Опубликовано в журнале Континент, номер 113, 2002
НОВЫЙ ВЗГЛЯД
НА ДРЕВНЮЮ ИСТОРИЮ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Великовский И. “Миры в столкновении”.
Перевод с английского, послесловие и примечания Сергея Цебаковского. М., “Новая планета” и “Крафт +”, 2002.
От редакции
Книгу Иммануила Великовского (1895-1979) новинкой никак не назовешь. Впервые она вышла в США в 1950 году, после чего сразу началась ее шумная, даже скандальная жизнь, что редко случается с книгами по древней истории, к тому же отягченными научным аппаратом с петитом многоязычных сносок, предметно-именным указателем и прочими атрибутами академического издания. Но факт остается фактом: побив все тогдашние рекорды, “Миры в столкновении” надолго оттеснили с первой строки списка бестселлеров привычные ходкие жанры. Лишь за первые пятнадцать лет книга выдержала три десятка дорогих изданий в твердом переплете (в США и Англии), прежде чем появилась в демократичных “карманных” изданиях.
“Миры в столкновении” переведены на многие языки, включая африкаанс и японский. До последнего времени не было переводов на русский. Имя Великовского у нас в стране мало известно. И это позволяет говорить о его книге как о новинке.
Мы обратились к Сергею Яковлевичу Цебаковскому, переводчику и автору пространного послесловия, с просьбой рассказать, чем в свое время так удивила мир эта книга и что за человек был ее автор.
Уже после того, как материал был представлен, нам захотелось уточнить кое-какие детали. Однако разговор с переводчиком при встрече в редакции получился интересным, и мы решили опубликовать его полную запись — сразу после представленного материала.
Сергей ЦЕБАКОВСКИЙ
АВТОР ПЯТОЙ ПОПРАВКИ ДЛЯ ПЛАНЕТЫ ЗЕМЛЯ
Первую поправку внес Коперник, развенчав геоцентрическую доктрину, по которой Солнце и звезды водили хороводы вокруг неподвижной Земли. С той поры Солнце стало центром мира.
Позже выяснилось, и Солнце — всего лишь песчинка на задворках нашего большого дома — Галактики, который мы называем Млечным Путем.
Потом новое откровение: сама Галактика оказалась частицей необозримо огромной Вселенной.
Вслед напрашивалась и четвертая поправка, или четвертая концепция мира: солнц во Вселенной должно быть так много, что тому числу и название еще не придумано. Описательно оно выглядит так: сто тысяч миллионов миллиардов! Но если во Вселенной столько звезд, то и планет, вокруг них обращающихся, должно быть не меньше. А значит…
Но при всех холодящих душу поправках, лишавших человека статуса венца творения Божьего, а Землю — центра мироздания, мы могли тешить себя мыслью, что живем в спокойном, надежном мире, именуемом Солнечной системой, живем без космических катастроф и серьезных потрясений, которые в далеком прошлом происходили на Земле. Да, наше Солнце — звезда-карлик спектрального класса G2, которую не увидать и с расстояния в несколько световых лет. Зато оно — отлаженный механизм с едва ли не вечным заводом, исправно вращающий планеты, дающий людям свет и тепло. Миллиарды лет Земля вращается вокруг своей материнской звезды, и так будет, если не всегда, то очень-очень долго, до скончания времен…
И вот приходит Великовский со своей книгой и говорит: увы, нет у нас, космических провинциалов галактической глубинки, и этого слабого утешения. На исторической памяти человечества, а не в далекие геологические эпохи, происходили на Земле грандиозные природные катастрофы. Они перекраивали моря и континенты, обращая в руины царства и цивилизации. В последний раз такое случилось недавно, можно сказать, вчера — по большим часам вечности.
На эту, еще в древности заявленную тему глобальных катастроф — потопов, землетрясений, вселенских пожаров, гибели рода человеческого, — Великовский вышел совершенно случайно. И причину тех катастроф он разглядел в небесах, но безо всякого на то вмешательства богов.
Тридцать пять веков тому назад огромная комета, отброшенная Юпитером, прошла в опасной близости от Земли, творя страшные разрушения. Впоследствии комета возвращалась с периодичностью в 50-52 года. Так продолжалось до седьмого или восьмого века до новой эры, пока в один из ее пролетов Солнце не перехватило ее, запустив вокруг себя по второй орбите.
С тех пор она стала планетой Венерой.
Но и после пленения новая планета долго не желала придерживаться отведенной ей круговой орбиты, порывалась уйти в эллипс, что становилось причиной страшных “звездных войн”, очевидцем которых стал весь подлунный мир. В те небесные войны оказались вовлеченными Земля, Луна и Марс. Особенно тяжко пришлось последнему. Более массивная Венера сдвинула его с привычной орбиты. Оказавшись ближе к Земле, Марс пошел на нее войной, пытаясь отобрать Луну. Земле тогда досталось основательно. Ей не раз приходилось менять орбиты, местоположение полюсов, при этом менялись продолжительность года и климат. И все сопровождалось страшными катастрофами…
Так говорил Великовский.
Образованный человек, ознакомившись с кратким изложением гипотезы Великовского, должен утратить интерес к его книге, ибо она заключает в себе набор вопиющих нарушений общепринятых положений и законов, прежде всего закона гравитации Ньютона. Неудивительно, что известные американские ученые, объявив все это вздором, наперебой заверяли друг друга, что никогда не станут читать такой чепухи.
Но те, кто книгу все же прочитал, помимо воли подпадали под ее обаяние. Великовский не так уж много говорил от себя. Он лишь собрал, обобщил и в логической последовательности выстроил цитаты из священных книг Востока и Запада, фольклора, преданий и верований первобытных племен. Все это разбавил древними астрономическими записями и не столь давними отчетами археологов, геологов, палеонтологов, ненароком подтверждавшими сцены катастроф. Главным же свидетелем стало Священное Писание. То, что не удалось богословам и священнослужителям разного толка, сделал Великовский, доказав, что Библия — правдивая книга, что изложенное в ней — сущая правда.
Фантасмагория “египетских казней”, надвое разделившееся море, манна небесная, сорок лет кормившая евреев в пустыне, невероятные происшествия у горы Синай, даже остановка в небе солнца и луны в пылу битвы с царями ханаанскими, — все это под пером Великовского получало логическое и даже изящное объяснение. В подтверждение правдивости Ветхого завета, реальности космических катастроф, автор привел столько свидетельств из священных текстов, мифов, преданий народов мира, что и предвзято настроенный читатель должен будет призадуматься.
Поначалу у Великовского было много противников и мало сторонников. Быть может, все бы и улеглось, успокоилось, но академисты открыли столь яростную кампанию не только против Великовского, но и против своих коллег-профессоров, посмевших высказаться в его защиту или написать одобрительную рецензию. Такие люди безжалостно изгонялись со своих постов. Борьба с “великовщиной” в Америке напоминало нашу “лысенковщину” — в ее зеркальном отражении: тут уж не чиновники, а сами ученые выступали в роли судей и гонителей.
Можно было бы сколько угодно долго восхищаться стройностью логических доводов Великовского или заодно с его противниками твердить о невежестве автора, а положение, в общем, было патовое. Ни одна из сторон не могла опровергнуть другую. Партия должна была закончиться вничью.
Но Великовский сделал рискованный ход. Его первоначальной целью было всего лишь воссоздать картину того, что и как происходило при вселенской катастрофе. Затем он попытался себе представить, какой след должна была оставить та давняя катастрофа на ее главных участниках — Венере, Марсе, Луне и даже Юпитере. Это касалось состояния их атмосферы, температурного режима, магнитных полей и проч. Выводы его были чисто умозрительные, тем более, что никаких особых познаний в астрофизике, химии у него не было. Все это приходилось добирать в походных условиях.
В 1950 году Великовский дерзнул нарисовать картину того, что человек увидит на соседних планетах, — когда доберется до них. Его предсказания вызывали усмешку ученых, возможно, даже жалость. Лежачих не бьют, и споры вокруг книги поутихли, о ней стали забывать. Но тут один за другим в космос полетели космические зонды, американские и советские. К удивлению ученого мира, они приносили подтверждения немыслимым предсказаниям “шарлатана” Великовского.
