Опубликовано в журнале Континент, номер 126, 2005
Сергей ЮРСКИЙ — родился в 1936 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский театральный институт. Народный артист России. Работал в Большом Драматическом театре им. Горького (Ленинград). С 1978 года — в Московском театре им. Моссовета. Как прозаик дебютировал в 1977 году. Автор нескольких книг прозы и многих повестей, рассказов, воспоминаний и статей, печатавшихся в центральных российских журналах. Член редколлегии “Континента”. Живет в Москве.
Ощущения после ужина у товарища Сталина
и размышления вокруг них
Самолет опоздал на два часа. Да еще на два часа вперед скакнуло местное время — летели-то на восток. На часах 5.20. Мороз под тридцать градусов. Непроглядное утро. Столица Урала. Кого жалко, так это встречающих: каково торчать в аэропорту полночи?!
Но люди тут крепкие. Улыбаются.
Группу погрузили в наемный автобус, а нас — начальников и “звезд” — в милицейскую машину. Круто рванули с места, и понеслись за стеклами слабо освещенные луной снежные пустоты, заштрихованные беспорядочным мельканием черных стволов и мелких неразличимых строений. Ну и скорость! И водитель хорош, и колеса, видать, хорошо держат, льда не боятся. Дорога почти пуста. Почти. Иногда плетется по ночному морозу какая-то полуторка или совсем уже неуместный “жигуленок”. Скорости несопоставимы — обогнать эти утлые транспорты ничего не стоит, и встречная полоса пуста. Но наша машина демонстрирует свои добавочные возможности: сперва раздается в ночи громовой радиоголос: “22 — 76, принять вправо, остановиться!!!”, а встык с текстом взвывает грозная, заполняющая все пространство сирена. И дрогнул “жигуленок”, и затряслась по кочкам, скривилась на обочину полуторка. Ух, как мы рванули!
Вот и город. Просыпается уже — город трудовой. Первый трамвай. Окна в домах окраины засветились кое-где. Скрюченные морозом прохожие. Толпа на остановке — ждут. “Пропустить колонну!” — гремит наша машина. Шарахаются люди. Застыл трамвай. Не осмелился завернуть по скрипучим рельсам. “Пропустить колонну!”. Какую колонну? Автобус наш давно отстал. Мы одни, мы летим по трудно просыпающемуся городу. Куда мы летим? Почему мы проскакиваем перекрестки на красный свет? Почему заставляем остановиться все вокруг себя и пугаем темноту воем сирены?
— А это так у нас гостей встречают! — широко улыбается офицер за рулем. — Это вам подарок по приказу начальника.
— Э-э… слушайте, не надо бы так… Чего народ пугать? Мы же не опаздываем…
Ответ:
— Андрей Андреич очень вас уважает. Сказал, чтоб по первому классу.
Я с этим сталкивался не раз. Андрей Андреич, Алексей Алексеич, Прокофий Прокофьич, вообще любой местный начальник оказывает почетному гостю уважение не тем, что показывает достопримечательности, обычаи, местный уклад жизни, устав, так сказать, “своего монастыря”. Нет! Он радостно демонстрирует, что ничего здесь нет, кроме нарушения обычаев, законов, устава, логики. Есть ВЛАСТЬ. Его ВЛАСТЬ. Есть ВСЕвластие на вверенной ему территории. И на данное время твоего пребывания на данной территории Его власть — твоя власть, и тебе предлагается это испытать и восхититься. Только заикнись…
— Эх, жаль, что еще закрыто…
— А мы откроем!
— Он уже ушел.
— А мы догоним!
— Она спать легла, поздно…
— А мы разбудим!
— Здесь природоохранная зона, чего же мы с ружьями…
— Ничего, нам можно.
Варвар! (он). Гунны. Скифы (мы вместе с ним).
* * *
Ехали с водителем радиостудии. В жаркой автомобильной пробке застряв, разговорились. Его повышенного качества речь — удивила. Литературная осведомленность, тонкий веселый юмор… — интеллигент?! Оказалось, два высших образования.
— А почему шоферите?
— Биография такая.
Глубже в душу влезать неделикатно. А шофером он был и у одного из наших премьер-министров, очень знаменитого и долгого. Пошли рассказы про него, про премьера. Тот вообще с трудом слова складывал в фразы, больше восклицал и матерился. Шофера своего ценил, потому что мог посоветоваться, как что называется и где в слове ударение ставить.
Я спросил:
— А как же он, по-вашему, с такими речами такой вершины власти, а потом и вершины богатства достиг?
Вот какой ответ шофера был:
— Он, знаете ли, тем силен, что для него все люди, то есть АБСОЛЮТНО ВСЕ, — быдло! Он это сам так говорил, и в данном случае четко формулировал.
А? Интересные у нас местные цари-батюшки и верховные слуги народа?!
Вот такое было предисловие. А теперь к теме.
1. В теле Вождя
Никогда и во сне не могло мне присниться, что я буду играть И. В. и что будет это мне крайне интересно.
