Штрихи к портрету
Опубликовано в журнале Континент, номер 126, 2005
Леонид ФИНБЕРГ — редактор гуманитарного и общественно-политического журнала “Дух и литера” университета “Киево-Могилянская академия” (философия, история, социология, право, религия). Директор Института иудаики. Автор издательских, архивных, музейных проектов. Социолог, автор экспертных опросов, в том числе по осмыслению социальных проблем украинского общества, исторической памяти, геополитики современной Украины, веры и религии в современном мире и др. Автор социологических и публицистических статей, опубликованных в книгах и журналах Украины, России, США, Израиля, Франции, Польши и др. стран. Живет в Киеве.
От редакции
Украинская революция 2004 года, вошедшая в историю под именем Оранжевой, — едва ли не самое значительное событие мировой жизни последнего времени. К общему анализу и оценке этого события мы уже обращались в одном из предыдущих номеров (см. статью Юрия Каграманова “Революция, которую не ждали” в № 124). Но разнообразие, сложность, а главное — принципиальная важность многих проблем, которые украинская революция поставила и перед всем миром, и в особенности, может быть, перед Россией, требуют, несомненно, и дальнейшего — более пристального и обстоятельного — их осмысления. Поэтому мы намерены продолжить обсуждение темы, поднятой Юрием Каграмановым, — с тем, чтобы наши читатели могли познакомиться с разными точками зрения на то, что произошло на знаменитом киевском Майдане в конце 2004 года. В том числе, конечно, и с тем, что думают о революции сами наши украинские соседи — прежде всего интеллектуальная элита Украины. Полагая, что такая информация в первую очередь должна быть интересна читателям “Континента”, мы обратились с соответствующей просьбой к известному украинскому социологу Леониду Финбергу, и он с готовностью откликнулся на наше предложение, прислав нам нижеследующий текст, который мы и предлагаем вниманию читателей.
От составителя и публикатора
Вниманию читателей “Континента” предлагается текст, объединивший ответы на вопросы составленной мною анкеты о причинах, феномене и возможных последствиях Украинской революции 2004 года. В роли экспертов выступают известные в Украине люди: специалисты в области права, журналисты, публицисты, историки, общественные деятели… Большинство авторов текста — это люди, принявшие революцию, а в ряде случаев — ее активные участники. Это не мешает им быть критичными в осмыслении событий, вплоть до вывода В. Кипиани о том, что если новая власть не оправдает надежд МАЙДАНА, то мы сможем выйти на площадь и сказать ей “ГЕТЬ!” (ДОЛОЙ!).
К сожалению, голоса противников Оранжевой революции собрать трудно. Анализировать ложь и цинизм политтехнологов — это специальная задача, не входящая в мои планы. Услышать же сквозь них голоса интеллигенции востока страны пока что было почти невозможно. Надеюсь, что со временем такая, крайне необходимая работа (см. ответы о. Михаила Шполянского) будет проделана. Может быть, этим уже займутся историки, когда выяснятся дополнительные обстоятельства, когда станут известными факты, закрытые сегодня для публики (например, диалоги службы безопасности, военных и т.д.), когда будут проведены целевые социологические и политологические исследования. Из всего этого следует, таким образом, что здесь представлено достаточно субъективное восприятие событий — начиная с вопросов и кончая выбором экспертов. Но, с моей точки зрения, из множества таких субъективных мнений где-то в итоге и складывается как раз объективная картина событий.
Знаменитая формула историков гласит: чем дальше от Средневековья, Возрождения и т.д. — тем больше мы знаем об этих периодах жизни человечества.
Но хочется понимать происходящее и современникам.
Одна из попыток такого понимания — предлагаемый текст.
* * *
Я знаю, что подавляющее большинство российских масс-медиа представляли украинские события крайне тенденциозно, карикатурно и лживо. То же самое было и в Украине, но в относительно меньших масштабах. Кроме того, у украинцев было собственное видение событий, а также немногочисленные, но авторитетные честные газеты, 5-й телеканал и некоторые веб-сайты, не лгавшие своим согражданам. Правда, по моим наблюдениям, эффективность масс-медийной лжи была для российских интеллектуалов не очень высокой. Большинство из них не разучились читать между строк, хорошо пользуются Интернетом и имеют свое зеркало правды: знают, что если на таком-то канале комментатор N говорит “белое”, то следует понимать “черное”. Поэтому я не был удивлен близости наших позиций с позициями подавляющего большинства моих российских друзей.
По той же причине я не думаю, что читателям “Континента” — достаточно независимого демократического российского журнала — необходимы подробные комментарии к текстам. Как и в выборе экспертов для ответов на вопросы, я думаю, что, обращаясь к читателям “Континента”, я обращаюсь к социально и интеллектуально близким современникам, для которых поиск истины — высшая ценность. Мы вместе ищем ответы на вызовы времени, опираясь на ценности иудео-христанской цивилизации и либеральные идеи последних столетий.
* * *
Конечно же, мне тоже хотелось ответить на вопросы анкеты — ведь прежде всего я задавал их себе. Однако, получив тексты, которые предлагаю читателям “Континета” (они публикуются и по-украински в журнале “Дух ╗ л╗тера”), я подумал, что ограничусь лишь соображениями, завершающими публикацию.
Итак: Оранжевая революция — видение украинских интеллектуалов1
Представляю авторов публикуемого текста.
Тарас Возняк (Львов) — философ, публицист, редактор культурологического журнала “╞”, одного из самых популярных в среде украинских интеллектуалов. Автор многочисленных статей, часть которых собрана в его книгу “Тексты и переводы” (Харьков, 1998). На протяжении многих лет советник руководства мэрии Львова по гуманитарным вопросам.
Ольга Гнатюк (Варшава) — доктор литературоведения, профессор Варшавского университета, автор монографии и ряда статей по истории украинской литературы, о связях украинской культуры с культурами Центральной и Западной Европы, а также публицистических статей в украинских журналах, историк украинского диссидентского движения.
Евгений Захаров (Харьков) — известный правозащитник, общественный деятель, журналист, председатель правления Украинской Хельсинкской ассоциации по вопросам прав человека, главный редактор еженедельника “Права человека” и ежеквартальника “Свобода высказываний и личная жизнь”, автор нескольких сотен статей по правам человека и гражданскому обществу, напечатанных в России, Украине, Германии, Франции, США и др., активный участник диссидентского движения, член комитета “Украина без Кучмы”.
Иосиф Зисельс (Киев) — общественный деятель: председатель Ассоциации еврейских общин и организаций Украины, исполнительный вице-президент Ассоциации национальных меньшинств Украины. Один из участников Украинской Хельсинкской группы, советский политзаключенный 70–80-х гг. Автор многих статей, часть которых собрана в книгу “Если я только для себя…” (Киев, 2001).
Александр Ирванец (Киев) — литератор, драматург, поэт. Один из участников литературного объединения “Бу-Ба-Бу” (Ю. Андрухович, В. Неборак, А. Ирванец). Автор и ведущий рубрики поэтической политической сатиры на одном из самых популярных каналов украинского телевидения (5-й канал). Автор ряда прозаических и политических книг.
Вахтанг Кипиани (Киев) — журналист, корреспондент ряда интернет-изданий, редактор и ведущий одной из самых популярных телепрограмм “Двойное доказательство” на телеканале “1+1”, политический комментатор.
Михайлина Коцюбинская (Киев) — историк украинской литературы, мемуарист. Активный участник диссидентского движения 70–80-х гг. Автор ряда книг, в том числе “Мои горизонты” (изд-во “Дух и литера”, 2003), за которую удостоена высшей награды Украины — Шевченковской премии 2004 г.
Мирослав Маринович (Львов) — один их создателей Украинской Хельсинкской группы, многолетний узник советских тюрем и лагерей. Литератор, философ, публицист. Автор ряда книг, в том числе монографии о современных проблемах христианских церквей. Проректор Львовского католического университета.
Александр Пасхавер (Киев) — экономист, публицист, президент Центра экономического развития. Советник президента Украины по экономическим вопросам. Автор многочисленных публикаций в украинских и зарубежных изданиях с анализом развития украинской экономики, по стратегии приватизационной политики. Руководитель ряда международных экономических проектов.
Всеволод Речицкий (Харьков) — доктор юридических наук, специалист по конституционному праву. Автор монографии “Политическая активность, конституционные аспекты” (Киев, 1999) и десятков статей, опубликованных в Украине, в странах Европы и Америки. Автор одного из проектов Конституции Украины. Юридический консультант и эксперт Харьковской правозащитной группы.
Евгений Сверстюк (Киев) — литератор, публицист. Один из лидеров украинского диссидентского движения, многолетний узник советских тюрем и лагерей. Председатель Пен-клуба Украины. Главный редактор газеты “Наша вера”. Автор ряда публицистических, мемуарных и поэтических книг.
Дмитрий Стус (Киев) — литературовед, публицист, журналист. Редактор собрания сочинений Василя Стуса. Автор монографии “Василь Стус: жизнь, как творчество” (Киев, 2004), признанной “Книгой года” на Львовском книжном форуме. Создатель и директор Музея Василя Стуса в Киеве.
Отец Михаил Шполянский (Николаев) — священник православной церкви, автор комментариев к христианским текстам, руководитель ряда гуманитарных проектов, в том числе Семейного детского дома, издатель христианской литературы, публицист.
1) Под конец 2004 года, оценивая Оранжевую революцию, мир заговорил о новой Украине. В чем Вы усматриваете эту новизну? Каковы ее признаки? Насколько долговечны, по Вашему мнению, перемены? Какова подоснова — историческая, мировоззренческая — этих перемен?
Евгений Захаров: По моему мнению, то, что случилось, было закономерным, и мир, который заговорил о новой Украине, просто раньше ее не замечал и не учитывал. Украинский народ, с одной стороны, несмотря на все голодоморы, войны и преследования, сохранил волю к независимости, а с другой стороны, получив ее в 1991 году как последствие развала коммунистической империи СССР, — совсем не был к ней готов. Украинская демократия, ослабленная репрессиями, не смогла переломить ситуацию в свою сторону, и в стране воцарился посткоммунизм советского пошиба, последствием которого было обнищание широких слоев населения, обогащение небольшой кучки бывшей партийно-комсомольской номенклатуры, большой духовный, социальный и экономический кризис. В то же время общий вектор развития украинского общества, несмотря на все разговоры об его многовекторности, был евроатлантическим. Но общество должно было до этого дорасти и дозреть. Должна была сформироваться критическая масса социально активных людей, которые чувствовали бы приоритет европейских ценностей и могли убедить в этом преобладающую массу населения.
Падение страны приостановилось в конце 1999 года, и, когда Виктор Ющенко возглавил правительство, постепенно появились признаки улучшения ситуации во многих направлениях. Даже настроение общества за очень короткое время изменилось, стало оптимистичнее. Дело Гонгадзе и пленки майора Мельниченко, действия комитета “Украина без Кучмы” ускорили процесс противостояния власти и народа и оформления его в политической сфере на институциональном уровне. После отставки правительства Ющенко стало ясно, что появилась политическая оппозиция, которая имеет все шансы изменить ход событий в стране. Что и случилось в два этапа — сначала на парламентских выборах 2002 года, когда победа у оппозиции была украдена, а потом во время президентских гонок. Последняя предвыборная кампания проходила под знаком противостояния силы власти и силы народа, который и нашел в себе упорство и мужество перебороть власть. Почва для этого — выход на арену действий незапуганных поколений, лишенных комплекса неполноценности и имеющих современное мировосприятие; усиление малого и среднего бизнеса, открытость страны, массовые поездки украинцев за границу, возрастающая зрелость массового сознания и готовность к изменениям, усиление гражданского общества.
Итак, новая Украина совсем не была новой. Событий сентября—декабря 2004 года можно было ожидать, но сложно было предвидеть такой размах — сотни тысяч людей на “майданах”, прежде всего в Киеве. Я думаю, что главной движущей силой, которая вывела людей на улицу, была ненависть к власти, которая так грубо и беспардонно навязывала людям сценарий развития событий — сил терпеть дальше режим Кучмы уже не было. Тем более что тот, кто шел ему на смену — Виктор Ющенко, — вызывал большую симпатию и доверие. Я был уверен, что выдвижение кандидатом в президенты Виктора Януковича — это только способ переиграть оппозицию и законсервировать Кучму еще на какое-то время. Я был уверен, что Янукович не выиграет выборы, и вопросом для меня было только одно — выиграет ли Ющенко сейчас или он победит немного позднее, поскольку сложно было оценить априори готовность власти идти до конца в своем желании остаться, а народа — не дать себя вновь обмануть.
Что касается долгосрочности изменений, то, по моему мнению, они необратимы, если только не будет сильного внешнего влияния, которое помешает общественному движению. Это совсем не значит, что мы будем иметь исключительно позитивное развитие. Будут кризисы, поражения, скандалы, разочарования… Но общий евроатлантический вектор сохранится.
Тарас Возняк: Новизна Украины после Оранжевой революции состоит в том, что впервые в полную силу в ней заработали механизмы гражданского общества. В первую очередь это касается такого гражданского института, как выборы. Первые ли это относительно свободные выборы в Украине? Нет. Приблизительно такие же выборы и референдумы были в начале 90-х годов, до эпохи Леонида Кучмы. Однако относительная свобода выбора тогда была обусловлена растерянностью и деморализацией постсоветской номенклатуры. На то время класс олигархов еще не сформировался и не мог существенно влиять на ход выборов. Потому и выборы происходили свободно. Во время Оранжевой революции гражданское общество переломило жесткое сопротивление олигархических структур. Вообще революцию 2004 года осуществил средний класс, который незаметно вырос за последнее десятилетие. Именно он стал базой для возникновения гражданского общества. Таким образом, украинское общество стало приближаться, с точки зрения его структуры, к аналогичным структурам стран Центральной Европы, несмотря на то что украинское общество по характеру распределения национального продукта весьма медленно отдаляется от сформированной во время президентства Леонида Кучмы вопиющей диспропорции, когда крайне малая прослойка населения контролировала львиную долю общественного продукта. Чем более сбалансированной будет становиться имущественная структура общества, тем стабильнее оно будет. Считаю, что именно в этом могут быть гарантии дальнейшего развития Украины.