“Венера — очень горячая планета”, заявлял Великовский, хотя специалисты считали ее тогда и будут считать вплоть до начала 60-х годов достаточно умеренной планетой со среднегодовой температурой чуть выше земной, т. е. около от +17 до 23 градусов по Цельсию. Уже первые зонды прислали из окрестностей Венеры поразительные данные: +420 градусов, повторные замеры подняли планку до 750 градусов по Кельвину.
В октябре 1953 года Великовский высказал еще одно позабавившее многих предположение. “Юпитер — холодная планета, но ее газы находятся в движении. Мне представляется вероятным, что эта планета, подобно Солнцу и звездам, излучает радиошумы”. Заявление было сделано на публичной лекции, текст ее был разослан видным ученым. Одним из них был Альберт Эйнштейн. Великовский познакомился с Эйнштейном еще в 20-е годы. Нобелевский лауреат питал добрые чувства к Великовскому, но к его теориям относился сдержанно. Великовский же просил Эйнштейна побудить ученых “прослушать” Юпитер. Эйнштейн стеснялся отвлекать коллег ради таких глупостей. С какой стати Юпитер должен излучать радиошумы?
Не прошло двух лет, как сотрудники Института Карнеги случайно обнаружили исходящие от Юпитера радиосигналы. Поначалу не могли тому даже поверить. Понятно, это стало мировой сенсацией.
В декабре 1956 года Великовский направил в комитет по подготовке Международного геофизического года меморандум, в котором предсказывал существование мощной, простирающейся до Луны магнитосферы. Меморандум оставили без внимания, ибо всем было известно, что по мере удаления от Земли магнитосфера уменьшается. Магнитосфера, объемлющая Луну опять-таки случайно была открыта Дж. Ван Алленом в 1958 году.
Незадолго до полета корабля “Аполлон 11” на Луну Великовский выступил с новым “нелепым” утверждением: в лунных породах астронавты обнаружат остаточный магнетизм, несмотря на то, что сама Луна практически не имеет магнитного поля. “Значительные дозы остаточного магнетизма — результат мощного облучения посторонними магнитными полями”, заявил тогда Великовский. Слово посторонними для ученых было, как красная тряпка для быка, ибо за ним стояла все та же безумная тема “звездных войн”, обсуждать которую ни один уважающий себя ученый просто не мог.
Но прав опять оказался Великовский. Астронавты представили неопровержимые доказательства того, что в какой-то момент Луна подвергалась чрезвычайно сильному нагреву (камни плавятся при 1200 градусах по Цельсию), одновременно находясь под воздействием мощных магнитных полей постороннего тела.
Каждое из этих предсказаний Великовского (были и другие) находилось в кричащем противоречии с общепринятыми взглядами. И все же прав оказывался он, а не высокий синедрион ученого содружества с его изощренной аппаратурой, лабораториями, обсерваториями, ассистентами, грантами. И в том не было никакой магии, колдовства, как кое-кому казалось. Великовский озирал воссозданную из мифов и легенд картину былых катастроф и делал логические выводы: если действительно все происходило так, должно быть то-то и так-то…
Великовскому стоило больших трудов обнародовать свои взгляды. Раз в году ему позволяли выступить перед аспирантами геологического факультета в Принстоне (симпатизировал декан). Те редкие выступления он использовал для важных сообщений. Он писал статьи в научные журналы и меморандумы в различные комитеты. Рукописи нередко возвращались нераспечатанными. Все, о чем он говорил, принималось в штыки или высмеивалось, но по прошествии какого-то времени запускалось в научное обращение другими, как важные научные открытия, разумеется, без упоминания имени действительного автора.
Каких только приговоров и оценок себе и своему труду не наслушался Великовский за долгие годы. Чепуха, шарлатан, невежда, выскочка, самый эрудированный шарлатан, случайные догадки, авторитет для профанов, интересный писатель, читать его забавно, писатель-фантаст…… Но капля точит камень. С годами представители академического мира уже не могли скрыть интереса, симпатий, сочувствия к Великовскому.
“Хотя мы не согласны с теорией Великовского, считаем своим долгом сделать это заявление, чтобы подтвердить приоритет Великовского в названных вопросах и с учетом этих предсказаний объективно проверить и другие его утверждения” (из письма в журнал “Сайенс” докторов В. Баргмана и Л. Мотца, Принстонский и Колумбийский университеты).
“Я не знаю ни одного из ваших предсказаний, которое бы позже не подтвердилось” (доктор Г. Гесс, Принстон).
Самое трогательное признание сделал Роберт Пфейфер из Гарварда, общепризнанный знаток Ветхого завета. Впервые познакомившись с версией древней истории по Великовскому, он никак не мог поверить, что это написал дилетант. При встрече с автором Пфейфер с обезоруживающей откровенностью сказал: “Это все, конечно, прекрасно, но что прикажете делать с тем, чему учили когда-то нас и чему теперь мы учим других?”
После двух десятилетий бойкот отчасти был прорван. Великовский до конца своей жизни так и не получил доступа в научные журналы, но в какой-то момент люди в университетах и научных центрах захотели послушать самого Великовского, вместо того, чтобы читать о нем статьи. И вот ученый, в свои семьдесят пять лет с юношеской энергией летает из конца в конец Америки, чтобы напоследок насладиться тем, чего всю жизнь его лишали, — встречей с аудиторией заинтересованных слушателей.
Остается рассказать, что за человек был Великовский и как пришел он к своей книге.
Иммануил Великовский — в известной мере наш, отечественный автор. Он знал много языков, но русский до конца жизни оставался для него родным. Родился он в семье еврейского торговца-оптовика, сумевшего пробиться в купцы первой гильдии. Семья была одержима страстью к образованию. Второй страстью отца и сына Великовских был сионизм. Шимон Великовский, глава московских сионистов, собирал с единоверцев золото на покупку земель в Палестине, намереваясь перебраться туда вместе с сыном.
Иммануил с золотой медалью окончил гимназию в Москве, мечтал стать врачом (подготовка к исходу в Палестину). В Московский университет его не приняли, тогда он уехал в Англию и поступил на медицинский факультет Эдинбургского университета. Закончил только первый курс, началась первая мировая война.
С осени 1914 Великовский, студент Вольного университета в Москве, одновременно слушает курсы юриспруденции, истории, экономики. Через год его принимают на медицинский факультет Московского университета, к тому же сразу на второй курс. Трудно сказать, как это ему удавалось, но и занятий в Вольном университете он не прерывал. Правда, и не приходилось ломать голову о средствах к существованию.
Октябрьская революция все изменила. Напуганные слухами об арестах сионистов, отец и сын пускаются в бега. Их дом в Москве был известен как центр сионизма. Иммануил успел выпустить брошюру во славу сионизма. Цель у них теперь одна — отыскать брешь на границе, чтобы выбраться из России. Дальнейший маршрут ясен — Палестина, где в пустыне Негев уже вступила в строй сельскохозяйственная станция “Рухама”, созданная в том числе и на пожертвования Шимона Великовского.
Непросто оказалось пересечь взбаламученную гражданской войной Россию. Чудом избежав расстрела на территории, занятой казацкими сотнями генерала Шкуро, Иммануил возвращается в Москву. К тому времени о сионистах там успели забыть. Можно продолжить учебу в университете.
1921-ый — знаменательный год. Иммануил получает диплом. Отныне он доктор Великовский. В суровой послереволюционной эпохе то был год и недолгой оттепели. Советское правительство позволило неуживчивым интеллигентам и буржуям покинуть страну. Великовские уезжают в Берлин, откуда родители сразу же отбывают в Палестину. Через два года, прослушав курс биологии в Берлинском университете, за ними последует Иммануил — с молодой женой.
Шестнадцать лет проведет он в Палестине, занимаясь врачебной практикой и меняя города. Тогда же начнется увлечение психоанализом. Чтобы пополнить знания, Великовский наезжает в Австрию, Швейцарию, где знакомится с Фрейдом и Юнгом. Первые статьи Великовского в солидных журналах не остаются незамеченными. Окончательно же упрочить его имя среди светил психоанализа должна была задуманная книга с условным названием “Сны, которые снились Фрейду”. Проникнуть в тот потаенный мир могли помочь вечные спутники “отца психоанализа” — Эдип, Эхнатон, Моисей и шестнадцать снов самого Фрейда из его книги “Толкование сновидений”. В Палестине для такой работы не было подходящей библиотеки, и Великовский решает с семьей отправиться на год в Нью-Йорк.
