Опубликовано в журнале Континент, номер 114, 2002
Меня телефон разбудил. Должен был будильник на час раньше.
— Алло.
— Орел, у тебя как сейчас со временем? — поздоровался Ваня Глинский. — Тут такой цирк со слониками…
— Со временем туго, — вклинился я. — Здравствуй, Ваня.
Когда столь официально нас, грешных, приветствуют девушки, это может означать целую гамму чувств: от “какого черта мне звонишь” до “почему же так долго не звонил”. В случае с Глинским моя формулировка переводилась всего-навсего: только быстро и по делу, Глинский, нервный ты все-таки и невежливый.
Быстро и по делу не получилось. Тыр-мыр, клин-блин, хорошо бы, Орлов, тебе к Хельге подъехать.
— Вань, ей-Богу… Ты вечером дома будешь?
— После одиннадцати.
— Я перезвоню обязательно. Пока, — я положил трубку.
Кое-как привел себя в порядок, вспоминая на ходу, что сегодня должен сделать. Как минимум, в редакцию не опоздать. В пять на Ульяновской у меня стрелка забита: Круглову я обещал словарь его суперценный вернуть. А к семи нужно быть в консерватории. В тот день выступала моя тетка.
Я вырулил на кухню.
— С добрым утром, Бог, говорит Бах, — отсалютовал я деду.
— Мама просила тебе про консерваторию напомнить, — вернул волан дед, — что-то про костюм, про галстук…
— А что про галстук? — заржал я, чуть не вывалив на себя пачку творога.
— А про галстук, Дмитрий, так: тот, который ты называешь жлобским. Вот его обязательно. Потому что он не жлобский, — дед еле сдерживал смех, — а единственно приличный из всех твоих, — он все-таки расхохотался, — галстуков.
— Хе-хе. Да. Смеху будет, если я заехать переодеться не успею, — глянул я в дверное стекло. Чует сердце хамеж, хоть из дому не выходи.
И чутье не подвело. В редакции перевод мне вернули на доработку; с Кругловым мы почему-то не встретились; а в консерваторию я прикатил в красненькой футболочке со спортивной сумкой через плечо. Сказал “добрый вечер” родителям и отгородился от мира программкой. Мама что-то едва слышно втолковывала отцу, тот кивал, затем произнес: “придурок” и “не волнуйся”. Когда все закончилось, я решил, что никто переживать не будет, если я затеряюсь в толпе.
Дома я появился в двенадцатом часу. Подпитался. Набрал номер Вани Глинского.
Оказалось, Глинского дернул черт навестить сегодня Хельгу. Ваня нашел ее (якобы) в состоянии острого психоза. Хельга что-то выкрикивала, ничего толком не могла объяснить. Чиркнула пару раз по венам. Требовала оставить ее в покое… Глинский полдня проторчал с этой дурой. Запорол свои дела.
Не повезло человеку. Мы попрощались.
Сегодня дурной день. Как там дальше? Сегодня дурной день. Ту-ту-ту ту-ту спит. А вот телефон звонит…
— Алло, — наш герой говорит.
Я услышал голос Леши Круглова, который предлагал съездить в одно веселое место. Кузнечиков хор спит. Все. Вспомнил. От радости я чуть было сходу не согласился, но, встрепенувшись, кастрировал свой о’кей до окх. Знаю я ваши места веселые. Круглов давным-давно вляпался в роман с Хельгой. Послать к черту истеричную подругу ему мешала трехкомнатная квартира, оставленная Хельге предками, отбывшими в Израиль. Кроме того, Хельга была красива и умела изящно льстить начинающему писателю.
— Ну что?
— Почем билетики? Глинский был на генеральной репетиции. Полный восторг.
— Так ты в курсе, — протянул Круглов. — Орел, я один туда ехать не могу, вдруг она действительно что-нибудь учудит.
— Учудит — тебя посадят.
— Привет!
— Не “привет”, а “доведение до самоубийства”.
— Послушай, — тихо рассердился Круглов. — У человека поехала крыша. Это смешно?
— Если у нее действительно поехала крыша, это не смешно.
— Дим, я с ней сегодня разговаривал по телефону… Это совсем не смешно. Давай съездим, а?
Круглов ждал меня на Соколе в конце платформы. Выяснив, сколько я проторчал впустую на Ульяновской в тот день, коротко извинился и заговорил о наболевшем: ты только посмотри, кого сейчас издают!
Мы вышли из метро.
— …разве так говорят: “сомнения отравляли ей душу”?! — разорялся Лешка. — Душу травят, а отравить можно настроение. Согласен?
— Угу. Не злись, пожалуйста. Талант должен быть выше этого. Я же не злюсь.
— А ты причем? — ляпнул Круглов.
— Я очень талантлив. Это факт.
— Ты что, плохой? — прибалдел Круглов.
— Плохой. Но объективный. Не переживай, ты ведь тоже не без способностей.
Пока Лехины мозги сумели выстроить нужную реплику, произносить ее вслух было уже глупо. Так мы и топали дворами, Круглов со своей репликой в голове, я с сигаретой. Какая-то девица шарахнулась от нас, подвернув каблук. Круглов чертыхнулся ни с того, ни с сего.
— Дай сигаретку, видишь, последнюю уронил.
— Верю на слово, — я протянул ему пачку.
Подошли к нужному дому.
— Этот подъезд?
— Этот, — ответил Леха.
В подъезде целовалась парочка. Где мои семнадцать лет. Круглов свои завидки оформил цитатой из Цветаевой. Он, мол, и сейчас готов страдать под звук органа. За всех.
— Звони, — говорю. — Щас за всех и пострадаешь.
Дверь распахнула Хельга. Не настолько безумная, чтобы не удивиться визиту к ней в час ночи. Хельга с интересом нас рассматривала, не приглашая войти.
— Заходи, Дим, — наконец выговорила Хельга, — а писатель наш пусть катится.
На-армально. Кто друг, кто враг — видит четко. В порядке у нее крыша.
Круглова (прямо на пороге) спросили, собирается ли он жениться на любимой женщине. В лоб. Без излишних реверансов. Бедный Круглов, изобразив на лице нечто неопределенное, попытался пройти в квартиру. Фиг. Развлекаться в другом месте будешь, графоман.
Подмигнув Круглову, я побежал вниз. Подростки, слышавшие все это, давились от хохота. Я им бросил на ходу, что отвлекаться от поцелуев вредно, и вышел из подъезда, чувствуя себя последним идиотом.
Закурил. Остыл немного. Все равно, думаю, хорошо, что с Хельгой ничего страшного. Сейчас посидим, побазарим… Надо бы купить что-нибудь… Палатки еще работают…
Когда я вернулся, Леша уже растворился в ночи. Мое появление со снедью под мышкой было воспринято с должным юмором:
— Заходи. Отметим помолвку.
— А Круглов где?
— За кольцом побежал. Такой романтик… Вы что, разминулись?!
— Угу. Давно он за кольцом-то побежал? Ночью впотьмах еще подсунут дрянь какую-нибудь… Очень неосмотрительно с твоей стороны.
— Уймись, а то следом отправишься.
Мы прошли на кухню. Хельга поставила чайник. Стала делать бутерброды. Я сидел курил. Молча. Нам в универе читали курс психологии. Есть такая штука, перенос реакции называется. Принимая во внимание этот феномен, вместо Круглова по башке от Хельги вполне мог и я сам получить, поэтому сидел курил молча.
Хозяйка, закончив с бутербродами, вытянула из пачки сигарету и, усмехнувшись огоньку моей зажигалки, прижгла сигаретку собственноручно. Бывает.
На столе лежал томик Тургенева, рядом — флакончик лака. Хельгу я с накрашенными ногтями сроду не видел. И Тургенева она перечитывать не будет. Тоже мне кладезь мудрости.
— Тургенев лежит… У тебя гости, Хельгочка?
— Ага, — примирительно кивнула Хельга. — Анжелка. Видик смотрит. Я пойду ее позову.
Какое-то время девчонки развлекались байками об общих знакомых. Потом стали обсуждать насущные проблемы: кому во сколько завтра вставать; где взять богатого любовника; с точки зрения мужской психологии… и так далее. Я не возникал. Кушал и слушал.
Около трех мы разошлись спать. “С точки зрения мужской психологии…” Балбески. Все точно у Щербакова: мы только одиноки одинаково. Пилигрим у него в Крым намылился. Просрали Крым. Хохмач Аксенов. “Вам куда? — спросил я ее. — А вам куда? — спросила она. — Давайте все сначала.”
На другой день Хельга предложила мне поработать Дедом Морозом:
— Вот здесь кругловские шмотки. Вроде бы я ничего не забыла. Хотя этот свитер он мне подарил. Нет, держи свитер. Больно надо его вспоминать. Кстати, передай своему другу, что…
— А где Анжела?
— Уже ушла. Так вот ты ему передай…
— Это у нас что-то горит?
