Опубликовано в журнале Континент, номер 103, 2000
25-26 сентября 1999 г. в Варшаве прошли очередные (четвертые) Международные Чтения памяти Владмира Максимова, посвященные на этот раз теме “Посткоммунистическая Восточная Европа вчера, сегодня и завтра”. На Чтениях с докладами об опыте посткоммунистического развития своих стран выступили, в частности, Андрей Санников, бывший Чрезвычайный и Полномочный Посол Республики Беларусь в Польше, заместитель министра иностранных дел Беларуси в 1995-1996 гг.,а ныне один из лидеров демократической оппозиции режиму Лукашенко, и известный польский политический и общественный деятель, в прошлом неоднократно подвергавшийся репрессиям, один из руководителей Комитета защиты рабочих (КОР) и “Солидарности”, а ныне главный редактор “Газеты Выборчей” Адам Михник. На основе своих выступлений они подготовили для “Континента” статьи, которые мы и публикуем сегодня в нашем журнале, полагая, что проблемы, освещаемые в них, могут быть интересны не только белорусским или польским, но и русским читателям, поскольку опыт постсоветского развития Польши и Беларуси помогает лучше понять и те процессы, которые происходили вчера и происходят сегодня в России. Мы надеемся, что в дальнейшем сумеем познакомить наших читателей и с некоторыми другими докладами на Чтениях (выступления г-жи Шерон Линзи (США) и г-на Якова Кротова (Россия) были представлены их совместной статьей в предыдущем номере “Континента”). Пользуясь случаем, редакция “Континента” еще раз выражает свою глубочайшую признательность Институту русистики Варшавского университета, Российскому Центру науки и культуры в Варшаве, Фонду “Slavica Orientalia”, Ассоциации сотрудничества Польша—Восток, равно как и всем тем польским нашим друзьям, которые тоже приняли самое деятельное участие в организации и проведении Максимовских Чтений, в особенности же — Адаму Михнику и “Газете Выборчей”, содействие которых сыграло здесь решающую роль.
Понимать историю Польши — означает верить в чудеса. Вы только подумайте: чтобы в 1984 году допустить, что Польша через пять лет вернет свою свободу и независимость, надо было предположить, что возможны чудеса. При всей своей богоябоязненности и католичности поляки в такое чудо не верили. Да, в конце концов, и кто из нас, сотрудников “Газеты Выборчей”, мог тогда поверить, что в ближайшем будущем окажется сотрудником крупной и важной ежедневной газеты, уважаемой и в Польше, и во всем мире?
Но кто же признается в своем маловерии? Вот мы и спорим друг с другом: кто, какой политический лагерь, какие силы вернули Польше независимость?
Подобный спор разворачивается в Польше не впервые. Михал Бобжински, консервативный историк из краковской государственнической школы, писал в “Истории Польши”:
“Рука Провидения, направляющая ход истории и воздающая за учиненное над Польшей злодеяние разделов, сверх всяческих ожиданий привела нас к долгожданной цели. Но чем очевиднее это было для меня и для многих других, тем более я возмущался совершенно неистовыми спорами, которые вспыхивали в польском обществе вокруг вопроса, какая партия предвидела такой исход событий и несет за него ответственность? О какой партии можно сказать, что она искала возрождения Польши на путях, которые со временем оказались единственно реалистичными?”
Бобжински полагал, что “истина в том, что все поляки и все партии стремились к одной цели, все внесли свой вклад, и это должно примирить непримиримых противников”.
Совсем иначе видел проблему Зигмунт Василевски, интеллектуал из партии народных демократов. Он считал, что в середине XIX века поляки производили впечатление “народа незрелого, деятельного, но не подготовленного к жизни. Такое впечатление питалось отсутствием согласованности чувств и разума. Враги Польши отлично это понимали и знали, как повлиять на поляков, чтобы пропасть между этими двумя стихиями еще более расширилась. При таком подходе масонство играло роль психиатра-вредителя, который разрывал польскую душу в двух направлениях: к эмоциональной неуравновешенности и к оппортунистическому соглашательству с властями, только бы не позволить польской душе обрести собранность, только бы удержать ее в состоянии анархии, чтобы польская политическая мысль не могла консолидироваться < …>
Это побуждало одних выдвигать патриотические лозунги и размахивать ими, а это, в свою очередь, отталкивало других в объятия народов, угнетавших Польшу, и в результате усиливало холопскую, соглашательскую психологию < … > То поколение, которое наконец-то создало общепольское демократическое и национальное движение, добилось своего именно потому, что оно первым освободилось из-под влияния мировой закулисы, которая дотоле раздувала политические распри среди поляков”.