В июле 1939 года, отплывая от берегов Палестины, он не знал, что навсегда уплывает от своей прежней жизни, врачебной практики и психоанализа.
Работа в библиотеках Нью-Йорка продвигалась успешно. К намеченному сроку были закончены очерки об Эдипе, Эхнатоне. Как ни странно, трудности возникли с Моисеем — о нем вроде бы нечего было сказать, кроме того, что много раз уже было сказано и затем повторено. Но билеты на пароход куплены, идут последние сборы. И вот в прощальных разговорах с зашедшим проститься знакомым у Великовского вырывается фраза: Мертвое море, да откуда оно взялось? Без мнимой многозначительности, как бы невзначай.
В самом деле, когда в Ханаан со своими стадами пришел Авраам, на том месте, “как сад Господень”, простиралась цветущая долина с пятью городами, в их числе Содом и Гоморра, позже уничтоженных в какой-то катастрофе…
Это было словно озарение. Все дотоле неясное о Моисее прояснилось. Не остывшая после библейских штудий память высветила новые грани в рассказах о “египетских казнях”, расступившемся море, световых эффектах у Синая и других чудесах поры Исхода. Объяснить он пока ничего не мог, но всеми порами почувствовал, что за этим стоит какая-то гигантская космическая катастрофа.
Отъезд откладывается. Давно уже полночь, Великовский листает библейские книги, перечитывая их другими глазами и находя в них подтверждения своим догадкам.
Потряслась и всколебалась земля, дрогнули и подвиглись основания гор…
И явились источники вод, и открылись основания вселенной…
Он ждет-не дождется утра, чтобы отправиться в библиотеку проверить свои предположения. Если действительно была грандиозная космическая катастрофа, как рассказывает Библия, не могли о ней умолчать и священные книги других народов.
Все десять последующих лет Великовский будет писать “Миры в столкновении”. Остаток жизни (умер в 1979 г.) посвятит защите своей книги — полемизируя с академистами, создавая новые книги, которые станут боевым охранением его флагмана (“Века в хаосе”, 1952; “Земля на изломе”, 1955; “Эдип и Эхнатон”, 1960; “Рамзес II и его время”, 1978; “Человечество в амнезии” — вышла в 1982).
В одном, пожалуй, я не прав. От психоанализа, занятого душевными проблемами отдельных личностей, он действительно отошел. Но его книги, прежде всего “Миры в столкновении”, следует рассматривать как психоанализ документированных симптомов и синдромов, как выявление скрытого смысла мифов, легенд, преданий. Иначе говоря, книги Великовского — психологическое исследование истории Земли и человечества.
Интервью с Сергеем Цебаковским
— А каково состояние спора вокруг Великовского сейчас? Есть ли новые подтверждения?
— У меня такое ощущение, что вот уж четверть века, как споры улеглись. Последняя буря пронеслась в 1974 году, на заседании Ассоциации содействия развития науки (английская аббревиатура — AAAS). В память о том заседании остались два сборника с диаметрально противоположными оценками. В одном выступают ученые, не приемлющие теорию Великовского; сборник так и называется: “Великовский и ученые: конфронтация”. В другом — “Великовский: новый взгляд” — статьи ученых, поддерживающих его теорию. Кстати, обе книги время от времени переиздаются, чтобы держать в курсе дел новое поколение.
Споры утихли отчасти и потому, что большинства изначальных участников давно уже нет в живых. А труд Великовского обрел статус литературного памятника. О памятниках не принято говорить на повышенных тонах.
Приток свежей литературы в наши соборные библиотеки давно и резко сократился, мне самому интересно было узнать, как сейчас обстоит дело с Великовским на Западе. Недавно узнал о существовании научного общества “Подиум академической свободы” (Podium Akademische Freiheit), центр его в Базеле, Швейцария. Это одно из обществ, пропагандирующих идеи Великовского. Я связался с его руководителем, г-ном Кристофом Марксом.
По его мнению, “официальные” споры никогда не поднимались выше той планки, на которой велись изначально. Как тогда, так и сейчас научный истеблишмент не склонен всерьез прислушиваться к доводам Великовского, пытаясь породнить его с Эрихом фон Дёникеном. В Америке и Англии существуют группы последователей Великовского со своими периодическими изданиями и сайтами, однако они, по мнению Маркса, перемалывают старые, много раз проговоренные темы, подновляя их проблемами, присущими эпохе глобализма.
Между тем на “Подиуме академической Свободы” считают, что наследие Великовского сегодня следует оценивать не столько по “Мирам в столкновении” и “Векам в хаосе” (книга, где обосновывается новая хронология Древнего Мира), сколько по его психоаналитическому подходу к истории человечества в целом. Такой подход требует в первую очередь ответа на вопрос: что вызывало в прошлом и вызывает сейчас всплески иррационального поведения коллективного бессознательного, ибо именно это приводит нас к войнам, терроризму, деструктивному поведению людей.
Как я понимаю, эта группа последователей Великовского во главу угла ставит его последнюю, посмертно изданную книгу — “Человечество в амнезии”, в которой Великовский успел предупредить, насколько опасна утрата человечеством памяти — особенно сегодня, когда мир напичкан сверхразрушительным оружием. Это лишнее свидетельство многогранности творчества Великовского.
— Какова реакция на книги Великовского в России?
— До недавнего времени никакой реакции не было и быть не могло: имени Великовского не знали, книг его не читали. Раз-другой я встречал упоминания о нем в статьях советских ученых. Те упоминания были столь же мимолетны, сколь уничижительны. Очевидно, информация черпалась из статей его противников.
Одним из немногих советских ученых, кто действительно знал и поддерживал теорию Великовского, был киевский профессор Всехсвятский. Это был астроном, более того, специалист по кометам, так что о теории Великовского он судил вполне профессионально. Где-то я встречал упоминание, что Всехсвятский обменялся с Великовским письмами. А 1962 году в двух номерах журнала “Наука и жизнь” стараниями Всехсвятского было опубликовано изложение теории Великовского. Правда, имя его не было упомянуто — по цензурным соображениям.
Лет пять тому назад в Ростове-на-Дону вышла книга Иона Дегена “Великовский”. Книг о теории Великовского, за и против, вышло немало, а биография — это первая. Киевлянин Ион Деген уехал в Израиль, и там по воле случая познакомился с учением Великовского. Это учение настолько его увлекло, что бывший киевский врач отважился взяться за непривычное дело — написать книгу. Дегена подвигло на это поразительное открытие: не только выходцы из СССР, но и “ивритоязычные интеллигенты”, оказалось, ничего не знают или отзываются пренебрежительно о “великом сыне еврейского народа”. В Еврейской энциклопедии для него не нашлось ни строчки.
О реакции на “Миры” русского читателя могу судить по себе. Книга попала ко мне случайно и стала откровением. Ощущение было такое, будто после путаных рассказов о чем-то важном, я наконец получил правдивую и точную информацию. В перенасыщенные чудесами библейские эпизоды Исхода я, признаться, и в детстве до конца не верил, хотя меня очень впечатляла препоясанная веревкой коричневая ряса моего учителя закона божьего, монаха-капуцина отца Петера и цветные картоны с изображением чудес, которые он приносил с собой в класс. А уж потом и подавно в них разуверился. И вдруг все поместилось в фокус, изображение обрело четкость. Лишенные статуса божественных деяний, баснословные происшествия превратились в причинно-следственные связи природных явлений. События в Синайской пустыне стали той клеточкой, по которой воссоздавалась картина глобальной катастрофы. В унисон с библейскими мотивами зазвучала музыка папирусов, глиняных табличек, рукописей майя, китайских хроник, греческие гекзаметры. То, что при Исходе видели евреи, оказывается, видели, пережили и другие народы. Все проецировалось тогда на небесном экране, где плыла страшная рогатая комета, то слепя, то покрывая мир тенью смертной (задымленной атмосферой).
