях, на улыбчивых католических монахинь Запада, лихо разъезжающих на велосипедах. Каждая из них несет на себе отпечаток своей страны и своей обители, у каждой свое служение, свое приобщение к великой тайне монашества.
…Это неправда, что я изменилась и постепенно предаю православие. Я знакомлюсь с западной церковью, и знакомство это волнующе. Но — как приговор звучат слова преподобного Феодосия Печерского: “Не подобает хвалить чужую веру. Хвалящий чужую веру все равно что свою хулит”. Но почему не похвалить, если есть за что? Средние века, включая XI, когда преп. Феодосий писал это князю Изяславу, — период безобразный в истории католической церкви, но и в истории православной церкви не все страницы розовые…
Я люблю русскую церковь, ту сокровищницу православного духа, что издревле была наполнена тайнами Богопознания, все то чистое, искреннее, гармоничное, порой необъяснимое, радостное и аскетическое одновременно, все, что от Сергия Радонежского и Серафима Саровского, все то, что заставило Владимира Соловьева, тяжело переносившего раскол христианского мира, вернуться с Запада “еще более православным, чем он был”.
Но значит ли все это, что без православной церкви спастись невозможно, что только она — истинна и угодна Богу, что вне ее — любви нет и быть не может? Где она, эта любовь? С амвона звучит откровенная злоба ко всему, что не является православным, и повсюду ищутся враги, и везде мерещится Антихрист — в масонах и евреях, в сочинениях религиозных русских философов, в кредитных карточках, которые не что иное, как “печать самого Антихриста”. И страх перед ним затмевает любовь к Христу и упование на Него…
Чего же не хватает “исключительному православию”? Может быть, внутренней свободы, духовной энергии и высокого интеллекта русских религиозных мыслителей, западной цивилизованности? Не хватает уважения и терпения к чужому, отличному от него самого, не говоря уже о любви, той самой любви, на которой и зиждется гармония с Богом?
Сентябрь, 1994 г.
Иерусалим. Стена Плача. Уткнувшись в нее, молюсь вместе со всеми. И никто не отнимет у меня этого чувства — чувства сопричастности к людям, облепившим стену, к этим миллиардам слез, пропитавшим за тысячелетия мощные камни ограды некогда существовавшего Второго Храма.
Господи! Помоги мне понять! Почему мне так хорошо и надежно у этой Стены, мне, исповедующей православие? Древняя кровь отца напоминает о себе? Но мне хорошо и надежно не только здесь, но и в крохотной церквушке Рождества Богородицы в Путинках в Москве, и в бедной часовне на Крите, и в первозданной тишине древней католической церкви… Радостно и легко от предчувствия, что Ты здесь и Ты там. И мне так хорошо с Тобой и здесь, и там…
А может быть, все это потому, что у нас один Бог и законы, которые даны иудеям и христианам, тоже одни и те же! Достаточно почитать Тору, псалмы и Нагорную проповедь, чтобы убедиться в том, что Всевышний и от тех, и от других, и там, и здесь ждет одного и того же! Любить друг друга, делать друг другу добро, не желать другому того, чего не желаешь себе… И сам Христос об этом говорит: “Не думайте, что я пришел нарушить закон или пророков…”
Вот чего нет в иудаизме — Христа! Божественного Разума, явившегося на землю с человеческим именем, Христа и Его великой жертвы… Христа, который и есть сама Любовь во плоти…
…Брожу по раскаленным улочкам старого города и думаю о том, что все дороги ведут не в Рим, они ведут в Иерусалим. Вечером читаю творения Святых Отцов. “Если бы кто убил твоего сына, скажи мне: ужели ты мог бы смотреть на такого человека, слушать его разговор?.. Иудеи умертвили Сына твоего Владыки, а ты осмеливаешься сходиться с ними в одном и том же месте? Умерщвленный (Иисус Христос) почтил тебя так, что сделал своим братом и сонаследником, а ты столь бесславишь Его, что уважаешь убийц и распинателей Его и угождаешь им участием в их праздниках, ходишь в скверные места их собраний”. Иоанн Златоуст. Великий учитель и бунтарь.