Быть властью мне в жизни не довелось. Варианты были, но сторонился я всегда этого. А вот играть власть на сцене приходилось — и немало. И должен признаться, это совсем особое ощущение. Играл я режиссеров, от которых зависит труппа. А режиссер это большая власть, почти абсолютная. Играл Мольера (“Мольер” М. Булгакова), Директора театра (“Два театра” Е. Шанявского), Фоглера (“После репетиции” И. Бергмана). Эти люди распоряжались судьбами своих подчиненных не только на сцене, но и в жизни. Но это власть художественная, можно сказать, власть гениев.
Совсем другое дело верховные правители. Играл министра идеологии и пропаганды Дживолу (Геббельса) в “Карьере Артуро Уи” Б. Брехта, главного военачальника — заглавную роль в “Кориолане” У. Шекспира. Играл и королей — фантастического Беранже I ( “Король умирает” Э. Ионеско) и реального исторического Генриха Четвертого (“Генрих IV” Шекспира). Побывал в шкуре современного диктатора — Рамона Онофре, прототипом которого был Пиночет (фильм С.-Р. Аларкона “Падение кондора”).
Большее или меньшее количество раз я жил в телах этих людей — повелителей, правителей, тиранов. Повторю: я ощущал себя совсем иначе, нежели когда во мне воплощались жертвы, борцы, художники, артисты, рабы, подчиненные. Этих, последних, было в моей жизни больше. Естественно — один диктатор на десятки, сотни и тысячи подданных.
…И вот на закате моих дней (не правда ли, красиво звучит: “на закате”?) в зимний метельный вечер я подъехал на большой машине ЗИС, насквозь миновав многочисленные посты охраны, к “моей” Ближней даче, не снимая тяжелую шинель и фуражку, вошел в гостиную, и дежурный офицер принял под козырек и доложил, что “все в порядке, Иосиф Виссарионович!”
21 декабря 2004 года, в день 125-летия со дня рождения Сталина, я сыграл диктатора полумира в пьесе Иона Друцэ “Вечерний звон (Ужин у товарища Сталина)”.
* * *
Восемнадцать лет своей жизни, то есть до полного совершеннолетия, я прожил при власти Сталина — припомним, при абсолютной власти. Он для меня не неведомый, чисто художественный, говорящий стихами Генрих Четвертый, а реальность — грозная, безмерно опасная и (в силу пионерского воспитания) — притягательная.
Потом он умер. Потом его внесли в Мавзолей, нарушив одиночество другого абсолюта — Ленина. Потом его вынесли из Мавзолея. Его стали разоблачать, свергать и проклинать (посмертно!). Он — оттуда! — терпел. А потом… Потом он стал снова проявляться из небытия, как фотографическое изображение при проявке, и слово “сталинизм” стало реальностью, с неправдоподобной скоростью меняя знак минус на знак плюс и обратно.
Репетируя роль, я думал о природе власти. О предназначенности данного человека быть носителем власти. Когда в зрительный зал пришла публика, я вслушивался в реакции сидящих в темноте — в их покорное оцепенение, в их попытки осмеять свою покорность. Осмеять и саму власть в лице актера. Я давал им возможность почувствовать свободу от этой власти — это все, дескать, игра, театр, это все уже в прошлом, вы можете насмешничать, не бойтесь, сам он не страшный, это актер, кукла… А потом — переменой внешности, приближением к натуральности, сменой интонации, снова заставить зал ЗАМИРАТЬ, потому что, даже игрушечная, даже загримированная, РОССИЙСКАЯ ВЛАСТЬ опасна и беспощадна.
Я вслушивался в себя — как откликается мой внутренний мир на возможность проводить пальцем по школьной географической карте и намечать пути движения мира. Расчленять проблемы развития жизни, которые затронут миллионы судеб. Как шутить, чтобы люди через пятьдесят и через сто лет повторяли с ужасом (и восторгом!) эти жестокие шутки. А ведь так и происходит, и афоризмы Сталина (или апокрифы? — но это неважно) и сейчас цитируются и передаются в устных преданиях, как в дописьменные варварские времена. И жестокая смертельная графичность его формул противопоставляется размытости и вялости речей нынешних правителей.
Я ходил по сцене его походкой. Я легко научился чувствовать сухой и неподвижной больную левую руку. Я полюбил странную игру в звонки НА ТОТ СВЕТ по аппарату спецсвязи. Шутка и угроза. Юмор и пророчество. Страх и преодоление страха. Я припоминал других тиранов, в телах которых я жил. Хромой Геббельс, Генрих с пылающими внутренностями, Рамон с чудовищной головной болью, разрывающей пустую черепную коробку. И я ощутил, а потом и понял — ВЛАСТЬ (настоящая, абсолютная) не имеет обратного хода. Она не имеет границ, стремится к бесконечному расширению. У нее есть только один предел. Этого предела она страшится, с ним он сшибается, во имя победы над ним укрепляет себя безостановочно. И этот предел — единственный и ужасный, неизменно висящий над властью и опровергающий ее, этот предел — СМЕРТЬ.