— Каша! — сообразила моя подружка.
За завтраком Хельга вслух подсчитывала количество месяцев и недель, потраченных на Леху Круглова.
— Самое обидное, я его книжонки чуть ли не наизусть выучила!
— Ладно, не так уж много у Круглова книжонок, не дави на жалость, — усмехнулся я.
— А переводы?! — задохнулась Хельга. — Слабо переводики его с английского на обезьяний почитать?!
— Ну, это ты не ври. Переводчик он классный.
— Ага. Burned — это у твоего друга — в романе о проститутках — не “подцепивший триппер”, а “обгоревший на солнце”…
— Хельга, я все-таки ем.
— Извини, — (и без перехода). — Вот скажи, Орлов, почему вот ты у нас неженатый бегаешь?
— Я тебя любил, а ты с Кругловым роман крутила. Я страдал. Теперь такие бестактные вопросы задаешь. Держи бутерброд. Круглов тебе бутерброды делал? Не делал. Проморгала, балда, свое счастье.
— Димка, ну почему мне не везет? — простонала Хельга.
— А кому везет?
— Твоей сестре повезло. Женька молодец.
Моя младшая сестра в прошлом году вышла замуж за богатого мужика. По-настоящему богатого.
— Не страдай. Поехали к ним завтра на дачу. Они меня давно приглашали. Подберем тебе там кого-нибудь. Ты только разговоров умных не заводи. Не хами судьбе. А так… девка ты видная… Дорвешься до бабок, не оставь меня своей милостью.
— Орлов, только я туда приеду в качестве твоей женщины, — раздумчиво произнесла Хельга.
— Зачем?
— Ты красивый и наглый. У таких, как ты, женщину увести — дело чести.
— В тебе погиб великий полководец.
— Значит, мы это дело забили.
— Для любимой женщины чего не сделаешь, — подмигнул я ей. — Ну а ты в знак признательности без меня реши вопрос с Лешкиными вещами.
— Дим, мне больше не с кем передать, — строгий взгляд, глубокий вздох.
— Дай я ему позвоню.
Хельга принесла из комнаты аппарат.
— Спасибо, — я стал крутить диск. — А сама выйди. Не смущай меня. Я только что, можно сказать, друга предал. Алло, Леш, привет… О’кей. Твои извинения приняты… Разминулись просто… Она как раз рядом стоит. Передать ей трубочку?.. Понял… Все правильно… Леш, женщина обиделась, пытается всучить мне пакет с твоим барахлом… Проблема в том, что мне это на фиг вперлось… Привет тебе передает, — я обернулся к Хельге. — …Нет, грыжи у меня нет. Ну, хорошо, хорошо… Я вижу, ты тоже обижен… А что мне, плакать? Странные вы оба… Ну, пока, — я повесил трубку. — Повезло тебе, подруга.
— Дим, но мы, правда, завтра в гости едем? — столбила удачу Хельга.
— Едем. В конце концов я тебя восемь лет знаю, а Круглова только три. Так и быть, отвезу развеяться.
Наши отношения с Юрой Малышевым, моим зятем, напоминали отношения между первым студентом курса и камээсом по дзюдо с того же курса. При виде друг друга оба испытывают легкое раздражение. В роли отличника выступал, понятно, Женькин муж. В свои тридцать пять Юра вдруг почувствовал: падла жизнь ему чего-то по-крупному не додает. Малышев сбегал к психоаналитику. Трудный случай, сказал тот. Короче, рявкнул Малышев. Вы к кому-нибудь испытываете беспричинную неприязнь? — полюбопытствовал эскулап. — Если да, то от того, сумеете ли вы перебороть себя, зависит ваше душевное спокойствие.
С тех пор я стал желанным гостем в дому бизнесмена.
В воскресенье, увидев Юркин особнячок, поймал себя на мысли, типа “Малышеву бы мой вкус тонкий…”.
— Здорово, Митяй, — хлопнул родственник меня по плечу.
— Привет, олигарх.
— Да какой там олигарх, — расплылся Малышев. — Молодец, что приехал. Красавицу такую в гости привез.
— Знакомьтесь. Красавицу зовут Хельга.
Хельга улыбнулась.
— Замечательное имя. Я попроще подписываюсь. Юрий Малышев.
Я мысленно похлопал в ладоши.
— Куда жену дел, Малышев? В мешок и в воду?
Кто-то, обхватив меня за шею, повис за спиной. Через секунду сестра уже обнимала Хельгу.
— Хельга! Ура! Пошли в дом. Что ж вы Лешку не захватили? — без всякой задней мысли добавила сестричка.
— А зачем нам Лешка? — я приобнял Хельгу.
Малышев хмыкнул. Женька вообще ничего не поняла.
— Юр, у вас тут гости, — я кивнул на убойные тачки.
— А, занервничал, — гоготнул Малышев. — Отобьют у тебя Хельгу. Лично прослежу.
Хельга недоуменно приподняла бровь. Я развеселился.
Сестра увела Хельгу в дом. Меня Малышев потащил знакомиться с мужиками.
Бизнесмены изобразили максимум дружелюбия. (Расслабься, пацан: деньги не главное, — читалось на их лицах.) Женщины подчеркнуто незаинтересованно со мной поздоровались, из чего я заключил, что все они пока еще пребывают в статусе любовниц.
— Вот, — заржал Малышев, — послал Бог родственника. Не хочет деньги делать. Хоть режь. А все почему? Детство у него, понимаешь, во Франции прошло. Отрочество в Женеве. Кузен вон твой тоже из мажоров, — обернулся он ко мне. — А сориентировался верно в нужный момент. Как Герка-то поживает? Не посадили еще? Эх, плачет тюрьма по Герману Геннадиевичу, плачет. Ты, Сань, в курсе, что Герка отколол?
— Более-менее, — уважительно кивнул Саня. — А вы, молодой человек, чем занимаетесь? — обратился он ко мне.
— Вот и я про то же, — сострил Малышев. — Нет, Митяй, вот чего ты делать собираешься после своей аспирантуры дурной? А?
— Собираюсь давать советы богатым людям, — пожал плечами я.
Богатые люди на секунду закоченели. Лучше бы я сказал, что собираюсь их отстреливать.
— Это мы так шутим, — объяснил Малышев гостям мою бестактность.
Больше мне вопросов не задавали. Компания расслаблялась под музыку Кашина. Дамы вполголоса обсуждали оздоровительные центры. Наиболее продвинутые делились впечатлениями на московском английском к плохо скрытой досаде своих не столь образованных товарок. Мужиков их чириканье навело на неожиданные мысли.
— Дим, не в службу, а в дружбу, проверь, чего там Юлька за два месяца выучила, — попросил меня Юлькин мэн. — Плачу деньги и не знаю, за что. Если не трудно, конечно…
— Сделаем, Гриш, — стараясь не расхохотаться, ответил я.
— Ты главное посмотри, стоит ли ее вообще учить, — усовершенствовал задание Гриша.
— Ну… В этом уж сомневаться грех, — я одарил Юлю в меру неприличным взглядом.
— Димыч, а парой с Инной их проверить нельзя? — обратился ко мне Саня.
— Можно парой, — согласился я, дивясь людской безыскусности.
— Спасибо, Митяй, — поблагодарил за всех разом Малышев. — Вы идите в дом, а то здесь музыка… мы разговариваем…
Красотки поднялись с кресел, окинув меня насмешливым взглядом. Я, прихватив сигареты, двинулся за ними. Не желая метать бисер понапрасну, женщины предупредили, что у них америкэн инглиш. Я сказал, что буду иметь это в виду. Мы расположились в одной из комнат. Посоветовав девицам припомнить, чему их учили на курсах, я пошел искать сестру. “Евгения Константиновна вышла в сад с гостьей, — отчеканила горничная. — Здесь два выхода”, — строго добавила женщина.
Инна с Юлей ждали меня, потягивая кьянти.
— Ну-с, приступим к даче показаний, — я плюхнулся в кресло.
Добрых полчаса ушло на поиск заученных девчонками топиков. Инна почти без ошибок перепела бонковский текст про Москву: много улиц, много площадей, еще Кремлин есть. Все верно. Кто спорит?
Юля попыталась рассказать о своем хобби — чтении детективов.
— Значит, детективы любите, — уточнил я по-английски. — А современными российскими не интересуетесь?
— I like books of Aleksandra Marinina*, — прозвучал ответ.
Если бы это слышал Круглов, он придушил бы любительницу Марининой не раздумывая. Эта баба снилась Леше в кошмарах. Тем не менее, каждую новую книгу писательницы он, матерясь, прочитывал от корки до корки, отмечая на полях стилистические ошибки.
— As for me I am fond of Aleksej Kovrin. His books are really great**, — вмешалась Инна.
*
Юля хотела сказать, что ей нравятся книги Марининой.** Мне нравятся рассказы Алексея Коврина. Они замечательные (англ.)
