Стихи
Опубликовано в журнале Континент, номер 114, 2002
* * * …и не устал, и устал ласточек кликать, отчизне - кукиш в кармане держа, розу под сердцем держать; и далека, и кратка эта дорога, с которой надо сойти бы вчера, а обнимаю, как мать; и тяжело, и легко в легкие - воздух российский, в брюхо - вселенскую муть долгие годы вбивать… Тем и утешен, что пью, черные жабры державы к жадным губам поднося, небо, которого нет… Ворон - крылом или ветр - дланью, иль кисточкой - дождик, или цепочкой - снежок лупят меня по мордам, - вот уж и ты норовишь ткнуть меня в правила жизни, будто не я для тебя обе щеки приберег… * * * "Ты хочешь знать, кто я, - он говорит, - и еду куда?" - как будто кто готов его спросить сегодня иль вчера и ждет его к обеду иль к ужину, с утра готовый угостить шекстинской стерлядью… "Ты спрашиваешь, кто я? - он шепчет, - и куда…?", - и вопрошает так, как будто кто ему уже вино златое в "крафины" поразлил и выставил каймак… "Ты спрашиваешь: кто…?" - и вьюжная зевота просторов снеговых и склянок ледяных слепит ему глаза, с усмешкой Дидерота ответствуя ему и раздевая стих, который он сложил - задолго до острога и вечность перед тем, как полоз об ухаб ударил… Но, как встарь, он недослышит Бога и длит свой бедный стих: "не дерево, не раб"… * * * Мне хочется не "ветер" молвить - "ветр", так всем теплей: ни Матерь не пугает, ни Сына Божьего, и пальмовая ветвь крошится по обрезу, как пергамент. Мне хочется не "ночь" сказать, а - "тьма": в движении - одна, но недвижима - другая, и сибирская зима накрыла крыши Иерусалима… Но как сказать, что на сердце лежит, когда Он, остужая пересуды: - Да любите друг друга, - говорит и глаз не сводит с бледного Иуды? * * * …и мне подумалось в тот раз, что наша встреча и разлука, как все, что в нас и что вне нас, живет пределами предзвука, и если губы сводит грусть, а сердце - надпись на конверте, все это - как войти по грудь в предзвук, в котором атом смерти, поскольку все - и просверк тьмы, и тишь, и даль глухонемая - все это то, чем станем мы- или однажды были мы, реке державинской внимая… * * * В тот год она повадилась ходить по души наших малых ребятишек - зайдешь ли в ТЮЗ, чтоб Золушку оплакать, иль в драму, чтоб над Гамлетом вздохнуть - она уж там: кружавчики, платочек, распаянная урночка пиона… И вздрогнешь: репетиция прощанья, предпохороны, похороны, боль…, и снова вздрогнешь: господи, о чем я, - и спрячешься в постель, и ждешь, покуда твой телефон младенцем не заплачет: - Не ваш ли мальчик не пришел домой? И правда - наш. К чему тут опознанья, зачем допросы, коли брызжут слезы и сердце разрывается, и губы не слушаются: мальчик этот - наш. Еще вчера его мы дожидались в тени роддома, на ступеньках школы, от сердца отрывали: баю-баю… Вот он и спит, и баюшки-баю… Вот он и спит, а мы сидим в кафушке, в которой собирались день рожденья его отметить, вздрагивая: кто там выносит из буфета винегрет?.. В тот год мы сиротели: баю-баю, - твердили мы, за гробовые доски держась, как за дощечки колыбелей… И спали наши мальчики в тот год… Так мы и жили - среди нас одна лишь от тризны к тризне влажно тяжелела: живот ее круглился, взгляд лучился, кружавчики крошились по краям. Никто не знал, кого она спасала в тот черный год от черного сиротства: ни мужа, ни любовника - все знали ее характер: вряд ли подойдешь… И многие, с поминок на поминки бредущие, нет-нет да улыбались, ее завидев: не слетел ли голубь на плоть ее, и вздрагивали: нет! * * * Сначала ждут, а дождавшись - прячут днем - усталость, а ночью - грусть, и если тот, кого ждали, плачет, сидят в его плаче по самую грудь; по самые уши в его пеленках, а по макушку в его слезах, они тускнеют, как цвет на пленке, они истаивают, как в полях снег истаивает; кубышки, которые ими заведены, едва поспев скопить на штанишки, спешат-поспешают скопить на штаны; потом от него те кубышки прячут, следят за ними, а коль проследят, слез не прячут - сидят и плачут, ночью плачут, а днем сидят… * * * Меж влажных гряд и пышных поросят, и жадных голубей, и кошек полоумных он ходит в сапогах, которые скрипят, чтоб ведала жена: он рядышком - не умер. Меж спелых дочерей - всех разом приобняв и разом пожурив, их кушанья отведав, он видит облака, а думает: родня, и смотрит на закат, а узнает соседа. Он мог бы и не жить - уйти… И от того, что он еще не мертв, он не подвел итога ни горю, что прошло по горнице его, ни счастью, что ему мелькнуло у порога. Он мог бы и не быть - лежать в сырой земле под козырьком из плит, под крестиком из жести, но - хлебушек в кульке, но - рюмка на столе и всем им хочется пожить не врозь, а вместе… * * * Горе было далеким, а счастье - близким: к десяти оступался закат во тьму, я смотрел в окно и читал записку, и не знал, от кого она и кому; я читал и думал, что этот почерк с хороводом буковок завитых гостевал вчера у кленовых почек и твоих ужимок, и губ твоих; а еще - о том, что записку эту написавший зачем-то, всегда один- одинешенек, долго бродил по свету, по траве, по коврикам, по паркету, иногда - к монаху, порой - к поэту, завсегда к буфетчице приходил… * * * …а я бы и к тому привык, к чему привык - к галдящей роще и молчащей птице, и к ветке разрыдавшейся - старик, я мог бы и к соринке притулиться, - соринка, девочка, не ты ли мне женой наречена - Маруся иль Глафира, давай с тобой пред каплей дождевой застынем, как холопы пред графиней… * * * Когда строка, уставшая от странствий, сравнялась с одиночеством - тогда я устыдился: время и пространство меня не занимали никогда. Была не мысль, а послушанье гулу, который, как ни лгал, не обманул и горький миг, в котором ты вздохнула, во всю печаль подковкой разогнул… Что мне пространство, что его мне эхо во времени, и что тебе с того, что я их - и не думал, а объехал с подковкою дыханья твоего? * * * …а если бы уехали - тогда и ветер показался бы нам слаще, и темнота, а верная беда всплакнула бы нам рощей, а не чащей; и если бы не ветер нас будил, не чаща бы звала к себе обратно - аукал бы тогда славянофил по праву третьеюродного брата…
Анатолий КОБЕНКОВ — родился в 1948 г. в Хабаровске. Учился в Москве — в Литературном институте имени Горького. Автор десяти поэтических книг, печатался в журналах «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Согласие» и др. Выступает также как литературный и театральный критик. Председатель Иркутского отделения Союза российских писателей. Живет в Иркутске.