* * *
Когда власть ускользает из рук, идет борьба, царит азарт реальной битвы. В ход идут любые средства. Древний византийский двор мало чем отличается от средневекового Ватикана и жутких хитросплетений русской истории времен Ивана Грозного, Годунова и Лжедмитриев. Но вот ВРАГИ устранены. Все!!!!… или… не все??? Исчезают ВРАГИ… — и необходимы ВРАЧИ. Чертово колесо. Остались змеиные яйца. Заговор зреет! Подозрительность — профессиональная болезнь диктаторов. От обилия заседаний — геморрой, от переизбытка власти — паранойя.
Когда профессор Бехтерев поставил Сталину этот диагноз, вождь обиделся. Обида вождя страшнее гнева. Гнев может и пройти, обида — никогда! Я со стороны вижу, какой я был, когда меня обидели. Это и есть паранойя — расчленение сознания, раздвоение личности.
2. Взгляд снаружи
Раздвоение? Личности? Значит, личность ЕСТЬ? Или была? Может ли ничтожество взойти на трон или на вершину власти? На трон — случалось — в порядке наследования. А на вершину — снизу вверх? Из грязи в князи, а??? До каких пор своей жизни властелин self made двадцать раз на дню думает: “Неужели это я, битый, униженный, всеми отвергнутый, неужели это я одним словом, одним движением руки могу каждого и всех сразу двинуть, остановить, поднять, опустить, позволить или ликвидировать?!”?
Или это детские мысли? Мысли, которые приходят в снах, когда грезится возможность мести всем обидчикам, а потом, в реальности уже, забываются. И тогда кажется, что ты вовсе не мстишь, а действуешь абсолютно рационально, во благо всей ИМПЕРИИ, потому что только император знает благо ВСЕЙ империи. Все остальные — это частные лица, а он единственное собирательное лицо. И потому он не может ошибаться. Все могут, а он не может! ДАЖЕ ЕСЛИ БЫ ЗАХОТЕЛ, ОН НЕ МОЖЕТ ОШИБИТЬСЯ!!!
Для наследника престола такое самоощущение есть подтверждение его божественного благословения. А для поднявшегося на вершину от подножия, снизу — ослепительное впадание в безумие: я не только сам себя создал, я ВСЕ ЭТО создал, я отец всему, я альфа и омега, и, значит, я… творец, я …… …..?………!
Все стало ясно! Стало видно во все стороны до бесконечности! И лишь одна преграда — ТЕЛО! Оно болеет. Оно болит. В нем дефект. Оно нашептывает забытую ужасную отраву жизни: ты — смертен!
3. Взгляд изнури
Такое простое желание у вождя — провести домашний вечер. Побыть одному (ну, разумеется, с охраной и обслуживающим персоналом), поужинать, не перегружаясь напитками и закусками, подумать в тишине. А чтобы тишина не давила, послушать хорошую (и хорошенькую) молодую певицу под аккомпанемент струнных. Надоели рожи соратников, надоели бесконечные их византийские интриги. Пусть будет просто тихий культурный вечер. Может, и дуэтом споем (у вождя неплохой слух)…
Так нет же! Не получился дуэт. Чертовщина какая-то! Двести миллионов человек в любой час суток ждут его слова, его приказа. Полмира с тревогой и страхом приглядывается к каждому его поступку. А тут девчонка, обученная, профессиональная не может справится со своей колоратурой. Чего она пугается? Людоед он, что ли?! Он ей Сталинскую премию дал, а она трясется… то ли от почтения, то ли от восхищения, то ли еще от чего. Что такое, в самом деле?! Кричат “Ура-а!”, с портретами его ходят, клянутся в любви и верности, поют хором: “Мы все, как один…” Не надо все! Пусть один… одна… не клянется в любви, а любит! Нормально пусть ведет себя. Так нет, не получается! Взбеситься можно. Хочется прямо со света сжить таких неблагодарных, таких фальшивых. Вся страна из таких состоит, никому верить нельзя. Предадут при первом удобном случае… А вот мы их опередим! Чтобы не ошибиться в политике, надо смотреть вперед, а не назад. В замысле все правильно, но что-то разладилось в механизме. Надо найти виновных и примерно наказать! Чтоб неповадно было!
(Это я рассказал канву сюжета нашего спектакля.)
4. В стране и в мире
От жилого квартала до автобусной остановки — прямо, после налево — километр. А если срезать по пустырю, через мостки по грязи, а потом отодвинуть доску в заборе и напрямик, то почти вдвое короче. Так все и идут. Летом по траве, зимой по снегу протоптали тропу, поверх мостков еще и кирпичи наложили, доску в заборе вовсе оторвали. И наконец, полыхнуло в сознании: нам здесь нужна дорога!
Узнали, чей пустырь, чей забор, чья грязь. Сложились, нажали на администрацию через выборного муниципального советника, выкупили дорогу и сделали тут асфальтовый проезд. Тогда и остановку перенесли. Стала она рядом с домами. Это называется местное самоуправление. И еще это называется — демократическое сознание. Это бывает там, в каких-то других странах, называемых длинным словом цивилизованные.