Под псевдонимом Коврин творил Леша Круглов. Может, кто-то другой имелся в виду? Нет. Все точно: девушка не только назвала две Лешины книги, но и передала краткое содержание прочитанного (по-русски, естественно). Я почувствовал, что не зря приперся в гости к Малышеву. Смеха ради поинтересовавшись, что особенного Инна нашла в Лешкиных детективах, я получил ответ, что мой друг, оказывается, редкий знаток женской психологии. Принимает женщин такими, какие они есть.
— У вас есть возможность побеседовать с его литагентом, — не моргнув глазом, заявил я. — Ее зовут Ольга Викторовна.
— Подождите, подождите, — взволновалась Инна. — Это та девушка, с которой вы вместе приехали?
— Да, это та девушка, — улыбнулся я, — но Ольга терпеть не может, когда ее воспринимают, как приложение к известным авторам, ставшим таковыми не без ее помощи, — охолонул я поклонницу кругловского таланта.
— Ой! Как интересно! — взвизгнула Инна. — Дима, у меня скоро день рождения. Женю с Юрой я уже пригласила. Было бы чудесно, если бы вы с Ольгой тоже пришли, — беззастенчиво добавило дитя.
— Инночка, вне зависимости от того, придет ли Ольга, уверен, ей будет приятно проявление столь неожиданной симпатии к ней с вашей стороны, — промурлыкал я. — Мы немного отвлеклись от английского. Хотя… Нет смысла утомлять способных к языку людей дурацкой проверкой их знаний.
Красотки заулыбались. Юля даже покачала ногой, не подразумевая, впрочем, ничего дурного. Девушки высказали предположение, что кое-над-чем в языке, наверное, все же надо поработать. Умилившись, я посоветовал им слушать английские радиостанции и отслеживать с зеркальцем правильную постановку губ.
За обедом Инна вовсю кокетничала с Ольгой Викторовной, вогнав ее в состояние легкой паники.
Улучив момент, я растолковал Хельге, что из трехлетнего романа с неблагодарным Кругловым можно извлечь некую выгоду.
— Какой цинизм… — молвила Хельга.
— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — перевел я на русский ее мысли.
— Орлов, а все богатые мужики такие? — неприязненно спросила Хельга, поглядывая на бизнесменов.
— Какие “такие”? — я почувствовал себя дилером, предлагавшим некачественный товар. — Обычные технари, только с деньгами. Ну, немного косноязычны, не без этого. Ты всю жизнь общалась или с филологами или с бездельниками, что почти одно и то же. Вот напорешься на второе такое сокровище, как Круглов, вспомнишь еще этих.
— Второго такого нет, — потупилась Хельга.
— Да уж нарыла, ничего не скажешь, — строго заметил я.
— Димка, ты же его совсем не знаешь, — дрогнул голос моей подружки.
В который раз поражаясь женской дурости, я выслушал, какое трогательное у Круглова лицо, когда он спит. Как красиво Круглов щурится, затягиваясь сигаретой. Какие у него запястья. Что-то там про нос еще…
— Господи, как мне плохо! — Хельга вытянула из пачки сигарету.
— Плохо! У Алексея, может, на нервной почве творческий кризис открылся, — обнадежил я женщину.
— Тебе все шуточки.
К нам подошла Женька:
— О чем шепчетесь, самозванцы? — засмеялась сестра. — Инна спит и видит вас на своем дне рождения. Я вас не продала, но от себя добавила, что Хельгочка не просто литагент, а женщина, в которую Леша безнадежно влюблен, поэтому и позволяет ей наживать денежки на своих детективах. Хельга, да плюнь ты на него, — добавила Женька.
— Ты, Евгения, помнишь еще, как наш Леша выглядит? — полюбопытствовал я.
— Ну, да. В общем, — насторожилась сестра.
— Какой у него нос?
— Как тебе не стыдно, — рассердилась Женя. — У каждого человека есть над чем…
— Что и требовалось доказать, — кивнул я.
Хельга нервно засмеялась. Женька стояла расстроенная.
— Все нормально, Евгения, — успокоил я сестру. — Скажи спасибо человеку, — обернулся я к Хельге. — И сходи к окулисту: ты, как выяснилось, косоглазием страдаешь.
— Перестань, — одернула меня Женька. — Круглов свое счастье проморгал, а мы завтра идем с Хельгой на презентацию.
— Ребята, я вас так люблю! — чуть не плача сообщила нам Хельга.
Во вторник вечером ко мне приехал Леша Круглов. Накануне мама с отцом улетели во Францию, поэтому некоторая пьянка подразумевалась сама собой.
Мы с Кругловым познакомились в период моего наивысшего раздолбайства. Я, помнится, нахамил отцу, и дед выпер меня на месяц из дому. В момент ссоры срок изгнания прозвучал, как две недели. Когда пай-мальчик с извинениями вернулся через две недели, ему предложили поотсутствовать еще две. Я, кстати, перекантовывался тогда у Хельги, где тусовалась чуть ли не половина всех московских придурков из так называемых хороших семей. Там мы и встретились с Кругловом. Тот после первой же брачной ночи с Хельгой почувствовал себя хозяином в доме и в два счета разогнал всю шарагу. Выметая из квартиры народ, меня он почему-то не тронул.
Я в те дни писал диплом, на собственной заднице постигая смысл слов “военный корреспондент”. Круглов обеспечил мне нормальные условия для работы, хоть и впрямую такой задачи перед собой не ставил.
В общем, мы подружились.
Лешка пришел часов в девять.
— Здорово, — буркнул он, шагнув в квартиру.— Андрей Семенович дома?
— Дед работает в своей комнате. Это мне за труды презентик? — я кивнул на дорогой коньяк, который гость достал из сумки.
— Не опошляй момента, — попросил Круглов. — Сегодня с “Вече” договор подписал.
— Поздравляю. Я тебе говорил, мне на днях перевод завернули?
— А ты с кем работаешь? — уже в моей комнате спросил Круглов, имея в виду редактора.
Я назвал. Лешка хмыкнул.
— Что сказал?
— Да он сам не повторит, что сказал.
— Положи, — подбодрил меня Круглов. — Хочешь, завтра вместе взглянем? Ты свою беду как окрестил?
— “Семь футов под килем”.
— Чуковскому на зависть, — прокомментировал Круглов. — А что тебе все-таки Семихолстов сказал?
— Настаивает, что не может гомосексуалист находится в гармонии с самим собой. У вас, говорит, герой больно жизни радуется. Ладно, пошли на кухню.
— Может, Андрей Семеныч присоединится, или неудобно… — замялся Лешка. — Стой. Я, кажется, забыл поздороваться.
— Иди поздоровайся. Потом на кухню приходи.
Дед составить компанию отказался — коньячок мы жрали на два рыла. Разговор, как обычно, перетек на женщин. Постепенно косея, мы с Кругловым ломились в открытые ворота, доказывая друг другу, что “чем глупее — тем милее” — в пределах разумного, конечно, хотя маслом каши не испортишь… и так далее. В тот, примерно, момент, когда Леша возопил: “знаешь, что такое подлость”, — затренькал телефон. Я поднял трубку.
Звонил мой двоюродный братец.
— Димон..
Пауза.
— Димон…
— Что случилось? — перепугался я.
— Все нормально. Ты чего? — хмыкнул Гера.
— Идиот.
— Поговорили.
— У-гу.
— В общем, Димон… Мы свои люди… В наше время…
— Пшел на хер.
Я нажал на рычаг.
В начале марта Герман, разозлившись из-за какой-то ерунды, устроил сцену: “ты всегда мне завидовал, Димон… на штуку и успокойся… мало штуки?”. В таком примерно духе.
— Ну, и что такое подлость? — уставился я на Круглова.
Телефон снова зазвонил.
— Алло.
— Дим, я подъеду сейчас, — известил Герман. Конец связи.
Я набрал номер его мобилы.
— …не фиг сюда подъезжать, — тактичный Круглов вышел из кухни, — я тебя три месяца не видел, как-нибудь переживу еще три месяца.
— Слушай, что нам делить? Ты мой брат, — напомнил Герман.
— Я серьезно говорю, что не хочу тебя видеть.
— Дед дома?
— На даче, — соврал я.
— Не гони, я туда звонил, — уличил меня братец.
— У меня в гостях Леша Круглов. …ли перед ним грязным бельем трясти?! — просвистел я.
— Вот и не тряси. Открой мне дверь… Еб… у вас тут проблевался кто-то… Открой дверь. Дурдом какой-то…
Я впустил его в подъезд. Заглянул в свою комнату: Круглов смотрел телек:
— Ничего, что я включил?
— Ничего, что ты включил… Герман Геннадиевич вот скучает. Вы, вроде, знакомы. Наглый как…
Раздался звонок в дверь.
Гера стоял на пороге: в одной руке — сотовый, в другой — блок моих любимых сигарет. Все это было бы смешно…
— Заходи.