Вспоминаю себя у Стены Плача и ощущаю почти физически, как беспомощно и жалко вжимаюсь в эту Стену, словно в поисках защиты. Или… следовало отшатнуться?!
О том, что евреи повинны в смерти Христа не более, чем греки в смерти Сократа, что рядом с теми, кто кричал “Распни его!”, стояли и те, которые рыдали, и — вообще, распинали не евреи, а римляне, — много сказано. Я о другом. О том, что дается намного труднее, чем ненависть. О смирении, всепрощении и любви. Тот, Кого распинали на Голгофе, не смотрел на своих мучителей с гордостью и презрением, не взывал к отмщению. В самой безропотности этой, в самой жертве жила грядущая победа над злом, над тьмой, над смертью.
Святые Отцы толковали Евангелие — радостную весть от Христа для нас. Но в э т о м толковании Христа, как мне кажется, нет… Иоанн Златоуст сказал об апостоле Павле: “Хотя он и Павел, но все же он был человек”. Иоанн Златоуст тоже был человеком… Значит, мог ошибаться.
Наверное, у людей свои понятия и своя правда. А Божественная правда иная. И, может быть, она в том, что диалог Творца со своим народом, начатый еще с Авраама, трудный, жесткий и обнадеживающий, никогда не прерывался, даже в часы страшных мук Его Сына. И через этот диалог прослеживается связь Неба со всем человечеством.
Август, 1998 г.
Приезжает сестра из Нью-Йорка с 11-летним сыном. Путешествуем по городам северной Германии. Ни в один костел мой племянник не заходит.
— Мне нельзя, я еврей…
— А ты воспринимай эти храмы как памятники зодчества. В Кельн поедем… Кельнский собор — шедевр мировой архитектуры. Неужели не зайдешь?
— Нет… Христиане — язычники. Разве можно Бога лепить, вырезать из камня? Разве Бог — это дедушка с длинной бородой, каким его рисуют на иконах? Человек не может изображать ни Бога, ни человека, ни животных.
— Поэтому древние евреи не оставили ни изображений, ни скульптуры, в отличие от других народов.
— Зато они оставили Библию…
Да, они оставили Слово, “которое было в начале и которое было у Бога, и слово это было Бог”. И перед э т и м меркнут не только рельефы древних египтян, древнегреческая скульптура, но и все мировые открытия. Евреи оставили свои идеи, одна из которых гласит: “Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле внизу”. Потому что резец скульптора и кисть художника бессильны воссоздать великое творение Всевышнего — человека и его дух. И тем более создать образ Высшего Разума, таинственную, запредельную и недостижимую Реальность.
Все так… И все… не совсем так. Да, истинный Творец — Бог. Но и человек создан как творец, как личность, предназначенная творить дальше вместе со своим Создателем. И душа человеческая не творить не может. Это то необъяснимое состояние творческого духа, которое не ограничишь ни разумом, ни законом. Видимо, эта жажда творения заставляла Марка Антокольского, скульптора XIX века, идти против заповеди своих отцов и воплощать в мраморе любимый образ — Иисуса Христа. На вопрос, как он, еврей, может заниматься пластическим искусством, Антокольский отвечал: “Я еврей и останусь им навсегда. Но я боготворю Христа не меньше вашего…”
Как известно, наряду с творчеством великим и истинным существует и разрушительное, лишенное красоты и гармонии. В современном “религиозном искусстве” примеров таких немало. И на вопрос правоверного еврея: “И вот э т о м у вы поклоняетесь?!” — хочется поспешно ответить: “Нет, этому мы не поклоняемся”. Мы поклоняемся другому. Если образ, созданный в красках или в мраморе, проникает вглубь твоего сердца, если перед ним хочется встать на колени, если он вызывает в тебе особое мистическое чувство и преображает тебя — значит, он сотворен по воле Творца. И тогда происходит чудо. Ты видишь то, чего нельзя видеть.
