в русской периодике первого-второго кварталов 2003 г.
Опубликовано в журнале Континент, номер 117, 2003
Политическое “осовременивание” общества принято считать чуть ли не единственным и основным делом модернизации. При этом забываются важнейшие факторы духовного и культурного порядка. По мнению В. и А. Куличенко, авторов статьи “О духовно-культурных основаниях модернизации России” (“Полис”, № 2), многие современные “западники” единственный путь для России видят в развитии индивидуализма и рационализма, в установлении либеральных ценностей и институтов. В России хотят вырастить “экономического человека” — рационального, трудолюбивого, предприимчивого и дисциплинированного, словом, привить ему дух “протестантской этики” (по М. Веберу). Прежние попытки вывести особый антропологический вид “советского человека”, “строителя коммунизма” не удались. Теперь нам предлагается изменить все координаты духовного мира. А в нем главная ценность — свобода каждого бороться за свои интересы в рамках правил игры. Если ты в ней участвуешь, не имеет значения, добродетелен ты или нет. Правила совершенны, и побеждает сильнейший. Победа — реализация своего интереса, т.е. успех, высокое положение, богатство. Вера в Бога, необходимость творить добро — частное дело, не включенное в правила игры. Итак, абсолютная самоуверенность, полное отсутствие сомнений, обожествление успеха, презрение к неудачникам. Шапка явно не по Ваньке. Правила игры или право, по мнению авторов, в России понимают иначе. Здесь формальное право есть инструмент реализации нравственного идеала. Плохо, когда оно понимается как защита “естественных” человеческих запросов, как легализация страстей, греховных язв, равно гибельных и для человека, и для государства. Основополагающие элементы православной этики — жертвенность и самоотверженность. В соответствии с ними для самосознания русского народа главное — послужить ближним своим. Этот принцип, уверяют нас авторы, был стержнем духовной и государственной жизни России на протяжении тысячи лет, и “невозможно безнаказанно отринуть ценности народа, присущие ему от века”.
Автор статьи “Модернистский проект в России” И. Клямкин (“Неприкосновенный запас”, № 1) видит основу модернизации в урбанизации. После смерти Сталина Россия стала превращаться из страны крестьянской в городскую. Однако процесс модернизации не завершен. Некоторые политологи даже предполагают, что он и не начинался, ибо большинство населения придерживается русского типа государственности — “русской системы”: самодержавная власть — подчиненная ей Православная церковь — патернализм — закрытость страны от внешнего мира — доминирование интересов государства над интересами личности — великодержавные внешнеполитические амбиции. Клямкин оспаривает эти предположения, опираясь при этом на конкретное социологическое исследование Т. Куровец. Опросы показали, что таких взглядов придерживается меньшинство населения. Большинство же российских граждан — люди с модернистскими установками. Общество переросло “русскую систему” еще при коммунистическом режиме. Беда в том, что ему не предложено никакого внятного, сообразного развитию социального проекта. И главной в этом проекте, по мнению Клямкина, должна быть идея реформы власти. До тех пор пока государство не отделено от собственности, пока административно-управленческий аппарат ни юридически, ни экономически не отвечает перед населением за свои действия, а за компенсацией убытков нужно обращаться в Страсбургский суд, о модернизации нечего и думать. Административная реформа — не одна из многочисленных, а главная, без нее все самые замечательные законы уйдут, как вода в песок.
У западной социологии обширный опыт в исследовании мельчайших и разнообразнейших нюансов общественной жизни. Сейчас очень популярна тема социальной эксклюзии* . В обществе с относительно высоким материальным уровнем жизни и развитой системой социальных гарантий некоторые люди оказываются лишены права пользоваться основными благами цивилизации — и не потому, что они принадлежат к униженному классу, просто так повернулась их собственная судьба. Посмотреть с этой точки зрения на нашу жизнь захотелось и российским социологам. Н. Тихонова (“Феномен социальной эксклюзии в условиях России” — “Мир России”, т.12, №1).Оказалось, что наша жизнь не похожа на западную, отличается от западной и наша эксклюзия. В русском языке этому понятию скорее соответствует не “исключительность”, а “отверженность”. Основные формы российской эксклюзии: недоступность качественного образования для детей; отчужденность от культурной жизни; невозможность поддерживать социальные контакты (принимать гостей и посещать далеко живущих родственников); невозможность устроиться на работу; иметь нормальное жилье; обеспечить себе или ребенку нормальный отдых; получить необходимую медицинскую помощь; вообще планировать собственную жизнь. В России социально исключенные отнюдь не андеркласс (изгои). Это искусственно созданная социальная группа, которая возникла из-за стратегических просчетов, допущенных в ходе реализации экономических реформ. В эту группу, по расчетам Тихоновой, входит 40 % населения. Автор статьи полагает, что необходимо переосмыслить цели социальной политики, приведшей к такому положению. Но, к сожалению, для преодоления эксклюзии ни общество, ни его ученые, ни его политики еще не готовы.