Михал Сокольницки, известный сторонник Пилсудского, категорически, однако, отвергал подобные взгляды. Он писал: “Новое поколение поляков считает независимость и государственный суверенитет чем-то самоочевидным, прирожденным, полагает, что иначе и быть не может. Со стариками играет злую шутку память, они склонны видеть факты в чрезмерно розовом свете. Они чистосердечно думают, что если перед войной не было независимости, то по крайней мере все независимости хотели <…> Тщательный анализ предвоенной истории показывает нечто прямо противоположное: в последние годы неволи польское стремление к свободе было близко к нулю. В это время польское общество желало прежде всего мирного процветания и сохранения национальности и религии <…> Смешно утверждать, что накануне войны все жаждали независимости, только по-разному, что в польском обществе существовало мощное течение, стремившееся к обретению собственной государствености.
Роман Дмовски в книге “Польская политика” многократно повторяет, что после 1906 года он понимал, что воссоздание польского государства неизбежно в силу самой природы вещей. Он заявлял, что как председатель польской фракции в Думе он выполнял роль польского министра иностранных дел, а целью всего неославянофильства сделал возвращение польского вопроса в международную политику. Иллюзорность подобных утверждений бросается в глаза. Нет никаких оснований утверждать, что глава польской фракции в российской Думе выполнял функцию “министра иностранных дел” Польши. Напротив, всё неопровержимо указывает на то, что в то время поляки искренне и последовательно считали себя частью Российского государства. Это доказывается самым фактом их участия в выборах во всероссийскую Государственную думу — в конце концов, это был первый случай добровольного, без приказа выполнения народом каких-либо обязательств перед Россией <…>
Независимость стала политической программой на протяжении последнего полувека благодаря деятельности крохотных групп людей, которые постепенно уходят в прошлое и поэтому становится виден исторический контекст их действий, чрезвычайно комплексный. В исторической перспективе всё более важное значение приобретает одна личность, одно имя. Усилия и работа этих людей делала их изгоями в собственном народе. Эти усилия и эта работа были постоянной борьбой, в огромной степени — борьбой с самим обществом. Оказалось, что подавляющее большинство народа заблуждалось, а горстка людей несла правду <…> Исторический процесс показал, что правы оказались немногие, они принесли победу, а не большинство”.
Бобжински, Василевски, Сокольницки — все они были правы, но ни один не был прав на сто процентов. Конечно, все по-своему жаждали независимости Польши и все на свой лад трудились для этого. Но в каждом политическом лагере было довольно маловеров и проходимцев, ренегатов и хулиганов, предателей дела независимости и авантюристов-фразеров.
Но в конце концов, чудо совершилось: Польша обрела свободу, и каждый поляк получил право на мгновение счастья по поводу независимости родного болота.
Сотрудники “Газеты Выборчей” не были отстраненными наблюдателями польских событий. Мы были и остаемся активными участникаи споров о Польше.
Мы помним, когда мы говорили словами Сокольницкого, восхваляя активную, хотя до обидного малочисленную группу людей, которая в марте 1968 года подняла знамя протеста против диктатуры и пронесла его вплоть до основания Комитета защиты рабочих (КОР). Мы помним, как в трудные дни военного положения мы перешли на язык Зигмунта Василевского, призывая к активной политике, соединенной с геополитическим реализмом, отвергающей идею вооруженного бунтарства. Наконец, мы помним и время, когда мы заговорили языком Михала Бобжинского и провозгласили необходимость “единой Польши”, в которой бывшие враги могут гордиться патриотическими достижениями собственного лагеря.
