Стихи
Опубликовано в журнале Континент, номер 105, 2000
Марина Тарасова — родилась в Москве. Окончила Московский полиграфический институт. Автор восьми книг стихов и прозы — “Певчий город”(78), “Старая музыка”(87), “Воздушный мост”(93) и др. Живет в Москве.
В полутьме, на обочине, с края…
* * *
Смиренье дается труднее всего,
и ты не находишь себе оправданья.
Железная дверь, а за ней ничего, —
ни трепетных слов, ни родного дыханья.
В бутылке расцвел некрасивый цветок,
рассыпалась за ночь бумажная кипа.
К окну прислонилась замерзшая липа,
и свет между веток,
и снег между строк.
* * *
И вспомнилось все мне в назначенный срок —
слезящийся темной слюдой потолок
и в узком окошке
погоста кресты,
и стягивал щеки крестьянский платок,
надетый мне вместо нарядной фаты…
А после мы вышли с тобою на паперть,
три тощих старухи сказали нам вслед:
— Ну что, молодые, кто певчим заплатит? —
И колокол бухнул в ответ.
И ты в забубенном и странном азарте,
молясь непонятно кому и чему,
всю ночь проиграл на зеленом бильярде,
а я отрешенно смотрела во тьму.
Так что же скрепляет наш долгий союз,
которому странная жизнь нипочем?
Неужто обет из запекшихся уст
и медлящий ангел с железным мечом?
* * *
Гуляет осень без конца и края,
ее глаза хмельным огнем горят.
Скулит собака под замком в сарае.
Хозяин пьян, он сам как листопад.
Собака воет, жизнь не узнавая,
одна, без скудной пищи и воды,
и сотрясает скорлупу сарая
угрюмый вой нагрянувшей беды.
Хозяин третий день вершит попойку
жене, соседям, осени назло,
который год глядит на Перестройку
в постылый ящик, в мутное стекло.
Какая для ума и сердца брага,
какая бесконечная гульба!
Хрипит в ночи забытая дворняга.
Россия. Осень. Ссучилась судьба.
* * *
Пред смертью жизнь мелькает снова,
Но очень скоро и иначе.
И это правило — основа
Для песни смерти и удачи.
В.Хлебников
Пыль кружит над переулком,
залетает в строгий зал.
Органист играет “Мурку”,
он от Генделя устал.
Вы, ценители крутые,
не мутит вас, не знобит?
По России, по России
это реквием звучит.
* * *
Вьется желтый пыльный смерч
над стеною Плача.
Как науськивает смерть
толстый бич палачий.
— Все они нетопыри, —
шепчет Вероника.
— Вот платок мой, Ха-Нацри!1 —
Шепот громче крика.
Хава цели ле Шарон2.
Будь же Господом хранима.
Подо мной кремнистый склон,
пыль Иерусалима.
Предо мною Крестный Путь,
Церковь Осужденья.
Дай же воздуха глотнуть,
вымолить прощенье.
Дай же наземь не упасть
в Церкви Бичеванья.
Наша участь только часть
Божьего страданья.
1 Назаретянин
2 Здравствуй, лилия Шарона (древнееврейск. — Прим. автора)
* * *
Шагаю в церковь через поле,
проваливаюсь в талый снег,
какая радостная доля
торить на белом черный след.
Я превращаюсь в белый свиток,
меня окутала метель.
Куда девался лес обритый?
Теперь январь или апрель?
И кто кропит живые вербы —
вода или небесный снег?
Слеза неопалимый веры
или счастливый человек.
* * *
Никогда не увидеть деревья,
не испить, не услышать воды.
Не песок твой горючий — безверье
засыпает и крошит следы.
Где ты, кожаный мех каравана?
В полутьме, на обочине, с края…
Древний ангел похож на варана,
дует в горло и шепчет: чужая.