Брат молча покачал головой. Затем произнес:
— Выйди на минуту.
— Так. Ты или заходишь, или я закрываю дверь.
— Ну, выйди, Господи.
Я, пожав плечами, вышел на площадку.
— Так вот, — Гера выдержал паузу. — Я тогда неудачно пошутил. Будет желание — позвони,— братец горько усмехнулся. — Извини, Дим.
Герман пошел к лифту. Нажал на кнопку. Повертел в руках блок сигарет. Молча положил его на почтовый ящик. В детстве этого …дильника в кино пару раз сняли. На всю жизнь покалечили.
Пришел лифт.
— Гер, сигареты захвати. Соседи увидят — решат бомба.
Брат с перекошенной физиономией сунул блок под мышку и, не глядя на меня, прошел в квартиру, сам себе обгадив тонко выстроенный кадр.
Гера направился к деду.
Я поспел к следующей сценке: дед, с сожалением поглядывая на огромный перстень брата, растерянно внимал восклицаниям типа “дед, только тебе я и нужен в этой жизни”. Не без гадливости косясь на камень, дедушка задал наконец сакраментальный вопрос:
— Герман, что это?
— А что?
— Сними и не надевай больше никогда.
— Дед, это подарок, — нашелся брат. — Женщина подарила, — с неким вызовом сообщил он.
— Марина Цветаева. Не иначе, — подмигнул я Герке.
— Глупости, — рассердился дед.— Такую безвкусицу…
Я заржал. Герман стукнул меня слегка по шее блоком сигарет, который все еще держал в руке, утверждая тем самым наше окончательное примирение.
— Слушайте, у меня Круглов ведь в гостях, — встрепенулся я.— Пить будешь, деятель?
— Буду.
— Ну, пошли тогда.
Леша Круглов курил на кухне. Герка искренне рад был его видеть:
— Лех! Здорово! Хоть с людьми нормальными пообщаться!
— Привет, Гер, — они пожали руки.— Как дела?
— Дела в прокуратуре, а у нас так… делишки, — махнул рукой Герман.
Круглов кивнул без улыбки, отмечая по-писательски машинально избитость формулировки.
— Тэ-экс. Хорошая вещь, — брат кивнул на бутылку.
— Ну так! Круглов как чувствовал, ты приедешь.
— Чувствовал, — передразнил меня Гера. — Пятнадцать капелек от сердца. Кто из нас самый молодой?
Самым молодым был я.
— Нет, исключено. Я не пойду никуда.
— На машине… Делов-то…
— Вот и прокатись.
— Ну, съезди. У меня день был — врагу не пожелаешь.
— Гер…
— Веришь, Димон, последние нервы сегодня растерял! Пригре-ел… прости Господи, — проскрежетал Герка.
— Судьба у тебя. Разжалобил. Давай ключи.
Герман кинул мне ключи. Они шлепнулись на пол.
— Подними и не выеживайся. Ты, кстати, деньги забыл предложить, — сказал я.
— Я, кстати, об этом подумал, но побоялся тебя обидеть.
— Зря. Давай денежки и подними ключи.
Герка, ухмыльнувшись, поднял ключи от машины, протянул мне их по-человечески. Достал из кармана пару купюр.
— Купи еще одну такую и… Что еще, Леш? — обернулся он к Круглову.
Круглов деловито высказал свои пожелания. Я почувствовал себя мальчиком на побегушках.
— Пошли, Круглов. У меня склероз. Сам все и выберешь.
Круглов закатил глаза к потолку.
— Поднимай задницу. Я один не поеду, — разозлился я.
Вернувшись из маркета, я обнаружил Германа в своей комнате. Брат высыпал на диван все мои компакты. Кассеты валялись на кресле. Герман сидел за компьютером: пасьянс раскладывал.
— Ну, наконец-то, — не отрываясь от экрана, приветствовал он нас.
— Закругляйся, — как можно спокойнее сказал я, сделав вид, что не заметил устроенного им безобразия.
— Все купили? — осведомился Гера.
— Как просили, Герман Геннадиевич, — отчеканил я.
— Хэгм… Злишься чего-то… О! Мозги есть мозги! Видал?!
— Умничка. И часа не прошло.
— Ты чо? Минут десять! Я ведь музыку нормальную подыскивал.
Брат, захватив центр и пару компактов, пошел на кухню, кивком головы давая понять, чтобы следовали за ним. Я вдруг ясно осознал, почему произошла Великая Октябрьская.
На кухне Круглов, внутренне корчась, переводил Герману что-то из ”Doors”.
— И все? — не поверил Герман.
— Примерно так, — серьезно ответил Круглов.
— Ну-ка, Димон. А ты попробуй? — заинтересовался братец.
— Минута синхронки сказать сколько стоит?
Круглов заржал. Мы наполнили рюмашки.
— За встречу, — серьезно сказал Герман.
— …на Эльбе, — добавил я.
Брат укоризненно покачал головой. Через несколько минут он вырубил “Doors” со словами “и так крыша едет”.
— Нет ли у тебя… — Герман вкрутил невидимую лампочку.
— “Попок-жопок” что ли?
— Ну не ”попок-жопок”, а скажем… Никому! Ну, никому верить нельзя! — сформулировал Герка.
Вскоре его утешал Гарик Сукачев. Песенка была “Горит Огонь”.
— …про меня, — расчувствовался брат.
— Про жизнь… — поправил его Леша.
Я тряхнул башкой. Наливай, говорю.
Узюзюкались мы довольно быстро.
— Лех, давай бабки научу делать?! — рвал рубаху на груди Герман. — С людьми тебя сведу нужными. Ладно, этот, — брат ткнул вилкой в мою сторону. — Он у нас Богом обиженный. Но ты-то? Взрослый ведь мужик, а хрен знает чем на прокорм зарабатываешь! Ты не обижайся. Здесь же свои все…
— Ты себя ни с кем не спутал? — загрустил я.
— Я с Лексеем разговариваю.
— Ну-ну.
— Ты пойми, Лех. Сейчас только ленивый не ворует. Все так живут. Одни воруют — другие жопы лижут всем подряд. Для верности. Ну, скажи. Не прав я?
— Не совсем, — промямлил Круглов.
— В этой жизни, Леша, или ты… Или, пардон тебя, — развел руками Герман.
— Еще по цепочке можно, — сказал я.
— За столом же сидим, — передернулся брат.
Помолчали в философской тональности.
— Хорошо. В чем-то ты, Димон, и прав. Нет сейчас приличных людей. Краснозадые постарались. Я вчера с нашей Женни на презентации одной пересекся, — проглотил кусок брат. — Вот ведь нашла себе Кабысдоха! Замуж выскочить не терпелось. Отбери у него бабки, и что останется? А так… Важный, сука. Кивнул мне снисходительно, эдак.
— Я у них был в воскресенье.
— И чего?
— Ничего, — я пожал плечами. — Я, кстати, с Хельгой там и был, — обернулся я к Круглову.
— Это меня не касается, — прогундел Лешка.
— Ну и дурак, — сказал Герман.
— Занимайся своими делами, — хмыкнул Круглов.
— Ну, извини, — развеселился брат. — То-то я смотрю, Хельгунчик про тебя тума-анно так отвечает.
— Не понял. Вы что, общаетесь?
— Тебя это, как ты правильно заметил, уже не касается, — подмигнул ему Герман.
— Да на презентации они встретились, — пощадил я кругловскую гордость. — Женька ее в зоопарк сводить решила.
— Ты еще попади попробуй в зоопарк этот, — резонно заметил Герман. — А поэты, Леха, они всегда в пролете, — усмехнулся своим мыслям Герман. — Ты со мной, надеюсь, стреляться не собираешься?
— Я тебя “закажу”, — мрачно пошутил Круглов.
— Лех, — строго покачал головой Герка. — Такими вещами… Накликать можно.
Под утро мы уже обсуждали состояние российской культуры. Леха уверял, что возрождение близко. Мы на пороге. Брат дергал щекой. Сколько ждать-то, Леша милый. Пора б вам уже… Кино не снимается. Про печатное слово я вообще молчу: одни идиоты других ублажают. (Тебя я, правда, не читал, — сделал поправку Герка.)
— И не стоит, — махнул я рукой. — …ня Леха, твои книжки. Причем …ня с претензией.
— Ты аргументируй. Аргументируй, пожалуйста, — потребовал Круглов.
— Да. Нам нужны доказательства, — щелкнул пальцами Герка.
— Я, Леха, читателя твоего повидал. Этим все сказано, — заржал я.
— Знаешь, ты кто?
— Кто?
— Сноб говеный.
— Ха-га, — осклабился брат. — Все правильно, Лексей. Не давай себя в обиду. Я же говорю: читать нечего.
— А что ты, Гера, вообще читал кроме “Конька Горбунка”?! — взвился Круглов.
— Вот какой ты, Круглов… — расстроился Герка. — Я на тебя даже не обижаюсь. Как там… сивка-бурка, встань передо мной… Давайте за Россию выпьем, за простой народ.
