Стихи
Опубликовано в журнале Континент, номер 125, 2005
* * *
Подъезд неумыт и, как небо, нахмурен.
Растоптан окурок. Пора, брат, пора.
Мы вышли и хлопнули дверью парадной.
Сквозь ливень, бессмысленный и беспощадный,
спускаемся в черную яму двора.
Отдайте мне солнца отцветшую душу,
квартал, где есть липы и бронзовый Пушкин,
есть горькое пиво, а горечи нет.
Разбитая улица, радио хриплое,
а рядом — две местные девушки-хиппи,
гитара, оставленный кем-то букет.
……………………………………………………….
Библейская тьма в опустевшей квартире.
Я еду в троллейбусе номер “четыре”.
Я вспомнил линялые джинсы твои,
глаза твои ясные, мир этот жлобский,
расхристанный голос с пластинки битловской,
поющий о гибели и о любви.
* * *
сквозь дождь и ветер,
и радиоприемник врет
про все на свете,
и фар летящих
разлука кажется уже
ненастоящей.
Но все развеется к утру.
Я стану снова
шатающимся по двору
глотком спиртного,
и горизонт сгорит дотла,
тоска отпустит.
Про эти, видимо, дела
с оттенком грусти,
да про лазурь над головой
и жар в ладонях
снимал кино любимый твой
Антониони.
Среди бульваров, площадей,
и глаз печальных
проходит жизнь, и нет вообще
ролей провальных,
льет улица простой мотив,
вздыхая тяжко,
в кинотеатр превратив
кафе-стекляшку.
Но что друг другу бы сейчас
мы ни сказали,
не будет в кадре жестов, фраз,
иных деталей,
и, строчкой в титрах вверх поплыв,
исчезнем сами
за желтым контуром листвы,
за облаками.
* * *
отчалил в небо голубой вагон,
по улице идешь Магнитогорской
на самый мертвый в мире стадион.
Пустой консервной емкостью грохочешь,
ломаешь спички, грезишь наяву,
считаешь звезды. Вечером и ночью
с баллоном пива у пустых трибун
стоят, отчизне милые до боли,
единого прекрасного жрецы,
горит луна и на футбольном поле
рассыпаны окурки и шприцы.
Ты сам себе и повод, и причина,
но пьешь сейчас за тех, кто изобрел
страну, где настоящие мужчины
не в шахматы играют, а в футбол.
Мат-перемат со свистом перемешан,
над головами радио поет,
твое воображение тебе же
ударом точным мяч передает.
Все девушки в Октябрьском районе
твои отныне станут, потому
что ты один на этом стадионе
в аплодисментах тонешь, как в дыму,
и плачешь, угадав в кругу событий,
лишь проведя ладонью по лицу,
всю эту жизнь в ее печальном виде
трамвая, уходящего к кольцу.
В ней будет много славного, дурного,
земной любви, бездарного труда,
друзья займут места у гастронома
и спорт большой оставят навсегда.
И ты, уже ударив по воротам,
увидишь, вытирая пот со лба —
отменят матч из-за плохой погоды
и заслонит фабричная труба
отмытое до солнечного блеска,
родное, как совковое кино,
окно с такой знакомой занавеской,
нечаянно разбитое окно.