Не очень верится, но говорят, что так бывает. Там!
Теперь, что у нас. Та же ситуация: квартал многоэтажек, километр до автобуса, пустырь, мостки, дыра в заборе.
Наши действия. Раз в неделю, год за годом, оторванную доску находить и прибивать обратно. Это раз! Второе — мостки из грязи выволакивать, чтобы было непроходимо. Пустырь перекрыть колючей проволокой.
Ответные поступки. Под колючку подлезать, не жалея одежды и кожи, по грязи идти вброд, от забора оторвать две доски.
Действия. На пустыре поставить будку с охраной, на месте забора построить кирпичную стену.
Ответ. Охрану смазывать мелкими взятками, в стене проделать пролом.
И так далее…
К чему это я? К тому, что на протяжении всей истории реформы в России шли только сверху. Реформа снизу ВНЕ СОЗНАНИЯ — как верхов, так и низов.
В противостоянии власти (в данном случае — местной) и народа (в данном случае жителей многоэтажек) постепенно образуется довольно прочная взаимозаинтересованность. Ведь люди, которые доску обратно прибивают, они из этих же домов. Да и сторожа в будке — они из местных. Однако они уже вроде при должности, они уже вписались в пирамиду. Они тоже власть. Очень малая, но власть. Они кормятся с этих своих должностей. А потом еще надзирающие органы появляются — надо же следить, кто и когда под колючку лазит, нарушает запрет. Тут и приглашенные, сторонние люди появляются. Но чтобы разобраться в обстановке, сторонние набирают себе явный и тайный штат помощников из местных — без местных не разберешься.
Вот и структура, где уже ПО ЛИЧНЫМ причинам или ИЗ СТРАХА (соседи, которые при власти, всегда опаснее) БОЛЬШИНСТВО ПОДДЕРЖИВАЕТ борьбу с попытками проложить новую дорогу через пустырь. У нас своя дорога! Она длиннее, но она наша! Вопрос: а кто же все-таки ночами ломает кирпичную стену, кирпичами же пытается наметить путь через грязь и даже, бывало, колючку в клочья рвал? Ответ: а черт его знает! Такой народ! А может, это и не наши? Может, со стороны враги какие? Все может быть, но факт есть факт: вовсе мы не дураки, понимаем, что пустырем путь ближе, и в мороз, и в слякоть имеет это большое значение, мало того, каждый поодиночке мы стараемся именно так и ходить, но все вместе мы боремся и будем бороться с этим вредным направлением, и борьба скрепит ряды наши, и вся-то наша жизнь есть борьба!
Эта бессмыслица взаимоотношений густеет, каменеет, уже не булькает, как манная каша, а твердеет и становится полностью несъедобной. И все же она существует. И материал, из которого она сделана, не крупа и вода, а множество человеческих жизней с их судьбами, с их душами, с их потомством, с их бедами и небом над головой.
Это притча, сказочка. А в государственном масштабе бывает все не так просто и примитивно, но зато и не “пирамидка” образуется, а несдвижимая гранитная ПИРАМИДА, в которую ВСЕ СВОИ вмонтированы, а чужие только издали смотрят и глазами моргают — то ли от удивления, то ли от страха.
5. POWER*
Сталин в нашем спектакле после ухода певицы Надежды Блаженной, сделав намек понимающим его людям, что, видимо, скоро с этой слишком самостоятельной молодой женщиной должно случиться несчастье, помолчав, пошагав взад-вперед по кабинету, вдруг взрывается криком: “Никогда! Никогда не построим мы великое государство. Если не сумеем проникнуть внутрь этой… ягодки!” — и отбрасывает виноградину, которую держал в пальцах.
Это так! Это правильная фраза. Это хорошая фраза!
Душа бессмертна. Душа открыта. И при этом она — непроницаема.
Непроницаема! Отсюда гнев Сталина.
Власть стремится к увеличению самой себя. Любая власть — государственная, власть денег, духовная власть, власть авторитета… Любая. В некоторых обществах (такая у них наследственность) стремлению власти к безграничному расширению ставят границы, находят противовесы. Там, где этого нет, образуется диктатура, тирания, тоталитаризм. Диктатура начинает с требования подчинения. Но обязательно переходит ко второму этапу — требованию ее (диктатуры) прославления. Любить надо диктатуру! Процесс углубляется — нужны не знаки любви, а искренняя любовь. За этим надо следить! Возникает служба проверки на лояльность. — Да, мы знаем, что ты говоришь правильные слова, но!.. Надо проверить, ВЕЗДЕ ЛИ ты их говоришь и ВСЕГДА ЛИ? Наконец, ОТ ДУШИ ЛИ ты так говоришь? Есть ходячее выражение: “Не лезьте ко мне в душу!” О-о! Еще чего! Именно в душу к тебе и лезем. Именно за этим создаются дорогостоящие спецотделы, структуры наблюдения, органы слежения, институты психологического контроля.
“Никогда не сможем построить мы великое государство, если не проникнем ВНУТРЬ этой ягодки!”