Когда говорят, что, увидев “Троицу” Андрея Рублева, можно сразу поверить в Бога, то это действительно так! Совершенная чистота, удивительная гармония и вселенское согласие трех ангелов были даны свыше. Они пришли в стены маленького монастыря, затерявшегося в лесных чащобах, из космоса, и молодой чернец сотворил то, что повелело Небо.
Когда обессиленный, голодный 24-летний Микеланджело, завершив свой труд — Деву Марию с мертвым Сыном на руках, встал перед собственным творением на колени и молился, то он имел на это право. Ибо это уже было не его творение; здесь уже присутствовал Бог.
…Поражает неожиданная мысль. Многие шедевры мирового искусства созданы в лоне христианства. И среди создателей этих шедевров еврейских имен нет или почти нет. Конечно, были и есть прекрасные еврейские художники, композиторы, писатели…. Сколько таких творцов породила эпоха авангарда в искусстве, да и весь ХХ век! Но титанов среди них не было. Не было Леонардо да Винчи, Рафаэля… Наложив запрет на создание живых образов в искусстве, оставив это поле невозделанным, еврейский народ породил титанов в другом: он дал величайших пророков, философов, ученых…. А одни из лучших творений мирового искусства остались за теми, кто возлюбил Христа…
Сентябрь, 2000 г.
Пишу сценарий вечера, посвященного памяти отца Александра Меня, к 10-летию его гибели. Все вокруг советуют не наломать дров. “Не забывай, в какую аудиторию ты идешь”. Аудитория — в основном вчерашние советские евреи, мало что знавшие о себе в той, прошлой жизни. Здесь, в Германии, они стали жадно познавать свою историю, религию, радостно, со вкусом отмечать религиозные праздники. Годы, жизнь, время превращают еще недавних атеистов в сомневающихся, интересующихся, поверхностно религиозных.
Несколько лет я читаю в этой аудитории цикл лекций по истории мировой духовной культуры. Лекцию об Александре Мене “заказывали”, ее ждали. И все же мы, организаторы вечера, я и писатель Феликс Ветров, считающий о. Александра своим духовным отцом, волнуемся… Мы оба — “не совсем чистокровные евреи” и православные по вероисповеданию, но об этом мало кто знает.
Встревоженная предостережениями, я ломаю голову, как сделать так, чтобы этот вечер памяти не превратился в дискуссию.
Неожиданно приезжает В. Д., моя приятельница. Обычно о наших философских посиделках мы договариваемся заранее. Но я понимаю: она приехала меня предостеречь. Внезапно разразилась непогода. За окном захлестал дождь, забился в конвульсиях ветер, и мы сидим в полутемноте.
— Александра Меня покарал Бог. За измену вере отцов.
— Я это уже слышала. Только от христиан… Бог покарал за то, что еврей осквернял своим присутствием храм.
— Наши старики говорят, что верить в Христа и оставаться при этом евреем невозможно.
— Почитай Евангелие…
— Я читала о крестовых походах, о погромах и газовых камерах… Я имею представление о христианстве и о том, что оно принесло евреям.
— Такие христиане предавали не только евреев, но и Христа…
— С именем Христа христиане рвали свитки Торы!
— А с именем Аллаха уничтожаются православные храмы, статуи Будды, взрываются школы и жилые дома… Но Аллах не имеет к этому никакого отношения! И потом, уж так ли хорошо нынешние евреи знают Тору?
— А что толку, что христиане знают Евангелие? Они становятся от этого лучше? Кто из твоих знакомых православных тайно или явно не заражен антисемитизмом? Да ты сама испытала это на себе…
Увы… И не один раз. В той, советской жизни меня, выпускницу МГУ, не брали в областную партийную газету, и главный редактор доверительно и сочувственно шептал мне: “Ты сама понимаешь… Отец твой еврей… и их там, наверху, не прошибешь”.