Печальные думы о России одолевают и К. Резникова (“Лукошко с трухой” — “Москва”, №3). Автор живет вне родины, и издалека ему отчетливо видно, что “холодная война” не прекращалась ни на один день, что Россия бедствует и что для выживания ей нужно отказаться от Договора о нераспространении ядерного оружия, ибо она одинока и у нее — тут автор повторяет слова царя Александра III — “есть только два союзника — ее армия и флот”. Для внутреннего благоустройства главным Резников считает достижение каждым россиянином мира с обществом и страной. Примирения следует искать и по линии коммунисты — антикоммунисты. Зато оно совершенно невозможно по линии грабители и ограбленные (имеются в виду обретшие собственность во время приватизации и лишенные ее). Невозможно также примирение большинства населения с либеральным истэблишментом (предателями России). Но, не примиряясь, важно избежать “романтики” шовинизма и расизма. Следует найти золотую середину между открытостью миру в образовании и науке и защитой собственного производства и культуры. Резникова возмущает пропаганда СМИ, внушающая населению, что бедные грешны перед Богом и сами виноваты в своей бедности. Идеологии капитализма нужно срочно противопоставить социалистический противовес.
В статье “Россия против России” (“Вестник Московского университета”. Сер. 12. “Политические науки”, №1) А. Янов пишет о двух цивилизационных катастрофах, постигших нашу страну в ХХ веке — крах России в 1917-м и крах СССР в 1991-м. По его мнению, никто до сих пор не удосужился осмыслить эти события. Упрек относится к российским интеллектуалам. Это от них следовало бы ждать разгадки смысла катастроф, перевернувших вверх дном судьбы да и самые фундаментальные представления миллионов русских людей о мире, культуре, жизни. Увы, ничего, кроме проклятий в адрес несправедливого экономического передела, от нынешних интеллектуалов не услышишь. Да и прежние были не лучше. Не кто иной, а славянофильствующая культурная элита с ее державно-евразийскими мечтами бросила страну под ноги большевикам в 1917-м. Никто ни тогда, ни сейчас не внял жестокому приговору Вл. Соловьева о “цивилизованной неустойчивости” России и не понял меткой метафоры П. Милюкова, назвавшего ее антиевропейскую политику “строительством руин”. В самые ответственные моменты своей истории Россию, по мнению Янова, охватывало коллективное помешательство противопоставления себя всему остальному миру. Механизм этого помешательства объяснил тот же Соловьев в краткой формуле, которую Янов назвал “лестницей Соловьева”. Это помешательство неизменно проходит четыре стадии: национальное самосознание — национальное самодовольство — национальное самообожание — национальное самоуничижение. Сейчас Россия, которой грозит демографическая деградация (уменьшение народонаселения) и военная немощь (нехватка средств на содержание сильной армии), стоит перед последним выбором: либо она в ближайшие десятилетия станет неотъемлемой и органичной частью Европы, либо будет настаивать на статусе евразийской сверхдержавы и погибнет, проглоченная двухмиллиардным Китаем, теснящимся у границ безлюдной Сибири.