Уже по первому чтению книга произвела сильное впечатление, хотя мысли перевести ее не возникло. Очевидны были огромные трудности. Автор призвал в свидетели все науки мира, все отрасли знаний технического спектра, о которых я имел смутное представление. Но я часто возвращался к “Мирам”, когда по поводу тех же событий приходилось выслушивать лепет людей, не посвященных в таинство катастроф.
К тому времени я узнал о Великовском все, что мог. Не все в нем нравилось. Тот же сионизм, которым он “доставал” всех окружающих — свою невесту, Альберта Эйнштейна, сокурсников в университете Монпелье (где проучился год до Эдинбурга). А в общем, почему бы нет? Странно, если бы такой идеей загорелся, скажем, Пуришкевич. Великовский как никак был потомком Ездры, священника, книжника и, можно сказать, первого сиониста, еще в V века до. н. э. приведшего из Вавилонского плена на развалины Иерусалима десятки тысяч иудеев.
Прошел не один год, прежде чем я решился засесть за перевод. Ни одна из переводимых книг не доставляла мне столько трудов и хлопот. И столько радости! Чтобы прояснить какой-то термин, разобраться в каком-то событии, уточнить написание имени приходилось листать разноязычные энциклопедии, выписывать десятки редких монографий. Получая в Ленинке свежую стопку книг, в которых надеялся отыскать нужные факты, реалии, — поверите? — я ощущал волнение и трепет, сродни тем, что ощущал в далекой юности, расстегивая пуговки бюстгальтера любимой.
О волнениях и трепете, пережитых им в библиотеках, Великовский рассказал в своих мемуарах “Звездочеты и гробокопатели”. Думаю, похожие чувства испытают многие читатели, жаждущие ясной и четкой картины мира вообще и Древнего Мира, в частности. Считайте это лирическим отступлением.
А вот пример реакции на книгу Великовского в России. Я веду рубрику Английский язык в журнале “Наша школа”, тираж 30 тысяч, читатели, понятно, школьники. Как-то задержал сдачу материала, ссылаясь на занятость другой работой. Редактор поинтересовался: что за работа? Вкратце изложил суть гипотезы Великовского. Реакция была мгновенной. Напрасно я пытался их уверить, что книга не для школьников, что она опрокидывает представления многих дисциплин, что текст пестрит сносками, труден для восприятия. Редактор не желал слышать никаких отговорок, убеждал меня, что я недооцениваю их читателей. Не все из них смотрят “Зазеркалье”, слушают рок-группы. Словом, приехали и забрали рукопись.
Я был потрясен, узнав, что этот “тонкий” школьный журнал решился печатать не изложение книги Великовского, не подборку глав, а целиком первую часть с постраничными иконостасами сносок, которые когда-то так смущали американских издателей! Первая часть книги, “Венера” прошла в 10-12 номерах журнала за 2001 год. Не знаю, сумел ли этот ученейший труд отвлечь школьников от попсы и “ужастиков”, но после публикации мне звонили взрослые люди, спрашивали, когда выйдет книга, где ее можно будет купить. В редакцию журнала тоже был звонок. Те люди представились как разработчики школьных программ, их интересовало то же самое — когда выйдет книга?
И вот совсем недавно опять звонят: редактор, уже другого журнала просит разрешения на публикацию “Миров”. Да ведь книга вышла, в журнале напечатана! Не имеет значения, материал настолько интересен, можно и повторить. Ну-ну…
— Что, на Ваш взгляд, у Великовского недостаточно обосновано? Чего не удалось доказать?
— Возможно, удивлю вас после всего сказанного. Но я до сих сомневаюсь, а прав ли Великовский, действительно ли все происходило именно так, как он нам представил? И я дорожу своими сомнениями. Они позволяют мне оставаться открытым для любых возражений, контрдоводов. Более того, я ищу возражений, доводов. Но чаще они сводятся к знакомому “этого не может быть, потому что не может быть никогда”.
Любая дерзкая гипотеза помимо всего прочего должна обладать изяществом. Под изяществом я разумею стройную, глубоко эшелонированную систему аргументов, взаимоподдерживающих друг друга, взаимопроникающих. Без этого гипотеза оказывается мертворожденной. У Великовского все сделано прочно, весомо и в то же время филигранно. К примеру, он выдвигает одно из немыслимых утверждений, о том, что Земля не раз меняла наклон своей оси, а значит, и географическое положение полюсов. После вводной авторской фразы нередко безо всяких вступлений следует текст в кавычках, развивающий ту же мысль. Кавычки закрываются, циферка сноски отсылает нас к примечаниям. Скользнув глазами в подвал страницы, вы обнаружите авторитетное имя наших дней или мудреца древнего мира, солидную монографию или священный текст. И получается, что Великовский говорит, в общем-то, о том, что было давно известно.
Для подтверждения крамольной мысли об изменении наклона земной оси автор не гнушается никакими свидетельствами. Обильно цитирует “Метаморфозы” Овидия, где дана впечатляющая картина вселенской катастрофы на просторах Евразии. В результате тех катастроф, замечает Овидий, “Земля… чуть-чуть осела сама и пониже стала, чем раньше”. Иначе говоря, земная ось изменила наклон! Но Овидий, Сенека, Гомер никогда для нас не перестанут быть художеством. Никакими красивыми стихами не заставят нас поверить, будто Земля действительно когда-то осела. Но далее Великовский убеждает нас в том цепью строго логических доводов.
Вот в Фаюмском оазисе, в Египте, раскопали древние солнечные часы, которые почему-то не желали показывать точное время на своей широте, зато исправно выполняли свои обязанности за несколько сот километров от места находки.
Известно, что порталы древних храмов ориентированы точно на восток. Однако при раскопках фундаментов наидревнейших из них выясняется, что их двери смотрят на восток с небольшими отклонениями. Неужели древние зодчие не умели точно определить местонахождение востока? Такие и тому подобные недоуменные вопросы задавали себе археологи, этнографы, историки, антропологи. Эти недоумения Великовский старательно выуживал из пожелтевших малотиражных журнальчиков, ученых записок. В свете его теории они получали изящное объяснение.
И в какой-то момент читатель, доверяющий здравому смыслу и своей способности логически мыслить, под напором фактов и свидетельств был готов принять жуткую картину апокалипсиса Иммануила. Громада земного шара, словно театральные кулисы, с горными кряжами, морями, континентами начинала вдруг крениться, и Северный полюс — бывший Северный полюс! — оседал, сдвигался к нынешней Баффиновой Земле (север Канады). А это значит, что просторы по ту сторону земного шара, известные ныне как Сибирь, из умеренной зоны поднимались к высоким широтам со всем на них сущим — стадами мамонтов, не дожевавшими листья кустарника (кустарник тот растет по сей день в Китае), с домами и юртами, не догоревшими кострами и людьми. Все это — мамонты, люди, селения — вскоре окажется в зоне мертвящего холода и погибнет…
Про мамонтов мы наслышаны. Но Великовский приводит такой факт: на Аляске, за Полярным кругом археологи раскопали не просто большое селение, а город с самобытной, неэскимосской культурой, родственной культуре айнов острова Хоккайдо. Как он оказался в Заполярье? Приплыл туда вместе с мамонтами, когда оседала Земля.
— Так что же все-таки у Великовского, на Ваш взгляд, недостаточно обосновано, доказано?
— Что считать доказательством? Альфа и омега теории Великовского — Венера, комета, ставшая затем планетой. Его противники говорят, ничего подобного произойти с ней не могло, поскольку и тридцать пять веков тому назад Венера сияла на небосклоне, как сияет сейчас. Великовский утверждает, что первые упоминания о Венере в ассирийских, халдейских, индийских источниках появляются не ранее VII века до н. э. До этого звездочетам было известно лишь четыре “подвижных” звезды — Меркурий, Марс, Юпитер и Сатурн.
В древнейших астрономических таблицах Венеры нет! С этим ученые согласны. Ее отсутствие объясняли тем, что Венера, по представлениям древних, входила в триаду вместе с Луной и Солнцем. За что такая честь звезде, которая месяцами не появляется на небосклоне? Если кто-то сумеет обосновать подобную странность, ему придется ответить на другой неудобный вопрос: почему после VII века до н.э. те же звездочеты изъяли Венеру из священной триады, присоединив ее к списку “подвижных” звезд? Не доказывает ли это, что до указанного срока планеты Венера попросту не было на небосводе?