Здесь, в Германии, я не могла бы стать членом еврейской общины, поскольку негалахическая еврейка, т.е. мама моя — русская. Дискуссии по поводу “негалахических евреев” трясут нынешнюю еврейскую общественность. “Чистота рядов” может быть обеспечена только без “евреев с русскими мамами”. “Не пускать в Германию тех, у кого мамы русские! И вообще еврейские общины — это место только для религиозных евреев!” Как будто бы в печах, в газовых камерах, в Бабьем Яру и в белорусских деревнях не погибали те, кто не был религиозен или имел нееврейских мам…
— Еврей, не знающий Христа, но живущий по Его заповедям, ближе к Нему, чем христианин, ненавидящий еврея… Потому что антисемитизм — грех против самого Бога, — говорю я.
— Сколько уже перепето на эту тему!.. Впрочем, евреям действительно следует гордиться таким сыном, величайшим из пророков, но пророков смертных…
— “…Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь, как смертные, как мы…”
— Пастернак… Я знаю, знаю, Мандельштам, Галич и другие… Что заставило их принять христианство? Оно было для них более привлекательным, чем иудаизм ?
— Иисус Христос для Пастернака очень много значил. Он восхищался им, он любил его… И вопрос: почему евреи ушли от Христа, мучил его всю жизнь. Почему эту душу, такую высокую и прекрасную, не поняли его соплеменники, почему учение, которое родилось на еврейской земле, не принял народ, который Пастернак тоже страстно любил, к которому сам принадлежал. Любил и страдал вместе с ним, пытаясь понять, почему так трагична история этого народа… И рассуждал устами одного из своих героев: может, одна из причин — в его замкнутости, духовной изоляции от остального мира? Он всегда считал, что узкие националистические идеи пагубны для любого народа…
По сей день ни евреи, ни православные не могут простить ему этих слов: евреи — первые и лучшие христиане мира! Только бы им не сбиваться в кучу! Только бы они были со всеми!
Вера Василевская, тетя отца Александра Меня, писала, что тоска по христианскому мироощущению присуща многим евреям.
— Истоки этой тоски в основном понятны. Евреи должны были выжить, а принятие христианства давало такую возможность.
— Времена маранов и инквизиции давно прошли, а в советской России слово “церковь” было не менее ругательным, чем “синагога”.
— Тогда в чем секрет бессмертия евреев? Почему этот народ сохранил себя среди других народов, культур, цивилизаций? Благодаря Божественной избранности?
— Да… Бог открылся еврею-пастуху, а не великим мыслителям Древней Греции, например… Потом воплотился в человеческой истории и опять же среди евреев… А что касается выживаемости… то русские тоже выжили, не растворились в этой кровавой каше своей истории… Философ Иван Ильин называл это духовным терпением нации… Вот таким духовным терпением обладают и евреи…
Я часто думаю, как этот народ, перенесший Холокост, остался верен Богу, не возопил в гневе к Небу….
— Но почему все-таки Бог допустил Холокост?! Никто толком ответить на этот вопрос не может!
— Наверное, потому, что это вопрос Божественный, а не человеческий…
— А возможно ли, что мой народ еще не выполнил до конца предназначенную ему великую и таинственную миссию? Может быть, еще все впереди…
— Может быть… Великая миссия… Православная Россия тоже считает, что призвана выполнить такую миссию и спасти человечество… Кто знает… Владимир Соловьев писал, что идея нации — это не то, что она сама о себе думает во времени, а то, что думает о ней Бог в вечности…
…Дождь прекратился, ветер утих. В.Д. уехала, пожелав мне “быть умницей и не демонстрировать откровенно свои религиозные воззрения”. “Тем более, — добавила она, — что в с е э т о для большинства — сиюминутный интерес. Мало для кого вера — суть жизни. Это всего лишь часть жизни, у кого маленькая часть, у кого побольше, но не ее целое”.