И консерваторы, и либералы, и русофобы, и русофилы США нереалистически ожидают скорого переустройства России. А все из-за очень приблизительного представление о ее политической культуре и преувеличения угрозы, которую она, якобы, представляет. Иллюзии соотечественников пытаются рассеять Д. Фоглесонг и Г. Хан, авторы статьи “Десять американских мифов о России!” (“Россия ХХI”, №2). Миф № 1. Народная революция, порожденная низами, руководимая либеральными демократами, низвергла коммунистическую систему и направила Россию по пути быстрого продвижения к демократии и экономике свободного рынка. Миф № 2. Ельцин был демократом. В действительности он являл собой гибрид — индивидуалист и популист, авторитарный лидер и демократ. Все сразу и вместе. Миф № 3. Россия страна, подчиняющаяся универсальным законам развития. Это не так. Огромные размер территории и остаточное воздействие социалистического опыта делают ее исключением из правил. Миф № 4. Уникальная культура России обрекает ее на вечную отсталость. Это тоже неверно, и сегодняшние факты ее экономической жизни убеждают в обратном. Миф № 5. Россия не располагает в достатке культурными предпосылками для строительства демократии и рыночной экономики. И здесь факты опровергают миф. Миф № 6. Путин — диктатор. Это заблуждение опровергается двумя версиями режима. Первая — очень умеренный авторитарный режим, пораженный преступностью, коррупцией и нарушением гражданских прав. Вторая — более или менее институционализированная демократия и рыночная экономика, общество, напоминающее гражданское, с продвинутой структурной реформой в экономике и заметной тенденцией к уменьшению нарушения политических прав в регионах. Миф 7. Русские больны наследственной болезнью антизападничества и антиамериканизма. Этот миф опровергается тем, что многие россияне и особенно молодежь убеждены, что Россия является или должна стать частью Европы. Только искусственная и нарочитая изоляция может обратить их взгляды на Восток. Миф 8. Россия является экспансионистом, от нее исходит неоимпериалистическая угроза. Это преувеличение западных аналитиков. Россия вовсе не хочет возродить Советский Союз. Присутствие российских сил в Грузии и Приднестровье стабилизирует политическую ситуацию, которая может нарушиться после их ухода. В Центральной Азии Россия удерживает исламское проникновение из Афганистана. Союз с Белоруссией пока остается фикцией. Миф 9. России больше не принадлежит важная роль на международной арене. Это не так. Россию не следует списывать со счетов как великую державу, и ее проблемы нельзя считать неустранимыми и непоправимыми. Кроме того, она обладает огромными естественными ресурсами и человеческим капиталом. Миф 10. Россия и Америка являются стратегическими союзниками. Это сомнительно. Путин может не выдержать критики антитеррористического сотрудничества с США со стороны своих военных и спецслужб, военно-промышленного комплекса, коммунистов и мусульман и обратиться к евразийской стратегии, укреплению связей с Китаем, арабскими и исламскими государствами. Администрация Буша может отойти от линии консультаций и поисков взаимопонимания с Россией и в одиночку добиваться приоритетных целей во внешней политике.
Чтобы понять Россию и утешиться, обретаясь в ее неуютной действительности, часто обращаются к былой истории и прежним историкам. И. Ионов, например, штудирует наследие Николая Данилевского (“Империя и цивилизация (Идеи и догадки Н.Данилевсеого в сравнительно историческом освещении)” — “Общественные науки и современность”, № 2). А тот резко протестовал против европоцентризма. Но европоцентирзм Данилевский заменял славяноцентризмом или панславизмом. Теория цивилизаций, полагает Ионов, была для него инструментом, при помощи которого он обосновывал право Российской империи на захват Константинополя. На самом деле идеал Данилевского, по его собственным словам, — не цивилизация, а “народность как орган, посредством которого совершается прогресс человечества в едином истинном и плодотворном значении этого слова” и государство как хранитель народности. Основа российской цивилизации, по Данилевскому, — специфическая культура повиновения народа государству, т.е. самодержцу. В этом проявление сущности народного духа. Самодержавие — это проявление народной культуры, которое невозможно отменить или ограничить. Волею государя русский народ может быть приведен в состояние напряжения всех нравственных и физических сил, что Данилевский называл “дисциплинированным энтузиазмом”, который мир никогда не видывал. Правда, это невиданное чудо самоотвержения и самим историком в “тайных прозрениях” осознавалось как болезненная духовная несвобода, инфантильная зависимость народа от самодержавного государства. Данилевский понимал, что такое отношение к авторитарной власти было следствием исторической травмы от давней и долгой утраты независимости (татаро-монгольское иго) и замещало всякие представления о цивилизации. А государственничество — не просто идеология, а болезненное и угнетенное состояние духа. Может быть, поэтому он дал точный прогноз российским преобразованиям на долгие годы вперед: их сведет на нет удивительная способность народа отказываться от свободы во имя государственных интересов. Концепцию противостояния России европейской цивилизации, которую сформулировал Данилевский, Ионин ставит первой в ряду последующих, порожденных развитием цивилизационного сознания на Востоке. Это были варианты линейно-стадиальных схем, в которых на роль главы мировой истории их авторы прочили свою национальную культуру.