При раскопках во дворце ассирийского царя Ашшурбанипала (тот самый седьмой век!) нашли уйму глиняных табличек с астрономическими текстами и среди них — записи восходов и заходов Венеры на протяжении 21 года. Они известны под названием табличек царя Амми-цадуки. Скандальность записей в том, что в некий период древней истории Венера вела себя совсем не так, как ведет себя сегодня. Венера табличек Амми-цадуки не признавала урочных восходов и заходов. Вместо положенных семидесяти дней отсутствовала в небе порой до пяти месяцев или являлась на месяц раньше урочного срока. Иначе говоря, перед нами портрет той Венеры, которая, перестав быть кометой, еще не стала в полной мере планетой.
Какой была реакция на те документальные записи? Один из вердиктов ученого комментатора: “Все эти записи совершенно недостоверны”. Как понимать — недостоверны? Двадцать один год астрологи еженощно вели записи, чтобы потом на их основании делать свои предсказания. Таблички аккуратно переписывались (сохранилось несколько комплектов). К чему было размножать недостоверное?
За Венерой следили не только ассирийцы и халдеи. Великовский разыскал подобные записи древнеиндийских астрономов, и в них разительное несоответствие восходов и заходов древней Венеры в сравнении с нашей. И там уже другие комментаторы выносят точно такой же приговор: “При наблюдениях совсем не обращалось внимания на действительно происходившие движения на небе”.
Но я увлекся, я опять на стороне Великовского. Теперь о том, что мне кажется недостаточно обоснованным. Лучше скажем так: недостаточно четко прописано.
Он выстроил убедительную картину происшедших катастроф. Каждый эпизод (потопы, пожары, землетрясения, пришествие кометы) документально подтвержден, если древние тексты, мифы и предания можно считать документом. А вот очередность, последовательность событий, иначе говоря, их синхронизация, подчас достаточно смутны. Но можно ли в том винить автора? Хорошо, что он не пытался все уложить в прокрустово ложе хронологии. Точные даты называл лишь в тех случаях, когда был абсолютно в них уверен.
Картина глобальных катастроф во многом зиждется на библейских текстах (книг пророков, Исхода, Псалтыри). Великовский умело пользуется этим материалом, мозаика цитат не оставляет сомнения, что в мире происходила грандиозная катастрофа, и Библия рассказывает именно об этом. Но если вы, не довольствуясь цитатой, поинтересуетесь, что следует далее, то иногда обнаружите, что речь там идет о вещах вполне житейских, а шум катастроф остался где-то позади. Сейчас навскидку не вспомню подходящий пример. Но это не раз заставляло меня призадуматься. Впрочем, библейские тексты претерпели по крайней мере пять редактур, начиная с V в. до н.э. (редактура Ездрой Пятикнижия) и кончая VII-IX веками уже новой эры, когда масореты из Тивериады окончательно утвердили канон Ветхого завета. Катастрофы к тому времени были далеким прошлым, и многое из того, что казалось непонятным, упрощалось, приземлялось.
— Говоря о Великовском, можно ли провести какие-то параллели со школой А. Фоменко? Если да, то в чем их отличие?
— Безусловно, какие-то параллели возможны, но со многими оговорками и уточнениями.
Великовский считал, что египетской истории по недоразумению приписаны пять-семь лишних веков, а потому в ней немало фантомных царств, царей, одни и те же битвы подчас прокручиваются дважды. А поскольку история соседних народов накрепко “привязана” к истории Египта, получается, что ровно столько же веков из жизни этих народов вычеркнуты. Приступая к “Мирам”, он решил сначала разобраться с хронологией. Ей посвящена книга “Века в хаосе”, и писал он ее одновременно с первой. В “Мирах” — физическая история Земли. В “Веках” — политический и культурный аспект того же времени. Для историков эта книга столь же сенсационна, как “Миры” для астрономов и физиков. Всего лишь один пример. По традиционной хронологии египетская царица Хатшепсут правила в 1505 — 1483 гг. до н.э. По хронологии Великовского, она современница царя Соломона, иначе говоря, жила пятью-шестью веками позже. Более того, в почти детективном расследовании Великовский убеждает нас, что Хатшепсут была той самой царицей Савской, что некогда нанесла визит Соломону.
Таким образом, поправки к хронологии у Великовского ограничены историческим ландшафтом Передней Азии, простираясь не далее седьмого века до новой эры. Всякие другие параллели со школой Фоменко могут показаться натяжкой.
Вы читали те дорогие, толстые тома, что дружно выходят под патронажем школы Фоменко? Я тоже их не читал, а потому любое наше суждение следует воспринимать как предварительное. Однако я проштудировал реферат Анатолия Тимофеевича “Критика традиционной хронологии” с подзаголовком “Какой сейчас век?”. Об астрономической и математической части работы, на основании которой делаются столь смелые сокращения веков, судить не берусь. Но когда дело доходит до анализа исторического материала, тут мы можем позволить себе высказать мнение.
Мне кажется, сейчас люди даже своим будущим не очень дорожат, а уж с прошлым готовы расстаться шутя. Хотите произвести сдвиг во времени на 1054 года и доказать, что Гильдебранд, будущий папа Григорий VII, в действительности был Иисусом Христом? Вам слово, доказывайте! И вот уважаемый академик выстраивает таблицу в две колонки: слева — данные биографии Гильдебранда, справа — Иисуса Христа, якобы совпадающие. Там столько несуразностей, натяжек. Мать Иисуса звали Мария. Как звали мать Гильдебранда, неизвестно. Зато он жил в монастыре Святой Марии. Считается, что сходство найдено. Гильдебранд родился в Италии, а там есть (заметье — просто есть!) Пелестрина, а Иисус жил в Палестине. Пелестрина, Палестина… Да, похоже, но что это доказывает? У Гильдебранда была подруга, графиня Матильда, ей принадлежала чуть не половина Италии. А спутницей Иисуса Христа была Магдалина, у той, правда, за душой, кроме грехов, ничего не было. Похоже? Нисколечко! В огороде бузина, а в Киеве дядя, вот как это называется. И самое главное: Иисус умер на кресте (или на столбе, ставросе в греческом написании), а Гильдебранд почил в монашеской келье… Одного уж этого достаточно, чтобы прекратить любые экзерсисы сравнительного жизнеописания тех двух исторических лиц.
Но если б даже параллелей в биографиях Гильдебранда и Христа оказалось больше, все равно этого оказалось бы недостаточно. И пестрый палестинский антураж для вящей убедительности пришлось бы перенести на итальянскую почву — со всеми селеньями, холмами, оврагами, речками, садами. Это кажется, что только математика и физика имеют дело с формулами, а литературный текст — просто собрание слов. Но тут тоже все вершится по своим формулам и законам. Библейский текст не спутаешь со средневековым, даже повествующим о делах библейских. Ауэрбах в своем “Мимесисе” это, можно сказать, доказал. Словом, фигура Гильдебранда здесь нелепа, для этой цели можно было бы подобрать что-то получше. Взять того же Михаила Горбачева…
— Причем тут Горбачев?
— Абсолютно не причем. Как и Гильдебранд. Но любой человек, пришедший с благой или мнимо благой вестью оказывается в путах тех же коллизий, в окружении тех же хрестоматийных персонажей. Все это льнет к нему, словно к магниту. Горбачев ведь тоже явился со своим посланием. “Так жить нельзя!” “Процесс пошел” и т. п. И у него был свой предтеча, Иоанн Креститель или Кресцентий. На эту роль, согласитесь, вполне подойдет Андропов. Были у него свои апостолы, члены Политбюро. И был свой Иуда. Это, конечно же, Ельцин. Помнится по телесюжетам, было между ними и целование. Во всяком случае, объятия перед предательством были точно. И суд синедриона был. Споры с фарисеями и саддукеями? Сколько угодно. Вспомните фильм (кажется, по НТВ): Горбачев в Кремле, всеми покинутый, с отключенными телефонами, без апостолов, без охраны… Это разве не Голгофа, не распятие? Для пущего сходства, можно добавить другие детали. Роль спутницы Иисуса, грешницы Марии Магдалины, прекрасно исполнит Маргарет Тетчер. Наших ортодоксов сильно смущали странные симпатии Горбачева к этой капиталистической грешнице. А уж графиню Матильду, соратницу Гильдебранда, Маргарет Тетчер покроет сполна: она особа и титулованная, и всей Англией “владела”…
Пройдет несколько веков, и при желании можно будет вычерчивать сравнительную таблицу в две колонки: в одной факты биографии Христа, в другой — Горбачева.