— Ебты, Герман, — перекосило Лешку.
— За простой народ, да. Терпения ему побольше, — задумался о чем-то братец.
— Скотина ж ты бессовестная, — сказал я ласково.
— Если хочешь знать, то я-то как раз к народу куда ближе, чем всякие там… не будем тыкать пальцем. Я для наших людей свой. Несмотря на мерседес. Кто-то, может, и хочет дать мне под зад и гонять на моей тачке. Но я против. И мы друг друга понимаем. А на таких, как вы с Кругловым, у народа вообще аллергия.
— Знаете, кто хороший писатель? — гаркнул я. — Каледин.
— Гос-споди, — не согласился Круглов.
— Ты, Круглов, вообще бы всем подельникам пальцы повывихивал. И с подскоком на Олимп, — покрутил головой Герман, наполняя рюмки. — Ну что, по последней и завязываем навсегда? Стой, Димон. Как ты сказал? Я Каледина этого читал?
— Читал, — почему-то обрадовался я. — “Поп и работник”. Это его.
Герка выпятил грудь.
— За что пьем?
— А давайте, за мужика этого и за Леху нашего. Чтоб работали без простоев, — благодушествовал Герка. — Чего морщишься, Круглов? Мы ж тебя не абы с кем… или ты нашему вкусу не доверяешь?..
На такой примерно ноте мы закончили пьянку.
Следующие два дня я уродовался над переводом. Заменял “из сказанного он вряд ли хоть что-нибудь понял” на “он не понял ничего из сказанного”. Самыми презренными людьми считались в Египте свинопасы и переводчики.
В три часа ко мне пришел мальчик, которого я готовил в иняз. Я выкладывался на этом уроке как мог, сочувствовал пацану: толковый парень, а денег на нормального репетитора у людей нет. При поступлении имеет смысл брать преподавателя непосредственно из того же ВУЗа, куда и собираешься поступать. Традиция такая.
— А если меня спросят про политику, то в каком ключе лучше отвечать? — волновался Мишка.
— Отвечай в том ключе, что политикой ты не интересуешься, но считаешь, политика и экономика взаимосвязаны, и гони свой топик про экономику. Я тебе там все выверил. В чем, кстати, разница, между “economic” и “economical”* ?
*
Первое слово переводится с английского как экономический, второе как экономныйМишка сказал.
— Теперь. Если в тексте, который будешь пересказывать, кто-то будет очень бедным, употребляй в пересказе не “poor” а “penniless”, а еще лучше “absolutely broke”.
— “Broke“ или “broken”? — испытывая за меня неловкость, переспросил ребенок.
— Звучит и пишется как вторая форма, — четко сказал я.
— Почему?
— Поступишь в сие заведение, там тебе и объяснят, а пока не забивай себе голову.
— Дима, а это точно “broke”? — Мишка залился краской.
Зазвонил телефон.
— Извини, Миш. Одну секунду.
Звонила Женька.
— Жень, у меня урок. Я попозже перезвоню. Ты не помнишь книжку, где встречается “broke“ в смысле “без гроша”?
Глупо хихикая, Женька сказала, что первый и последний раз видела это в тексте из гальперинского учебника, по которому ее готовили на филфак. Первый текст.
— Спасибо, — я положил трубку.
Притащил из ее комнаты красную растрепанную книжку. Ткнул ученика носом в конец страницы.
— Извините, пожалуйста, — сказал Мишка.
— You are welcome* . Слушай-ка, по этому учебничку в инязе и занимаются, — углядев штамп, хохотнул я. — Не на твоем, правда, факультете, но… В общем, “broke” им понравится. Так… Ситуации мы с тобой проверили. Держи новую порцию.
— Дима, Вы здесь исправили… — Мишка полистал тетрадку. — Вот. “You are being a child”.
— Имеется в виду “ведешь себя как ребенок”. Сказано это взрослому человеку. Имеется в виду его поведение в момент разговора. Хотя… Про “you are being” ты и, правда, забудь лучше пока от греха подальше. Вряд ли они на вступительных посмеют… Все остальное понятно? — я имел в виду ошибки в ситуациях.
— Да.
— Поехали дальше. У нас, помнится, квизок** намечался? Ты как? Готов?
— Готов.
— Давай тетрадку со словами, — я полистал тетрадь с выписанными словами. — Маловато будет, молодой человек.
— Можно прямо из книги, — предложил Мишка.
Книга “Born Free”. Провели квизок. С русского на английский. Я проверил. Ни одной ошибки. Мне стало тошно: неужели завалят, суки? Я молча вернул парню листок. Стал задавать вопросы по тексту. Мишка перечислил бабочек, за которыми гонялась львица, без халтуры описал африканскую фауну.
Под конец урока я подсунул ему буклетку на задрилливание*** “sp”, “st”, “pl”.
*
Пожалуйста (англ.)** от англ. слова quiz — проверочная работа
*** от англ. слова dril — заучивание наизусть
Снова зазвонил телефон.
— Алло?
— А Диму можно?
— Это я. Здравствуйте.
— Дима, вы меня не узнали? Это Инна.
— ??
— Хочу напомнить, что жду вас с Ольгой сегодня в гости, — стараясь не показывать обиды, пропела девица.
— Инночка… Милая… Мне так редко звонят очаровательные женщины… — рокотал я, подыскивая фразочку, с которой отхерачу прелестницу.
— Мы вас ждем, — кокетничала барышня.
— Ужасно неловкая ситуация, — застрадал я. — Сделаю все возможное… но, боюсь, просто физически не смогу… Ради Бога, извините.
— Ну, что ж, если что-то изменится в ваших планах, мы с Сашей будем рады вас видеть, — сухо попрощалась девушка.
Еще немножко пошаркав ножкой, я проохал “до свидания”.
Мишка, слышавший этот разговор, смотрел на меня с уважением и завистью.
— Знаете, Дима… — вдруг сказал он. — Вы для меня идеал. Настоящего мужчины…
Я почувствовал себя идиотом. Хлопнул парня по плечу.
— Перезанимался что ли?
— Я серьезно это говорю, — злой от смущенья пробормотал Мишка.
— Хочешь секрет?
Мишка кивнул.
— Таких звонков у тебя скоро будет навалом и россыпью.
— А вы в школе кому-нибудь нравились?
— Никому, — соврал я.
На Мишке были отвратительные джинсы. Старенькая старательно выглаженная тишотка. Я в его возрасте курил исключительно “Winston”, что по тем временам кое-что означало. Хотя среди школьных приятелей если чем-то и выделялся, то никак уж не маркой своих сигарет… Школа была такая. Тот еще зверинец.
Мне захотелось сказать Мишке что-нибудь хорошее. Но я побоялся его обидеть.
Мы закончили урок.
Я сварил нам с дедом супчик. Провел еще один урок. Часов в шесть я отключил у себя телефон и завалился поспать на часок.
Меня разбудил голос двоюродного братца. Я продрал глаза. Встряхнул башкой. Через секунду услышал, что дедушка уговаривает кого-то меня не будить: “он всю ночь работал, потом уроки”.
— Дед, ему еще в порядок себя приводить! — раздраженно ответил на это Герман.
— Вы что, договорились о чем-то? — допытывался дедушка.
Я с удивлением узнал, что “да, именно так”.
— Пусть еще поспит хоть двадцать минут, — упрашивал Герку дед. — А ты поешь пока. Тоже круги под глазами.
— Дед, я не сплю, — крикнул я. — А Герман без супчика как-нибудь обойдется, — добавил я, выходя из комнаты. — Правда, Герман? Ты чего приперся?
— Собирайся, — бросил мне брат. — Дедуль, я бы, действительно, чего-нибудь… С семи часов ведь на ногах!
— Ты чего приперся?
— За тобой, любимым, заехал. Ты что, забыл?
Я, прокрутив в башке недавнюю пьянку, очумело уставился на брата.
— Молоток, — заржал Герман. — Ну, ты пока вспоминай, а мне позвонить надо.
Я пошел в ванную. Дед пошел на кухню. Герман пошел в мою комнату. Плотно прикрыл за собой дверь.
— Димон, — проорал брат через несколько минут. — Ты как, вспомнил?
— Не ори, — гаркнул я, любуясь своей рожей.
Герман заглянул в ванную. Стал со мной рядом.
— Повезло нам с фейсами! — сообщил он нашим двойникам. — Я тебя все-таки выше.
— Я в тапках, — напомнил второй дурак.
— Все готово, ребята, — позвал нас дедушка.
Прихлебывая супчик, Герка объяснил мне, куда едем. К Инне. Я поперхнулся.
— С чего ты взял, что я туда еду?
— Женни сказала. Мы с ней встретились на презентации. Несколько дней назад.
— Она ошиблась.
— Димон…
— Влом, честное слово.
— А все-таки?