Михайлина Коцюбинская: Новизна прежде всего в том, что мир наконец-то отделил в своем сознании Украину от России и понял, что она расположена не где-то там на Балеарских островах, а таки в центре Европы и что европейские ценности ей ни в коей мере не чужды. Считаю, что наибольшей новизной был мощный моральный потенциал Оранжевой революции. Не сугубо социально-экономические побуждения, а общечеловеческая доминанта этих событий. Мир увидел лицо Майдана, имел возможность заглянуть ему в глаза — а это в самом деле добрые глаза. Умные, живые, с искоркой здоровой иронии, способные вспыхнуть праведным гневом и увлажниться слезами в самые святые моменты. И это, просветленное оранжевой вспышкой, лицо стало лицом Украины. Надолго ли? Хочется надеяться. Зависит от дальнейшего развития событий, от того, насколько удастся избежать последующих провалов — как экономических, так и моральных. Но в анналах истории это лицо уже зафиксировано. Лицо нации, пусть и недосформированной, обремененной прошлым негативом, но уже не “эмбрионной” (если вспомнить формулу Стуса “вечно эмбрионная Украина”).
Иосиф Зисельс: Новизна Украины для мира — это открытие Украины как субъекта истории и мировой политики. Кроме немногочисленных специалистов, в мире в основном почти ничего не знали об Украине. Украина была периферийным осколком малопонятного постсоветского пространства, в котором виделось больше неопределенности, чем угрозы. Все остатки былого величия, включая природные ресурсы, достались России.
Для меня новизна Украины заключается прежде всего в двух факторах: иррациональном и рациональном.
Украина удивила весь мир, и себя в том числе, неожиданно мощным всплеском энергетики народа — “пассионарностью”. Это иррациональное обстоятельство можно пытаться объяснить, но понимания эти объяснения не прибавят. И власть, и оппозиция готовились к выборам насколько могли хорошо, друг о друге знали практически все: о человеческих и материальных ресурсах, об организационных возможностях, о резервных планах… На пассионарность не рассчитывал никто, — именно в силу ее иррациональности. Некоторые рассчитывали на чудо, но это были абстрактные мечты.
“Пассионарность” невозможно организовать и против нее невозможно бороться. Она приходит ниоткуда и исчезает в никуда. Ее, наверное, можно спровоцировать, но никто не знает, как и чем. Да и те, кто ее в итоге неосмысленно провоцирует, не только не ставят перед собой подобной цели, но всячески пытаются избежать ее.
Народ, который посетила “пассионарность”, вдруг чудом перескакивает в “высшую лигу” мирового первенства, и тогда только от самого народа и его новой элиты зависит, удержится ли он на этом уровне и в какой роли.
Рациональный фактор новизны Украины, на мой взгляд, заключается, прежде всего, в том обстоятельстве, что за последние два десятилетия в Украине сформировались значительные массивы граждан (по несколько миллионов каждый), которые вместе с наиболее национально сознательной и национально-демократически организованной группой старшего поколения, которую впредь буду называть первой группой, образовали и электорат Ющенко, и главный человеческий ресурс Помаранчевой революции. Речь идет о людях новой (для Украины) ментальности или идентичности, которую можно назвать условно “европейской”, в отличие от иной ментальной группы, которую также условно можно назвать “евразийской”.
Вторая группа новой идентичности — это существенная часть молодого поколения украинских граждан, ментальное становление которых пришлось на 90-е годы на фоне коллапса коммунистической имперской системы. Это поколение сформировалось не благодаря, а, скорее, вопреки предыдущей власти, которая, к счастью, бросила это поколение на произвол судьбы. Значительная часть этого поколения ничем не обязана власти: ни убеждениями, ни образованием (оно осуществлялось в основном за счет семьи), ни местом работы (в основном это коммерческие и иностранные структуры). В отличие от “олигархов” и их команд, которые были обязаны власти всем и поэтому защищали власть, новое поколение хотело жить в мире, где правила игры не меняются каждый день в зависимости только от того, с какой ноги встали “гарант” или его клевреты, где успех в жизни и благосостояние достаются не приближенностью к президенту и демонстрацией преданности, но образованием, упорным трудом и активной гражданской позицией.
Третья группа — это миллионы украинских рабочих, побывавших в цивилизованных странах на заработках, и их семьи. Принцип тот же: ничем не обязаны власти — ни материальным благополучием, ни элементами новой ментальности, почерпнутыми во время “заграничных командировок”.
Все три группы, описанные выше, и составляют качественно новую и, главное, массовую реальность Украины — и являются прообразом ее будущего среднего класса, аналогом “третьего сословия” — основной организующей силы времен Великой французской революции.
Всеволод Речицкий: Я думаю, что новая Украина — это общество, которое неожиданно для всех вдруг опередило свое время. Практически никто из интеллигенции — ума нации — серьезно не ожидал и не предвидел революционных событий. Когда Виктор Ющенко говорил о том, что может “заговорить улица”, это воспринималось почти как риторическая фигура, не более. Поэтому старая власть практически ничего не сделала для предупреждения революции.
Конечно, у революции были определенные экономические, исторические и мировоззренческие предпосылки. Но я думаю, что главной движущей силой событий была просто эмоциональная усталость общества и конкретных людей в нем от жизни, которая уже не отвечала органическим потребностям здорового, активно действующего человека. В стране была очевидная недостаточность свободы, перспектив развития личности, много политического лицемерия и откровенной скуки в сфере культуры.
Именно потому, что почва революции была эмоциональной, я не верю в возможность какой-то реакции (деградации) общества к предыдущему состоянию. Эмоциональное состояние — это в самом деле та река, в которую невозможно войти дважды. С другой стороны, я боюсь очередного распространения в Украине иллюзий по поводу прихода “хорошей власти”. Государство — это необходимое зло, с которым нужно обращаться по определенным правилам. Американцы это хорошо понимали и создали в свое время лишенную “сентиментальности” конституционную систему своей страны. Что-то похожее могла бы сделать именно теперь Украина.
Ольга Гнатюк: Новая Украина — это страна, в которой общество стало субъектом, а не объектом политики. По-моему, нет уже возврата к старому режиму, старому стилю управления. Из экономических факторов я бы выделила бунт среднего класса. Хотя существует мнение, что в Украине средний класс еще не сформирован, он все-таки имеется — в тех масштабах, в которых это было возможно. Попытка подчинить этих людей государственно-мафиозным (или наоборот) структурам, нашествие “донецких” привело к тому, что этим людям больше нечего было терять. Поэтому они сделали свою ставку. Но — совершая это, они присоединились к “чему-то большему, чем они сами”. Хочу обратить внимание еще на одно, не такое масштабное, но, несмотря на это весомое для будущего Украины явление. К этому бунту присоединились украинские граждане, которые временно находятся за пределами Украины (иногда это “временно” превращается в “продолжительно”, хотя мало кто говорит, что это “навсегда”). Они практически единодушно проголосовали против этой власти, этой системы правления, этой экономики, которая заставляет их искать работу за границей, покидая свои семьи, прерывая свое образование в Украине, отправляться на чужбину “за хлебом”. Эти люди хотят возвратиться в Украину, хотят, чтобы их деньги (в масштабах государства — это миллионы и миллионы евро), вложенные в строительство собственного дома, в образование для детей, в здоровье родителей, которые нянчат их детей, обеспечили им определенное будущее. Таков мой опыт общения с этими людьми.
Когда разговор идет об исторических факторах, оказавших влияние на события, — наиболее очевидным кажется украинский опыт демократии, — на современном этапе, как пестование ростков гражданского общества в 90-х, так и в период между войнами в регионах Западной Украины, конкретно в Галиции и на Волыни. Как оказалось, незаурядную роль сыграла молодежь, что существенно отличает ситуацию в Украине от российской, где носителями опыта демократии являются крайне немногочисленные лица старшего поколения.
о. Михаил Шполянский:
“…от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым данным нам” (Рим 5:3).
Понимая правомерность и даже необходимость различных подходов к оценке происшедших событий, сразу четко оговорю свою позицию: для меня главная значимость “Помаранчевої революцiї” лежит не в сфере политической, экономической или даже социальной, но — именно в духовной. Идеалы же евроцентризма, о которых много ныне говорится, для меня весьма относительны. Есть в них и притягательные стороны: Европа — “святых камней”, культурной и духовной традиции, Европа — самоценности личности, Европа — единства в многообразии. Но есть и неприемлемое, о чем не будем сейчас говорить детально (впрочем, являющееся более ментальной экспансией Нового Света). Однако не вопрос вектора внешнеполитических симпатий определил события в Украине. Убежден: главное открытие “помаранчевої революц╗ї” — духовного порядка. Господь посетил народ Свой. Не в религиозных рефлексиях и реминисценциях, но в живом явлении Силы и Духа. И потому я могу говорить только об одном значимом “-центризме” — духовном украиноцентризме.
Происшедшее я воспринимаю не иначе, как чудо Божие. Анализируя разные аспекты событий недавнего прошлого и настоящего, невозможно не видеть, что далеко не все соответствует идеалам. И тем не менее то, что пережили участники событий, — не исторгнуть из сердца и памяти… Все мы чувствовали, что Господь был с народом Своим на Майдане.
Конечно, можно сказать, что все это — слишком искусственные параллели высокого и профанного, но… Параллель указует на общенаправленность явлений, и этого уже достаточно. Да и спросим: может ли Богоприсутствие быть чем-то профанным? Другое дело, что Богоприсутствие одни ощущают, а иные — нет. Но так всегда и было в религиозной жизни…
Знаковыми для меня навсегда останутся слова простой женщины, сказанные на улице возле администрации президента, в напряженный момент блокады: “Батюшка, правда ведь, такая любовь между людьми может быть только в раю?” Подлинные любовь, миролюбие, самоотверженность, взаимоуважение, единство — что могло даровать это той общности, которую привыкли называть толпой? Что иное, как не благодатный покров Свыше? Люди поднялись “над собой”. Отсутствие пьяных и матерящихся, снижение уровня преступности и заболеваний — все это тоже свидетельство, хоть и от противного. Свидетельство посещения Божия. А также — свидетельство того, что народ принял сие посещение, не прошел мимо него. И это особо чудно в нашем мире вещей и потребления. Это и есть синергизм. Это и есть рождение души общеукраинской нации.
Банальная сейчас мысль о рождении нации на “майданах” страны для меня наполнена особым смыслом: я вижу это рождение не в “интересах”, но в духе.
Да, все это идеализм чистой воды. Но не забудем — идеализм как идея есть философское обоснование религии. И потому в контексте сем должно говорить именно так.
Но идеализм не отменяет трезвенности. А это уже совсем другая история…
Церковь предполагает, что нация, как и каждый человек, есть явление духовно цельное, имеет своего Ангела-хранителя. И нация, как и человек, может водительствоваться своим Ангелом, а может и забыть о нем, уйти от него. Это и есть высокая свобода — свобода выбора Добра, свобода верности Богу. Что будет с нами? Зависит от каждого из нас, и именно в этом, в своем предстоянии, мы окончательно ответственны перед Творцом. А на торжество общего Добра (дабы не впадать в иллюзии хилиазма, сделаем существенную поправку на эмпирику политической жизни), на сохранение Дара в общенациональном масштабе мы можем только уповать…
Вахтанг Кипиани: Феномен под названием “Оранжевая революция”, по моему мнению, уже можно рассматривать отдельно от ее прямых политических последствий. Сам факт подобных фантастических по эмоциональному накалу и человеческим масштабам сдвигов в стране, где, как считалось, отсутствуют и гражданское общество, и сильные политические партии, и слишком слаб средний класс, — традиция именно уличного решения политических кризисов позволяет определить эти 17 дней осени—зимы 2004 года как демократическую революцию. Классическую, по примеру восточно-европейских народов, “бархатную” буржуазно-демократическую революцию. Безусловно, с украинской спецификой.
Общими усилиями народа и тогдашней украинской оппозиции тюркское по происхождению слово “Майдан” вошло в мировой лексикон как символ мирного сопротивления коррумпированной антидемократической системе.
Когда-то в институте довелось изучать историю индийского ненасильственного сопротивления британским колонизаторам, и оттуда запомнилось слово “сатьяграха”. В дословном переводе с санскрита это означает “упорство в истине”. Эта доктрина Ганди включала соединение массовых акций — митингов, демонстраций, пикетов, забастовок, бойкотов с более радикальными мероприятиями, типа отказа платить налоги (в нашем случае это можно сравнить с переходом некоторых милиционеров и сборщиков налогов “на сторону народа” и заявлениями отдельных глав администраций о том, что они будут исполнять резолюции комитетов национального спасения, а не администрации Кучмы). Значит, и наша революция может (и должна!) войти в мировые учебники как пример нового по форме (многодневное стояние на площади) неагрессивного сопротивления.
Одновременно сложно говорить о “новой Украине”, которая как будто явилась вследствие этих событий. Оранжевая революция не стала революцией в прямом смысле этого слова. Она пока еще не принесла ощутимых необратимых изменений не только “базисных”, но и надстроечных сфер общества.
Например, взятую на вооружение идеологию обновления кадрового состава украинской власти можно только приветствовать. Но! Как и раньше, процесс не люстрации, но ротации происходит по совершенно непрозрачным и не определенным наперед критериям. Скажем, непонятно, какими мотивами руководствуется новый президент Ющенко, когда приближает к себе и демонстрирует доверие старому-новому Генеральному прокурору Пискуну. Если он незаменимый “профессионал” — об этом и нужно говорить. Если он “патриот”, то тогда общество должно знать хотя бы об отдельных примерах его гражданского действенного патриотизма. Если он всего лишь “терминатор”, который должен расчистить место под солнцем от рудиментов прошлого, то и об этом нужно говорить. Вслух.
Очевидно, изменения в Украине будут происходить по поставленному с ног на голову известному ленинскому алгоритму — “шаг вперед, два шага назад”. То есть поступь вперед вроде бы уже чувствуется (по крайней мере, на эмоциональном уровне), но постоянно сталкиваемся с рецидивами кучмизма в различных сферах. Эти рецидивы и есть “шаг назад”. Есть опасность, что когда этих шажков окажется слишком много, может начаться “реконкиста” — отвоевание нынешней “оппозицией” потерянных позиций. Сначала в политике (потому что на носу очередные выборы в Верховную раду и местные органы власти), а потом — “далее везде”…
Мирослав Маринович: Начну с внешнего наблюдения. До упомянутых событий Украина только жаловалась, что ее в мире не понимают, и пыталась вызвать его жалость. Мир, соответственно, считал Украину неудачницей и еще больше сторонился ее. На Майдане Украина впервые взялась сама за свою судьбу — и мир моментально признал ее. По мне, все украинцы должны намотать это себе на свой роскошный казацкий ус…
Если говорить о вещах существенных, то и для мира, и для самой Украины настоящим открытием был уровень глубинного народного демократизма. В отличие от 1990-х годов, Украина уже не стремилась к экзотической свободе и демократии, не понимая, что это такое. Теперь она четко осознала, что она хочет честных и справедливых выборов, свободы слова и прессы, не выборочного применения закона, свободы предпринимательства, свободы творчества и так далее. Как бы Леонид Кучма ни пытался изнасиловать демократию и ввести новый эсэндевский, то есть квазисоветский, стиль управления, тринадцать лет даже ограниченной демократии не прошли зря: в народе (особенно среди молодежи) накопилось живое и практическое понимание того, как должна действовать демократия.