Противостояние двух несопоставимых сил — мощь государства и то зернышко внутри человека, которое делает его существом по образу и подобию Божию…
6. Вкратце о безразмерном
Разговор днем в церкви, когда службы нет и совсем пусто. Женщина лет сорока покупает две свечки. Женщина простодушно спрашивает у причетницы:
— Скажите, а когда было сотворение мира?
— Если не путаю, то пять тысяч восемьсот с чем-то лет. Около того. Можно у батюшки спросить.
Женщина:
— О-о, не так давно!
Я, оказавшийся третьим в этот момент:
— Ну, это фигурально. В Библии ведь сказано: “У Бога один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день”.
Женщина:
— Подождите, так когда же все-таки все было создано?
Я:
— Давно. Находят же следы, которым десятки тысяч лет.
Причетница:
— Ой, не путайте! Спрошу у батюшки. Как он скажет, так и есть. Но только я знаю — около шести тысяч лет, а все другое от лукавого.
Эх, славно бы жить в такой ясности! Но не обидно ли столько отдавать лукавому? “Всего другого” — ой как много! Куда больше половины. Что ж Богу-то останется?!
Бог, Он землю и небо создал или вселенную тоже? Или земля и небо есть, а вселенной вовсе нет, она от лукавого?
Что вначале: яйцо или курица?
Человек великолепно и разнообразно научился уничтожать жизнь и сейчас стоит на пороге рукотворного сотворения жизни (генетика, клонирование, роботы, виртуальное пространство и прочее). Свершится ли это? Возможно ли это?
Это не схоластика. Это вопросы сегодняшнего дня. Вопросы для тех, кто думает не только о времяпрепровождении в сегодняшний вечер, но и о завтрашнем утре.
Что раньше и что сильнее — СТАЛИН или СТАЛИНИЗМ?
И это тоже не вчерашний, это сегодняшний вопрос. Откуда он взялся, сталинизм? Из воли и коварства одного человека, бывшего семинариста, сына грузинского сапожника?
Мы уже подзабыли былую эмблему времени — четырехголовый портрет: Маркс — Энгельс — Ленин — Сталин. В нем было прочерчено происхождение нашего социализма. Марксизм — мощное теоретическое ИНОСТРАННОЕ, переведенное в том числе и на русский язык, учение. Ленинизм — практика бунта в мировом масштабе, главный принцип которого — интернационал. Сталинизм — могучий российско-имперский общественный строй, распространившийся на громадной территории с очень жестко замкнутыми при этом границами и, в силу своих размеров и возможностей, имеющий огромное международное влияние — и как пугало, и как остережение, и для определенных кругов — как светоч.
В пьесе “Вечерний звон” реальный Иосиф Виссарионович Сталин в расцвете своего могущества и своих возможностей хочет на пару часов организовать НОРМАЛЬНЫЙ вечер для себя. Надоели заседания, хитросплетения международной и внутренней политики. “Надоели их рожи”, — говорит он о своих соратниках по вечной борьбе. “Как грузин, обожающий вокальное искусство” (так он себя называет), он хочет организовать маленький классный концерт с единственной солисткой. Пусть будет маленькая сцена, будет маленькая арфа и струнное трио. Пусть, как положено, объявят солистку, пусть ее наградят Сталинской премией со всеми вытекающими благами. И пусть поет! А? Простое дело?! Благое дело?! Душевное дело?! А?
НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ! Получается “балаган, цирк!” (как кричит в гневе вождь). И заканчивается все опять-таки созывом политбюро, списками врагов народа, взрывом подозрительности, параноидальным ощущением, что “сама земля саботирует”. На вершине своей власти Сталин НЕ МОЖЕТ создать ничего человеческого. Он может создавать ТОЛЬКО СТАЛИНИЗМ как угнетение, давление, уничтожение. Сталинизм СИЛЬНЕЕ Сталина.
Этот парадокс — внутренний смысл спектакля.
Так на чем же держится эта сила? Вопрос! И куда девалась эта сила? Исчезла со смертью вождя? Вопрос! — Ведь и при жизни его она существовала отдельно и превыше него. Где она? Сталинизм — когда он родился? И УМЕР ЛИ ОН? Большой вопрос!
Вот слепая позиция, которая весьма прижилась в нынешнее время.
Была великая, благополучная страна, которая кормила себя и полмира и вот-вот должна была перегнать по всем показателям все страны и при этом принести им благодать. Страну эту мы потеряли. Пришли чужие дядьки, большей частью евреи и другие инородцы, на немецкие деньги купили они несознательных русских солдатиков и матросиков. На те же деньги убили русского царя, порушили церкви, и семьдесят лет эти душегубы разбойничали на русской земле. Теперь кончилась их власть. Трудно, но стараемся восстановить то былое, имперское благоденствие и, если не помешают злые внешние силы, опять будем великой державой и если не пупом, то во всяком случае одним из полюсов мира.
На мой взгляд, это позиция слепых, глухих, лишенных памяти, но весьма говорливых людей.
