Стихи
Опубликовано в журнале Континент, номер 112, 2002
Владимир САЛИМОН родился в Москве в 1952 г. Окончил Педагогический институт. Первая книга «Городок» вышла в 1981 г. Автор книг «Уличное братство», «Страстная неделя», «Невеселое солнце», «Красная Москва», «Брильянтовый и золотой», «Бегущие от грозы», «Возвращение на землю», «За наше счастливое детство» (книга вышла в двух изданиях, одно – совместно с художником Татьяной Назаренко). В 1995 г. удостоен премии Premio Europeo di poesia «Antonietta Drago», в 2001-м – премии журнала «Октябрь». Живет в Москве.
1 На пустыре в ведре пекут картошку. Я привыкаю понемножку к тому, что ветер — штормовой, к тому, что ливень — листобой, что пруд окрестный поутру похож на черную дыру. День ото дня дыра все больше. России — меньше. Больше — Польши. 2 Иван-царевич скачет верхом на сером волке вкруг новогодней елки. Луна в окне маячит. Она видна не резко, поскольку занавеска могла быть чуть прозрачней. Грядущий год — удачней прошедшего стократно, что маловероятно. 3 Простое решенье — это, как если бы тьма отделилась от света сама по себе, завыл неожиданно ветер в трубе. Что может быть проще березовой рощи, охотно подставившей солнцу макушку. Репьи напоследок вцепились друг в дружку. Их мертвую хватку опять и опять весь день я пытаюсь напрасно разъять. Нисколько внимания не обращаю, насколько бессовестно все упрощаю. 4 Нас манит обнаженная натура. Деревья голые меж тем глядят понуро и, устыдившись наготы, стыдливо прячутся в кусты. Подлесок играет роль кисейных занавесок. Полупрозрачная — столь многое подчас скрывает кисея от любопытных глаз. 5 Прибой — отнюдь не папиросы. Однако снежные заносы… во тьме кромешной шелест снежный напоминает шум прибрежный. Раскаты грома — напоминает бурелома медвежья поступь — всякий раз когда настигнет буря нас, когда метель меня нагонит, когда пурга меня уронит, хвостом виляючи, в сугроб, играючи, загонит в гроб. 6 Все глубже — в обморок глубокий проваливается стоокий и соглядатай наш и страж. Недавний — поднадзорный, сегодня — подзаборный с лохматой бородой. Но явится городовой, неведомый дотоле, его с селедкой на боку легко представить я могу, не знающим ни жалости, ни боли. Что Аргус перед ним?! Он окриком одним поставит нас на место, замысливших бежать из-под ареста. 7 Все начинается от печки. Сначала тополя оплавятся, как свечки. Потом — разверзнется земля. Чудовищные твари, задравши в небо хари, в кружок усевшись, станут ждать. А я — улягусь на кровать. Поскольку я — ни зверь, ни птица, попробую не суетиться, не трепыхаться без нужды, подольше продержаться без воды. 8 Все оживает вдруг. Решительно. Без колебаний. Заламываний рук и воздыханий. И луг и лес — лишь отражение небес прозрачных. Блуждая средь участков дачных, невольно отвожу я взор: повсюду видимый разор. Разруха — словцо не для утонченного слуха. 9 Евг.Попову На дне карьера, где глина расслоившись, как фанера, торчит среди камней, встречаются находки пострашней, чем чертов палец — белемнит, хотя его ужасен вид. Нужна отвага, а не смелость, чтоб в руки взять окаменелость. 10 Неполадки со здоровьем. Подростковым малокровьем принужденные страдать по весне слегли в кровать. С живота на спину, а потом — наоборот — мы ложились на живот, носом тыкаясь в перину. Оставалось под вопросом — можно ли, уткнувшись носом, обнаружить в час ночной под подушкой мир иной. 11 Источник света это — Бог. В чем убедиться каждый мог. А лампочка над дверью подобна суеверью, русалке на ветвях иль ведьме на метле, болотным огонькам, мерцающим во мгле.