Второе открытие — готовность народа жертвовать многим для утверждения моральных принципов. Последние перестали быть принципами, о которых вспоминали только по воскресеньям в храмах (или по субботам в синагогах, или по пятницам в мечетях). Этим принципам теперь просто невозможно было противиться. Впервые за много лет стало очевидно, что они могут принести выигрыш, что мораль — это не утешение для слабых и беспомощных неудачников. Украина победила верой в те принципы, которые в значительной части западного общества давно воспринимаются с постмодернистским скепсисом. И оказалось, что возрождение моральных принципов в функционировании государственно-общественных структур может стать пассионарной и объединяющей идеей для всех регионов Украины.
Однако в паре с успехом всегда приходит новая опасность. В своей истории украинцы и раньше проявляли способность к солидарности бунта. Намного хуже было с солидарностью ежедневного рутинного творения. Ближайшее будущее покажет, сможем ли мы не пасть духом, разочаровавшись в недавних героях после первых же их шагов, не махнуть привычно рукой, говоря: “Все они одинаковы — я снова спрячусь в свою уютную хатку с краю”.
Александр Ирванец: “Новая Украина” — это очень милый, особенно для Запада, штамп. Конечно, мы действительно обновились. Но эти изменения пока что тяжело считать необратимыми. Стоит остерегаться разочарования, которое может наступить в обществе после определенного срока деятельности нового правительства и президента и отката в общественном сознании как непременного и закономерного последствия этого разочарования. Как пример кто-то из журналистов приводил Москву 1991 года: там тоже бабушки выносили блинчики и пирожки защитникам Белого дома, а сегодня там единогласно славят президента и собирают подписи за его третий и последующие сроки. Хотелось бы ошибиться и на примере Киева убедиться в противоположном. Сказал же нам один деятель: “Украина — не Россия”2 .
Дмитрий Стус: В Украине, точнее, собственно в Киеве бурлило давно. Чуть-чуть стабилизировалось общество, немного улучшилось финансовое положение людей, и многие киевляне, как и в 1980-е, получили возможность беспокоиться о чем-то еще, кроме добывания хлеба насущного. И когда внимание людей вновь обратилось к делам общественным, большинство сразу же с сожалением осознало полнейшую неспособность политиков разного рода защитить достижения периода демократизации: коррупция, неуважение к мнению граждан, отсутствие признаков гражданского общества, полный произвол чиновничества и бюрократического аппарата… Все это раздражало. И раздражение оказалось настолько сильным, что киевляне (а тот факт, что в других городах массового самодвижения людей замечено не было, кажется, не нужно особо доказывать) вышли на улицу. Массовость — наибольшая и единственная особенность “оранжевых” недель — была настолько значительной, что это привлекло внимание к Украине даже всегда безразличной к нам Европы, которая была взбудоражена, кажется, не меньше наших политиков: этого не ожидал никто.
К сожалению, никаких изменений, кроме новых людей в старых властных кабинетах, пока что не видно. Декларации о “честности” и “порядочности” “новых-старых” лично меня не убеждают. Позитивен только факт замены бандитской команды другой. Какой? — покажет время. По крайней мере, я убежден, что пока общество не будет постоянно давить на свое — пусть даже наилучшее и наичестнейшее — правительство, чего-то хорошего ожидать не приходится.
2) Были ли эти дни моментом истины для украинской нации? В какой мере революция проложила путь в Европу и способствовала отмежеванию от пространства зон и ГУЛАГов? Как Вы вообще оцениваете наш европейский потенциал?
Вахтанг Кипиани: Дни Оранжевой революции оказались наивысшим взлетом украинского народа на протяжении последних нескольких столетий. Значение этих дней, на мой взгляд, большее, нежели событий августа 1991-го, когда была провозглашена независимость Украины. Потому что Акт провозглашения самостоятельности — это был выбор (пополам с испугом!) политической элиты в ответ на требование национально-демократического меньшинства, то был компромисс, который не давал нам возможности стать второй Литвой или Польшей.
Сейчас же мы стали свидетелями и участниками массового народного движения за собственное человеческое достоинство. За последнее десятилетие мы постоянно прощали Кучме и его окружению все — от дерибана “Криворожстали” до, к сожалению, это правда, — убийства Георгия Гонгадзе. Но на этот раз наиболее деятельная и модерновая часть общества взорвалась, потому что нам попробовали навязать не просто роль “юго-западного подбрюшья” России, но и роль статистов в театре абсурда. Если бы украинцы не восстали против “предложения” выбрать президентом дважды уголовника, то вряд ли был бы какой-то смысл в дальнейшем существовании такой нации… Именно в этом и был, на мой взгляд, “оранжевый” момент истины.
И это на фоне того, что сейчас происходит в России, Белоруссии, постсоветской Средней Азии, Азербайджане, Армении и Молдове, — ущемления демократических свобод, авторитарности политических режимов и полного отчуждения народов этих стран от любого, даже эфемерного, влияния на принятие самых важных решений. У нас на Майдане и вокруг него было иначе. Это был первый опыт объединения интересов политического класса (и оппозиции, и власти) с интересами и взглядами очень широких народных масс. От “вершков” до “корешков”. Общественное влияние киевских бизнесменов и львовских интеллектуалов было в дни революции почти равно голосу крестьянки с Полтавщины или харьковского студента.
Европейскость Украины и украинцев — большая и вечная тема, которая заслуживает отдельной дискуссии. Если коротко — мы европейцы. Но скорее географически, нежели психологически. Советская, отрезанная от остального мира, ментальность остается сильной. Сильнее, по крайней мере, наших же попыток двигаться “прочь от Москвы” и “вперед к психологической Европе”.
Объективно говоря, процессы десоветизации, декагэбизации, декучмизации в Украине, при условии их реализации, должны приблизить нас к традициям Старого Света.
Однако реальный путь к евроструктурам намного сложнее, чем выполнение определенных пунктов в декларациях и меморандумах. Будет много разочарований. А готовность политических руководителей нации к самоограничениям и самопожертвованиям вызывает скепсис уже сейчас.
Александр Ирванец: В течение двух недель стояния на Майдане наш “европейский потенциал” был, наверное, самым высоким во всей Европе — выше, чем у французов, немцев и поляков — без шуток. Каким вежливым был Майдан, как прекрасно вели себя люди! Никакого хамства, никакой недоброжелательности или неискренности. Лично мне казалось в те дни, что это Бог наконец-то обратил свой взор на Украину, и пока Он не отводит от нас своих глаз, люди все делают правильно. Если бы мы все как можно дольше были в Его поле зрения… Но, наверное, у Бога есть еще заботы, другие народы и страны. Поэтому важно, чтобы мы все уже в новых условиях оставались такими, какими были в те дни.
Ольга Гнатюк: Считаю, что без Оранжевой революции “прорыв” в Европейский Союз был бы невозможным. Пространство свободы, которым стала в недели Оранжевой революции Украина, — на мой взгляд — логическое завершение украинских стремлений. Что касается европейского потенциала — сказать, что он велик, — это ничего не сказать. Нынче речь идет о том, насколько быстро Украина сможет начать переговоры с ЕС. И — ясное дело — насколько члены ЕС готовы отбросить старую стратегию “Russia first”. Если вопрос понимать в историческом плане, то есть насколько было осмысленным желание порвать с тоталитарным прошлым, я бы ответила, что Украина с давних пор от него отталкивается. Но Оранжевая революция не была временем для раздумий над прошлым. Это время трезвого расчета еще впереди.
Евгений Сверстюк: Несомненно, эти дни были моментом истины и выражением воли к жизни. Украина всегда была в Европе, и за это проголосовали ногами более 5 млн украинских граждан, которые работают сегодня за пределами страны. А сколько их сбежало бы в 30-е годы, если бы открыли границу? А о чем говорят — одна за другой — волны украинской эмиграции на Запад? Причем там она в основном душой остается с Украиной.
Дмитрий Стус: Не стоит говорить о каком-то моменте истины для украинской нации, как таковой. Это сильнейшее преувеличение. Первая неделя событий (далее была технологическая борьба за власть) — однозначная заслуга киевлян, которые отстаивали собственное достоинство, столь грубо попранное, что не выдержали даже преимущественно равнодушные к политике жители столицы.
Под этим углом зрения киевляне, а с ними и все украинцы являют прецедент, факт появления которого позволяет себя уважать. Не больше, но и — не меньше. Уверен, события на Майдане не были революцией: скорее, это был прорыв давно вызревшего гнойника, который никто не пробовал лечить терапевтическими методами. Попытки новой власти не допустить структурных изменений в управлении это только подтверждают. Власть царька-чиновника на местах нисколько не покачнулась.
Что касается европейского выбора, то он неизбежен и обусловлен, прежде всего, кризисом России и всего постсоветского пространства. Хотя пока он идет “сверху” как выбор нового лидера и его команды. Хотелось бы, чтобы “снизу” это подкреплялось развитием “рынков труда” в регионах и хотя бы частичным ограничением чиновничьих беззаконий на всех уровнях. Без этого для меня любой выбор теряет смысл.
Мирослав Маринович: Да, это был очевидный момент истины — обретение новой (или возвращение хорошо забытой старой?) собственной идентичности. В 1991 году Украина еще не могла прийти в себя и выйти из тени Третьего Рима. Сегодня чуть ли не в первый раз она смогла это сделать. Причем обретение новой идентичности стало фактом, который люди переживали как ценность — переживали с позитивными эмоциями. Ошибки России воспринимались скорее с юмором, чем с агрессией. То есть чуть ли не впервые у украинцев появилась та долгожданная уверенность в себе, которая не ведет к агрессии по отношению к другим идентичностям.
Новое рождение Украины разительно изменило геополитическую ситуацию, что сильно рассердило творцов нового статус-кво — нового закрепления сфер влияния. Украина нарушила ту геополитическую “стабильность”, которую с таким трудом восстанавливали “закройщики” нового мирового порядка. В этой схеме стабильности блеклой и коррумпированной Украине отводилась роль пешки в шахматной партии России, которая и должна была нести ответственность за процессы на своей “канонической” территории. По задумке, Грузия и Украина должны были быть головной болью только России, но не Европы. Обе же пешки захотели повысить свой статус, что, очевидно, исказило элегантность шахматного эндшпиля.
Когда же рассыпался давний геополитический стереотип и отважные аналитики заглянули за его руины, то стало очевидно, что при определенных обстоятельствах Украина может иметь блестящее европейское будущее. Это пока что не конкретные программы, а только первые восклицания удивления, первые прозрения, которым Украина своими умелыми действиями еще должна придать реальность плоти.
Тарас Возняк: С оглядкой на стихийное формирование в Украине гражданского общества и его истинной базы — среднего класса, Украина действительно, как общественный организм, медленно приближается к усредненным европейским стандартам. Как долго будет длиться этот процесс — зависит от скорости экономического роста и скорости деолигархизации государства. Конечно, большой бизнес останется. Однако он не может доминировать в общественной жизни и политике. В развитых обществах большая часть национального продукта создается малым и средним бизнесом — организовавшись в то, что мы называем гражданским обществом, он и определяет пути развития страны. Вместо этого на фоне общего обнищания украинский олигархат, опираясь на свою монополию в доступе к материальным благам, решил монополизировать и власть. Оранжевая революция начала процесс исправления этой диспропорции. Однако это именно процесс. Он длился до Оранжевой революции, и он будет длиться и после революции, поскольку поле трансформации лежит в экономической сфере, в которой “моменты истины” невозможны и недопустимы — как правило, это кризисы, которые ни чему хорошему не приводят. С оглядкой на общую тенденцию движения к более справедливому в экономическом аспекте обществу, в котором будет доминировать именно средний класс, а значит, будут развиваться институты гражданского общества, считаю, что Украина имеет неплохую перспективу. Причем перспективу, которая даже не зависит от политической воли каких-то харизматических групп или лидеров, а является довольно объективным процессом экономической трансформации Украины. Кое-кто называет ее европейской, хотя я не вижу никаких оснований, чтобы не называть ее австралийской или американской.
Всеволод Речицкий: Да, я думаю, что на Майдане Незалежности в дни революции воплотилась, так сказать, сама правда жизни. Я провел неделю на Майдане, и мне показалось, что дух и ум Майдана был выше, чем дух и ум революционной элиты. Случилось неожиданное — украинский Оранжевый митинг внес коррективы в теорию политического поведения масс Элиаса Канетти.
Конечно, Оранжевая революция существенно прояснила и одновременно приблизила европейские перспективы Украины. После революции украинский народ стал политически понятным для европейцев. Можно сказать, что революция сделала из Украины политическую нацию, которая действительно понимает смысл свободы. Если европейцы — это люди, преданные свободе (по Гегелю), то такими с этого момента выглядят и украинцы.
Что касается европейского потенциала Украины вообще, то тут у меня остаются определенные сомнения. Европа — это регион свободы, но в то же время — пространство самодисциплины. Является ли современная Украина дисциплинированной в европейском смысле страной, сказать сложно. Думаю, что украинцы в политическом смысле более похожи на северных американцев. Та же самая первобытная нелюбовь к централизму и государственности…
Вообще, когда я очередной раз слушаю или читаю о европейском императиве (выборе) для Украины, то у меня возникают определенные сомнения. Честно говоря, я думаю, что ориентация Украины на США была бы для нее более продуктивной. Но при этом не стоит забывать, что США создали европейские диссиденты, то есть европейцы, которые по разным причинам “поссорились” эмоционально, культурно и политически с Европой.
о. Михаил Шполянский: Подчеркну еще раз, что “европейский потенциал” для меня ценен именно в контексте сохранения украинской самоидентичности. И для этой задачи я вижу одно решение — на основе синтеза свойственного украинскому народу многообразного опыта христианской эмпирики созидание подлинно христоцентричного общества, доминантой которого будет любовь (в том числе и к инославным — евангельское чувство) и уважение к личности. “Восточным” чувством единства преодолеть дробность Запада, “западным” чувством самоценности личности преодолеть восточную стадность — чем не великая задача? Опять же утопия, но… “человекам это невозможно, Богу же все возможно” (Мф 19:26), и “все возможно верующему” (Мк 9:23). Во всяком случае, все реальные предпосылки для этого есть, и мы видим пробужденную “воздухом свободы” разнообразную активность людей: политическую, социальную, творческую, также и в сфере религиозной жизни (в контексте вышесказанного подлинно великое дело делает издательство “Дух i лiтера”). И даже программа нового правительства, как кажется, говорит именно об этом, что тоже ощущается чудом… Господи, благослови!
