Стихи
Опубликовано в журнале Континент, номер 120, 2004
Я узнал его как Айвара Волкова. Он наполовину русский. И когда разлетелась на куски страна, он выбрал русскую половину и покинул Эстонию. Почему? Потому что русский язык был языком его стихов и именно стихи определяли смысл его жизни.
Случайное знакомство. Странный человек. С ним его матушка Эвелина. И полная неприкаянность в стране, куда так стремился. Россия не была для него гостеприимной.
Я познакомился с его стихами и понял — поэт. Я бы сказал точнее — на ту пору преддверие поэта. Напев звучит мощно, а мысль качается. Иногда ускользает.
У него не было ни жилья, ни средств, ни знакомых. Не было даже российского паспорта, а значит — работы. Я пытался помочь. Свел с деятельными людьми, которые при этом могут оценить талант поэта. И такие нашлись. Упомяну Е.Н.Маслова из Ногинска.
А стихи шли своим чередом. Каким-то чудом параллельно Айвар самостоятельно настолько укрепил свой английский, что стал писать стихи и на этом языке. Появились переводы. Я изумлялся и радовался качеству этих стихов.
Прошло несколько лет мытарств и… творчества. Определился путь. Вернее, определилось направление. Как в фильме Абуладзе, Айвар двигался по извилистой и совершенно неблагоустроенной улице, которая вела к Храму.
Сперва это был православный храм. Но Встреча не произошла. Не случилось. И община не смогла (или не захотела?) включить в себя беспаспортного по имени Айвар. И сам Айвар Волков еще не открыл в себе путь души. Я был свидетелем нового отчаянья и нового поиска. И пришло обретение. В лютеранском христианстве полуэстонец-полурусский обнаружил свой смысл, свои корни.
Я увидел человека, который обрел себя. Напевы его стихов, наконец, соединились с мыслью. Но именно в это время для него самого стихи стали чем-то второстепенным. Он овладевал немецким языком. Переводил проповеди, изучал священные тексты. Только в этот период удалось, наконец, получить российский паспорт. Но так уж шло в жизни Айвара — когда стихи обрели мощь, он ушел от них в постижение Бога, а когда Россия после стольких отказов “наградила” его гражданством, он стал стремиться обратно в Эстонию.
Между тем после поездки в Германию (на церковное обучение) легко и как бы между прочим — пошли переводы с немецкого.
Летом 2002 года мы прощались в Москве. Айвар Волков с матушкой возвращались на родину предков.
И там не баловала судьба. С единственной его гражданской профессией — уход за больными и мануальная терапия — трудно было выдерживать конкуренцию. Но поэзия снова шла и обрела четвертый язык — эстонский.
И вот я получаю письма из трудного (я сам бывал там и знаю!) города Кохтла-Ярве. Эти тексты скорее нужно назвать ритмической философией, или аналитическими пейзажами. Автор их вернул свое родовое имя по материнской линии — он теперь Айвар Каск. Но по стихам, которые он иногда вкладывает в письма, я утверждаю — он навсегда русский поэт.
Так ли нужен новый русский поэт провинциальному эстонскому городу Кохтла-Ярве? Серьезный вопрос. Вспомним, что он и эстонский поэт, владеющий также английским и немецким стихосложением. Так ли это все нужно кому-нибудь? Хочу надеяться, что нужно.
Искренне хочу заинтересовать читателей “Континента” судьбой и трудами этого необычного творческого человека. Верю, что наш христианский православный журнал не отвергнет голос собрата-лютеранина. Он шел через страдание и отчаянье и сумел преодолеть их верой.