Высказавшись столь категорично, я вынужден далее (и обещаю — не очень долго) формулировать свои мысли в виде прямых утверждений. Я не буду каждый раз оговариваться, что, дескать, это мое личное мнение, что возможны другие точки зрения, что, с одной стороны, это так, но с другой — может быть совершенно иначе. Пожив некоторое количество часов в теле Вождя, я хотел бы взять себе право, сохраняя собственные убеждения, воспользоваться его манерой абсолютной безапелляционности. Прошу поверить, что позволяю себе это заимствование только в целях ясности и краткости изложения.
Итак! Один из коренных вопросов: Россия страна нормальная, как другие европейские страны, как, скажем, Франция, Швеция, Португалия, или она все-таки особенная?
Ответ. Нет, она не как все европейские страны, она особенная. Она отличается (и всегда отличалась) даже от своих бывших окраин — Финляндии, Польши, Прибалтики.
Вопрос. Это хорошо или плохо?
Ответ. Это так есть. Я вовсе не собираюсь умалять достоинств моей родины и низкопоклонствовать перед всем иностранным, но это факт: Россия — другая. ВСЕ ОНИ психологически ближе друг к другу, чем к нам.
Почему???
Потому что буквы разные. У всех у них латинский алфавит. С некоторыми отклонениями, но все же единый — латинский.
Второе, и важнейшее, — религия как внутренняя генетическая традиция шкалы ценностей, как тайный код смысла жизни. И опять заметим — католицизм и протестантизм со всеми ответвлениями вроде англиканской церкви — ВСЕ ОНИ ближе друг к другу, чем к нам.
Великий наш современник Папа Иоанн Павел II сказал, что католицизм и православие — два легких, которыми дышит единый организм Европы. Прекрасная мысль. Если речь идет о поддержании мира и равновесия в мире, то так и есть. Можно бы то же сказать о двух полушариях мозга — оба необходимы, оба божественны. Но! Соединиться им не дано! И всегда одно полушарие будет порождать образы, а другое логику. И различие здесь не Византии и Рима — это слишком древнее, а России и Европы. Потому что, скажем, Греция по происхождению более Византия, чем мы. Но Греция — Европа, а мы — Россия.
И третье — исторические несовпадения.
Языческая культура Древнего Рима и Древней Греции с их законами, с их идеалами играла образующую роль при создании европейских наций. Христианство прошло из Иудеи, распространилось, как пламя, и стало второй образующей. В противоречиях этой смеси шли взлеты и упадки разных частей Европы.
Языческая Русь приняла христианство в его византийском варианте. В одной упаковке пришло все сразу — константинопольская тень римской культуры, Ветхий Завет и Христово Евангелие.
Тогда и началось несовпадение циклов.
По многим источникам, Киевская Русь была могущественным и культурным государством. В это время большая часть Европы погрязала в упадке и распрях.
Далее, скакнув через несколько веков, — в Европе началось нечто, именуемое эпохой Возрождения. Расцвет искусств, создание университетов как центров свободной мысли. Именно в это время Россия несла на себе тяжесть татаро-монгольского ига и дичала.
Рабами в Европе были побежденные и захваченные в плен иноплеменники. Так же, видимо, было и в Древней Руси. Но к тому времени как в Европе образовались нации, с рабством было покончено. А в России в это же время постепенным закрепощением превратили в рабов СОБСТВЕННЫХ, ПРЕЖДЕ СВОБОДНЫХ, КРЕСТЬЯН. И длилось это рабство 500 (пятьсот!) лет — аж до нового времени, когда в Европе была разработана теория и осуществлена практика свободы личности.
Смена верховной власти всегда и везде была серьезной проблемой. В Европе власть колебалась от монархий до республик, от единодержавного до коллективного и даже народного правления. В России всегда князь, царь — безоговорочно верховный правитель. (Краткие исключения — Новгородская республика и смуты междуцарствия.) Более того, в России всегда власть была близка к обожествлению.
В Европе император Константин крестился, когда значительная часть населения его страны были уже христианами. Путь христианства СНИЗУ ВВЕРХ.
В России великий князь выбрал религию и крестил своих подданных. А начиная с Петра Великого и формально главой церкви и предстоятелем перед Богом стал император. Путь христианства СВЕРХУ ВНИЗ по вертикали.
(“Православие, самодержавие, народность” — на этом триединстве прочно стало правление в России в ХIХ веке, когда Европа, независимо от форм правления, окончательно разделила светскую и духовную власти. Нынешнее фундаменталистское крыло православия прямо возводит убиенного большевиками царя не только в святые, но почти в распятого Христа, как и саму революцию в жидовский синедрион.)
А теперь взглянем на русскую историю глазами светлых умов, составивших мировую славу России и именуемых классиками. Отнесемся к ним просто как к частным, честным свидетелям и увидим, что к этому времени сочетание слов “самодержавие и православие” превратились в полицейскую удавку, а говорить о “народности” в стране, где высший класс даже изъяснялся на другом языке и где откровенное рабство большей части населения было законом — кощунственно. “Россия, которую мы потеряли” явлена нам не только умилением перед царем, купцами-благотворителями и крестьянами, любящими своих господ, но свидетельствами и оценками Пушкина, Герцена, Белинского, Гоголя, Достоевского, Толстого, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Чехова, Горького, Короленко. И это Россия, изнемогающая под гнетом несправедливости, муки, страданий, голода.