Иосиф Зисельс: Момент истины, как и пассионарность народа, — иррациональное понятие, их можно поставить в один ряд. И в том, и в другом случае определяющим фактором является необъяснимая мощная дискретность, разрыв в логической цепи событий, новое качество, не сводимое к сумме элементов накоплений прошлого времени. На мгновение мы заглянули из нашего туманного, неухоженного и неблагополучного мира по ту сторону горизонта, в “зазеркалье”, увидели и почувствовали, какими мы можем быть, что-то значительное успели совершить и вернулись в свой мир с ощущением, что по-старому жить уже не сможем. Насколько это ощущение является отражением произошедших в нашем народе перемен или оно — иллюзия, покажет время.
Выборы президента и сопутствующие им события разделили Украину условно на две части. Линия раздела, на мой взгляд, совершенно не случайно прошла с юго-запада на северо-восток. Она разделила Украину на части, в которых доминируют разные модели идентичности: “европейская” и “евразийская”. Если это предположение верно, то Помаранчевая революция показала, что большая часть народов Украины может и хочет жить в Европе. Столкновение двух моделей идентичности — а революцию, по-моему, можно рассматривать и таким образом — зафиксировало мгновенное состояние описанной линии раздела, которая, на самом деле, не статична, а перемещается во времени с запада на восток. Пять лет назад эта линия, возможно, проходила западнее Киева, а через 10 лет, не исключено, пройдет через Донецкую и Харьковскую области.
Какова же совокупность элементов идентичности в разных ее моделях, которыми мы пытаемся оперировать? Если разобраться в этой задаче, то возможно и определить наш “европейский потенциал”.
По моему представлению, европейская модель идентичности (естественно, условная) характеризуется следующим набором элементов:
— укорененность в определенной географии, культуре, религии и традиции;
— повышенная религиозность, причем тип религиозности — скорее не Вера, но Закон;
— готовность к ежедневному, пусть монотонному, труду и медленному, постепенному накоплению благосостояния;
— правовое сознание, законопослушание, стремление к сохранению стабильности правил и норм, регламентирующих отношения с другими субъектами и государством;
— скептическое отношение к государству, готовность делиться с ним небольшой частью своих доходов, недопущение вмешательства государства в частную жизнь, отношение к государству, как к “неизбежному” злу;
— скромность, стремление быть нормальным народом, не посягающим на особое “величие”;
— склонность к достижению и соблюдению договоренностей, компромиссность;
— индивидуализм.
Набор элементов, характеризующих условную “евразийскую” модель идентичности:
— “кочевой” характер ментальности, непривязанность к одному географическому месту, размытость культурных традиционных корней, большая степень маргинальности;
— пониженная религиозность, а в случае ее наличия — религиозность как Вера, но не как Закон;
— слабая способность к ежедневному, монотонному труду, к постепенному накоплению;
— склонность к импульсивности, к самопожертвованию, пренебрежение ценностью человеческой жизни как своей, так и чужой, готовность к “подвигу” как созидания, так и разрушения;
— отсутствие правового сознания: важен не закон, но человек у власти, т.к. он является источником благ и привилегий;
— “обожествление” государства и государственной власти, т.к. только государство позволяет и помогает совершать “подвиги” и быть великим народом;
— категоричность, максимализм, нежелание идти на компромиссы;
— коллективизм.
Можно привести условный пример времен Помаранчевой революции:
— представитель “европейской модели” идентичности: “Я голосую за своего кандидата, т.к., когда он станет Президентом Украины, то создаст много рабочих мест с достойной оплатой труда и мы сможем жить как цивилизованные люди”;
— представитель “евразийской модели” идентичности: “Я голосую за своего кандидата, т.к. он наш человек (наш земляк) и, когда он станет Президентом, мы получим места при власти и сможем жить хорошо”.
Конечно, и наборы элементов идентичности, и приведенные примеры весьма условны, но, как мне кажется, они позволяют лучше понять доминанты разных моделей.
Таким образом, наш европейский потенциал определяется удельным весом “европейской идентичности” в украинском обществе. Он уже достаточно высок, чтобы победить на выборах, но еще недостаточен, чтобы быстро (за 5-7 лет) стать европейской страной.
Евгений Захаров: Это были очень волнующие дни — общий подъем, увлечение событиями, зрелищем многосоттысячного Майдана, уровнем самоорганизации людей, их самоуважения и “чувства одной семьи”… В то же время я не могу сказать, что я переживал эти дни как момент истины (такое чувство у меня было трижды — в феврале-марте 1987 года, когда возвращались из лагерей друзья, узники совести, во время падения Берлинской стены и 19-25 августа 1991 года), — наверное, потому, что эти события были спрогнозированы и ожидаемы, правда, не в таком масштабе. И все же чувство движения истории в эти 17 дней 21 ноября — 8 декабря было достаточно сильным.
Украина — это, несомненно, европейская страна, но одна из наибеднейших и самых провинциальных. Иван Лысяк-Рудницкий3 писал, что Богдан Хмельницкий не смог победить, поскольку в Украине не было публицистов, интеллектуалов и мудрых законодателей. С публицистами у нас сейчас вроде бы все в порядке, а вот интеллектуалов и мудрых законодателей до сих пор не хватает. Парадигма образования остается много в чем советской, доступ к Интернету хоть и возрастает, но медленно, наука, образование и культура все еще финансируются по остаточному принципу, а наиболее активные люди все еще раздумывают, как бы им выехать работать в другие страны… В гуманитарной сфере мы очень сильно отстаем от Европы. Хотя есть и неплохие возможности для исправления этого состояния, тем более что западный мир, похоже, готов помогать нашему движению. Значит, в ближайшем будущем модернизация вдогонку во всех сферах общественной жизни, именно это должно определить европейский потенциал Украины. Большое значение будет иметь также присоединение к “одной семье” украинцев большей части населения Востока и Юга, которое психологически еще не чувствует себя гражданами этой страны; укрепление взаимосвязей разных регионов.
Михайлина Коцюбинская: Да, несомненно, эти дни стали моментом истины, мощным усилием вырваться из постсоветского духовного пространства. Уже в фигурах двух кандидатов персонифицировались два направления развития, эти две цивилизационные модели — социально-экономические, культурно-национальные, морально-психологические. С одной стороны, продолжение и увековечивание в разных измерениях нашего постсоветского, постколониального статуса. Как прогнозировал въедливый Сашко Ирванец, “за такими идя людьми, за Монголией и Кореей до Европы дойдем и мы…”. С другой — органичное, сознательное пестование себя в Европе и Европы в себе. Наш европейский потенциал оцениваю обнадеживающе. Это не означает готовность моментально вписаться в современные европейские политические и экономические параметры. Такую ситуацию нужно готовить постепенно и лелеять на почве существенных внутренних трансформаций, нужных не так Европе, как прежде всего нам самим. А у нас — об этом свидетельствуют история, культура, психологический типаж — “Европа” всегда присутствовала и присутствует. Мы не те “аборигены”, которым нужно все начинать с нуля.
3) Кто в эти драматические дни определял ход событий? Какие социальные группы и какие личности были субъектами преобразований? Как вы оцениваете внешние — по отношению к стране — и собственно украинские факторы событий?
Евгений Захаров: По моему мнению, катализатором событий были молодежные и другие гражданские движения, в первую очередь, гражданская кампания “ПОРА” (черная). Именно они массовыми и бесстрашными публичными акциями открыто осудили кучмизм и доказали, что власть уже не в состоянии сопротивляться. Благодаря им большие массы людей избавились от страха и присоединились к публичным действиям. Второй движущей силой стал украинский бизнес — и малый, и средний, и крупный. Большинство украинских предпринимателей уже устали от чрезмерной “заботы” режима, зависимости от него и не хотели и дальше чувствовать свою уязвимость пред мощью государственной машины. Именно предприниматели более всего поддержали Майдан.
Доказали свою действенность и разнообразные институции гражданского общества, которые влияли на ход событий в разных направлениях: защищали активистов от преследований, вели мониторинг доступа кандидатов к СМИ, информировали о событиях украинское и международное сообщества, обеспечивали, насколько могли, контроль над законностью избирательного процесса, фиксировали нарушения избирательного законодательства. Именно факты системного и грубого нарушения принципов и основ избирательного процесса, зафиксированные правозащитными организациями, были признаны Верховным судом Украины в качестве доказательств того, что невозможно достоверно установить результаты выборов во время повторного голосования 21 ноября.
Безусловно, важную роль сыграли лидеры оппозиции, в первую очередь Виктор Ющенко, Юлия Тимошенко, Николай Томенко и Александр Зинченко. По моему мнению, большая заслуга Ющенко была в том, что он пытался избежать силовых действий и смог убедить в этом сотни тысяч своих приверженцев.
Наибольшими, за всю короткую историю независимости, были внешние влияния на избирательную кампанию. В первую очередь это касается Российского государства, вмешательство которого во внутренние дела Украины во время избирательной кампании было беспрецедентным: это и участие десятков российских политтехнологов, которые навязывали сценарий раскола Украины, противопоставления Востока и Запада, манипулирования общественным сознанием, построенный на лжи о Ющенко и его команде не только в Украине, но и в России; это и участие в агитации священников Украинской православной церкви Московского патриархата, это и публичная поддержка кандидата от власти со стороны российского президента Путина, его участие в военном параде 28 октября, преждевременные поздравления с победой Януковича и многое другое.
Противоположное влияние наблюдалось со стороны Польши, которая поддерживала Ющенко, сначала не афишируя эту поддержку на публичном уровне, а впоследствии, после второго тура выборов 21 ноября, уже почти отбросив дипломатические условности. Это касается не только польского общества, но и польского государства. Так, президент Квасьневский сыграл важную роль в переговорном процессе, на переголосование 26 декабря приехали многочисленные наблюдатели из Польши, и некоторые из них — за государственный счет.
Велико было, по моему мнению, также охлаждающее влияние США, которые следили за ходом кампании, незаконными действиями украинской власти и не давали ей дойти до откровенных преступлений и массового насилия. Постоянные напоминания администрации этой страны о необходимости честных и справедливых выборов, личные консультации с высшими должностными лицами Украины и приближенными к ним политиками оказали сдерживающий эффект. В том же ключе влияли на события страны Европейского Союза, в первую очередь Германия.
Мирослав Маринович: Единственной силой, которая в конце 2004 года определяла события, был Майдан как репрезентант всего народа. Без сомнения, Виктор Ющенко и Юлия Тимошенко были чрезвычайно важными символами, которые фокусировали на себе духовную энергию народа. Но первые дни Майдана ярко свидетельствовали, что не они руководили стихией, а стихия несла их — и таки вынесла к вершине славы. Их неоценимая роль состояла в том, что во время революции они сумели подняться до уровня своей ответственности и своей славы. Также невозможно преуменьшить значение взвешенных действий со стороны отдельных политических фигур в парламенте, бывшем правительстве, СБУ, иностранных дипломатов и так далее. Но все они имели смысл только в том случае, если стоял Майдан. Значит, несомненным творцом успеха был Бог, Который наконец-то решил, что нужно наказать режим Кучмы и руководство России за надругательство над Его правдой, и отобрал у них ум. Кара за гордыню и издевательства над достоинством человека была привселюдной и поражающей.
Поэтому мне кажутся смехотворными попытки разоблачить какой-то там сговор “Поры” с Госдепартаментом США, козни НАТО или злокозненность агента международного империализма — Джорджа Сороса. Ни один из этих факторов не удержал бы людей на Майдане и не наполнил бы людские сердца таким мощным энтузиазмом преображения.
Михайлина Коцюбинская: Вела вперед, формулировала лозунги, прокладывала путь та истинная политическая и культурная элита, которая проклюнулась в нашей кучмизованной среде. Но главное, что все это счастливо нашло отзыв в народе, который устал от вранья и тотальных эрзацев и осознал, что “пора” и “от меня зависит”. Перед нами предстали не “толпа”, не “сброд”, не “улица”, как любил выражаться наш гарант, а народ — не как гипотетический императив, не как виртуальная реальность, не как пропагандистский лозунг, а во плоти и крови, в изначальном сокровенном значении этого слова.
И конечно, очень существенным фактором была широкая поддержка Майдана в мире. Заглянув с помощью телевидения в глаза Майдана, мир сразу поверил в него и сказал ему: “Да!” И это не в “американских валенках”, а в той незримой (и зримой) моральной поддержке состояла помощь Запада. Не говоря уже про наших земляков за границей, которые жили и дышали в одном ритме с Майданом.
о. Михаил Шполянский: Для меня очевидно, что субъектом событий был народ, и только народ (или, можно сказать, нарождающаяся общеукраинская нация). “Внешние” по отношению к событиям революции наблюдатели, как внутри страны, так и вовне, все время говорят о “влияниях” и “вливаниях”, о сверхзаорганизованности событий. Все это чепуха. Тимошенко была права, когда сказала (в Донецке), что организационные усилия оппозиции в общем движении были эффективны не более чем на 10 процентов. Я эти недели был и на Майдане Киева, и в регионах. Свидетельствую — движение народа было совершенно свободное, идущее от сердца. И именно это единодушие определило ход событий; все остальное — технические элементы, которые могли быть такими или иными, но ничего принципиально не менявшими. Организаторов киевских акций есть за что хвалить, есть и за что порицать (от одного из главных организаторов — Луценко — я лично слышал признание именно в крайней недостаточности и неэффективности их усилий). Но главный субъект событий, повторяю — именно народ. И только в контексте этого можно рассматривать иные внутренние или внешние факторы. Причем только внутренние факторы были хоть сколько-то значимы. Внешние же усилия (с разных сторон, кроме разве что чистого дарования дружбы) видятся мне как масштабная суета, сколь энергичная, столь и безрезультатная. События лежали в разных плоскостях, но увидеть это можно было — только изнутри.