— Спина не гнется, нога трясется, денег на подарок жаль.
— Да денег мне самому жаль, — совершенно серьезно сказал Герман. — Но поехать — мы поедем. Пару веников поприличней купим и все. Чтоб не обязывать девушку, — заржал он. — Не косметику же чужой любовнице дарить. Пусть спасибо скажут, что мы вообще приехали, — с добрым юмором добавил брат.
— Так им и скажем, — хмыкнул я.
— Слушай, нам еще за Хельгунчиком заехать нужно. Я обещал. У нас, Димон, со временем туго.
— Гер… — промямлил я.
— Димон, там нормальные люди тоже будут. Типа нас с тобой.
— Ну, смотри. Мне бри-иться… душ… — продолжал ломаться я.
— Полчаса еще есть.
Я сдался.
За Хельгой мы заехали ровно в то время, как и обещал ей Герман. Герка припарковал машину. Спросил у меня номер Хельгиного телефона. Набрал по сотовому семь цифр: выпархивай, Хельгунчик… Ну а как же без него… рядом сидит… ждет тебя… в большом напряжении, — усмехнулся Гера.
Духота стояла страшная. Мы вышли из машины. Стали в тенек. Закурили… Ба! Хельга! Плывет родимая. Очень себе нравится. Герман ее окликнул. Хельга тут же растеряла всю свою загадочность. В глазах мысль появилась. Первые слова: какой я тебе “хельгунчик”? Совсем ты, Герка…
Сели в машину. Пока Герман выруливал на шоссе, я поинтересовался у Хельги, за каким дьяволом она-то едет.
— Понимаешь… Инна позвонила, продиктовала адрес… Потом еще на презентации подошла… Мне было неудобно.
— Верю, — кивнул Герман. — Каждому слову верю. Но хочу тебя предупредить, что на данном ээ… рауте… самым качественным товаром будем мы с Димоном. Так что зря ты, Хельгунчик, так не по-людски себя ведешь. Не расцеловались, не разобнимались. Я, между прочим, в восьмом классе в тебя, отравушку, влюблен был. Ты тогда в шестом была.
— Да-а? — оживилась Хельга.
— Да, Хельгунчик, да. Развела нас с тобой жизнь. Никогда ты меня не уважала, — продолжал придуриваться Герман. — А я, может, как Великий Гэтсби..
— А я, ребята, за Круглова замуж выхожу!
Мы чуть в столб не врезались. Герман ржал так, что приложился башкой об руль. Я скрючился на заднем сидении. Хельга вертела головой. Не могла ничего понять.
— Ой, Хель… Гунчик… Ящик… Коньяка… — стонал Герман. — Мне… Димон, я умру, сейчас!
Я всхлипывал. Хельга разозлилась.
— Вы что, не верите мне?
Мы мычали, что верим. Герман припарковался в каком-то переулке. Дал волю эмоциям. “Ты помнишь? — гоготал он. — Ты помнишь?” Я вообще ничего не мог произнести. Но, собравшись с силами, подтвердил, что ящик коньяка она нам с Германом выставить должна. Отсмеявшись, мы в два голоса потребовали от Хельги подробностей. Девушка, сделав загадочное лицо, сказала, что предложение ей было сделано сегодня в полдень, а все остальное нас, стрекозлов, не касается. Герман орал, что первого мальчика они обязаны просто обязаны будут назвать в его честь. Я хрипел: ни фига — Дмитрий, только Дмитрий.
— Ну не …ак я? — процокал брат. — Сам себе на хвост нагадил.
Мы начали хохотать по новой.
— Слушай, Димон, на хрен нам туда ехать после таких-то новостей? — неожиданно посерьезнел Герман. — Я там собирался под Хельгунчика клинья бить, — чмокнул Герка в щечку чвою школьную любовь. — Да, кстати, Хельгунчик. Ты-то куда намылилась? Вот мы с Димоном возьмем и Круглову стукнем. А Круглов мужчина серьезный. Он ведь не поймет, что тебе чего-то там неудобно было. Скажи, Димон…
— Не поймет, — погрозил я Хельге пальцем. — Выйдет у него конфликт с литагентом.
Герка предложил поехать погудеть в кабак. Хельга поломалась для виду, но была в принципе не против. Я тоже был не против, но жаба душила. Герман, уловив ход моих мыслей, подкорректировал идею.
— Поехали ко мне.
Заодно, мол, и Хельгунчик посмотрит, от чего отказывается. Строго по Фицджеральду. С поправкой на российский маразм.
— К тебе? — прикидывала Хельга степень риска.
— Ты как, Димон? — напирал Герка.
— Поехали, — кивнул я. — Не переживай, Хельга. Мы тебя Круглову не заложим. Сама не проболтайся.
Герка развернул машину и вдруг резко затормозил.
— Смотри, Димон.
Трое бандерлогов допризывного возраста колошматили кого-то.
Мы с Геркой вышли из машины и пресекли беспредел в лучших традициях советского кино. Говнюки отвалили. В худших традициях советской литературы спасенным оказался никто иной, как Мишка. Хотите верьте, хотите нет. Спасенный еле держался на ногах, один глаз у него заплыл. Другой благодарно мигал нам с Геркой.
— Дима… И вам спасибо, — уставился он на Германа.
К нам подлетела Хельга. Димочка, Герочка, какой ужас. Что и говорить, ставки кузена резко поднялись.
— Вы что, знакомы? — ха-гакнул Герман.
— Миш, ты здесь как оказался? — удивился я.
Несколько раз я звонил Мишке, когда нужно было перенести занятие. Судя по номеру он жил в районе Отрадного.
— Тачка открыта, — крякнул Герка.
Мы все сели в машину. Мишка еле доковылял.
— Нужно ребенку домой помочь добраться, — чирикнула Хельга.
Герке мало улыбалось пилить в Отрадное, вообще он не любил, когда кто-то ломал ему планы. Братец предложил Мишке на выбор два варианта: либо мы довозим его до ближайшего метро, либо он едет с нами. “Советую выбрать второй вариант”, — добавил брат. Герман, задница, рассчитывал закрепить таким образом факт собственного благородства в мозгах Хельгунчика наподольше. То, что Мишка был моим учеником, Герке даже в голову не пришло. Знакомый и знакомый. Я же, блин, всю жизнь мечтал потусоваться с парнем, от которого мне еще месяц предстояло брать нелишние для его семьи деньги. Но не мог же я после этого Геркиного “советую” не сказать: “конечно, поехали, Миш”.
Мишка, балбес, не слишком ломался, согласился с удовольствием.
Мы приехали к Герке в девятом уже часу. Сколько раз приезжаю к брату, столько раз жалею, что не занялся бизнесом. В отличие от Малышева, Женькиного мужа, у Герки были и деньги, и умение их тратить. Хельга несколько прибалдела. Нужный тон, небрежно-насмешливый, нащупала с третьей попытки. Мишка, симпатяга, восхитился просто и искренне, чем снискал себе уважение брата.
Герман изображал из себя обаяшку-интеллектуала. А бизнес, мол, это так… от жажды жизни.
Хельга, дура, тихо любовалась им.
Хороший, кстати, получился вечер.
— Герман, так вы брат Димы, — на втором часу знакомства сообразил Мишка.
— Наоборот, — подмигнул ему брат.
— Люблю остроумных людей, — восхитился мальчуган хмельным голосом.
— Кто ж их, парень, не любит, — вздохнул Герка. — Я иногда прихожу домой, с дебилами наобщавшись, встану перед зеркалом — самый остроумный собеседник передо мной. Он что-то скажет — я ржу. Я что-то скажу — он реагирует. Так друг дружку и развлекаем, — грустно улыбнулся братец.
Хельга сравнивала Герку с Кругловым. Ей-ей, брат был не глупее. М-да…
— А вы, Миша, куда поступать собираетесь? — спохватилась подлая.
— В иняз вообще-то, — покраснел Мишка. — В Лингвистический университет, — проперхал он.
— Молодец, — расстроился Герка.
Мишка был ему симпатичен. А что из себя представляет эта лавочка, Герман знал.
— Давайте выпьем за Удачу, — предложил Герка. — Чтобы все было, как хочешь, — добавил он, тяжело взглянув на Хельгу.
Выпили за мечты.
— Почитай стихи, Хельга, — сделал Герка ход ферзем.
Я чуть со стула не свалился. Quel маразм. Хельгу хлебом не корми… Она, правда, неплохо читала.
Мишка балдел. Герка, обладавший абсолютным слухом, вел себя образцово тем не менее.
— А Гумилева почитайте, пожалуйста, — влез в паузу Мишка. — “Капитаны” знаете?
Хельга не знала. Я промолчал, разумеется.
— А вы, Дима, знаете “Капитаны”?
— “На полярных морях и на южных” что ли?
— Да-да, — обрадовался Мишка. — Вам тоже нравится?
— Нет, слава Богу, уже нет.
— Почему?