Так оно есть… Религия (Вера) — и по сей день, и даже больше, чем когда-либо, — одна из форм общественного сознания. Надстройка. Не базис. Не начало всех начал. Не высшая точка отсчета всех человеческих ценностей. Не мера всех вещей — таких, как экономика и политика, наука и искусство, война и мир, любовь и ненависть… А посему мы и имеем то, что имеем, признав всем миром незыблемость и несокрушимость давно известного материального базиса…
Вечер памяти отца Александра Меня прошел так, как мы хотели. После было и непонимание, и непринятие, но все это не коснулось того общего целительного духовного состояния, в котором мы все находились. В зале плакали, когда звучал “Реквием” Моцарта, и с экрана обращался живой отец Александр, царственно красивый и по-библейски мудрый: “…Когда вы творите добро, когда вы любите, когда вы созерцаете красоту, когда вы чувствуете полноту жизни, Царство Божие уже коснулось вас…”
Май, 2001 г.
Звоню в Киев старой приятельнице.
— Ты слышала? К нам приезжает римский папа!
— Прекрасно!
— Что?! Вся православная Украина молится, чтобы этого не случилось!
— ?! Неужели вся?
— Да, да! Зачем нам этот непогрешимый папа, этот наместник Бога на земле?
— К вам едет Иоанн Павел II! Что вы вообще о нем знаете?!
— Знать не желаем! Дружба с еретиками дело грешное и опасное! Он и едет только потому, что православие наше им всем поперек горла! Но наша церковь стояла и будет стоять и врата ада не одолеют ее!
Мы еще долго препираемся, в заключение слышу: “Запад и богоотступническая страна тебя окончательно испортили”…
Итак, едет гость, не совсем званный и далеко не всеми желанный. Едет Иоанн Павел II, больной и старый, пытающийся привести современный порочный мир к евангельскому учению. Едет христианин к христианам… И в который раз срабатывает старое, как мир, чувство страха перед ч у ж и м, непринятие чужого. А тут не просто чужой — враг, “посягающий на нас, на нашу веру, на наши церкви”.
И те, кто не желают никаких контактов с католическим миром и не страдают ностальгией по былому единству святой апостольской Церкви, знают, что надо делать. Вооружившись “нашими” иконами, с любовью к вере наших отцов и нелюбовью к вере отцов чужих, идут на защиту своих святынь. И вот уже рождается толпа, которая начинает жить по своим законам. Ей чужды попытки что-то понять, в чем-то засомневаться. Она в гневе… Женщины плюют в портреты старика в белой “не нашей шапочке”, а детвора победно размахивает иконами…
И этой детворе, и этим женщинам с детства внушали, что “еретик” — слово ругательное, и слово “католик” тоже ругательное, и оба они означают одно и то же.
Июнь–август, 2003 г.
Умерла мама… Она умирала с твердой верой в Господа и надеждой на Его милосердие. Она была истинной христианкой и всегда напоминала ребенка своей чистотой, наивностью и доверчивостью…
Урожденная дальневосточница, православная, вышедшая замуж за морского офицера, еврея, она похоронена на немецком католическом кладбище.
Как не хотела она ехать в Германию! Как плакала! “Там нет православных церквей! Где я буду причащаться?” Священники, один за другим, качали головами: “Упаси вас Бог переступить порог католической церкви!” А отец Владимир сказал: “Если не будет поблизости православного храма, посещайте католический… только, пожалуйста, не говорите никому, что я вас на это благословил”.
Неподалеку от нашего города оказался сербский храм, и мама часто посещала его. А потом здесь стал служить священник из России.
Мама умирала в госпитале Святого Франциска. Ее соборовал русский батюшка, а рядом стояли две католические монашки и молились. И когда она умерла, они стояли вместе со мной у ее кровати, молились и утешали меня…
Хожу по богадельням киевских монастырей, раздаю мамины вещи. Молюсь за нее.