Польский путь к демократии через переговоры и соглашения стал возможным благодаря соглашению Круглого Стола. Я считаю Круглый Стол самым разумным политическим актом польской истории двадцатого века. Почти никто не верил в соглашение правящей коммунистической партии с антикоммунистической оппозицией. И всё же такое соглашение стало фактом: без блокад и карательных отрядов, без единого выбитого окна Польша смогла сама с собой договориться о пути к свободе и независимости. Если бы в 1984 г. поляк-патриот поймал золотую рыбку, какие бы три желания он загадал? Прежде всего, чтобы Польша из диктатуры стала демократией, без полицейского пресса, без цензуры, без закрытых границ. Во-вторых, чтобы польская экономика стала рациональной, чтобы логика свободного рынка пришла на место логики приказа, распределения и дефицита, чтобы растущая задолженность сменилась устойчивым экономическим ростом. В-третьих, чтобы Польша стала суверенной страной, чтобы советские войска оставили Польшу, чтобы распался Советский Союз и наша страна стала постоянным членом демократической Европы.
“И слово стало плотию и обитало с нами”.
Почему коммунизм в Польше рухнул? Благодаря избранию Папой Иоанна Павла II и его знаменитым поездкам в Польше? Благодаря политике американских президентов Картера и Рейгана, сделавших права человека орудием американской политики против тоталитарного коммунизма? Благодаря Михаилу Горбачеву, который в попытке модернизировать советскую империю нанес ей смертельный удар?
Каждый из этих факторов был очень существенным. Но решающим было другое: тот факт, что поляки хотели сломать диктатуру, то, что поляки, которые служили диктатуре, сумели договориться на этот счет с теми, кто против диктатуры восстал.
Это и была Великая Польская Бархатная революция. Наша революция, подобно любой другой, породила чрезвычайные надежды и чрезвычайные разочарования. Были разочарованы власти, которые рассчитывали рационализировать и модернизировать систему, а не ликвидировать ее. Разочарована была “Солидарность”, мечтавшая о наступлении эпохи всеобщего благоденствия, а получившая время безработицы, грызни среди лидеров, ловкачества бывшей номенклатуры и коррупции новой властной элиты. Всё просто: разочаровано было всё общество, которое верило, что с падением коммунизма Польша превратится в страну с американскими заработками, скандинавским социальным обеспечением и “трудовой этикой” эпохи первого секретаря Эдварда Герека. Но чаемая манна не упала с небес, потому что с небес наша земная манна не падает.
Однако на самом деле, для “Газеты Выборчей” манна небесная состоялась: к нашему счастью, вода превратилась в вино. Мы сознавали, что Круглый Стол — это огромное достижение, что за столом переговоров демократическая оппозиция добилась всего, к чему стремилась.
За легализацию “Солидарности” нужно было заплатить огромную цену: согласиться участвовать в выборах нижней палаты сейма, пойдя на компромисс и согласившись с тем, что оппозиция получит не более 35 % мест. Участники Круглого Стола превратили это соглашение в средство революционных перемен. В результате выборов появилась соответствующая нижняя палата сейма и абсолютно демократическая верхняя палата, так что мы добились сокрушительной победы.
Я отлично помню это время. Победа потребовала от нас воображения, отваги и осторожности. Она шокировала всех: коммунистическую элиту, католический епископат и нас — членов “Солидарности”. Чтобы двигаться дальше и заменить коммунистическую власть некоммунистической, следовало искать компромиссы, избегать невидимых рифов и минных полей, воздерживаться от столкновения с естественными врагами демократии — силовыми министерствами, а также с Москвой, ведь тогда никто не мог себе представить распада СССР.