Социальная революция набухала во всех странах. Но чудовищным обвалом рванула она в России, потому что здесь неестественность жизнеустройства дошла до последнего края. И только на этой волне могли большевики найти поддержку чудовищному перевороту жизни. Поддержку! Она была! Потому что ни на какие деньги, будь их хоть триллионы, нельзя купить все население гигантской страны. И никаких евреев не хватило бы, чтобы одурачить и закабалить 150000000 неевреев.
Был переворот, бунт, революция. Жесточайший взрыв уничтожения прошлого. Энергия, подобная атомной, сметающая всё и вся. Но сильнее даже этой энергии злобы, мести, надежды был тысячелетиями созданный КОД СОЗНАНИЯ. Эта особенность страны, где рабами было собственное население, где богом был царь, где свет и истина шли только сверху, где вместо креста — пересечения вертикали и горизонтали — была одна только вертикаль — палка, которой грозят и бьют.
Царя свергли и убили, Бога нет, и храмы разорены. Но генетический код требует вертикали власти и вертикали безоговорочной веры. Только поэтому в кратчайший срок из пустоты, из полного незнания, возникла сходная система, только в вывороченном виде. И уже казалось — сбылось речение Откровения Иоанна Богослова и явился антихрист — сразу со всем воинством.
Может быть, вовсе неосознанно, но случилась для русского человека подмена. И борода Карла Маркса совершенно сгодилась для бога-отца, а бог-сын — Ленин. И потому уже в 24-м году (всего 7 лет после великого обвала!) прощались с ним как с богом и тайно ждали воскресения. Воскресения не последовало. И тогда — точно следуя логике нового культа и так сходно с древним фараонским культом Египта — его забальзамировали в ожидании восстания из мертвых. Бессмертие было объявлено в лозунгах и стихах. И десятки лет ходило население стотысячными очередями глядеть: не ожил ли?
Был и третий сочлен антихристовой триады (чтобы не сказать — троицы) — святой дух Армагеддона — тот самый “непорочный, неприкасаемый”, исходящий от отца и сына, но в результате САМ ВСЕ творящий и НАД ВСЕМ витающий. И это был Сталин.
* * *
В последнем акте нашего спектакля Вождь размышляет вслух и поучает свого загробного оппонента психиатра Бехтерева: “Много веков Россия хотела стать Третьим Римом. И не стала, потому что русские цари плохо учили историю. Из знаменитого латинского постулата “Разделяй и властвуй!” они умудрились усвоить только вторую часть — “Властвуй!”. А надо было учить первую — “Разделяй!”. Тогда вторая придет сама собой”.
Сталин прекрасно умел разделять для того, чтобы властвовать, и властвовать для того, чтобы разделять. Одних барски наградить, других арестовать. А потом еще взять и поменять местами. Поставить на людей клеймо классовой принадлежности и противопоставить один класс другому. Диктатура пролетариата должна уничтожить прежде господствовавший класс и все его производные. А сомнительное крестьянство — бывших недавних рабов — разделить на кулаков, середняков, бедняков и всех натравить друг на друга. Выселять целые нации и помещать их внутрь других, с которыми они не совместимы.
А лозунгами этой общности, стоящей на насилии, сделать — “Народ и партия едины”, “Партия и Ленин близнецы-братья”, “Сталин это Ленин сегодня”. И вот простой силлогизм дает сумму: “Сталин это народ” и “Народ это Сталин”.
“За Родину, за Сталина!” — поднимали командиры солдат в атаку. Сегодняшние скептики говорят, что это была пустая пропаганда, в которую никто не верил. Это неправда. Лозунг был внятен людям и вместе со “ста граммами” помогал преодолевать страх смерти. Была неосознанная религия — социализм, был бог — Сталин, и был загробный рай для потомков — коммунизм.
Конечно, не все в это верили. Естественно, существовала прослойка самостоятельно мыслящих, были люди по разным причинам не приемлющие и строй, и его лозунги. Но ведь и в православной России Романовых тоже жили среди других и богоотступники, и богоборцы, и цареубийцы. И была огромная масса, которая, как при любом строе, жила, чтобы выжить, погруженная в ежедневные тяготы; формально выполняла требуемые обряды, а сама маленько хитрила, маленько веселилась, размножалась — и все, и только! Но особый психологический код, вне их воли и разума, заряжен был в них столетиями неподвижного рабства. И при этом тоже был объявленный монолит — тот самый, тройственный — “Православие, самодержавие, народность!”. И тоже было сознательное (которое строго блюли!) РАЗДЕЛЕНИЕ. Название было другое — делили не на классы, а на сословия. Державная философия того времени тоже говорила: именно сословное разделение — опора самодержавия, рабы должны оставаться рабами, инородцы должны оставаться инородцами. И даже великий Гоголь в полубезумии своих последних лет восславил крепостное право как благо для господ и для крестьян, ибо “так Господь установил”. Таков взгляд сверху — от господ.