…Закончилась служба в Покровском соборе. Я всегда любила этот собор, мне не было тяжело выстаивать здесь службы, я часто выходила отсюда, переполненная особой духовной радостью.
Вот и сейчас, иду, одухотворенная, сквозь ряды торгующих книгами, кассетами, иконами, разложенными прямо на земле. Рядом с проповедями митрополита Антония Сурожского — фильмы о папе Иоанне Павле II. Читаю аннотацию. Кто такой нынешний римский папа? Тот, кто “не гнушается переступать порог синагоги и мечети, кто прокладывает дорогу Антихристу…”.
“А что? Действительно папа — Антихрист, — говорит стоящая рядом женщина, — что творит! Что творит!”
Да уж, натворил много, этот философ, поэт, интеллектуал, приветствующий верующих на 62 языках… Побывал в 129 странах. Сходил с трапа самолета и тут же целовал новую для него землю… Совершил самое беспримерное и мужественное путешествие длиною в 2000 лет — в Большую синагогу в Риме. И просил прощения у евреев за все мировое зло, им причиненное, и посетил мечеть, и снимал обувь, как все, как положено, прежде чем переступить ее порог…
“А знаете, — говорю я невпопад, — он очень любит песню “Вставай, страна огромная” и плачет, когда ее слушает”. Женщина смотрит на меня, как на умалишенную.
Еще фильмы… О том, что Холокоста не было, что евреи по-прежнему вынашивают идею погубить православную Русь, и т.д. и т.п…
Списать все это на элементарное невежество? Не обращать внимания? Забыть? Перечеркнуть?.. Вечером в кругу родных и знакомых, вполне образованных и далеко не невежественных, делюсь впечатлениями. Читаю “Откуда эта злоба?” — из книги “На путях к Богу живому” священника Георгия Чистякова. Книгу эту очень люблю и специально привезла в Киев. И не нахожу ни понимания, ни поддержки.
Мрачно мне в моем Киеве…
Октябрь, 2003 г.
По дороге из Берлина в электропоезде знакомлюсь с чеченскими беженцами. Он — ветеринарный врач, она — учительница, рядом ее младшая сестра, высокая, худая, с перепуганными глазами. Сначала настороженно, потом все более откровенно рассказывают о том, что пережили. …Чего только не находили они в своем огороде под Грозным: оторванные руки, ноги… Соседский дом, где жила семья из девяти человек, включая 7-месячного ребенка и 80-летнюю бабушку, разбомбили. На второй день — сообщение по телевизору: в деревне уничтожено 9 боевиков…
Почему молчит Русская православная церковь?! Почему не скажет “Нет!” чеченской войне?! Молчит, потому что не может? Или не хочет?! “Церковь должна быть подле государя, напоминать ему о его долге перед Богом и людьми, она не должна допускать, чтобы государь нарушал заповеди Божьи…” — поучал средневековый киевский митрополит Никифор. И спрашивал князя Владимира Мономаха: “Все ли ты сделал для своего народа? Не слышен ли от твоих дел детский плач? Не затевал ли ты ненужной войны?”
…Не проходит и двух месяцев, а я уже опять скучаю по родине. Хочу в маленькую русскую церковь, чтобы свечки стояли в железных подсвечниках, чтоб на чисто побеленных стенах тускло поблескивали старинные иконы, обрамленные беленькими кружевами, чтоб несколько старушек тоненько пели “Благослови, душе моя, Господа”, а старенький священник говорил о любви и Христе…
Так было в юности. Я ездила в такие далекие деревенские церкви причащаться, чтобы никто меня не увидел… То особое благоговейно-радостное состояние осталось как воспоминание.
…Стою в сербском храме и по старой советской привычке испуганно оглядываюсь, если стукнет дверь… И каждым поворотом головы предаю Христа…
Рассказываю на лекции об Эдит Штайн. Ученый, философ, педагог, автор 12 томов научных исследований. Она же — Терезия Бенедикта, монахиня ордена кармелиток в Кельне, она же сожжена в газовой камере Освенцима как еврейка.