— Потому что золото сыпется с кружев. Усек?
— Не совсем, — расстроился Мишка.
— Понимаешь, Миш, — неожиданно подал голос Герман. — Бунт обнаружить на корабле нельзя. Можно обнаружить течь, можно обнаружить на горизонте корабль с черным флагом, а у хор-рошего капитана бунта на корабле ни с того, ни с сего быть не может.
В метро, когда ехали из гостей, Мишка вдруг и спрашивает у меня:
— Дима, а вы считаете, вот счастье… это как?
— Счастье — это когда хочешь то, что можешь.
— А вы?
На следующий день утром ко мне пришла ученица, навострившая лыжи в МГИМО. Ни больше, ни меньше. Забавно, что в самом начале занятий я предупредил их семейку: максимум, на что здесь можно рассчитывать — это пед. “Крупской”. Конечно, конечно — ответили мне. У девчонки была “железная задница”, и я похвалил Татьянины успехи в английском после трех месяцев наших с ней мучений. Ребенок воспрял духом. В начале весны она мне сообщила, что “Крупской” ее уже не устроит. В МГИМО, говорит, хочу. “И не думай даже”, — я попробовал вернуть дите с небес на землю. Татьяна улыбнулась своим мыслям. Посмотрела на меня с жалостью.
А… Ну раз так…
— Таня, — тем не менее счел нужным сказать я. — Мы делаем так. Я продолжаю тебя готовить к “Крупской”, а дальше уж смотри сама. Передай это родителям.
Вечером в тот же день мне позвонила ее мама и с подкупающей непосредственностью объяснила, какой у них там сложился расклад. По раскладу выходило, что моими уроками им пока “пробрасываться” не стоит. Развеселившись, я, ни мало не смущаясь, взвинтил цену за урок. И меня зауважали. Самое смешное.
В общем, ко мне притопала Татьяна. Достала деньги из кармана джинсов. Протянула мне их, посмотрев весьма строго. Я люблю заниматься с детьми: все, о чем думают, на мордахах написано.
— Any problem? — раскрывая тетрадь, задал я ученице традиционный вопрос.
Танька помотала головой.
— Дурно, девушка. Очень дурно, — промурлыкал я, имея в виду перевод первого предложения в первом же упражнении.
— Понимаете, я в тот день на сейшн торопилась, — объяснила все Танька.
— It feels*, — прогнусавил я, без каких-либо эмоций исправляя ошибки. — Tеll me a little abоut the party**, — попросил я девчушку, не поднимая глаз от тетрадки.
Танька рассказала, что много пили, много ели, много танцевали. Кто-то даже курил очень много.
— А какую музыку любят твои друзья? — полюбопытствовал я по-английски, пытаясь выудить у нее хоть слово из активного вокабуляра.
— Good musiс, — перехитрила меня Татьяна.
Я постучал пальцем по столу.
— We are fond of good musiс, — выдала ученица полный ответ.
Я объяснил ребенку, что-то про “empty-words” (на русском, естественно). Танька кивала, поглядывая в окошко. Запоздало сообразив, что у нее есть проверенный топик про современную музыку, я, не мудрствуя лукаво, потребовал его и пересказать. Танька бросила на меня укоризненный взгляд: что ж ты душу-то зазря мытарил? Учитель, мать твою!
Решив, что раз пошла такая пьянка, я, прослушав про ”На-на”, потребовал заодно рассказать и “Future Profession”***. Танька рассказала почти без ошибок.
*
Оно и видно (англ.)** Расскажи немного о вечеринке ( англ.)
*** Будущая профессия (англ.)
— Воn, — вырвалось у меня.
— А вы французский тоже знаете?
Я кивнул.
— А вы могли бы в фирме какой-нибудь работать? — поинтересовалось чудо.
— А зачем нам фирма, Татьяна? — засмеялся я. — Ты моя фирма. И она прогорает, — добавил я. — Ты почему сегодня подготовилась так плохо? А?
— Извините, — кокетливо сказала малолетка. — А я хочу работать в фирме.
— Ты и будешь, — успокоил я ребенка. — Так… Вернемся к нашим баранам. Ты сколько глав на сегодня из “Лорны Дун” подготовила?
…Под конец урока Танька, утомившись от пересказа бандитских приключений, перешла неожиданно на русский и поведала мне, что если и выйдет замуж когда-нибудь, то только за богатого человека.
— Сейчас, Татьяна, богатые люди требуют от жен хорошего знания английского, — стараясь не разоржаться, сказал я. — Так что учи язык без халтуры.
Я взглянул на часы.
— The lesson is over*.
*
Урок окончен (англ)Я вернулся к работе над переводом. Поставил рядом чайничек с кипятком, банку с растворимым кофе. Не забыл про сигареты и пепельницу. Врубил “Чижей”. Для поднятия бодрости духа.
Через десять минут зазвонил телефон.
— Алло.
— Дим, это тетя Света из 45-ой квартиры.
— Добрый день, Светлана…
— …Викторовна. Да можно просто тетя Света. Соседи же. Дим, ты ведь английский в школе учил?
— Ага. А что?
— Дим, ты бы посмотрел, что там такое ребенку моему назадавали. Конец четверти, а у нас кроме английского и так две пары намечается. Как дедушка себя чувствует?
— Спасибо, более или менее. А Денис дома сейчас?
— Так и я о чем? Можно его к вам минут на пять прислать?
— Пусть учебник захватит.
— Ой, Дим… Ты построже с ним. Отец работает с утра до вечера. Я тоже верчусь, как белка в колесе.
— Пусть учебник захватит, — не очень вежливо напомнил я женщине о причине звонка.
— Все, Димочка. Он сейчас придет. Балбес!
Оказалось, Денису задали устное сочинение про Москву. ”Или про любой другой город”, — с отвращением добавил тинейджер.
— Сколько предложений?
— Двадцать! — возмутился Денис.
— Давай учебник. Посмотрим ваши текстики.
— Дим, а ты группу “ЭСT” тоже любишь? — изучал сосед полку с компактами.
— Не рано тебе-то группу “ЭСT” слушать? — намекнул я на соблюдение возрастной субординации.
— А чего “рано”? Нормально. Давай сейчас врубим? А то сидим как в склепе. Или они мешать тебе будут?
— Денис, ты, я вижу, скучаешь? Пойди ведерко помойное вынеси. Не в службу, а в дружбу, — добавил я.
— Ладно, — пожал плечами Денис.
— Ну так иди, не зли меня.
Денис вынес ведерко.
— Вот твой город любимый, — протянул я ему листочек.
Денис, пересчитав количество предложений, удовлетворенно кивнул. Спасибо, говорит. Только лучше бы ты по-русски писал, Дим.
— То есть?
— То же самое, но русскими буквами, — объяснил сосед. — Перепиши. А? Мне ведь вслух читать придется. И давай еще группу “ЭСТ” поставим. Ну, включи, Дим. Я их нигде найти не могу.
Поставил я ему этот компакт. Достал. Стал переписывать топик кириллицей. Денис в это время внимал хрипатым откровениям солиста.
— Верно говорит мужик? — подмигнул я соседу.
— Все точно, — был ответ.
Я заржал…
Тэ-экс. Что там дальше? А дальше было “…зэ мэуст интрэстинг плейс ин зыс сытти из…”
— Держи шифровку и не говори никому, что я этим занимался.
— Спасибо, Дим. Слушай, мне тут мыслишка одна в голову пришла… Смотри, сейчас конец года… Для тебя такое сочинение написать — пара пустяков. Давай я тебе этого добра наберу — сколько скажешь. Такса два-три бакса с рыла. Треть беру себе. Ну, так как?
— Знаешь, Денис, что в таких случаях солидные люди говорят? — как можно серьезнее сказал я.
— Что?
— Они говорят: будет договорчик — будет разговорчик. Так что приводи юриста, а там посмотрим.
— Зря ты, Дим… Спасибо все равно.
— Тебе спасибо, — с ударением сказал я.
— Ну я пошел?
— Ну так давай, шевели копытами. Мне еще сегодня есть чем заняться.
Закрыл за ним дверь. Через секунду звонок. Я решил, что Денис забыл учебник. Ни фига. Сестра в гости приехала.
— Ты чего? — спросила Женя, проходя в квартиру.
— Ослеп. Почем костюмчик?
Женька сказала.
— Без комментариев.
— Ты мне ничего сказать не хочешь? — спросила сестра, приглашая меня жестом в мою собственную комнату.
— То есть? — я сел в кресло.
— Неужели так трудно было заехать к Инне и не ставить меня в идиотское положение?! — Женька вытащила сигареты. — Ты ведь, милый мой, дал понять в воскресение, что приедешь с удовольствием! Хельга наша тоже отличилась, даже не позвонила! Знаешь, как мне неловко было!
— Жень, я сказал Инне, что приехать не смогу. Давай прикроем эту тему.
— Нет, не прикроем! — взвилась Женька. — Ты мне можешь сказать, почему тебе в такой лом было заехать?