— Не лучше ли нам все-таки вернуться к Великовскому?
— Хорошо. Всего несколько слов, чтобы закончить мысль. Еще молодой Гете, погружаясь в историю, обратил внимание, что в образах различных деятелей прошлых эпох, в их биографиях навязчиво повторяются похожие мотивы и ситуации. Однако ему в голову не пришло считать те или иные из них фантомами, перепевами старого. Он здраво рассудил, что в жизни многое происходит по привычным схемам, в рамках определенного сходства. Что было, то и будет, говорил Екклесиаст. У древних было все то же, что у нас, — это из Марка Аврелия (цитирую по памяти).
А теперь в продолжение вашего вопроса о реакции на книгу Великовского… После выхода ее в свет мне позвонили из проекта “Цивилизация”: им понравились “Миры”, хотели бы узнать кое-какие подробности. Я толком не понял, что за проект, но при слове “цивилизация” у меня начинает учащенно биться пульс. Получилось так, что Великовский свел меня с интересными людьми. Профессора, доктора наук, кандидаты, аспиранты, люди разных специальностей. Собираются по средам в просторном офисе, после того как, все оставив на попечение охранников, оттуда разъезжаются деловые люди. С “Цивилизацией” я провел несколько вечеров и, должен признаться, не скучал ни минуты.
Поразил меня доклад Ярослава Кеслера, профессора-химика из МГУ. Речь шла о катастрофе, не столь масштабной, как в “Мирах” Великовского, но весьма чувствительной для Европы. Предположительно все началось с падения астероида близ Фарерских островов. Гигантская трансгрессионная волна тогда прокатилась и по территории России, от Ледовитого океана до Черного и Каспийского морей, сметая все на своем пути. О таких катастрофах (потопы Огига, Девкалиона) много толков, этим не удивишь. Смутило меня предполагаемое время катастрофы: четырнадцатый век нашей эры! Но там не просто досужие домыслы, для доказательства были задействованы труды многих специалистов. Прокатившаяся с севера волна после себя оставила многие улики: типично северные породы рыб в Черном море, нерпу — в Каспийском, солеварни в средней полосе, ракушки, стволы мореного дуба в степной зоне, валуны на высотах…Все это требует тщательного осмысления. Только надо разобраться, подходит ли для такой катастрофы не столь отдаленный век.
Запомнились интересные выступления доктора геологических наук Игоря Давиденко. Главный его тезис: человек может делать только то, что он может делать в данный момент. Стало быть, всему свое время — для стального меча и для пилы, для колесниц и стеклянных сосудов, монет с тонкой гравировкой и для изящных камей. Прежде, чем ответить на вопрос, когда это сделано, следует объяснить, как, при помощи какой техники это сделано? И тогда может оказаться, что многие музейные экспонаты — новоделы, а их датировку придется пересмотреть.
— Иначе говоря, опять же речь идет о пересмотре традиционной хронологии в сторону ее сокращения.
— Совершенно верно. Но такой подход — технический, мне кажется логичным, допустимым. Пусть кто-то попытается по методу Гильдебранд = Иисус Христос доказать, что этрусская ваза — это изделие работы Фаберже. В конце концов, не академик Фоменко, даже не академик Морозов, революционер и узник Шлиссельбургской крепости, первыми ощутили приблизительность и растянутость традиционной хронологии. Задолго до них об этом задумался сэр Исаак Ньютон, пытавшийся по разным библейским версиям уточнить ход времени. И Теодор Моммзен отмечал неоправданные сдвиги, разрывы времен. Процесс, как говорится, давно пошел.
И что еще удивляет: энтузиазм участников проекта! Каждая среда начинаются у них с обмена освоенными за неделю материалами. На стол ложатся новые книги, распечатки, древние карты, графики, комочки бронзы в малахитовой патине, осколки стекла, черепки… Артефакты! Разгораются жаркие споры. Все о том же: поиски утраченного и добавленного времени. Даже в последнем поезде метро, уже разъезжаясь, стараемся перекричать железный лязг и толкуем о Великой Орде, Византии, войнах Екатерины… До следующей среды!
— Ваше личное отношение к пересмотру традиционной хронологии?
— Если коротко: готов участвовать в любом шабаше по пересмотру традиционной хронологии. Только ни одного века, ни одного деятеля без боя в фантомы не отдам. Пожалуйте доказательства! А то, что выдается как доказательства, кажется неубедительным (вновь оговорюсь: плотно познакомился только с вышеназванным рефератом Фоменко).
Ваша озабоченность мне понятна. За упразднение прожитых человечеством веков по-настоящему взялись только сейчас. К чему бы это? А ведь школы, подобные фоменковской, существуют не только у нас. Как утверждают немецкие ученые Х. Иллиг и Г. Хайнсон, история Древнего Египта насчитывает не 3000 лет и уж тем более не 6000, а всего-то 800 лет.
А знаете, что произойдет, когда эти разработчики, образно говоря, дойдут до “скальной породы”? Когда на всю историю с Шумером и Египтом отбросят тысячу лет, да еще тысячу на современную, от Иисуса Христа до рок-оперы “Иисус Христос — Суперзвезда”? Для многих тогда станет очевидным, что не мог род людской в столь короткие сроки самостоятельно пройти путь от примитивной мотыги до космического корабля. Что все это сделал кто-то за нас, надоумил в сновидениях или подсказал открытым текстом. И планета Земля предстанет тогда лабораторией, где пришельцы ваяли и продолжают ваять цивилизации, а мы, как и те, что были до нас, всего лишь подопытные кролики.
— И какие в пользу этого будут доводы?
— Доводов отыщется предостаточно. Живет в Америке писатель Захария Ситчин. Издал полдюжины томов (четыре переведены на русский), в них рассказано, как в давние времена прилетели к нам обитатели двенадцатой, неведомой пока планеты Солнечной системы. Будто бы они и заложили основы цивилизации в Междуречье Тигра и Евфрата, распространившейся затем по земле. Среди них были мужчины, женщины, их имена в пантеоне богов Шумера — Ану, Энлиль, Эа, Нинлиль, Инанна и др. Кроме двенадцати великих богов, были и рангом пониже — ануннаки. Разумеется, богами они были только для землян. Среди самих небожителей иерархия выстраивалась по родственной табели о рангах. Автору пришлось изрядно напрячь фантазию, описывая, как они поделили территорию, как обживали земные просторы, обучая дикарей землепашеству, ремеслам, искусствам, богопочитанию.
Пока это кажется фантастикой, но там есть некое документальное ядро. В III в. до н. э. на остров Кос (Средиземное море) переселился жрец Мардука из Вавилонии по имени Берос. Этот образованный халдей владел греческим языком, в его распоряжении были копии хроник из храма Мардука. По ним была написана история Вавилонии. Правда, книга сохранилась только в цитатах и пересказах. Многое в них перекликается с библейскими сюжетами (например, легенда о Вавилонской башне). Позже историки кое-что приняли из предложенной Беросом хронологии. Так вот, Берос рассказывает о прилетевших к нам с какой-то звезды астронавтах. Для него они, конечно, были богами. Однако это не помешало ему описать их неприглядную внешность. Одного звали Оаннес, он вышел из моря и был похож на рыбу — рыбий хвост, рыбья голова, хотя под этой личиной имел вполне человеческий облик (“Голос и язык его были человеческие”). Оаннес обучал людей ремеслам, строительству, земледелию, затем опять, как рыба, погружался в море.
Очевидно, речь идет о скафандрах астронавтов или аквалангистов. Пришельцы предпочитали жить в море, должно быть, там у них был свой “Наутилус”, где они, пока не освоились на земле, чувствовали себя как дома. Это и послужило документальным ядром, из которого со взрывом фантазии стала расширяться вселенная Захарии Ситчина. Его шеститомная эпопея, можно сказать, целиком вышла из свитка Бероса.