Нам повезло: с согласия всех актеров польской политической сцены возникло правительство Тадеуша Мазовецкого, первое некоммунистическое правительство в социалистическом лагере. Это правительство выполнило историческую миссию декоммунизации Польши. Спустя десятилетие мы с благодарностью вспоминаем это правительство и его сторонников. Это было правительство надежды. Посреди ужасной экономической разрухи, после многих лет внутренних конфликтов, раздиравших государство, было образовано правительство согласия и единства. Правительство это было призвано после многих лет диктатуры и угнетения заложить основы свободы и независимости. Правительство Мазовецкого, Куроня, Бальцеровича и Скубишевского умело вести переговоры с президентом Ярузельским, с Горбачевым и с политиками демократических стран. Это правительство положило начало исторической Осени Народов: падению Берлинской стены и Бархатной революции в Чехословакии. И именно это правительство со своим премьером спустя несколько месяцев стало объектом беспощадной атаки, начатой людьми, которые не хотели забыть прошлое, которые требовали “ускорения демократизации и декоммунизации”, “завершения революции”. Во главе этой атаки стоял символ польского сопротивления, лауреат Нобелевской премии мира и вождь “Солидарности” Лех Валенса.
Весной 1985 года один из членов КОР писал:
“Я считал, что Валенса сознательно стремился к личной диктатуре, к тому, чтобы стать в нашей организации своего рода “султаном”, присвоив себе самодержавное право решать в одиночку все главные проблемы. Я полагал, что такой процесс означал бы медленную смерть демократии в КОР и решительно ему противостоял. В то же время я боялся, что Валенса может пойти на соглашение с правительством, если взамен он получит возможность вычистить из КОР своих противников”.
Я бы считал, что это было предательство “Солидарности”. Я понимал, каково значение Валенсы. Появившись на сцене, он удовлетворил всеобщую нужду в харизматическом лидере, всеведущем и всепонимающем, ведущем КОР к победе. В результате многие активисты КОР стали меньше думать самостоятельно, переложили на него политическую ответственность. В такой ситуации капитуляция харизматического лидера означала бы капитуляцию КОР в целом. Массы поддерживали Валенсу даже тогда, когда его критиковали умеренные. Геремек, Куронь, Мазовецкий, активисты КОР — массы всех обвиняли в примиренчестве, только не Валенсу. Он смог стать лидером миллионов людей. Иногда он вел себя как великий вождь всего народа (в Кракове он, подражая Костюшко, совершил торжественный обряд принесения клятвы), а иногда изображал обычного рабочего, равного среди равных, отбрасывая державное величие и облачаясь в прямоту и юмор. Он говорил на великолепном, простом и ядреном языке, интуиция у него была блестящая. Он точно чувствовал настроение окружавших его людей и мог сказать, чего от него ждут. Поляки чувствовали, что их возглавляет “один из них”, и тот же человек был воплощением долгожданногоо успеха. В нем было величие.
Я боялся Валенсы. Меня пугало его умение жонглировать словами, ловкость, с которой он устранял оппонентов. Я боялся его компромиссов и того, как ему нравится вести переговоры с правительством. Я боялся его склонности верить в существование всемирного заговора, в его окружении я видел многих не лучших и случайных людей. Я боялся его ревности к способным людям и того, как он постоянно твердит: “Солидарность” — это я!
Здесь будет уместно открыто признать, что в целом я ошибался относительно Валенсы. Руководитель профсоюза “Солидарность” (NSZZ) оказался достойным своего места. Если не обращать внимания на отдельные ошибки, положение Леха Валенсы в “Солидарности”, его настойчивость обеспечили преемственность в “Солидарности”. Когда он вернулся работать на верфь, не переставая комментировать происходящее в обществе, он стал зримым символом польского сопротивления, маяком, который из Гданьска периодически посылал всей Польше сигналы веры и надежды. Соединяя настойчивость с умеренностью, Лех получил Нобелевскую премию и положение общепризнанного авторитета, что доказала реакция людей на его речь над могилой священника Ежи Попелюшко.
Сегодня символом “Солидарности”, без сомнения, является Валенса, хотя реальной власти у него нет: в его распоряжении нет исполнительного аппарата, не он назначает людей в региональные отделения профсоюза. Сегодня Лех не может помешать действиям, которые другие считают необходимыми. Поэтому сегодня нападки на Валенсу вдохновляются совершенно иными мотивами, чем раньше. Сегодня это не борьба за демократию в “Солидарности”, но уничтожение символа и власти “Солидарности”, чем бы ни вдохновлялись нападки. Поэтому сегодня было бы желательно не продолжать старые споры, не расковыривать старые язвы, а искать соглашения и компромисса.