Личности? Конечно, облик новой власти — это Ющенко и Тимошенко. Вызывающие, каждый по-своему, симпатию. Лидер нации Ющенко — это, наконец, тот человек, который не будет говорить с подчиненными матом. Это очень много. Именно это для меня — знак “отмежевания от пространства зон и ГУЛАГов”. (При этом я считаю, что все-таки выборы не столько выиграл Ющенко, сколько проиграл Янукович: народ не захотел быть “быдлом и козлами”.) Тимошенко — личность, безусловно, харизматическая, и тем вызывающая самые крайние эмоции. Без стилизации, но вполне серьезно — украинская Жанна д’Арк. Будем надеяться, что плоды деятельности и нашей “воительницы” окажутся для страны столь же благи. И что время костров прошло…
Но вот вопрос с социальными группами — это проблема. Проблема, возможно, самая таинственная и потенциально самая опасная. Я до сих пор никак не могу хотя бы интуитивно уловить природу того лезвия, которое разделило народ на две почти равночисленные группы. А именно это — главная проблема. Представления о решающем значении информационного давления, шантажа власти и пр. не выдерживают никакой серьезной критики. Да, в масштабах общегосударственной статистики все это — реальные факторы. Но необходимо понять проблему на личностном уровне, а здесь статистические подходы не работают. Также неудовлетворительно мнение о разделе по нравственным, интеллектуальным, национальным или иным подобным категориям (как бы ни обосновывалось это социальными мониторингами). Опровержение таких схем очевидно: каждый из нас знает людей, и нравственных, и образованных, чуждых стадности и информационной зависимости — но сделавших выбор в пользу “бело-голубых”. Для меня в этом — тайна.
“…тогда будут двое на поле: один берется, а другой оставляется; две мелющие в жерновах: одна берется, а другая оставляется” (Мф 24:40,41), “ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его” (Мф 10:35,36).
Забегая вперед, к теме пятого вопроса, но и развивая тему этого — продолжу. Итак:
Факт — электоральное разделение народа, несущее колоссальный эмоциональный заряд.
Факт — резкая асимметрия в характере этого эмоционального заряда между “оранжевыми” и “бело-голубыми” по линиям миролюбие—агрессивность, приверженность правде или лжи, а также в чувстве юмора.
Факт — отягощающий проблему территориальный фактор разделения.
Факт еще один, скрываемый всеми (однако я могу обосновать его с цифрами в руках). Последний тур выборов для тогдашней оппозиции на юго-востоке был провальным. Изолгавшийся Янукович, оставленный всеми соратниками, кроме политических клоунов, набрал на юго-востоке столь много новых голосов, что покрыл ими фальсификационный зазор предыдущего тура. Ющенко выиграл только благодаря увеличению голосов в центре и на северо-западе. (Факт замалчиваемый, так как обнародование его невыгодно всем: “бело-голубым” — как подтверждение бывших во втором туре фальсификаций, “оранжевым” — как свидетельство провала последнего этапа избирательной кампании. Тем не менее игнорировать его крайне близоруко: не больше чем через год может аукнуться катастрофой).
Все эти факты жизненно важно осмыслить и, в итоге, провести огромную интеллектуальную, социальную и духовную работу. Иначе к парламентским выборам мы придем с пустыми руками, утеряв все приобретенное: “кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет” (Мф 13:12) Пока же, с великой печалью отмечу, существенных признаков такой работы не видно…
Александр Ирванец: Мне кажется — молодежь была движителем Оранжевой революции. Молодые люди из “Поры”, студенты из Могилянки4, из других университетов определяли лицо Майдана в первые два-три дня, пока проснулись старшие поколения. Недаром представители противоположной стороны кричали в телеэфире: “Матери! Заберите детей с Майдана!” Они правильно определили основную угрозу для себя. Кроме того, всем понятно, что это была революция зажиточных людей. Ресторанчики в комплексе “Глобус” под Майданом работали в усиленном режиме. Оранжевые свитеры и шарфы были выставлены в витринах дорогих бутиков. Очевидно, это признак постмодерновой поры — пролетариат если и сыграл какую-то роль, то она была незначительной. По крайней мере, не много людей било себя в грудь со словами: “Я — рабочий человек!” Классовая принадлежность не была важна, просто люди вдруг почувствовали себя очень грубо и жестоко обманутыми — и вышли на улицы. Что касается личностей — их много, их не сосчитать, и вслух не назвать, и в список не запихнуть.
Ольга Гнатюк: Бесспорным лидером, который определял ход событий, был Ющенко. Без его харизмы не было бы Оранжевой революции. Были бы протесты избирателей, в до сих пор невиданном масштабе. Ни “Пора”, ни другие лидеры, в том числе Юлия Тимошенко, не смогли бы повести за собой миллионы людей. Социальный статус, как мне кажется, не имел существенного значения. Интеллигенция хоть и была в авангарде, но не она определяла ход событий. Чрезвычайно важным — как мне кажется — было творение общественной солидарности. Без него не было бы Оранжевой революции. Именно эта солидарность, взаимоуважение и — одновременно — желание отстоять свое право вызвали у мировой общественности огромное уважение и симпатию к украинцам, которые так гордо сказали “хватит” злоупотреблениям власти, “нет” авторитарному режиму и “да” — демократии. Поддержка мировой общественности имела незаурядное моральное значение. Без этой поддержки, без спонтанных акций отдельных лиц и целых общностей правительства Польши, Германии и США не были бы готовы так эффективно и быстро действовать в защиту демократических стремлений украинцев.
Вахтанг Кипиани: Для меня неотвратимые изменения, собственно, сама революция — “способ перехода от исторически изжившей себя общественно-экономической формации к более прогрессивной” (“Большая советская энциклопедия”) — начались с сообщения о том, что сурдопереводчик Первого национального телеканала Наталия Дмитрук осмелилась сказать, собственно показать, нации, которая в большинстве своем молчала, не из-за болезни, а из-за страха — “вам говорят неправду, выборы сфальсифицированы, наш президент — Ющенко”. Время уже начинает “съедать” часть наших впечатлений и эмоций. Но этот символический выстрел из прошлого в будущее стоит занесения в анналы мировой революции.
Снаружи революция была похожа на тусовку левых-антиглобалистов где-то в Европе. Но на самом деле это была глубоко национальная революция. Возможно, последняя на континенте, где вследствие общественной гальванизации родились одновременно и нация (двуязычная, неоднородная, мультикультурная), и государство, свободное от дел и обязательств предыдущего марионеточного пророссийского правительства. Речь идет и о Едином экономическом пространстве, и об Украинской православной церкви Московского патриархата, и, хотелось бы думать, о базе Черноморского флота в Севастополе.
Это была буржуазная революция. Революция тех, кто зарабатывает много. Кто может себе позволить видеть мир таким, каков он есть, а не как в анекдоте — “глазами Сенкевича”. У кого было все, кроме ответа на вопрос: “За что ж ОНИ с НАМИ так?!.
Всеволод Речицкий: Думаю, что ход событий определяли в основном стохастические политические процессы. Все развивалось по схеме: стимул — реакция. В общем, старая власть делала глупости, а народ реагировал на это молодо и умно. Но велика также была роль Виктора Ющенко. Думаю, что стремительный подъем этого человека в дни революции представляет яркий политические феномен. Это прецедент, который должна была бы исследовать политическая наука.
Выглядело так, что масштаб личности В. Ющенко увеличивался просто у всех на глазах. Еще лет десять назад политологи высказывали предположение, что эпоха политической харизмы просто исчерпала себя в мире. Но пример В. Ющенко доказал прямо противоположное.
К сожалению, я не могу сказать, что движущей силой Оранжевой революции была интеллигенция. Последняя больше демонстрировала здоровый скепсис. Интеллектуалы сочувствовали революции, но не смогли стать ее движущей силой. В свое время М. Грушевский был слишком эрудированным и рефлексивным, чтобы стать успешным практическим политиком. Что-то подобное этому можно сказать обо всей массе украинской интеллигенции. Исключения — на примере Лины Костенко — тут только подтверждают правило.
Что же касается команды Ющенко, то это были не столько украинские интеллектуалы, сколько отечественная версия того, что в Англии в свое время называли “gentry”, одновременно молодой буржуазией и новым дворянством.
Евгений Сверстюк: Ход событий определила молодежь: она поняла, что вопрос стоит: “или мы, или они”. Очень большое влияние имела официальная Россия — влияние отталкивающее. Но и влияние коварное: попытка создать пятую колонну и Вандею. Конечно, была поддержка Запада — когда оказалось, что есть кого поддерживать.
Иосиф Зисельс: Одной из основных организующих и движущих сил Помаранчевой революции стал нарождающийся средний класс Украины. 21 ноября главным составляющим ядром стали именно эти люди. Они пришли на Площадь Независимости и продержались там первые дни, пока не подъехала поддержка из западных областей Украины. Прежде всего это были студенты, их много в Киеве, и именно из числа студентов черпает свои новые и новые ресурсы средний класс.
Такие внешние факторы, как заявления, встречи и визиты политических лидеров стран Востока и Запада, по моему убеждению, оказывали неоднозначное влияние, т.к. общество было уже разделено на части. Поэтому любой внешний фактор скорее содействовал поляризации, чем примирял и сглаживал конфликт.
Из всего сказанного выше, как мне кажется, с очевидностью вытекает, что основными движущими факторами революции, включая “пассионарность”, были внутриукраинские силы.
Дмитрий Стус: Главная “заслуга” в том, что случилось, — Кучмы, Януковича, Медведчука и их команд. Не со знаком плюс, конечно, а со знаком минус. Люди вышли не “за” (“за”, повторюсь, было уже технологическим процессом борьбы за власть), а против. Против тех, кого ненавидели и кто нарушил одно из последних гражданских прав. Полнейшая непрофессиональность, нежелание считаться с настроениями людей, чувство неограниченной вседозволенности сыграли злую шутку с командой власти, которая имела блестящие шансы одержать победу.
Тактически важными были призывы Ющенко и “Поры”. Но любовь к Ющенко проросла из ненависти к Кучме-Медведчуку-Януковичу, тем, кто последние лет пять откровенно издевался над собственным народом, абсолютно не интересуясь ни рейтингом своей популярности (точнее — непопулярности), ни минимальными потребностями тех, кому должен был бы “служить” на государственной должности. Впрочем, стоит каждый день помнить и повторять: команду Кучмы пять лет тому назад к власти привели и те, кто в “оранжевые” дни особенно активно с ней боролся!
“Надежды на Европу” (кроме какой-то психологической поддержки в критические моменты первых дней и ночей) для людей Майдана особенного значения не имели. Если бы собственными усилиями люди не продержались первую неделю, Европа спокойненько себе признала бы результаты сфальсифицированных (не знаю, до какой степени) выборов. Но все люди, жители Киева и народ Украины, дали отпор. Это и стало причиной для мира считаться с нами. Может быть, еще не как с равными, но все же как с достойными людьми и отдельным народом.
Тарас Возняк: Наиболее знаковым для меня было участие молодежи, новых лиц в Оранжевой революции. Это уже революция нового поколения, если говорить про улицу. Важным был карнавальный аспект революции. Подобные действа в России выглядели и, на мой взгляд, будут выглядеть страшно.
Вместе с тем это революция людей, которым от тридцати до пятидесяти — собственно, революция не обездоленных. Революция средних и малых предпринимателей. В этом смысле это революция людей респектабельных, которые сделали себя и свой бизнес сами, которым объективно уже мешал пещерный авторитаризм Леонида Кучмы. Поразили колонны загруженных доверху джипов, которые с оранжевыми революционерами следовали отовсюду в Киев.
Что касается помощи извне, то она была сугубо технической — это, скорее, была помощь, на протяжении ряда лет правления Кучмы направленная на построение сети общественных институтов, которые стали информационной “кровеносной системой” гражданского сопротивления.
4) Какие акции Оранжевой революции были, по Вашему мнению, знаковыми, определяющими? Что в этих событиях впечатлило Вас лично? Как известно, большие события отражаются и в самых маленьких зеркалах. Какие эпизоды украинской революции, пережитые Вами лично, больше всего поразили Вас в эти исторические дни? Как Вы охарактеризуете этос событий?
Евгений Сверстюк: Определяющими были первые дни: это всенародное восстание. Поражала бескорыстность, в которую сине-белые не могли поверить! А вообще было что-то подобное и в 1917-м, и в 1943-м. Этос — животворящая сила любви и веры.
Евгений Захаров: Наиболее знаковыми событиями были, по моему мнению, многосоттысячный протест против фальсификации выборов и историческое решение Верховного суда Украины от 3 декабря 2004 года. Более всего меня поразила массовость протестов и характер взаимоотношений людей на “майданах”, а также то, что судьи Верховного суда смогли в этом деле выйти за пределы украинской правовой системы, избавиться от господства вредного юридического позитивизма и стать на позиции природного права. На мой взгляд, такие решения Верховного суда (а это уже не единственное такое решение его Палаты по гражданским делам) являются одним из признаков реальных изменений судебной системы в будущем.
Поражающих эпизодов на протяжении предвыборной кампании и Оранжевой революции было много. Много их было и у меня лично. Так, меня поразили организация и масштаб репрессий против активистов молодежных движений в октябре и особенно в ноябре. Эти события подводят к мысли, что существовал план нейтрализации молодежи на период приблизительно 15-25 ноября путем ее изоляции из-за якобы уголовных преступлений и административных правонарушений. 16-18 ноября была организована слежка за тысячами активистов одновременно в Киеве, Чернигове, Сумах, Харькове, Виннице, Херсоне, Кировограде, Николаеве, Луганске и других городах, проведены профилактические беседы в СБУ, — мол, нужно учиться, а не лезть в политику. Сотни молодых людей в эти дни были незаконно задержаны за распространение агитационных материалов черной “Поры”, а зачастую без причины, на них были составлены протоколы об административных нарушениях, чаще всего по статье 185 части второй УПАК5 (незаконное сопротивление работникам милиции), и планировались решения об административном аресте до 10 суток. В Киеве, Харькове, Чернигове и других городах были возбуждены уголовные дела якобы за использование фальшивых денег, хранение наркотиков, оружия и так далее. Я был свидетелем и участником этих событий, поскольку активисты обращались в правозащитные организации — Украинский Хельсинкский союз по правам человека, Харьковскую и Винницкую правозащитные группы, Черниговский и Луганский гражданские комитеты защиты конституционных прав и свобод человека и другие организации за консультациями: как себя вести в общении с СБУ, милицией и прокуратурой, — и за помощью. Мы консультировали молодых людей, приглашали адвокатов для представительства их интересов в судах во время рассмотрения административных дел и решения вопроса о мерах пресечения в уголовных делах, с дальнейшей защитой во время следствия и так далее. Хорошо помню, как раскалялся мой мобильный телефон в те дни, впечатления от общения в активистами, чувство их близости со мной, ибо оказалось, что многие из них имеют, так сказать, “правозащитное” мировоззрение. Тогда я идентифицировал движение черной “Поры” как “правозащиту в нападении” (даже лозунг “Свободу не спинити”, соответственно, отличается от нашего старого лозунга “За нашу и вашу свободу”) и надеюсь, что не ошибся. Хорошо помню и растерянность части сотрудников милиции, конкретно спецотделов, многие из которых были совсем не в восторге от необходимости исполнять незаконные приказы, следить за детьми и задерживать их, и хамство других, которые, наоборот, еще и насмехались над студентами, — в одном случае, например, отобрали паспорта и вырвали из них тайком одиннадцатую страничку с регистрацией, лишив тем самым возможности проголосовать. Вообще-то преобладало осторожное отношение и милиции, и судей к этим событиям: можно сказать, что, за исключением одного случая в Сумах, все задержанные в административном порядке пробыли в заключении не более суток, все уголовные дела были закрыты еще до окончания избирательной кампании.