Примечательная фигура в русской истории Н.А. Морозов — народоволец, шлиссельбургский узник. Ему посвятила свое исследование “Николай Морозов: от революционера-террориста к ученому эволюционисту” В. Твардовская (“Отечественная история”, № 2). По словам автора, проследить, как происходили такие кардинальные изменения в мировоззрении “шлиссельбургца” и восстановить картину его обращения к “новой вере”, не представляется возможным. Но одно ясно — Морозов, вышедший из тюрьмы в 1905 г., стал совсем другим человеком. Не все его современники это поняли. В советской литературе он фигурировал как стойкий революционер, верный прежним убеждениям. Твардовская в 1983 г. написала о нем книгу, но тогда Морозов ее интересовал как борец за светлое будущее. Позднее исследовательница открыла ранее никому не известного нового Морозова — политического мыслителя, убежденного в преимуществах эволюционного пути к прогрессу, доказывавшего не только “негражданственность”, но и “экономическую невыгодность” всякого насилия. Кроме того, Твардовская открыла в Морозове гениального ученого-самоучку (его официальный образовательный ценз — незаконченное среднее), разработавшего теорию атома (изотопы, радиоактивность, синтез) безо всякого эксперимента, единственно силой воображения. Еще он сделал много открытий в области математики, химии, минералогии, геологии, астрономии — короче, вынес на волю 26 томов ученых рукописей. По достоинству оценить его открытия в области естествознания Твардовская не берется и предоставляет эту честь другим. Но идеи “эволюционного социализма”, к которым пришел автор пропагандистской брошюры “Террористическая борьба”, рассматривает довольно подробно.
Л. Захарова повествует о Милютине, начальнике главного штаба Кавказской армии в 1856-1860 гг., военном министре 1861-1881 гг. (“Россия ХIХ века в мемуарах Д.А.Милютина” — “Отечественная история”, № 2). “Я пишу не историю, а свои личные воспоминания, в которых едва ли возможно держаться в границах строгой объективности”, — пишет Милютин. Тем не менее в мемуарах он предстает как профессиональный историк. Именно субъективность, полагает Захарова, позволила ему воссоздать образ эпохи, дух пережитого и помогает потомкам погрузиться в прошлое, обрести “чувственное мышление”. Ведь история как гуманитарная наука при анализе массы источников, официальных документальных материалов нуждается в корректировке чувственным восприятием эпохи, ее духом, ее идеями, ее повседневным укладом. Мемуары Милютина — клад для обогащения этого исторического чувствилища. К тому же их отличает исключительно разнообразие сюжетов: войны (Крымская, Кавказская, Русско-турецкая 1877-78 гг.), завоевание Средней Азии, внешняя политика и дипломатия, Польское восстание, государственное управление и бюрократия, общественные движения и борьба с ними правительства, повседневная жизнь дворянской семьи и великокняжеские салоны Константина Николаевича и Елены Павловны, интеллектуальная жизнь обеих столиц. Многообразный опыт мемуариста наполняет его записки назидательным смыслом.
Идея перенесения столицы из Москвы в Санкт-Петербург начала материализовываться не только в текстах чиновничьих проектов. Журнал “Октябрь” в трех номерах публикует несколько эссе на эту тему. А. Балдин (“Возвращение Аблеухова* ” — “Октябрь”, № 3) повествует о своем восприятии Петербурга. Это город вне России или над нею, он полагает себя идеальной пощадкой для управления. Поверх болот и речных развилок расстелена карта с надписями и условными знаками. Реальностью здесь не пахнет. Питер мгновенен, его появление синхронно с переменою календаря, он не знает протяжения времени, его трехсотлетие воспринимается как графический знак, годный для медали и почетной грамоты. Но всё это — наваждения от Андрея Белого. А вот поэзия и судьба К. Батюшкова подсказывают Балдину имя настоящей столицы — Вологда! Вот необходимая точка, отмечающая пограничье возможности осуществления гиперборейского христианского проекта (наверное, имеется в виду мистическое влечение Третьего Рима на Север). Вологда — ровесница Москвы — издавна представляла некую сакральную альтернативу первопрестольной. Здесь ученые полагают протоисторический центр финской магии и волхований, столицу Угры, необъятной приполярной территории. Об этом говорят легенды о Синеусе, сюда хотел перенести столицу и Грозный царь Иван IУ Васильевич. А кроме того, есть проект “Города Будущего”: через сто лет Россия выстроит мост между Европой и Японией, и ключевым пунктом на этом мосту станет