Таким я вижу Леха Валенсу: человек гениальной интуиции и бесстыдной самовлюбленности, прирожденный политик и самонадеянный автократ, крестный отец польской свободы и ее невольный разрушитель. Никто столько не сделал для польской свободы и никто не растоптал стольких идеалов Польши. Вместе с тем никто так твердо не защищал рыночную экономику и прозападную ориентацию польской внешней политики.
Лех Валенса не хотел и не мог ждать. Может быть, поэтому я всё еще думаю о Валенсе со смешанными чувствми: теплотой и отвращением, страхом и восхищением? Он не уважал соратников, он признавал только преданных себе придворных. Он жаждал президентской власти, как наркоман кокаина. Но не личные особенности вождя “Солидарности” вызвали в конечном счете “войну в верхах”. Атака Валенсы на правительство Тадеуша Мазовецкого оказалась успешной благодаря всеобщему разочарованию.
Философия правительства Мазовецкого основывалась на политике последовательных, но осторожных реформ, из которых важнейшей частью была трансформация экономики по Бальцеровичу, позднее названная “шоковой терапией”. Мазовецкий хотел нейтрализовать все прочие общественные конфликты. Именно в этом был смысл решимости поставить крест на прошлом, дав каждому возможность трудиться на благо демократической Польши, а не тонуть в океане мстительности.
Однако эти разочарования и конфликты были естественным следствием трансформации. Валенса гениально почувствовал и выразил всеобщее разочарование. Разочарованы были активисты “Солидарности”, которые надеялись, что их союз станет новой “руководящей силой”, назначающей ректоров университетов и директоров заводов, воевод, министров. Разочарованы были работники крупных предприятий, которые полагали, что свобода пришла благодаря их забастовкам, а теперь они оказались лицом к лицу с перспективой безработицы. Разочарованы были католики, которыые ожидали, что на смену рухнувшей “коммунистической” Польше придет время Польши католической. Люди, которых преследовали при диктатуре, чувствовали себя обманутыми, потому что они ожидали вознаграждения, а вместо этого наблюдали, как обогащается коммунистическая номенклатура.
Всякая новая власть хочет, чтобы ее любили, и готова за это платить. Но правительство Мазовецкого опиралось на жесткую экономическую политику Бальцеровича. Теперь видно невооруженным глазом, что нынешнее процветание Польши обусловлено именно этой политикой. Однако в то время проходили демонстрации под лозунгом “Бальцерович — доктор Менгеле польской экономики”. Такое разочарование коренится в природе всякой революции: за героическим сражением за свободу следует борьба за власть и доходные должности. Затем, как правило, бывшая диктатура сменяется диктатурой революционного режима. К счастью, в Польше вышло по-иному.
Бальцерович — политик с железной волей, великого и революционного воображения, которого яростно критиковали с самого начала его деятельности. Его обвиняли в бездушном монетаризме, бесчеловечной приверженности к волчьим законам рынка, в появлении безработицы и равнодушии к социальным проблемам, в помощи богатым и в разорении бедных. Однако у Бальцеровича были могущественные союзники: премьер-министр Мазовецкий и Яцек Куронь, министр польской бедноты; была на его стороне и галопирующая инфляция. Благоприятствовало ему и отсутствие альтернативных программ, увереность в том, что всякая другая политика хуже. Поддерживало его парламентское большинство и большая часть средств массовой информации.
Журналисты “Газеты Выборчей” всегда последовательно поддерживали политику Бальцеровича.