Поразила меня еще одна трагикомическая деталь: голодный попугай, который был вынужден провести в клетке трое суток один в харьковской квартире, снятой задержанными киевскими студентами из “Поры”. Один из ребят, Саша Недашковский, успел купить на птичьем рынке в Харькове попугая, а потом всех задержали. После освобождения студенты не рискнули сразу войти в квартиру, потому что знали, что во время их отсутствия там побывали работники милиции, и ребята боялись, что им подбросили наркотики. Поэтому они вошли в квартиру с ее хозяином и со мной — для подстраховки. В квартире все было перерыто вверх дном, агитационные материалы “Поры” исчезли, а посреди комнаты стояла клетка с грустным-грустным голодным попугаем (милиционеры насильно отправили Недашковского в Киев). За что же невинная птица пострадала? Позднее я узнал, что ее привезли в Киев Александру, несмотря на все перипетии избирательной борьбы.
о. Михаил Шполянский: Главное для меня (как и для всей страны) началось в первые дни и после злополучного 21-го — когда, как казалось, все как раз и окончилось. Наглая фальсификация, усмешки Януковича и шуточки Кивалова6 , “Беркут”, войска… И вот на экранах ТВ и по радио, сначала как бы смутно, а потом все ясней, появляются сообщения о движущихся на Киев со всех сторон страны многокилометровых колоннах автомобилей, грузовиков и автобусов с людьми. Идущие впереди КрАЗы и КамАЗы буквально сметали с дорог на обочины милицейские заграждения. Мой сын на “уазике” влился в такую бесконечную колонну, идущую из Крыма, и с ней вошел в Киев. По дороге, в городах и селах, люди голосовали и просили довезти до Киева, и даже кое-где приветствовали гаишники. Первую ночь он с ребятами сидел на крыше КрАЗа, блокирующего здание администрации президента, и видел, как целыми подразделениями спецназовцы покидали оцепление.
Это было харизматическое явление народа, “VOX POPULI”, в гораздо большей степени являющийся “VOX DEI”, чем сами выборы. Это потрясало. И это движение определило все дальнейшее.
Через два дня я приехал в Киев и, благодаря ходатайству Нины Митрофановны Матвиенко7 , получил возможность выступить как священник УПЦ на 5-м канале и сказать о том, что быть православным христианином вовсе не означает автоматически быть сторонником мимикрирующей под православие бандитской власти.
Но все это, конечно, впечатления общие, глобальные. Что сказать о “маленьких зеркалах”? Пожалуй, самый существенный эпизод — упомянутые выше слова “такая любовь может быть только в раю”. Но и многое другое. Сборы “оранжевыми прихожанами” продуктов в церкви после окончания воскресного богослужения, дабы идти кормить на вокзал шахтеров (“А нет ли у кого безлимитного мобильника, чтобы они могли поговорить с домом?”). Слова двух молодых людей в гуще “помаранчевого” народа, обращенные к одинокой женщине с голубой ленточкой: “Мы восхищаемся вашим мужеством”. Везде смех, улыбки, взаимная предупредительность. Отсутствие и тени национальной, региональной розни. Есть и обратные впечатления — кучка ожесточенных лиц в “крестном ходе”, где соседствуют иконы святых и портреты бандита, но и то, как мирно расступалось и пропускало их “помаранчевое море” (там, где и отдельному человеку пройти было не просто).
Малые капли, отражающие мир…
Михайлина Коцюбинская: Определяющим был сам феномен Майдана. Он знаменовал кардинальные изменения в сознании народа, долгожданное зарождение гражданского общества; он сломил множество устоявшихся стереотипов — относительно пропасти между поколениями, между украинско- и русскоязычными. Продемонстрировав, что все не ограничивается лозунгами, что есть конкретные люди, способные творить конкретные дела. Люди отважные, осведомленные и харизматические.
Что особенно важно, Майдан внес во все сферы нашей жизни выразительное и теплое начало человеческого. Атмосфера доброжелательности, взаимопомощи, чистосердечности Майдана — как модель человеческого поведения во всех — маленьких и больших, вплоть до планетарных — коллективах на нашей Планете Людей. Наравне с политическими лозунгами и социальными ожиданиями в сознание вошли семейные ценности — семья Ющенко рядом с видными деятелями Революции, мать Ющенко как моральный ориентир, интимное восприятие будто бы отдаленной от человека политической сферы — чего стоит то единогласное интимное “Юля”, которым народ наградил своего будущего премьера.
Для меня всегда особенно важны детали, — а их насобиралось так много! Начать с того, что все мои знакомые, раньше не замеченные ни в каких предвыборных кампаниях, дни и ночи пропадали на избирательных участках, чтобы помешать фальсификации. В первые холодные и тревожные дни Майдана рано утром, еще только сереет на улице, вижу в окно, как из подъездов то тут, то там выкатываются какие-то странные фигуры, одетые во все самое теплое и с каким-то оранжевым акцентом — это чтобы успеть на Майдан как можно раньше с далекой Троещины. Моя знакомая из Канады звонила мне по нескольку раз в день, пока ей не удалось поймать через Интернет 5-й канал. А эмоциональным апофеозом духа Майдана стал для меня момент, когда во время исполнения Гимна Украины Ющенко наклонился к своей дочурке и прижал ее ручку к сердцу…
Вахтанг Кипиани: Сам Майдан — вершина революции, и средство ее осуществления, и “красивая телевизионная картинка”. Я думаю, что феномен этого пространства еще нужно исследовать — и социологам, и культурологам, и политтехнологам. Даже экономистам — интересным было бы исследование типа “Экономика Майдана”.
Очень впечатлила самополитизация детей. Даже сейчас, через несколько месяцев после известных событий, мои Тамара (6 лет) и Илларион (3 года) сами ставят диски с музыкой Майдана и бегают по квартире с криком: “Фальсиф╗кац╗ям — н╗! Н╗ — брехн╗!”
“Бархатная” революция стала модной. И в этом был ее победный акцент. Ни один административный ресурс не мог бы снять с миллионов наплечников оранжевые ленточки, а с людей — шапочки, кашне, курточки, перчатки смертельно опасного для авторитаризма цвета.
Оранжевая революция не могла проиграть! Потому что люди перестали бояться. Миллионы людей поняли, что слова сказки про прутик, который легко сломать, и веник, который в этом смысле непобедим, — правда. И тяжело, и страшно только тому, кто делает первый шаг. Но первый шаг сделали те, кто вышел на асфальт Крещатика. Этих первых смельчаков показали по телевизору — и ничего с ними не случилось. Далее — эффект “снежного кома”…
Александр Ирванец: Все акции были значимыми. Оппозиция несколько медлительно разрабатывала план, но все движения были целесообразными и уместными: походы под Центризбирком, осада администрации президента, Кабинета министров (особенно классными были “барабаны свободы”, которые гремели в парке на Грушевского), Верховного совета, Верховного суда. Хорошо также, что приезд шахтеров был встречен доброжелательно — хорошо и для шахтеров, и для приверженцев Ющенко. Лично я еще до сих пор с эстетическим кайфом вспоминаю случай с сурдопереводчицей на УТ-1, которая языком жестов сообщила своей глухонемой аудитории: “Наш президент — Ющенко. Не верьте тому, что вам говорят”. Как-то хочу собраться, поехать на Телецентр и подарить этой женщине букет цветов. Также никогда не забуду молодые пары, которые целовались под Главпочтамтом в то время, как с эстрады выступали Ющенко, Тимошенко, Томенко и другие политики. И пение “Ще не вмерла…” каждый вечер тоже потрясало меня, старого циника.
Всеволод Речицкий: Определяющей акцией Оранжевой революции была инвазия провинции в столицу. Физическую сторону революции вытянули на себе богемные студенты и исполненные здравого смысла провинциалы. Давайте вспомним: “Все гуцулы уже тут — Януковичу капут. Да! Да!”, или: “Шахтерам Червонограда Януковича не надо!!!”.
Состоянию масс странным образом соответствовал совершенно не канонический украинский язык революционных проводников. Парадокс, но украинский язык В. Януковича формально был правильнее, чем язык В. Ющенко или Ю. Тимошенко. Но эмоциональный резонанс получили у большинства населения именно они.
Вообще, по моему убеждению, решающим в Оранжевой революции было то, что люди на Майдане не просто уважали В. Ющенко или Ю. Тимошенко, а по-настоящему сумели полюбить их. А против этого чувства любая власть и политические технологии бессильны.
Общий этос событий, по моему мнению, определили зравый смысл и в то же время рафинированная приподнятость чувств людей на Майдане.
Мирослав Маринович: Знаковым для меня стало духовное единство исторических Галиции, Волыни и Гетманщины. Знаковым было вхождение Киева в роль прирожденного предводителя, “первопрестольность” которого признали почти все удельные княжества. Все это было огромнейшим сдвигом континентальной коры, глобальным перемещением магмовых блоков, последствия которого мы только начали обнаруживать.
Поразил меня гуманистический, человеколюбивый (в христианских терминах — евангельский) потенциал Майдана. Концентрация любви на этом маленьком кусочке Киева была столь огромной, что даже “врата ада” не могли ее победить: враждебность оппонентов там никла и сморщивалась, спланированные провокации — растворялись в море человеческой доброжелательности. К этому не были готовы даже Церкви и религиозные организации, хотя о победе добра над злом они свидетельствуют ежедневно.
Наконец, поразила меня этническая и языковая гармония, которая царила на Майдане. Вы правы: “важные события отражаются и в наименьших зеркалах”, и поэтому приведу примеры своих собственных двух зеркал.
Зеркальце первое: когда с Майдана на отдых начали приезжать первые посланцы Украинского католического университета, они с удивлением мне рассказывали: “Представьте себе, на Майдане НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ, КТО НА КАКОМ ЯЗЫКЕ РАЗГОВАРИВАЕТ!” Только большими буквами можно передать то потрясение типичных галичан, для которых языковой фактор традиционно был одним из самых главных. За этими словами стоит открытие, что русский язык в устах украинцев становится раздражителем для галичанина главным образом тогда, когда за ним стоят российские национальные интересы. Майдан объединил всех вокруг национальных интересов Украины, и языковые отличия утратили свою отчуждающую силу.
Зеркальце второе: в интернетовом море я в те дни наткнулся на статью одного русскоязычного автора (очень жалею, что не запомнил его фамилии), который закончил свою вполне ироничную статью “Спасибо Януковичу” благодарностью за то, что тот возродил уважение к украинскому языку, который теперь “стал языком свободы”. За этими словами, в свою очередь, стоит открытие, что украинский язык может быть носителем не только “отсталости”, “хохляцкого сервилизма”, а и свободы, достоинства и самоуважения. Мне как украиноязычному украинцу хочется через серверы и модемы поблагодарить моего русскоязычного коллегу за это знаменательное для меня признание.
Иосиф Зисельс: Палаточный город со всеми его атрибутами, неугасимый энтузиазм и неослабевающая динамика сменяющих друг друга событий. Передачи 5-го телеканала, голодовка его журналистов, телерадиокомпании “Эра”, категорически выраженная гражданская позиция тележурналистов государственных каналов, отказ их от заказной лжи в эфире; межконфессиональное выступление на Площади Независимости; воскресенье 28 ноября, когда в центре Киева собралось до 1,5 миллиона человек, братское единение различных поколений.
Мое особое потрясение — это личная самоотверженность людей, составляющих тысячные потоки, устремленные к Площади Независимости с самой различной поддержкой. Численность этой “группы” поддержки увеличивалась, как только в эфире появлялись сообщения о движущихся к центру города колоннах военной техники или о возможной угрозе силового варианта разгона палаточного города. Такое поведение характерно именно для “пассионарных” периодов жизни народа.
Дмитрий Стус: Массовость — единственный знаковый момент. “Мы не хотим терпеть больше”, — говорили и подтверждали своим многосуточным стоянием на морозе уже не герои-одиночки, а более миллиона киевлян, к которым сразу же присоединились десятки тысяч приезжих.
Поразила “ненужность” людей типа организаторов. Припоминаю, как познакомился с охранниками или, может, хозяевами кусочка рынка в Хмельницком, которые в первую же ночь, когда вокруг были слышны разговоры об опасности танков, сразу же поставили свой микроавтобус между теми машинами на Крещатике, которые должны были затруднять возможное движение военной техники.
— Зачем? — спросил.
— Революция! — ответили гордо.
Два-три дня они охраняли первые палатки, польских и французских журналистов, были в числе тех, кто окружал администрацию президента… А в конце первой недели поехали в Хмельницкий.
— Революция закончилась. Начался бардак и торг, а торговать мы можем и дома.
Мне пришлось согласиться.
Помню глаза молодых студентов, кажется, в ночь со вторника на среду или следующую, когда против них шел крымский ОМОН (с дубинками, щитами, касками, характерным звуковым сопровождением) вблизи Союза писателей. Молодежь изо всех сил сцепила руки, чтобы не броситься врассыпную от страха. В трех метрах, которые отделяли одних от других, ОМОН остановился, хотя прорвать малочисленную осаду мог без особенных трудностей. Но студенты — парни и девушки, которыми руководил мой хороший знакомый, — победили страх. Хоть после этого от напряжения и проявленных усилий почти у всех на глазах были слезы, а многие позднее и плакали от пережитого. Но они победили страх. И это — наибольшее и, может, единственное достижение Майдана. Тяжелое, но, может быть, самое простое, потому что нужно дальше подтверждать эту “самую легкую” победу своей ежедневной жизнью. Дай нам (или дай тем, кто победил страх), Боже, силы не растранжирить эти достижения.
Ольга Гнатюк: В первую очередь — феномен Майдана. Лично для меня большое значение имела польская солидарность с украинскими гражданами. С самого начала на Майдане присутствовали польские студенты, а также польские журналисты. Именно благодаря польскому телевидению я имела возможность следить за событиями. Это чувство, наверное, знакомо многим — я буквально разрывалась между программой ТВН-24 (постоянные новости) и Интернетом. Особенно трогательным было приветствие Валенсы на Майдане, а также польский день — и рок-концерт группы “Перфект”. Когда на Майдане дружно запели “Хотим быть собою” (Chcemy być sobą), мне показалось, что мы вошли в совершенно новый период. В то же самое время во время демонстраций солидарности польские участники пели “Разом нас багато”. Эти слова повторяли все, включая польского президента.