Сергей Юрский,
член редколлегии “Континента”
Благословение Господь благослови тебя, пока Ты только что с постели, осердиться На день грядущий не успел. Легка Почти безгрешна поступь. Дух - как птица! Господь благослови приливы дня, Надежды пыл, которым очарован, Ждешь чуда, сожаление храня О том, что не подхвачен с полуслова. Господь благослови тебя, когда Счастливый возглас и напряг угрюмый Идут чредой и тонкого следа Нет в буднях, чтоб о Вечности подумать. Господь благослови удары те, Что сердцу предстоит принять смиренно - Да будет свет страданья в темноте Дарить метаморфозы неизменно. Господь благослови поддержки крест, Дай вовремя шагнуть навстречу смело, И паузу, и рукотворный жест, Спасающий из призрачных пределов. Господь благослови бесценный груз На острие свободы, что теснила, С ноги ремень развязанный и куст, Горящий перед новым чудом с Нила. Господь благослови огранку строф И цельной веры чистые караты, И для зерна питательный покров, И профиль осязаемой отрады. Господь благослови крепчайший сок С твоих ветвей снимаемого плода, Мир сотворенных дебрей и красот, Начала явь и таинство исхода. Господь благослови и твой закат. На склоне дня, в тени, в мечтах о лучшем Ты обретешь покой и будешь рад Не числиться, как некогда, заблудшим. Господь благослови твои дела В святой любви. Подарком бескорыстным Все это тебе щедро отвела Рука Того, Кто жизнь наполнил смыслом! * * * Ствола оливы истинная ветвь, В какой другой тебе привиться роще? В каком быть клюве принесенной впредь? В каком ковчеге стать послом? Погонщик Мулов следит за репликами гор, Полей, ложбин и малых перелесков. И стая пчел включает стройный хор И, атакуя вереск, славит песней Еще ни с кем не разделенный мед (В цветах - пыльца, но пчелы грезят медом). На ощупь ног и ветра тихоход Ручьям отрада отзываться бродом. За ними - табор буйной муравы. И небосвод им - скопище былинок. Поодаль - камня оторопь: то рвы Отъели вертикаль, где поединок С природой был похвален прямотой, Союзом плеч и благородством стати Стены, обрюзгшей до уступки той Стихии, что коварна. Так предатель Не то что бастион лишил тревог, Но заступом беспечности, киркою На разобщенье сил подрыл - и вот Лягушки в царских квакают покоях. В крутом ландшафте поднимая пыль, Воззри на карту, обведи пунктиром Всю сумму грустных оползней - и быль Лепить устанешь из руин. Порфиру Восхода солнца предпочтя в холсте Бесстыдных подмалевков святотатству. Эгалите пусть рвется к Либерте, Но не дудит двурушных гимнов братству. Честнее жить, чем притворяться вслух Живым, и не знамением маслины Махать - крапивой, отгоняя мух От башен, ставших пищей для трясины. Elegia catholica Отхлынув копотью с лица, Болонской лиры профиль Скользит проворнее тунца В оптический некрополь, В такую гущу, в глубину Подводного анклава, Где сочетание "ко дну" Теряет смысл здравый. Страшнее Страшного Суда И ярче Чимарозы Всенеохватная вода В зеленых струпьях бронзы. И католический колосс Неверию уколом, Рискнувшему сойти с колес, И лайнеров гондолы. И, обретаясь как во сне, Ты вылупленным оком По ветхой карте на стене Гадаешь о далеком, Былом величье в нищете, О Строцци и Гуффати, Неизреченной красоте И горестной расплате. Плетет зловонья канитель И пахнет йодом флора. И в складках смятая постель Изобличает вора, Крадущего мгновений нить С единственным условьем: Чтоб век талантливый продлить Династиям сыновьим. Чтоб тайны россыпь или сплав, Из Абсолюта выйдя, Сквозной гармонией октав Остались в доломите; Следы когтей на рубеже Эпохи, что граничит С фантасмагорией уже. Но нарушать обычай - Табу. И вот крылатый лев С поличным взял гиену: Косматый облизавши зев, Проглатывает пену… Все это, словно чудный бред, Не ново, но как будто. И, слава Богу, в сотнях лет Невидима минута, Что сходство придает мостам С овацией в театре. При этом, даже сгинув там, Ты остаешься в кадре, Поскольку замыкает круг Чарующее море И время отрешает звук Шагами в коридоре. Но за фиалкой на корме Движение по ходу Растет, как музыка. И тьме Мешает спрятать воду. И, буйствуя, впадает в раж, И мечет скатов с кожи Нарост - полип - метилоранж, С кошачьим глазом схожий.