У нас было из-за этого много проблем. Большинство из нас вступили в эпоху свободы с глубоко укорененной верой в необходимость защиты прав рабочих: их достоинства, их прав, их интересов. Идеал освобождения рабочих коренился в социалистической традиции и в энцикликах папы Иоанна Павла II; он был, естественно, противоположен политике Бальцеровича. Вместо самоуправления трудящихся — приватизация. Вместо роста зарплаты — рост цен и затягивание поясов. Вместо социальных гарантий — призрак безработицы. Мы часто спрашивали себя, не предаем ли мы собственные идеалы? Десять лет спустя мы, оглядываясь, твердо отвечаем: нет. Мы не отказались от своей мечты, мы только отвергли наши заблуждения. Здесь и теперь мы полагаем, что не было для Польши иного пути, чем каменистая тропа шоковой терапии Бальцеровича. На этом пути, пускай он и был проторен не без ошибок, отклонений и скандалов, Польша достигла небывалого экономического роста и социального прогресса.
Мы понимаем, что будущее всегда неоднозначно. Жесткая логика рыночной экономики часто сопровождается холодной рыночной жестокостью, бездушной ментальностью бизнеса, ригоризмом технократов и попранием человеческого достоинства. В такие мгновения мы вспоминаем и будем вспоминать, что наша высшая цель — свобода Польши и свобода человека в Польше, создание гражданского общества, в котором каждый имеет право жить достойно. Мы понимаем, что свободный рынок есть обязательная часть пути к этой цели. Но мы отнюдь не считаем, что обогащение одних и обнищание других — это результат божественной справедливости. Напротив. Мы должны контролировать богачей, предоставляя бедным помощь и возможность вырваться из нищеты.
Жесткое насаждение рыночной экономики и быстрая модернизация вызвали реакцию в виде консервативного отката и популизма. Популизм в Польше приобретал разные формы. От успеха на президентских выборах 1990 г. Стана Тыминского до антикапиталистических и антиевропейских высказываний многих церковных лидеров и целого шоу на майских 1993 года парламентских выборах, когда была развернута кампания в поддержку левых и польской крестьянской партии (SLD-PSL). К счастью, коалиция SLD-PSL не сдержала предвыборных обещаний. Темп реформ замедлился, но возврата к директивно-распределительной экономике не произошло. Популистско-консервативная реакция приняла также форму антикоммунизма, основанного на клерикализме и национализме. Голос “Радио Марии” был экстремистским и, возможно, самым драматическим выражением этих взглядов: боязнь неизвестности, Европы и иностранцев, неприязнь к национальным меньшинствам, страх перед самостоятельностью, бедностью, безработицей, неопределенностью, наркотиками, порнографией и сексуальной революцией.
Иными словами, “Радио Мария” озвучило, часто в грубой и варварской форме, проблемы, которые были принципиально важны для людей, чувствовавших себя обманутыми и напугаными. Когда лидер “Солидарности” с завода “Урсус” Зигмунт Вжодак поносил “розовых гиен” из КОР, он обращался именно к этой аудитории. Именно этих людей Свитонь и Янош призывали ставить кресты в Освенциме, этих людей Анджей Леппер организовал в пикеты, блокировавшие польские дороги.
“Газета Выборча” описывала сломленных и несчастных людей языком репортажа, но на языке комментария мы всегда говорили о том, что принимаем сторону реформаторов. Мы понимали, что естественным результатом модернизации является уход в недовольство. Поэтому мы выступали за политику общественного диалога, компромисса и за “Пакт о предпринимательстве”, регулирующий отношения между работодателем и рабочими. Мы знали, что где кончается диалог, там начинается разрушение демократических принципов правового государства. Мы не призывали к ужесточению уголовного кодекса, но мы требовали последовательного применения норм права к тем, кто их нарушает.
Мы понимали сложное положение профсоюзов. Они являются неотъемлемой частью демократического строя. Они по определению должны постоянно чего-то требовать. Польские профсоюзы были одним из главных факторов в борьбе за свободу и за права рабочих, но в период перехода от директивной экономики к свободному рынку они невольно превратились в консервативную силу.
Неизбежен конфликт между правительством, проводящим реформаторскую политику, и профсоюзами, защищающими интересы рабочих, но неизбежен и компромисс между ними. Десять лет переходного периода показали, что без согласия в обществе Польшу реформировать нельзя, а это согласие достижимо лишь на путях диалога и компромисса. Мы считаем, что главным является компромисс в экономике, потому что экономический рост есть основное условие внутриполитических и внешнеполитических успехов Польши. Все должны беречь экономику, не давая политическим конфликтам захлестывать ее. Но возможно ли это в условиях “холодной гражданской войны” в Польше?