— Согласитесь, эти рассказы совсем в ином ключе, чем то, что мы прочли у Великовского.
— Разумеется. Я только пытаюсь предвосхитить аргументы, к которым рано или поздно придет школа Фоменко, когда суммарно прожитое человечеством время ее сторонникам покажется с овчинку. Берос станет первым козырем в колоде доводов, что земляне в своем развитии не были самостоятельны. Что им кто-то помог. А вот, если угодно, довод второй.
Середина XVIII века. Попыхивают первые паровые машины. Франклин при помощи воздушного змея пытается разгадать тайну электричества. Громоотвод — великое открытие! Химики тешатся флогистоном.
А в Англии живет престранный тип — Генри Кавендиш (родился в 1731 г.). В двадцать два года бросил Кембридж, уединился в поместье. Семь лет спустя студент-недоучка становится членом Лондонского Королевского общества (равнозначно званию академика).
Кавендиш определил удельный вес водорода и углекислого газа, вывел формулу воздуха и воды. Раньше Кулона установил законы взаимодействия электрических зарядов. За много лет до Фарадея рассчитал влияние среды на емкость конденсатора. С помощью изобретенных им крутильных весов подтвердил закон всемирного тяготения. Вычислил отклонение света под действием притяжения Солнца. С поразительной точностью назвал массу Земли. Современная наука сумела его поправить всего на четыре сотых! И все это сделано в домашней лаборатории, где подручным материалом, по слову современника, служили “сургуч и веревка”!
После смерти Кавендиша (1810) обнаружили множество рукописей, испещренных алхимическими значками. Без малого век бумаги пылились в библиотеке Кембриджа, пока не попались на глаза Максвеллу, издавшему их 1879 году. И тогда стало ясно, что Кавендишу были вверены ключи от электричества, теории относительности, атомной энергии!
Вверены кем? Жак Бержье, французский физик, писатель и генератор завиральных идей, считал, что в середине XVIII века в Европе появился некий источник информации. Откуда появился — этого Бержье не знал, но полагал, источник тот был внеземного происхождения. Этот некто (скорее всего, он был не один) передал землянам важную информацию по физике и химии, тем областям знаний, где наметились наибольшие пробелы. Сокровенные сведения доверялись особо избранным. Бержье их называет “вестниками”, различая по степеням. Кавендиша он считал вестником высшей категории.
Столь же высокого ранга был и Роджер Боскович (родился в 1711 г.), хорват по национальности, монах-иезуит, совмещавший в себе многие профессии, — математик, физик, астроном, поэт и философ. В отличие от затворника Кавендиша, вдоль и поперек исколесил Европу, представляя при дворах Дубровницкую республику. Заведовал кафедрами во многих университетах. В его библиографическом списке около сотни научных работ. Не количество, однако, удивляет, а то, что идеи Босковича далеко определили науки. Основателем современных представлений назвал его Менделеев. И современные физики считают его предтечей.
В своем труде “Теория естественной философии” (само название длиннее) Боскович затронул не только проблемы теории относительности, квантовой механики, биолокации, но рассуждал о вещах, для нас по сей день темных — о путешествии во времени, о “параллельных мирах”…
— Ну что ж, гениальные люди, творцы, они всегда опережают время.
Хорошо, тогда еще один сюжет… Не могу забыть пространное интервью с доктором Жан-Пьером Пети, уважаемым французским физиком из Национального центра научных исследований. Опубликовано давно — в одном из декабрьских номеров журнала “Пари-матч” за 1991 год. Помню и фотографию ученого: крепкая фигура, пытливый взгляд, ни одного седого волоса — мужчина во цвете лет. А говорит немыслимые вещи!
По словам Пети, на протяжении многих лет он получал от некого источника информацию — по общей теории относительности, физике твердого тела, информатике, биологии. Это позволило ему всего за полгода написать и опубликовать несколько капитальных работ, что без подобных подсказок было бы невозможно. Редакция проверила: солидные статьи, солидные журналы, восторженные отзывы.
В отличие от Бержье, Пети точно знает, кто распространяет информацию. Пришельцы с планеты Юммо, находящейся от нас на расстоянии четырнадцати световых лет. После того как юммиты совершили посадку (Пети называет дату, место приземления), их резиденты, расселившись по континентам, приступили к выполнению задания: собирая сведения о нас, они в то же время сообщают землянам кое-какие сведения. Пети описывает внешность пришельцев (от людей почти неотличимы), рассказывает, чем питаются, как размножаются, как у них обстоят дела с юмором. Откуда он все это знает? От самих же юммитов.
И как, вы думаете, он получал информацию? Весьма прозаически — по почте. Земная бумага, машинописный текст. Пети известно до двух тысяч страниц таких писем. В конце каждого пометка — в скольких копиях, на каких языках распространяется.
Не розыгрыш ли это, спрашивает журналистка. Стольких контактеров дурачили трескучими посланиями от имени инопланетных цивилизаций! Но в отличие от набора трюизмов, возражает Пети, которыми потчуют контактеров или которыми те потчуют нас, тут свежая информация, фундаментальная, практичная. И выносится она на суд не толпы, а специалистов высокого класса.
Тогда, может, какой-нибудь гениальный чудак дурачит ученых? Маловероятно, говорит Пети. Чтобы поддерживать постоянный поток информации, пришлось бы создать тайный клуб гениальных шизофреников, в течение десятилетий безвозмездно раздающих посторонним бесценные подсказки и научные прозрения. Ради чего?
Такую же научную подпитку, по словам Пети, от пришельцев получают и другие ученые, но предпочитают об этом помалкивать. Однако пришло время с этим разобраться. Даже если это розыгрыш, его можно распознать. Нужно только побудить ученых, получающих такую информацию, собрать ее воедино, обобщить, проанализировать, а затем решить, насколько ее можно считать земной. Или неземной.
Вы полагаете, интервью с доктором Пети явилось полным откровением? Но десятью годами раньше, как сообщил тот же журнал, испанский ученый Антонио Рибера опубликовал книгу “Тайна Юммо” о своих связях с юммитами.
— Вы рассказываете невероятные вещи.
— Свят, свят, свят! Не хочу пугать ни вас, ни себя. Тот материал из “Пари-матч”, помню, назывался “Чудовищный розыгрыш или трепетная реальность?”. Не знаю, как дальше развивались события. Я склоняюсь к тому, что это все-таки была какая-то мистификация, наконец, рождественская сказка самого журнала (помню, номер журнала был точно декабрьский). Но все равно, если удастся сплющить время, эта история вместе со многими другими послужит доказательством того, что человечество не могло прийти самостоятельно к тому, к чему пришло, плохому и хорошему.
— Почему вы настаиваете, что школы или группы, которые стремятся, как вы говорите, “сплющить время”, непременно разыграют карту пришельцев?
— Другого просто не дано. Вспомним популярную притчу швейцарца Эйхельберга, осязаемо и зримо изобразившего путь, пройденный человечеством. На всю историю он отводил 600.000 лет, о чем, конечно, можно и поспорить. Но если историю человечества представить в виде марафонского бега на 60 километров, то лишь за два километра до финиша (наше время) появляются первые примитивные орудия и настенные рисунки в пещерах. Лишь на последнем километре — приручение животных и первые пробы земледелия. Всего за двести метров до финиша поднимутся строения Римского форума. Еще сто метров — Средневековье. И лишь на последних пяти метрах бегун увидит чудо. Асфальтовые, железные дороги, по ним мчатся машины, поезда. Ночные города залиты светом. В небесах проносятся сверхзвуковые самолеты, плывут космические корабли, на дне океанов подводные лодки… Все на последних пяти метрах дистанции! Разве не удивительно?
А теперь представьте себе: человечество лишили львиной доли прожитых тысячелетий. Их попросту списали, как никогда не бывшие. Дистанция сократилась в десятки, сотни раз, уменьшились и промежуточные этапы. Получается, что под вспышками фото— и телекамер наш бегун окажется не на последних метрах, а на последних сантиметрах, а то и миллиметрах пути. Кто же поверит, что человек сам сумел сотворить чудо современности за такой срок? Вот тогда и вспомнят о человеке-рыбе Оаннесе, о “вестниках”, открывавших сокровенные законы с помощью “сургуча и веревки”, вспомнят доктора Пети… Вспомнят странные сны Нильса Бора, Менделеева… Одному во сне приснился атом в виде Солнечной системы, другому — периодическая таблица элементов. Информация не всегда приходит в почтовых конвертах.