Еще до войны она просила об аудиенции папу Пия XI. Ей хотелось поговорить с ним о той страшной нацистской угрозе, которая нависла над евреями Европы. В 1938 году настоятельница монастыря оповестила власти о “неподходящем” происхождении сестры Терезии. Бегство в один из голландских монастырей ее не спасло: нацисты нашли ее и там.
Иоанн Павел II назвал ее выдающейся дочерью Израиля и верной дочерью католической церкви. И причислил ее к лику святых. За 2000 лет святых евреев у католической церкви еще не было.
Эдит Штайн писала: “Наша мера любви к Богу — это любовь к людям”. Что можно на это сказать? Ничтожна наша мера…
Октябрь, 2004 г.
Рассказываю детям своего русского клуба “Умники и умнички” о еврейском празднике Сукот. Я им всегда рассказываю обо всех больших религиозных праздниках: христианских, еврейских, мусульманских. Воспитываю таким образом религиозную толерантность. Вывожу на доске: Авраам, Моисей, Будда, Иисус Христос, Мухамед. 7-летняя Леночка, из строго ортодоксальной еврейской семьи, выводит печатными буквами все имена, кроме имени Христа. “Я ЭТО СЛОВО писать не буду!”
“Знаешь ли, Леночка, — говорю я, — чтобы стать культурным, образованным и добрым человеком, надо все, все знать…”
Католику ближе православный, чем протестант, православному не так страшен мусульманин, как католик, а Центральному совету евреев Германии намного дороже еврей-атеист, нежели еврей-христианин. Против первого, желающего переселиться в Германию, он возражать не станет, а против второго!.. Так и живем.
2 апреля 2005 г.
Такое чувство, что потеряла близкого человека… Если бы христианское духовенство состояло из Александров Меней и Иоаннов Павлов II, мы бы жили в другом мире!
…А встреча на Москве-реке так и не состоялась. Горько и стыдно…
Май, 2005 г.
Мнение авторитетного ортодоксального иудея: двухтысячная история христианства развивалась успешно и смогла донести до народов мира важную часть Синайского откровения. В христианском учении бесспорно содержатся “искры Божественного света”. К “искрам” относятся: примат общечеловеческих ценностей над национальными, использование разнообразных эстетических средств воздействия на человека, страстные и эмоциональные проповеди.
В ортодоксальном иудаизме эти “искры” утеряны, поэтому многие евреи переходят в христианство. Оказывается, так все просто! Зашел еврейский человек в храм, увидел красоту небывалую, насладился органной музыкой, послушал вдохновенное слово проповедника, обращенное не к замкнутому пространству, а ко всему миру и… решил перейти в христианство.
Июнь, 2005 г.
Общенациональный диалог с Богом — такова идея Балтиморской декларации, появившейся года два назад в Америке. Христианские богословы и ученые религиоведы определили современные аспекты отношения христианства к иудаизму. Одна из главнейших обязанностей современной теологии, считают они, пересмотр христианского учения об иудаизме и еврейском народе. Похоже, христиане, и в первую очередь западные, быстрее заговорят с иудаизмом на языке дружбы и взаимопонимания, нежели православные с католиками.
Август, 2005 г. Киев
Обещаю себе: ни слова о политике и религии! Не получилось… “О дружбе с католиками и речи быть не может! Они для нас всегда еретики! Они хотят дружбы? Знаем мы эту дружбу! У них одна цель — переманить на свою сторону людей, забрать наши церкви. Козни и заговоры!”