Тарас Возняк: В каком-то смысле оранжевая революция была революцией интернета и мобильных телефонов8 . Даже телевидение не смогло их пересилить. Вообще лицо революций определяется информационным носителем, наиболее развитым в данный исторический момент. Великая французская революция была “революцией прокламации, листовки”, революции Весны народов 1848 года, третья российская Октябрьская революция 1917 года — “революцией газет”, студенческие революции 1968 года в Париже и Нью-Йорке — “революциями телевидения”. В отличие от них, украинская Оранжевая революция — первой в мире “революцией Интернета и мобильного телефона”.
5) Какие сценарии развития Вы прогнозируете на ближайшее будущее? Каковы Ваши опасения и предостережения? Каковы Ваши надежды, желательные и вероятные позитивы развития?
Иосиф Зисельс: Прежде всего хочу зафиксировать очень важную для меня идею: революция, особенно “бархатная”, — замечательное событие в жизни любого народа и она самодостаточна счастливым ощущением реальности переживаемого мига победы. Разочарование — субъективный фактор, оно наступает из-за несовпадения прогнозов и иллюзий: тогда, когда реальный результат развития не совпадает с тем, что ожидалось, о чем мечталось. В разочаровании, скорее, вина разочаровавшегося субъекта из-за собственного неправильного прогнозирования.
Не следует строить иллюзии по отношению к будущему, исходя исключительно из энергетики и привлекательности самой революции. На мой взгляд, нет и не может быть никаких логических последствий революции, если в народе достаточно массово не накопились новые качества. Но такое бывает только в случаях иностранной оккупации или тоталитарного режима, когда новые качества или качества, не одобряемые режимом, не могут открыто проявляться и накапливаться. Предыдущая власть не была ни оккупационной, ни тоталитарной. Она, скорее, эксплуатировала сохранившуюся “феодальную” ментальность, авторитарное сознание.
Что касается попыток прогноза будущего развития страны, то, по моему мнению, в экономике после небольшого падения темпов роста ВВП в этом году наступит довольно продолжительный период подъема. Инвестиции извне увеличатся, но будут все же меньше ожидаемого уровня.
Новые политические элиты укрепят свое лидирующее положение в обществе после парламентских выборов, но в то же время сформируется оппозиция, вначале раздробленная, но со стремлением к объединению.
Было бы естественно, если бы в итоге политической структуризации возникли два мощных политических блока справа и слева от условного политического центра и ряд блоков и партий поменьше. Это позволило бы стабилизировать политический процесс и избежать сильных политических потрясений в будущем.
Опасения касаются прежде всего недооценки гуманитарного спектра проблем, который новая власть считает, по-видимому, второстепенным фактором.
Опасения вызывает также возможное упрощение решений, по мнению новой власти, главной задачи, — борьбы с коррупцией; и главное, разочарование общества при отсутствии видимых результатов этой борьбы.
Увлечение местью прошлым политическим противникам также может привести к дискредитации новых политических сил.
Глубокий слой кадровых изменений, основанных исключительно на политической приверженности людей, находящихся на различных должностях или претендующих на них.
Возможная массовая реприватизация способна подорвать доверие как внешних, так и внутренних инвесторов к перспективам стабильности и тем самым нанести существенный вред экономике.
Реализация указанных возможных негативных тенденций может замедлить процесс консолидации общества, сохранить в нем нестабильные зоны и центробежные устремления.
Тем не менее имеется довольно высокая вероятность того, что через 10 лет Украина, в том числе и формально, станет частью Европы.
Михайлина Коцюбинская: Знаю, уверена, что будет тяжело. Новая власть ступает по минному полю. Ошибки, срывы, неурядицы, скорее всего, неизбежны. Ведь все это делают не ангелы божьи, а живые люди. И в атмосфере, когда недоброжелатели буквально ждут любого неправильного шага (перед глазами радостное лицо вице-спикера коммуниста Мартынюка, когда он злорадно объявил о переносе заседания Рады — всего на один день! — в связи с тем, что ющенковцы не могут договориться…). Не все члены новой команды вызывают у меня полное доверие. Да и объективно — наследство неразрешенных проблем, идеологической разрозненности, последствия многолетней травли — крайне сложны. Но вся надежда на то, что опыт и дух Майдана не погаснут, что человек, выпрямившись, не захочет вновь сгибаться.
о. Михаил Шполянский: Отнюдь не буду оригинальным, утверждая, что к середине лета мы все поймем: получилось ли “как всегда” или долготерпение Божие не даст погибнуть нарождающемуся добру. Мой личный прогноз: будет как в Грузии — гораздо хуже того, о чем мечталось “на баррикадах”, но лучше прошлого, и с неумершей (у самых стойких оптимистов) надеждой на витальность идеалов революции.
О главном своем опасении я уже писал: не видно никаких позитивных шагов к разрешению проблемы “бело-голубых”. Торжество победителей кажется крайне неуместным, неумным и неблагородным. Вызывает опасение также некомпетентность новой власти, партийные экзальтации при разделе “пирога власти”, затянувшийся период “междувластья”. Однако более всего — видимое отсутствие обратной связи, замкнутость и недоступность “самого демократичного правительства” (может быть, ничуть и не большая, чем замкнутость прежней власти, но, на фоне обещаний и надежд, — увы…). Конечно, понятен экономический и организационный цейтнот, но игнорирование “второстепенной” (как, видимо, кажется некоторым) сферы общественных отношений грозит парламентским матом.
Впрочем, время еще есть. Живой и многовекторный диалог с обществом, способность услышать голос специалистов, в том числе и в сфере гуманитарных интересов (в чем, естественно, наиболее слабое место у политиков-прагматиков), способность к покаянию, к признанию ошибок, к обучению и изменению, способность к соборности мышления — условие позитива развития. Практически это может выразиться в расширении сферы диалогов, в поощрении создания соответствующих диалоговых структур (общественного и научного характера), взаимодействия с ними. Для этих целей — оптимизации обратной связи с обществом — не жалко увеличить число советников и экспертов; общественной пользой это окупится сторицей.
Итак, удержать дух Майдана, дух мира и единства, дух активного добра, дух открытости и честности — задача лидеров нации, каждого из нас и всего народа. “Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна” (Мк 14:38), “ибо не мерою дает Бог Духа” (Иоан 3:34). Благослови, Господи!
Ольга Гнатюк: Перемены никогда не бывают безболезненными, особенно когда им предшествует такой большой подъем, свидетелями которого мы были. Надежды украинских граждан на смену порядка, на благосостояние, на достойную жизнь — потенциально огромнейший позитивный капитал. Верю, что за ним пойдет ежедневный труд на благо общества, своей общины, своего окружения. Ведь так много нужно еще сделать, чтобы люди хотели себя отождествлять со своей страной, с малой родиной, чтобы свой собственный двор стал неотъемлемой их частью. Если вслух высказать, чего более всего боюсь, — то это уныния. Потому что перед новым правительством несчетное количество серьезных проблем — от внутренних до международных. Потому что невозможно все сразу изменить, о чем прекрасно знают клерки среднего звена и поэтому чувствуют себя безнаказанными. Потому что нелегко бороться с наибольшей болезнью украинского общества — системой взяточничества, а об этом лучше знают те, кто пробовал разорвать этот страшный круг.
Что касается перспектив — они давно не были столь хорошими, начиная с международной ситуации Украины, заканчивая огромнейшим позитивным общественным капиталом. Пошли, Боже, как можно больше умных и добрых людей.
Александр Ирванец: Я очень хочу посмотреть в будущее с оптимизмом. Я верю, что в ближайшие 15-20 лет Украина будет в Европейском Союзе. Но осознаю, что путь к Европе будет сложным и тернистым. Еще не раз мы будем краснеть за совершенные ошибки. Но очень хочется надеяться, что в целом наше движение будет правильным.
Всеволод Речицкий: От прогнозов на ближайшее будущее хотел бы воздержаться просто потому, что не верю в прогнозированную поступь. Политика, как и наука, не может предсказать собственный прогресс.
Что же касается желаемых перспектив развития, то на месте новой власти я бы срочно переписал Конституцию Украины в сторону рационального прагматизма по смыслу и упрощения политической системы — по форме.
Убежден, что на самом деле Украине импонировала бы не “политическая реформа” по версии А. Мороза9, а превращение страны в по-настоящему президентскую республику. Президент — глава исполнительной власти. Премьер-министр — сугубо “административный”, права человека — по американской модели “негативные”, то есть только такие, которые можно эффективно защитить в суде. В придачу — настоящее местное самоуправление и отказ от всех ограничений на свободу слова интеллектуальное самовыражение.
Евгений Захаров: Можно надеяться, что новое правительство просто за счет наведения порядка в бюджетной и налоговой сферах, ликвидации льгот коррупционного порядка и других мероприятий уже на протяжении 2005 года обеспечит значительное пополнение доходной части бюджета, что даст возможность существенно увеличить заработную плату в бюджетной сфере и пенсии. В будущем можно ждать улучшения социально-экономической ситуации в стране и постепенного повышения уровня жизни, сближения уровня доходов богатых и бедных (сегодня разница между ними в семь-восемь раз больше, чем в странах Западной Европы и США).
События в политической сфере будут иметь противоречивый характер. С одной стороны, будет сохраняться инерция Оранжевой революции, постепенное избавление страны от рудиментов кучмизма. Создается впечатление, что новая администрация хочет ликвидировать возможную оппозицию со стороны политических сил, которые олицетворяют прежнюю власть, — Партию регионов, СДПУ(о) и так далее. Об этом красноречиво свидетельствуют возбуждение уголовных дел по фактам фальсификации выборов, незаконного использования бюджетных средств, незаконной приватизации, а также проверка государственных монополий — “Укрзал╗зниц╗”, “Укртелекома”, “Укрпошти” и так далее. В этом же ряду требования раскрыть имена бывших агентов КГБ, которые сейчас находятся на государственной службе, требования провести люстрацию, подготовка соответствующих законопроектов, обещание президента провести большие кадровые изменения. Слов нет, украинскому обществу крайне необходима декоммунизация, отложенная с начала 90-х годов в силу объективных причин, для которой уже утвердился термин “декучмизация”. Необходимо моральное очищение общества, замена политических элит, замена бюрократического аппарата. Но существует серьезная проблема превращения этих процессов в преследование невиновных, поэтому очень важна их реализация под контролем права.
С другой стороны, революция фактически не произошла, потому что не было смены элит, появления новых лидеров, увеличения доступа народа к власти — трех важных признаков любой революции, по Ханне Арендт. Наоборот, доступ народа к власти даже уменьшился в результате реформы Конституции, принятой парламентом 8 декабря 2004 года. Поэтому можно ожидать многочисленных конфликтов в среде самой разнородной команды Ющенко, перехода в оппозицию некоторых политических сил из коалиции “Сила народу”, например Социалистической партии. Одной из существенных причин этого, возможно, станет конституционная реформа, которую яро отстаивают социалисты и которая на самом деле должна быть совершенно иной, поскольку в принятой версии она тормозит общественный прогресс и вредит интересам и президента, и парламента, и правительства и потому должна быть отменена. То же самое относится к центральным вопросам реформ, таких как судебная, бюджетная, налоговая, административная и так далее, которые могут стать яблоком раздора между бывшими союзниками. Значит, можно ожидать серьезных дискуссий и политических драк в парламенте и вне его, а в украинском политикуме такие проблемы неизбежно чреваты интригами и кризисами.
Развитие событий существенно зависит также от успехов в раскрытии и завершении дела об убийстве Георгия Гонгадзе и расследовании событий, зафиксированных в записях майора Мельниченко. Пока не будет поставлена точка, то есть пока не будет расследовано, какие разговоры действительно произошли, а какие выдуманы, все ли разговоры действительно имели место, — с последствиями в виде возбуждения уголовных дел по фактам преступлений, о которых говорится в записях, до тех пор эти записи будут тормозить развитие страны и отравлять в ней атмосферу.
Уже первые дни новой администрации засвидетельствовали, что наши лидеры пренебрегают правом в угоду политической целесообразности. Об этом свидетельствует и назначение президентом губернаторов одновременно с членами правительства (а по Конституции президент должен утверждать губернаторов по представлению Кабинета министров), и представление, вопреки Конституции, слишком широких полномочий Совету национальной безопасности и обороны, и другие действия. Это свидетельствует о довольно далеких от желаемых представлениях президента и других вождей о верховенстве права. Вызывает беспокойство и стиль работы секретариата, превращающегося в альтернативный центр исполнительной власти и уже этим напоминающий бывшую администрацию президента Кучмы. Заметим, что все эти явления — последствия именно неудачной конституционной реформы. А куда лучше было бы, если бы президент был главой исполнительной власти и лично возглавлял правительство.
Надеюсь все-таки, что общий вектор демократических преобразований будет сохраняться, и порукой этого вижу окрепшее гражданское общество и личные качества президента Ющенко, который, по моему мнению, еще не раскрылся полностью как политик.
Вахтанг Кипиани: Мне кажется, что главным результатом Майдана и революции стало осознание, что, когда придет время, мы найдем в себе силы выйти на эту площадь еще не один раз. Даже если нам придется писать на плакатах рядом такие имена, как Ющенко или Тимошенко, и лозунг “Геть!”.
Мирослав Маринович: Сегодня я окончательно поверил в то, о чем совсем недавно писал в своей книге “Украинская идея и христианство”: в нашей части мира идет медленный, но уверенный подъем цивилизаторской роли Киева. Этот процесс есть и будет сложный, он испытает еще не одно отступление, но глобальная тенденция уже очевидна. Параметры человеческой цивилизации сегодня иные, чем во время подъема, скажем, Москвы. Эпоха империалистической унификации этнических идентичностей отходит, уступая место плюралистической гармонизации их по принципу “единство в разнообразии”.
Отсюда следует принципиальное и основополагающее табу на различные формы национальной гордыни, спеси и антагонизма. Наступает время не антитезиса, который гордо празднует свою победу, а синтеза, который примиряет всех. Поэтому перед нами встает задача вернуться в Европу, не порывая с Россией; выйти из монополии Москвы, не строя антагонистического Четвертого Рима. Это задача по своей сути очень европейская и цивилизационно перспективная. Дай только бог, чтобы и народ, и его лидеры были достойны этой высокой задачи.
Тарас Возняк: Обычно после революции наступает активная или ползучая контрреволюция. В конце концов, это нормальный процесс самосбалансирования общества. Некоторые изменения в обществе необратимы. Вместе с тем “термидор” приходит не сразу. Еще есть время, и можно сделать многое. Однако нужно работать, а не заниматься бесконечными инаугурациями и самолюбованием.