Вологда. Но все это сон Москвы о лучшем, никогдашнем мифическом существовании… По мысли Р. Рахматуллина (“Понятная Энеида Третьего Рима” — “Октябрь”, № 4, “От России к Руси” — “Октябрь”, № 5), Петербург есть посредник западного, римского, венецианского, а пуще амстердамского и лондонского Просвещения. Торжество над шведами наследовало культуру Варяжского Севера и Запада вообще. Петр I культивировал в себе морское начало и вестернизировал аристократию. Оставив бороды священству, он отождествил последнее со жречеством ранних славян и выставил себя апостолом расцерковления. Варяжеству Петербурга хватило силы дойти до Херсонеса, но язычество этого варяжества помешало завершить империю в Константинополе. При Александре II у стен Константинополя (сам город не был взят) была исчерпана внешняя миссия Петербурга — города, не сумевшего одухотворить свою военную силу. Желать возврата столицы в Петербург значит желать и дальше “отдавать духовный суверенитет на Запад”. Новое варяжество овладеет Россией, но каково оно будет? Вот в чем вопрос! Петербург — столица западничества, но столица западников — вся Россия — везде и нигде. Сегодняшние византийцы ориентируются на “константинопольский меридиан”, обнаруженный славянофилами, и признают Москву столицей Великороссии (РФ). В Москве встречаются три четверти русского мира: Северо-восток (в этом смысле Москва есть новый Владимир), Юго-восток (Казань) и Северо-запад (Новгород). Недостающая четверть — Юго-запад ассоциируется у Рахматуллина с Киевом. Москва им так и не стала, а уж Киев не станет Москвой и вовсе, а все потому, что и Киев, и Москва столицы обетованные. Первый обетован апостолом Андреем (читай “Повесть временных лет”), вторая — святым митрополитом Киевским Петром (читай его житие). Однако преодоление Беловежского раскола (возвращаемся в сегодняшний день) возможно, и новое присоединение Украины к России может быть опосредовано черноморским Петербургом, то есть Севастополем. Это русские ворота к Константинополю, преддверие мистического исполнения русской судьбы. Через горловину Петербурга Россией овладевает Запад, новые варяги с идолом Свободы. Через горловину Севастополя Русью овладевает Юг, старые греки, Бог апостола Андрея и равноапостольных Кирилла и Мефодия. Но овладевает уже не Византия, а идея Византии, которой можно отдаться без боязни потерять себя. История состоявшихся и несостоявшихся русских столиц не обязывает Д. Замятина стесняться метафизическими предрассудками (“Метагеография русских столиц” — “Октябрь”, №3). Множественность претендентов на столичное звание (Киев, Новгород, Владимир, Москва, Петербург, Вологда, Нижний Новгород, Екатиринбург, Новосибирск) предохраняет автора от соблазна увидеть столицу навсегда, на все времена и пространства, где мир — “единственный гарант устойчивости столичного небытия”. Временность столицы спасает ее от пространственного развала и передела ментальной собственности. Избавиться от метафизических предрассудков автор предлагает с помощью метафизического просвещения. Но это не избавляет от “геополитического не в дугу сна”. Единственное, что успокаивает Замятина, так это то, что “Москва затем и спокойно стоит, чтобы Питер время от времени порскал”. В свою очередь, Н. Замятина место для столицы ищет от противного и подробно объясняет, какие города и почему для этого не годятся (“Место столиц” — “Октябрь”, № 5). Если, как сейчас, исходить из принципа федерализма с западной ориентацией, то следовало бы найти что-нибудь нейтральное. Автор предлагает идеальное место — Валдай (во-первых, между Москвой и Питером, между двух полушарий, во-вторых, на этом самом западном векторе развития, определяя его и символически и географически). В таком деле, как поиск столицы — священного центра, — Г. Гринева (“Тайное солнце империи” “Октябрь”, № 5) больше доверяет мистикам, которые учат, что “каждая достаточная система содержит три солнца, подобно трем центрам жизни каждой личности. Эти солнца называются “тремя светами”: духовное солнце, солнце разума и обычное солнце (натуральное астрономическое светило), солнце материи”. Рассудочный и материальный центры России — это Питер и Москва, а вот местом тайного духовного центра является… Саратов Это — столица воистину, и стоит она на тайной реке, подземной Волге, которая течет параллельно видимой, материальной. И эта тайная Волга своими живыми водами подпирает живую твердь Саратова, который удерживает равновесие между избыточностью двух столичных светил.
Обзор подготовил Александр Денискин