А чеховский Фирс из “Вишневого сада” говорит: “Перед несчастьем то же было: и сова кричала, и самовар гудел бесперечь. — Перед каким несчастьем? — Перед волей”. Это взгляд снизу — от крепостных.
Чехов скорбел и смеялся над этим, но писал правду — Фирс-то говорил не для смеха. Он так думал. А потомки его и по сию пору так чувствуют. Воля — это беда! Потому что “от людей”. А крепостное состояние — от Бога. Надо терпеть. Терпением и свята Русь.
Подмена Христа на антихриста иногда была принята даже жертвами этой подмены. В кругах эмиграции после ужасов Гражданской войны и первых лет советской власти, вызвавших решительное отрицание, позднее решительность поуменьшилась. А еще позднее некоторые стали в позицию “нового великодержавия”: коли есть держава и сильна империя, то даже без креста, даже с застенками — это наша Русь. Только поэтому ГПУ и КГБ могли столь успешно вербовать сотрудников в среде, казалось бы, враждебной. И в непостижимых покаяниях и самооговорах бывших соратников — Бухарина и других — на чудовищных процессах, кроме страха, был еще и религиозный момент — восторг самобичевания в вывернутой наизнанку вере в высшее существо. И в прославляющих власть речах Мейерхольда, Немировича-Данченко, в поэмах Маяковского (людей, несомненно, великих) был не только, и даже не столько страх, сколько вера или попытка веры в новую религию.
7. Многоточие…
В финале нашего спектакля нет поклонов. Мужской хор поет строки православного хорала Альфреда Шнитке, опускается серая сетка, и за ней исчезают очертания кабинета Сталина. Все. Если публика настаивает и продолжает аплодировать, кланяются все персонажи, кроме Сталина. Если же аплодисменты еще продолжаются, Вождь является в проеме тайной двери в стене и приветственно поднимает руку, благословляя восторги своих подданных.
И снова поставим вопрос: Сталин умер более полувека назад. Умерло ли с ним явление, которое мы называем сталинизмом? Когда родилось оно? Чуждо ли оно генетическому коду нашего народа? Или сталинизм эксплуатировал некоторые психологические черты, органически нам присущие?
Почему еще недавно портрет Сталина можно было видеть на лобовых стеклах многих грузовиков? Почему старые люди с красными флагами толкутся на площади и раздают листовки с портретом Сталина? Мне скажут: не обращайте внимания! Это дураки, выжившие из ума, или им заплатили гроши за эту суету вокруг пустоты.
Может быть. А может, стоит вслушаться в эти голоса? И поговорить с этими людьми? А? Они ведь тоже наш народ, и тоже потомки двух империй — той, дальней, романовской, и этой, недавней, сталинской. Это потомки рабов и надсмотрщиков, которые в генах несут тяготение к хлысту, правящему жизнью, которые готовы все стерпеть и непрерывно призывать других терпеть и смиряться. С ними надо говорить не для того, чтобы набраться их духа, нет! Для того чтобы понять: пока раздаются эти голоса (и это “пока” будет длиться довольно долго), демократия и свободное волеизъявление народа будут давать поразительный результат. Народ вроде голосует, чтобы ему же было хуже. Мы потерпим, лишь бы государству вреда не было. Да, бедствуют, да, недовольны, да, говорят — обижают нас чиновники. А особо всякие чужаки гадят, от них все. Надо бы такого крепкого Большого хозяина, чтобы погнал их всех. За такого мы горой, вот за такого мы все стерпим, всех порешим… и при этом мухи не обидим. Господи! Что это? Интеллигентам только и остается восклицать: “Россия, ты сошла с ума!”
И правильно ли вычеркивать из учебников истории 70 лет советской власти как черный пропуск? Так нас, школьников 40-х годов, обязывали заливать чернилами в учебнике портрет очередного арестованного бывшего вождя.
Мы ищем идейную опору для нашего народа, для себя. Мы хотим воспитать в народе и в себе патриотизм. Слова эти стерлись до полной невесомости. Нельзя быть патриотом страны, в истории которой просто залиты черной тушью несколько поколений — жизнь отцов, дедов и прадедов тех, кто начинает жизнь сейчас. То, что было в те годы, не тогда началось и не тогда кончилось.
В эту жизнь нужно вглядеться и попытаться понять ее. Никуда не деться — это часть нашей истории. И не злые ветры занесли эти семена. Корни надо искать в нашей земле, чтобы понять самих себя.
Мне скажут: а вот другие нации… вот немцы… вот японцы… там тоже был тоталитаризм, так они…
Немцы и японцы, наверное, тоже думают о себе — ищут, находят, ошибаются, снова ищут. И мы подумаем о них — не вредно. Но в другой раз.
А сейчас разговор о нас, о нашем сегодняшнем дне и о том, как отчитаться нам перед внуками за ХХ век, в котором прожили мы большую часть нашей жизни.
Многоточие…