— Я был обязан? — усмехнулся я.
— Нет, — чиркнула зажигалкой сестра. — Но мне просто самой интересно, почему.
— Потому что люди, которые там должны были собраться, мне не интересны, — спокойно сказал я. — Так же, как и я им.
— То есть мы тебе не интересны, — холодно уточнила сестренка.
— Мне не интересны друзья твоего мужа, Евгения, а тебя я очень люблю.
— Знаешь про Хельгу? — вдруг смягчилась сестра. — Ты за них рад?
— По барабану, честно говоря.
— А я за себя рада. Будем чаще с ней видеться. Так что наш круг не так уж и отврати…
— Причем здесь ваш круг?
— Ну как? — опешила Женька. — Герман все-таки с нашей полянки, а не с твоей. Они сегодня подали заявление.
Прошло полтора месяца.
Родители вернулись из Франции. Мне больше не надо было готовить нам с дедом.
Семихолстов похвалил перевод.
Мой научный руководитель, почитав вторую главу диссертации, брезгливо поморщился: посерьезнее к делу относиться следует, Дима, дорогой мой.
Мишка сдал в школе выпускные экзамены. Получил золотую медаль. На вступительных в “Тореза” ему нужно было ответить на шестерку.
У нас с ним был последний урок.
— Итак, Миш… Complex Subject, Complex Object. Погнали.
Мишка выдал все, что требовалось.
— Теперь, на всякий случай… Дай пример сложной именной части сказуемого.
— The only way out of the difficulty is for you to go there immediately.*
*
Ты можешь выпутаться из неприятностей, если только сразу же туда отправишься (англ)— Сложная именная часть?
— For you to go, — четко сказал Мишка.
— Bon. С модальными все ясно?
— Вроде все, — испугался Мишка.
— Тогда переведи-ка мне фразочку: “Он, должно быть, не знает этой истории”.
— He probably…
— Запиши это в тетрадь.
— Зачем?
— Затем. Так… “Лекция, вероятно, будет интересной”, — я уставился на Мишку.
— The lecture is likely to be interesting.
— Запиши.
Мишка записал.
— Дай мне три формы глагола to strike.
— Strike — struck — struck, — выпалил пацан.
— А stroke тогда что?
— Это рукой, например, погладить, ну, собаку, — объяснял он. — Правильный глагол.
— А stricken где я видеть мог?
Мишка и это объяснил. Дал три формы глаголов “врать”, “лежать” “класть”. Еще был “сильный дождь”, “сильный мороз”. “Голландец” и “датчанин”. Глаголы “дуть” и “течь”. Я пытался предусмотреть все, что можно. Но всего, как известно, не предусмотришь. К концу урока я возненавидел особнячок на Остоженке. Я загадал, вспомнит закавыку: just — just now — поступит.
Он вспомнил.
— Все, Миш. Завтра сразу звони. В любом случае, — выдавил я.
— Конечно. Вы тоже так волнуетесь, — засмущался Мишка.
— Так. Миш. Какой у тебя номер экзаменационного листа?
— Девять. А что?
— Да ничего. Я так… От номера ничего не зависит, но ты постарайся войти в аудиторию в начале второй пятерки. Не хлопай там ушами… и не нервничай особенно. Ты запомни: никто вас специально не валит. Сами бы не завалились! — вырвалось у меня.
Я видел, что парень на пределе. Получит не шестерку, а пятерку — еще три экзамена ему не сдать просто физически. Значит, армия…
— Спасибо, Дима, — пробормотал Мишка.
— Что-то я еще хотел сказать… Ах, да. Неопределенные артикли произноси четко. Ничего страшного. И последнее. Говори не то, что хочешь сказать, а то, что можешь. Как Владимир Ильич говорил? Лучше меньше, да лучше.
Мишка засмеялся.
— Все, ковбой. Свободен.
Мы вышли в прихожую. Мишка, залившись краской, протянул мне пакет, в котором угадывалась коробка конфет.
— Дима, спасибо вам большое.
— Слушай, я конфеты очень люблю, но давай ты мне завтра их и завезешь.
— Нет-нет, — перепугался Мишка. — Возьмите, пожалуйста.
— Спасибо, — засмеялся я, доставая коробку. — Пойдем тогда чай пить.
— Да нет… Это вам, — бормотал Мишка.
Я подтолкнул его в сторону кухни.
— Пойдем, пойдем. Много конфеток я тебе и не дам съесть. Это мои любимые. Ты, кстати, какого года рождения?
Мишка сказал.
Та-ак. Значит, если завтра разволнуется…
Ближе к вечеру мне позвонила мама Мишки. Долго благодарила за уроки. Я мычал что-то в ответ.
— Дима, вы простите меня… Но не могли бы вы сказать мне совершенно откровенно, какие все-таки у Миши шансы?
— Видите ли… Он готов. Но пятерка от шестерки отличается… чуть ли не тем, какое впечатление он произведет на комиссию. Если Миша не разволнуется, я уверен… Он как у вас засыпает? Гоните его спать в девять вечера.
— Дима, а может быть, что просто… — женщина не закончила фразы.
— Надежда Сергеевна, — как можно увереннее сказал я. — Там же нормальные люди. Им нужны хорошие языковые ребята.
Мы попрощались.
Чертова жизнь!
Я сделал все, что мог. Мишка тоже. Если б хоть… Никого же! Никого! Дед этими вещами заниматься не будет. Тэк-с… Я открыл свою старую записную книжку. Просто для очистки совести.
Ирка! Ирочка! Оттуда! Училась она блестяще… А вдруг? Ну, вдруг?
Я набрал Иркин номер.
— Да, — услышал я хрипловатый голос моей бывшей подружки.
— Привет, Ириш, — грустно сказал я.
— С кем я говорю, простите? — холодно поинтересовалась Ирка.
— Ирка! Я сейчас обижусь! — пророкотал я.
— Ор-лов! Нет. Быть этого не может. У меня просто слуховые галлюцинации, — язвила Ирка.
— Ирка! Спроси, почему я тебе звоню.
— Почему же?
— Соскучился. По тебе коварной. Ты, надеюсь, хоть чуточку подурнела?! — сколь можно серьезно сказал я.
— Все такая же красавица, — не могла не засмеяться Ирка.
— Тогда я должен повесить трубку.
— Почему? — веселилась выпускница иняза.
— Потому, что я хочу тебя повидать, но, если ты не изменилась, то…
— Орлов! Рожа ты бесстыжая. Что тебе от меня надо?
— Да, ничего не надо, — слегка обиделся я. — Просто хочу тебя повидать.
— С чего бы это?
— Ирка! Хочешь верь, хочешь нет! Наткнулся на твою кассету, вспомнил все и… Решил позвонить.
— Врешь, наверное. Ну ладно. Как у тебя дела?
— Гнию. В аспирантуре. А ты сейчас где?
— Где! Тоже в аспирантуре.
Дружно обматерили наших шефов.
— Ирка! Пошли сегодня в кабак. Я по тебе соскучился.
— В кабак говоришь? — кокетничала Ирка.
— Могу я хоть раз в жизни сходить в кабак с девушкой, за манеры которой мне не будет стыдно?! — завернул я фразочку. (Они там в инязе зациклены, какой вилкой — куда тыкать.)
Я попал в точку. Ирка растаяла и пригласила меня в гости.
— Ирка! Я ведь приеду!
— Приезжай, — спокойно сказала Ирка.
Через час я подъехал к ее дому.
Позвонил в квартиру. Открыла Ирка. Мы расцеловались.
— Где кассета? — поехидничала Ирка.
Я протянул ей недешевый отнюдь букетик, а кассетку, говорю, дома забыл.
Сидим пьем. Молодость, так сказать, вспоминаем.
— Ты чего такой смурной, Орлов? Колись давай.
— Ирка. Ты нормальный человек. Тут такое дело…
Ирка все выслушала. Спокойно записала фамилию-имя-отчество, номер экзаменационного листа.
— Дим, я в этом году не принимаю, но… Ты пойми, их же никто специально не валит…
— Ирка! Вот такой парень! Ну, Ирка…
Ирка заскучала. Поболтали о том о сем. Пора было уходить.
— Послушай, Орлов, — взглянула Ира с нагой прямотой. — Я тебе еще нравлюсь?
На другой день в двенадцать мне звонил Мишка. Орал, что получил “шесть”. Орал, что поступил. Орал, что приедет и все подробно расскажет.
Я попытался дозвониться до Ирки — не берут трубку.
Часов в пять Ирка появилась дома.
— Алло? Ирка?! Нет слов! Ты борзыми щенками принимаешь?
— Ладно, Орлов… Отработал, — цинично ответила Ирка.
СНОСКИ:
Екатерина Дубинина — Родилась в 1975 г. в Москве. Окончила Лингвистический университет им. Мориса Тореза. Живет в Долгопрудном Московской области.