— Каково Ваше отношение к этому? В чем Вы видите альтернативу?
— Мое отношение отрицательное. Пришельцев может и не быть. Но представьте себе: появляется некто, и он говорит, что получает от них предписания, необходимо сделать то-то и то-то! И это приказ. А сам посредник, понятно, становится диктатором. Пока это, конечно, невозможно. Но когда наблюдаешь, как стремительно рынок оглупляет людей… Тошнотворность рекламы, гороскопы, отгадывание слов, кроссвордов, фильмы, которые можно смотреть, переключаясь с канала на канал, и вроде бы все о том же…
Что касается альтернативы… Бержье, о котором я упоминал, совместно с Луи Повелем написал книгу “Вечный человек”. В ней утверждается, что классическую теорию эволюции следует признать банкротом. Если человек мыслящий существовал 100 тысяч лет назад, рассуждают авторы, мы обязаны спросить себя: неужели в столь долгом похождении homo sapiens имеется всего лишь единственный проблеск, а именно заключительный отрезок, равный 0,05 от его суммарного пребывания на Земле? Иными словами, не мог человек мыслящий 95 тысяч лет праздно просидеть у первобытного костра!
В самом деле, как объяснить эти затяжные праздные века? Относительную молодость нашей цивилизации объясняет теория катастроф: после сокрушительных природных катаклизмов человеку не раз приходилось начинать все сначала. В этом суть хрестоматийной беседы Солона с египетским жрецом. После глобальных катастроф род человеческий, низведенный до небольшого числа разобщенных существ, долгие века ни о чем ином не помышлял, кроме как о выживании. Ни о каких искусствах, науке не могло быть и речи. О том же в свое время размышлял Лаплас. Но зримую панораму одного из таких моментов в истории человечества представил Великовский.
Не дай, как говорится, Бог… Но 20 июня с. г. мировые агентства новостей передали сообщение, что Земля разминулась с очередным астероидом. Прошел всего в 120 тысячах километров — можно сказать, на волосок от Земли по космическим меркам. Астероид был невелик, с футбольное поле. Тревожным было то, что обсерватории его обнаружили только при отлете. Будь астероид побольше (скажем, 10х10 км), пролети чуть поближе… Вы обратили внимание, в последние годы подобных сообщений становится все больше?
— Давайте все же вернемся к Великовскому. Как он соотносил свою концепцию с мистической версией событий религиозной истории?
— Вопрос деликатный. Сам об этом много думал. Ни в одной из книг, а уж тем более в “Мирах”, он не пытался напрямую вступить в спор с общепринятой версией событий, излагаемых в Библии. Вернее, с истолкованием ее. По разным поводам он повторял, что Библия — правдивая книга, надо только суметь прочитать ее правильно. Можете себе представить, какой длинный и скандальный список получился бы, решись он перечислить тех, кто толкует ее неправильно. Великовский выбрал всего двух комментаторов, чтобы на их примере дать обобщенный взгляд о других. Это хорошо известный раввин Маймонид и всемирно известный философ Спиноза. Говоря о них, Великовский, обычно такой сдержанный, явно теряет терпение. В самом названии той главы, “Маймонид и Спиноза, экзегеты”, чувствуется раздражение.
Что не устраивает Великовского в их толковании Библии? То, что эти авторы воспринимали описание действительно происходивших событий как метафоры, художественные преувеличения, “склонность к чрезмерным оборотам”. Что не желали признавать правдивость граничащих с чудом библейских рассказов. Толковали их как излишне эмоциональное восприятие сугубо локальных катаклизмов, которые пророки-де проецировали на всю вселенную. Великовский же считал, что там, где пророки говорят про падающие с неба камни, серу и смолу, всепожирающее пламя и вихри, они имеет в виду именно это, а не поэтические иносказания.
Раввины Амстердама подвергли Спинозу “великому отлучению”. Маймонид сам был раввином, очень влиятельным, но это не спасло его от преследования ортодоксов, его книги сжигались. За что? За умаление чуда, за низведение библейских чудес до метафор. Парадокс, но Великовский критикует их за то же самое! Кстати, Спиноза считал, что чудеса — это происшествия, причина которых не поддается объяснению. Спиноза не нашел объяснения библейским чудесам и объявил их метафорами. Великовский отыскал причину, и чудеса, перестав быть чудесами, стали следствием природной катастрофы.
Почему бы ортодоксам не принять его версию о катастрофе? Что меняется? А меняется решительно все! Ветхий завет покоится на рассказе об интимных отношениях израильтян с Иеговой. Стоит признать, что великая катастрофа была, — и сокровенные эпизоды с богоявлением, передачей завета низводятся до “субъективного восприятия”, на чем настаивали Спиноза, Маймонид. Опять парадокс! Будь на дворе иные времена, Великовский также подвергся бы “великому отлучению”.
Как-то дочь Великовского сказала с ноткой осуждения: папа, но ведь ты не ортодоксальный еврей. Да, отвечал он, я просто еврей, верующий. Но если ты верующий, продолжала дочь, почему пишешь, что чудеса, происшедшие с нашим народом, вовсе не чудеса, а явления природы? Я ученый, доченька, отвечал он, я описываю объективные явления, не давая им теологической оценки.
Но чудес Великовский не отрицает. “Разве это не чудо, что описываемые мною катаклизмы произошли именно в нужный момент? Я знаю, что произошло. Но, увы, мне не дано знать, почему это произошло”. Тут что-то вроде восточной шкатулки с секретом: вам удалось открыть одну, а в ней другая, тоже с секретом, и, скорее всего, не последняя. Великовский нашел секрет первой шкатулки. Чудес в ней не оказалось, — сплошные экстремальные явления природы. И с чувством благоговения склонился перед второй закрытой шкатулкой: почему те явления происходили в сокровенно-важные для израильтян мгновения?
Это, на мой взгляд, и позволило Великовскому остаться верующим. Однако слова его “я просто еврей” значительно весомее, чем смотрятся в контексте. Прежде всего, он был сионистом. Едва ли не с гимназической скамьи, написал (под псевдонимом) брошюру “Третий исход”, в которой звал евреев переселяться в Палестину. Сионизм проповедовал всем и вся. Не любил евреев, отвернувшихся от своей веры. Даже Зигмунду Фрейду, к которому питал уважение, вынес порицание за то, что тот ради преуспеяния порвал с иудейством и принял крещение. Карла Маркса обозвал человеком никчемным (Luftmensch), не потому, что тот боролся за права “обездоленных”. То же самое, с его-то внешностью ветхозаветного пророка, Маркс мог бы делать, не отрекаясь от своего происхождения, ибо все иудейские пророки выступали против царей, богачей, эксплуататоров. Но Маркс отринул не только свое происхождение, одна из его первых работ была направлена против еврейства.
А уж таких евреев, как Иосиф Флавий, Великовский просто на дух не выносил. Не столько даже за то, что Иосиф при отягчающих обстоятельствах предал народ, перешел на сторону римлян, сколько за то, что в те далекие времена (первый век новой эры) не дал достойную отповедь Манефону и Апиону, сумевшим убедить мир, что гиксосы, совершившие кровавые зверства в завоеванном Египте, были евреями. Это, по мнению Великовского, и дало зеленый свет антисемитизму в мировом масштабе.
Правда, все эти темы остались за пределами “Миров”. О них Великовский коснулся в других книгах, где он, по словам его биографа, предстает “как верный сын еврейского народа”. Однако и там о иудействе как религии я не встретил ни одного елейного с благоговейным придыханием сказанного слова. Великовский — исследователь, не богослов. Просто еврей.
— Что будет еще переведено из Великовского?
— Мне очень хочется перевести его вторую книгу — “Века в хаосе”. Недаром я излишне много говорил о поисках утраченного и добавленного времени в истории человечества. Эта книга как раз об этом.