в русской периодике второго-третьего кварталов 2002 г
Опубликовано в журнале Континент, номер 114, 2002
Проблемы российской истории и
современности
в русской периодике второго-третьего кварталов 2002 г.
Сегодняшнее состояние России И.Кондаков определил как “смуту” (““Смута”: эпоха безвременья в истории России” — “Общественные науки и современность”, № 4). Условия принципиальной пограничности (Европа — Азия, Восток — Запад) определили главное качество российской цивилизации — “смысловую неопределенность”, символом которой стал знаменитый русский “авось”. “Смысловая неопределенность” соединяет любые противоположности в “невозможное единство” (нераздельность и неслиянность), в некий “взаимоупор”, который держит российскую цивилизацию постоянно на грани срыва или взрыва. В “смутные” эпохи этот механизм обеспечивает ментальное самосохранение культуры. Так было в смутные времена ХVII века, во времена революционной смуты 1905-1917 гг., так и сейчас, в постсоветский период, когда Россия переживает раскол и резкое расслоение общества, особенно болезненное после монолитной целостности тоталитарного строя в СССР.
В условиях плюрализма постсоветской культуры сталкиваются несовместимые силы, нетерпимые друг к другу. Ситуация осложняется вседозволенностью средств борьбы. Смута рубежа ХХ-ХХI вв. не менее опасна, чем предыдущие. Она грозит полным распадом и саморазрушением российской цивилизации. Однако автор, вопреки им самим нарисованной картине, в “смуте” как специфически российском феномене усматривает продуктивные потенции обновления. Чем мутнее смута, тем ближе благие перемены.
Журнальные материалы выдают общую обеспокоенность тем, какой путь развития выберет Россия. Недовольство, в частности, касается глобализации.
А.Белошапко убежден в том, что нашел альтернативу глобализации. В своей статье он провозглашает “Возвращение евразийцев” (“Ученые записки Академии народного хозяйства при Правительстве РФ”. Фк-т эконом. и соц. наук, вып. 5). В версии автора, евразийство — и мировоззрение, и философия, и геополитический проект, и экономическая теория, и духовное движение, и ядро консолидации политических сил. Главная идея этой версии евразийства — многополярная глобализация, программа планетарной общечеловеческой значимости, а не только форма национальной идеи для посткоммунистической России. Исходя из принципа многополярности, евразийство предполагает организацию стран и народов по признаку географической, культурной, ценностной и цивилизационной близости. По этому признаку образуются четыре геоэкономических пояса: Евро-африканский, Азиатско-тихоокеанский, Евразийский континентальный и Американский. В пределах этих поясов предлагается автономия государств. В отличие от суверенитета автономия, не затрагивая территориальных вопросов, предполагает независимость только в сфере организации коллективного бытия. Территориальные вопросы должны находится в прямом ведении центра стратегического управления. Российскую Федерацию и СНГ автор видит прообразом будущего политического образования — “Евразийского Союза”. Залог гармонического развития общества эта версия евразийства усматривает в верности духовному наследию предков. Каждая, даже самая незначительная, локальная религиозная традиция должна поддерживаться стратегическим центром. Противодействие оказывается только экстремистским религиозным сообществам, тоталитарным сектам, проповедникам нетрадиционных вероучений.
Либерализм как выбранный путь развития России по-прежнему вызывает горячую критику. Н. Ларионова задается вопросом “Уготован ли России “либеральный рай”?” (“Москва”, № 7) Нет, отвечает автор, ибо суть либеральной стратегии заключается в распродаже российских национальных ресурсов международным финансовым корпорациям. Разрушительная модель свободного рынка, небескорыстно навязанная России извне, на Западе уже не работает. Частному регулированию рынка там противопоставлена сила общегосударственного регулирования и с либеральным капитализмом покончено навсегда. Прекратить либеральные затеи следует и здесь. Спасение России — в отказе от либеральных утопий, возвращение к своим традициям и использование своего богатейшего исторического опыта государственного устроения, в том числе накопленного в Советском Союзе и выразившего главное качество россиян — обостренное чувство социальной справедливости, чему Россия учит, учила и будет учить весь остальной мир.
В контексте нескончаемых споров о российской интеллигенции интересна статья Г.Шпета “Источники диссертации Чернышевского” (“Новое литературное обозрение” , №53). Написанная в 1928 году статья публикуется впервые и вызывает ассоциации с “Даром” В. Набокова, но выглядит гораздо убедительней. Собственно, на источники диссертации указывает сам Чернышевский: передать на русском языке идеи Фейербаха. Однако, по мнению Шпета, не только не сделал этого, но и сами идеи понял превратно. Шпет полагает, что Чернышевский по складу своему академическим ученым не был, результат интересовал его больше, чем процесс и метод, важнее же всего было непосредственное практическое приложение учения к решению какого-нибудь насущного жизненного вопроса. Он сильно преувеличивал собственную образованность, принимая широту интересов за полноту знания. Чернышевский не обладал никакой дисциплиной ума. В его “мечтательном” сознании все положительное меркло и не заслуживало внимания. Но он не был скептиком по натуре, — скорее догматиком категорического отрицания (нигилистом).
Свою статью Шпет написал к столетнему юбилею Чернышевского, а через несколько лет был казнен наследниками его идей.
Обзор подготовил Александр Денискин