Ох уж этот общемировой синдром: повсюду видеть заговоры! Ну до чего ж упорные эти католики! Как со времен Чудского озера размечтались окатоличить Русь, так и по сей день не могут успокоиться. Им мало африканских папуасов…
“Да и потом, не до них сейчас Русской православной церкви, у нее самой забот хватает”… А может ли быть, чтобы истинному православию было не до чего-то? Тем более если речь идет о дружбе с христианами, которых около миллиарда? Можно ли представить себе, что кто-нибудь пришел к Серафиму Саровскому с миром, а тот говорит: “Не до тебя мне сейчас…” А то, что католические христиане хотят мира с православными, — это всему миру понятно, опять же кроме Руси…
Некоторые православные богословы, да и не только они, твердят нынче о том, что западное христианство претерпевает кризис, что все христианские ценности разрушены, что Запад погряз в грехах, здесь вовсю правит бал сатана, а католическая церковь осталась как традиция — для крещения, венчания и похорон. Церковь упустила Европу и теперь бессильна что-либо сделать. Одним словом, Запад забыл Бога. Наверное, так оно и есть.
Ну а разве сегодняшняя Россия менее грешна? Разве ксенофобия, национализм, антисемитизм — это не грехи? Здесь тот же кладезь грехов, что и на Западе, — наркомания, гомосексуализм и многое другое, только в собственном российском варианте. И Русская церковь так же, как и Западная, не в силах этому противостоять. Расписанные золотом храмы, пышные богослужения, освященные куличи и яблоки, празднично декоративное почитание смиренного плотника из Назарета еще не свидетельство того, что ОН — внутри нас. “Не нужен будет Богу ваш храм, если вы туда приходите без очищенного сердца” (пророк Иеремия).
И, может, пора заканчивать с “перегородками, которые до Бога не доходят” (справедливое известное выражение!), а взяться всем христианским, да и не только христианским церквам вместе исцелять мир?
Сентябрь, 2005 г.
Журналист Дарья Асламова: две церкви-сестры, а какие разные характеры! Католицизм — это дисциплина, краткость и сухость латыни, рассудок и мистика в одном флаконе, а православие — это крик к Богу, страсть, неуступчивость, почти сладострастное (?!) раскаяние, молитвы, звучащие иногда с суровостью проклятия.
А по мне, так многое прекрасно: и лаконичность латыни, и отчаянный вопль православного к Богу, и мелодичное звучание органа, и русская мощь монастырского хора, и резные деревянные скамьи в католических храмах (во время службы можно сидеть, но есть и время, когда нужно стоять), и многочасовое и терпеливое стояние на старческих узловатых ногах православного люда…
Октябрь, 2005 г.
Есть у меня большой друг — Маркуша. Ему 7 лет. Глаза у него коричневые, в желтую крапинку. Очень серьезный человек. Знакомясь, он протягивает руку и говорит: “Марк Гельман, философ”. Мы часто разговариваем на религиозные темы.
— А вообще, зачем так много богов? У тех свой и у тех свой… И те убивают этих, а эти убивают тех, и каждый своего Бога в помощь зовет! Такие глупые взрослые… Есть же один Бог!
— Так ты предлагаешь все религии соединить?
— Зачем?! — Глаза у Маркуши распахиваются, и каждая крапинка видна отдельно, — зачем соединять? Я этого себе просто не представляю!
Маркуше хочется мировой гармонии, и мне хочется Маркушиной гармонии, наивной и чистой… Но современный мир вполне обходится без такой гармонии. Из-за накопленного веками умения н е л ю б и т ь друг друга в мире не происходит ничего невозможного… Люди, славящие единого Живого Бога и исповедующие в церквах, синагогах и мечетях Его великие и простые истины, продолжают не знать, не понимать, не любить и проливать кровь друг друга… Справимся ли мы сами со всем этим?
— Маркуша, что делать с миром?
— Как что? Ничего мы сами не сделаем!
— Тогда мы все погибнем!
— Как это погибнем?! Да это просто невозможно! Во-первых, Он нас любит!
— А во-вторых?
— А во-вторых, мы тоже должны Его полюбить!
И тогда невозможное станет возможным…