Дмитрий Стус: Чиновник закономерно побеждает “революционера”. Будет идти процесс сближения с Европой, большинство вчерашних вольется в новую власть. Хотя факт несколькомиллионного Майдана явится тем предохранителем, который будет сдерживать новую власть от полнейшего скатывания к старому, точнее сказать, заставит хоть чуть-чуть очистить чиновничью среду и будет предотвращать повторение особо крупных злоупотреблений.
У меня не было особых иллюзий, а поэтому нет оснований чего-то побаиваться. Надеюсь, что общество все же сможет создать хотя бы плоховатое и хиленькое, но гражданское общество, а оппозиционное давление будет заставлять власть хоть учитывать в своих действиях интересы народа, которым она управляет. Надеюсь, что триединство “Т. Черновол — Н. Витренко — П. Корчинский”10 украинцы все-таки перерастут, потому что если оппозиция будет иметь такой вид, то придется признать, что у нас нет никаких шансов построить общество “с человеческим лицом”.
Искренне желаю успеха новой команде, очень хочу верить, что многим вновь назначенным министрам и губернаторам хватит сил и мудрости найти себя в новой роли и они смогут победить клановость, неизбежно возникающую в среде “команды”, которая слишком долго пребывала в оппозиции и боролась за власть.
* * *
Александр Пасхавер11: Оранжевая революция — важный этап исторического взросления Украины. Это скачок развития, имеющий гигантский потенциал в деле формирования политической нации, капиталистической экономики и либеральной демократии. Серьезность перемен подтверждает драматически проходящая замена властного слоя. Но пока мы видим только потенциал. Не месяцы, а лишь годы дадут представление о том, как Украина реализует этот потенциал: спокойно, системно, целенаправленно или кроваво и противоречиво. Риски превратить победу в поражение, как это неоднократно бывало в украинской истории, очень велики. Прежде всего по причине фактического отсутствия естественно выросшей, а не назначенной обстоятельствами элиты как слоя граждан, подготовленных и воспитанных в соответствующих традициях и обладающих чувством миссии.
Основной движущей силой Оранжевой революции был многомиллионный слой самозанятых граждан, выросший и финансово укрепившийся за последние пять лет. Контролируемая “олигархами” государственная машина, коррупционная и застойная, мешала им расти. Этой новой буржуазии, верхнему слою зарождающегося среднего класса, нужен был Закон и свобода деятельности. Их интересы совпали с европейски ориентированными ценностями населения запада и частично центра Украины, с протестными настроениями молодежи. Протестные настроения усиливались страхом перед криминализацией старой власти.
Главным риском текущего момента в поведении новой власти является возможность переноса методов революционной оппозиции в технологии государственного управления и реформирования. Целесообразность взамен законности, натиск вместо системности — прямой путь к неудачам.
Вместо послесловия
Я не стану комментатором опубликованных текстов. Естественно, каждый из тезисов может быть принят или оспорен, и это уже роли читателей. Я лишь остановлюсь на некоторых мыслях, которые либо не прозвучали, либо прозвучали тихо и нуждаются в развитии в первую очередь. Я добавлю несколько штрихов к картине событий, предшествовавших революции:
— напомню о стратегии команды Кучмы—Януковича на президентских выборах;
— попробую дополнить мнения коллег, оценивая значения и перспективы Оранжевой революции.
1
Мне кажется, что мои коллеги недостаточно убедительно (возможно, в этом виноват я, не поставив соответствующий вопрос) рассказали о цинизме и жестокости властей, сражавшихся за сохранение своих позиций. Это был чудовищный набор лжи, насилия, попрания элементарных норм морали и права. Я напомню только о некоторых из них:
— невиданная травля бизнесменов, замеченных в сочувствии к оппозиции: тысячи предпринимателей были запуганы и разорены; их заставили эмигрировать, организовывая киллерские налоговые проверки, фабрикуя уголовные процессы, используя криминальные группировки, если не помогали другие технологии;
— почти тотальное уничтожение независимых масс-медиа — в первую очередь телевидения, тиражных газет; ведение беспрецедентной масс-медийной кампании “За Януковича”. Перед первым туром выборов Янукович появился на каналах TV в 227 раз больше, чем Ющенко; технология “темников”-указаний, как освещать какие события на каналах TV, превратилась в оруэлловское “министерство правды” — в иные дни число таких “темников” достигало десяти!
— власть отрабатывала на местах (Мукачево) сценарии фальсификации выборов с использованием специально обученных криминальных групп: поджигали урны для голосования, воровали мешки с бюллетенями, избивали независимых наблюдателей и представителей прессы, формировали протоколы избиркомов, покупая или подделывая подписи членов комиссии;
— заставляли госслужащих агитировать “за Януковича” в школах, больницах и тюрьмах, а затем и фальсифицировать результаты волеизъявления граждан, если они не устраивали заказчиков;
— команда Кучмы—Януковича формировала железнодорожные составы и автобусы, в которых десятки тысяч людей ездили по Украине и на специальных участках вбрасывали в урны сотни тысяч бюллетеней “за Януковича” по фальшивым открепительным талонам. Только в Николаеве в 1-м туре выборов 30 процентов избирателей голосовали по открепительным талонам;
— беспрецедентны были технологии подсчета голосов на выборах: итоги голосований передавали на транзитный сервер команды “кандидата от власти”, а затем, порциями, в вычислительный центр Центральной избирательной комиссии;
— акции насилия организовывали государственные структуры (МВД, в первую очередь), стараясь деморализовать оппозицию. Таких примеров сотни. Власть была уверена, что она может все. В. Медведчук, глава администрации Л. Кучмы, неоднократно заявлял, что В. Ющенко ни при каких обстоятельствах не станет президентом страны. Как мы знаем — произошло иначе.
Альтернативой действиям властей было поведение оппозиции, поведение народа. Как оказалось, ресурсы человеческой солидарности отнюдь не меньше, чем ресурсы власти, накопленные путем обворовывания своего народа. Вот некоторые примеры:
— около 35 тысяч квартир киевляне официально предоставили в дни революции для гостей со всей Украины. Здесь им давали ночлег, одевали, принимали как родных и близких. По нашим оценкам, таких квартир было гораздо больше — знакомых, друзей, коллег по работе и учебе принимали на поселение не через штабы, без формального учета;
— вначале спонтанные приношения на Майдан одежды, обуви, еды, лекарств быстро переросли в более организованные. По 5-му телеканалу, в Интернете объявляли, что нужно сегодня. И тысячи тюбиков зубной пасты, или десятки тысяч носков (и новых и заштопанных), или теплые пальто, куртки, валенки несли на Майдан школьники, пенсионеры, бизнесмены;
— если на киевских рынках покупали картошку или капусту для Майдана, то цены падали сразу вдвое. Немного из своего опыта: когда для автопробега дружбы активистов “ПОРЫ” понадобились художественные открытки с дивной работой Бориса Егиазаряна “Музыка” и текстом “Мир Вам. Мир Вашему дому. Мир делам Вашим”, то тираж (около 20 тысяч штук) был напечатан за несколько часов и практически бесплатно. Добрых Ангелов Бориса раздавали как благословение;
— в штабе Ющенко я сфотографировал два объявления: “Католическая церковь Св. Александра (ул. Костельная, 17) открыта 24 часа в сутки. Вы можете зайти, помыться, погреться, попить горячего чая, получить теплую одежду”. И рядом: “Все желающие приглашаются в синагогу на улице Шота Руставели (м. “Дворец спорта”), предоставляется еда и тепло”. А Православная и Евангелическая церкви поставили свои “брезентовые храмы” на Крещатике… Напомню, власть боролась с народом в Киеве, где 75 процентов граждан голосовали “за Ющенко”, а еще 11 процентов голосовали “за Януковича” по “открепительным талонам”, т.е., скорее всего, за них голосовали.
Думаю, что читатель услышал голоса Майдана. Тем более, я не сомневаюсь, что это лишь дополнения к услышанному в те дни.
2
Теперь попробую подвести некоторые итоги.
Украинская революция удивительно светло прозвучала в мире начала ХХ╡ века. Такого сочувствия и приветствия от демократических стран, лидеров, интеллектуалов, просто граждан давно уже не было. Причиной тому — растерянность человечества перед угрозами терроризма, национальной и религиозной нетерпимости, другими вызовами современности. И бесконечные и безответные вопросы, себе и другим: неужели лишь бомбовые удары — это единственное оружие, способное сохранить этот мир? Неужели насилие можно победить еще большим насилием?
Думаю, что очень многим людям Европы и Америки да и других континентов психологически трудно было (и есть!) принять акции союзников в Югославии и в Ираке как действия во имя торжества демократии. Отчаяние охватывало все большее число интеллектуалов, с неизбежностью разделившихся на одобряющих эти акции и их противников.
Оранжевая революция, светлая и бескровная, возвратила надежду не только украинцам, не только гражданам постсоветского мира, ощущающим реинкарнацию советскости на своей земле. И европейцы, и граждане других континентов увидели, что человечность и правда могут — хотя бы иногда — восторжествовать и без насилия, без крови. Сколько было свидетельств того, что этот сигнал услышан в дни революции: от приветствий В. Гавела и Л. Валенсы и до Европарламента с оранжевыми ленточками и флагами!12
Воспоминания об Оранжевой революции для ее участников останутся важным жизненным опытом. Одним из немногих в человеческой жизни, когда и “мы делали историю” и наш голос был услышан. Революция превратится в национальный миф, и это — надеюсь — поможет людям сохранить человечность, поможет воспитывать следующие поколения не только на истории кровавых бунтов, но и на примере мирного и бескровного “непротивления злу насилием”.
Но очень скоро мы осознаем, что революция никаких проблем не решает, в лучшем случае создает лишь чуть более благоприятные условия для новых попыток. А проблем тьмы и тьмы.
Новая власть и новое общество приступают к их решению. Уже видны первые успехи и первые ошибки. Но лжи стало меньше. Веры в честность власти больше. Самые бедные — пенсионеры и обездоленные — получили оплаты, позволяющие лучше питаться и покупать хотя бы часть лекарств. Трудно поверить, но таможенные пошлины идут в бюджет, а не в карманы чиновников. Закончились “темники”, и масс-медиа стали куда более объективными Есть, конечно, и другие сигналы: некомпетентность ряда новых чиновников и распри между ними; первые — и, естественно, неэффективные — кавалерийские атаки на экономику. Очень скоро стало понятно, что успешность организаторов народного сопротивления коррумпированной власти вовсе не гарантирует им умения решать сложные проблемы общества и государства: кадровые ошибки новой власти все виднее. Но страница прошлого перевернута. Начались преобразования, которые оставляют надежду. Надеюсь, реалистическую, а не утопическую. Мы не скоро будем получать европейские зарплаты (думаю, такой шанс есть только у наших внуков), мы не скоро будем лечиться в хороших клиниках, мы не скоро перевоспитаем наших чиновников, наконец, мы не скоро изменимся сами.
Мы это понимаем. Но мы сравниваем себя не столько с другими народами, сколько с тем, как мы жили вчера. Поэтому мы мечтаем о лучшей жизни, о законности в стране, о свободе. Думаю, что наши шансы на лучшую жизнь увеличились. Но лишь при одном условии — мы будем строить этот мир каждодневно, опираясь на гуманистические ценности человечества.
Июль 2005
P.S. Ответы экспертов на анкету об украинской революции я получил в первой половине 2005 года и тогда же составил комментарий. Читатели же прочитают этот текст в начале 2006 года, и они ждут ответа на новые вопросы: насколько серьезно изменила революция страну? насколько власть смогла решить больные проблемы общества и государства? насколько люди, которым Майдан доверил свою судьбу, оказались достойными избранниками? насколько возможны перемены в стране, изъеденной коррупцией, ложью, лицемерием власть предержащих? насколько мы, взращенные в атмосфере рабства, готовы к свободе?
Эти и многие другие возникающие сегодня вопросы требуют новых исследований. Но темой их будет уже новый объект: не феномен революции, а закономерности развития украинского общества и государства в новый исторический период.
Ну а революция? Она останется мигом свободы, даровавшим радость победы над злом в те удивительные морозные дни в Киеве. Революция останется феноменом “потрясающих людей в потрясающее время” (Т. Коробова, журналист). Сотни и тысячи людей могли бы повторить за Владимиром Войтенко (редактор журнала “Кino-Коло”): “Я впервые на Майдане ощутил себя свободным гражданином и по сей день ощущаю эту свободу, которая позволяет мне рассчитывать на собственные убеждения и силы в жизни”.
По-моему, Оранжевая революция — не только украинский феномен, но и надежда для демократических сил всего постсоветского мира. Успешность украинских преобразований способна дать веру людям, отчаявшимся бороться за правовое государство, за права человека, за честные выборы, за свободу слова. Альтернатива удивительно проста: или фальсификация выборов и подавление оппозиции, или свободные выборы; или телевидение и пресса, работающие по “темникам”, или журналисты, работающие профессионально, по совести; или олигархические кланы, управляющие страной, или общество, контролирующее развитие страны с учетом интересов всех слоев общества… Этот список легко продолжить. В конечном счете, это выбор между европейским и евразийским стилем жизни (И. Зисельс). Выдержат ли новая украинская власть и украинское общество выпавшую на их долю ответственность, покажет время. Думаю, что очень многие осознают, что от этого будут зависеть не только вектор развития Украины, но и надежды многих людей и в России, и в Казахстане, и в Беларуси… Таймер включен. Будем только помнить, что все мы не только наблюдатели событий, но и участники, субъекты истории и современности. Киевский Майдан это убедительно доказал.
05.12.05
Сноски:
1 В тексте также представлены ответы на анкету Ольги Гнатюк из Польши.
2 Название книги Кучмы.
3 Иван Лысяк-Рудницкий (1919-1984) — выдающийся украинский историк (Канада).
4 Национальный университет “Киево-Могилянская академия”.
5 Уголовно-процессуальный и административный кодекс.
6 Председатель Центральной избирательной комиссии.
7 Народная артистка Украины.
8 В штабе Ющенко, открытом для всех, была комната для зарядки мобильных телефонов.
9 Спикер Верховной рады.
10 Маргинальные личности, выступающие от имени оппозиции к новой власти.
11 А. Пасхавер ответил на все вопросы одним текстом.
12 Правда, в другой части мира нас пугали распадом страны, приветствовали фальсификацию выборов, как “выборов без существенных нарушений законов и принципов демократии” (аналогично, теми же словами определяли демократичность “выборов” в Беларуси, Казахстане…). Впрочем, все это было ожидаемым, неожиданным оказалось лишь украинское “НЕТ!” в этом привычном хоре голосов.