С самого начала, с 1989 года, наша газета поддерживала единство Польши — родины для всех своих граждан, государства, основанного на компромиссе, а не на преобладании одного политического лагеря, не на беспощадной грызне и бесконечном сведении счетов. Мы не хотели, чтобы “Солидарность” стала новой “руководящей и направляющей силой”, мы не хотели, чтобы на место принудительного марксизма-ленинизма и просоветской ориентации пришли принудительный католицизм и ориентация на западный капитал.
Мы с радостью наблюдали, как польское общество обретает утраченную свободу, а польское государство — независимость. Сменявшие друг друга правительства проводили разумную политику по отношению к национальным меньшинствам и к нашим соседям, и мы эту политику поддерживали. Мы с удовлетворением отмечали, что впервые в своей истории Польша не конфликтует со своими национальными меньшинствами и соседними государствами. Это несомненное достижение. Но прийти к нему было не так-то легко. Мы же видели, как в других посткоммунистических странах агрессивный национализм занимал место коммунистической идеологии, так что изгнанные бесы возвращались. Мы видели зарождение кровавого конфликта в Югославии, как он развивается и продолжается, как вчерашние коммунисты превращаются в агрессивных националистов, а вчерашние демократы разговаривают языком этнического фашизма. Мы видели также, как христианское духовенство благословляло этнические чистки. Мы видели, как Россию и другие страны бывшего СССР захлестывает национализм, подпитываемый и коммунизмом, и антикоммунизмом; с тяжелым сердцем мы слушали образчики великодержавного российского шовинизма из уст Жириновского или Зюганова. Мы были свидетелями кровавых столкновений в Румынии, распада Чехословакии, поджогов убежищ для африканцев в Восточной Германии. Мы видели всё это, и мы должны сделать всё, что в наших силах, чтобы такие сцены не повторились в Польше. Это была бы гибель польской свободы.
Поэтому мы предостерегали и будем предостерегать о недопустимости использования языка межнациональной ненависти и идеологии национальной исключительности. Мы осуждали и будем осуждать польско-немецкий конфликт в Опольском воеводстве, польско-украинскую полемику вокруг Пшемысля, польско-белорусские трения из-за Белостока, польско-литовские — из-за Сувалок. Мы осуждали гонения на цыган. Мы говорили об опасности антисемитизма, который оглупляет поляков и позорит имя Польши зарубежом. Мы согласны с Ежи Туровичем, который писал священнику Станиславу Мусялу: “Дорогой Сташек, с истинным восторгом прочитал твое замечательное и очень актуальное интервью “Газете Выборчей”. Ты совершенно прав, говоря, что национализм и антисемитизм — два самых уязвимых места Польской Церкви. Именно поэтому Церковь не может справиться с конфликтом вокруг Освенцима, с ксендзом Янковским, ксендзом Рыдзиком или с “Радио Мария”. Верно, что всё больше людей в Церкви начинают осознавать эту слабость (в том числе, благодаря тебе!), но до решения проблемы пока очень далеко!”.
Только на таком пути можно защитить от общего осуждения зарубежом доброе имя Польши.
Мы были сторонниками новой системы отношений между государствами и народами Центральной и Восточной Европы. Ради утверждения такой системы мы широко публиковали русских авторов, в том числе русских демократов, которым мир многим обязан.
Мы гордимся количеством русских среди друзей нашей газеты. Мы тем более имеем право гордиться, что мы сумели по-новому взглянуть на запутанные польско-украинские отношения. Улучшение этих отношений мы считаем одним из важнейших достижений польской внешней политики, и “Газета Выборча” внесла в это дело свой вклад. Мы полагали, что наиболее эффективная дорога на Запад, в НАТО и в Европейский Союз пролегает через внутреннюю стабилизацию страны, налаживание хороших отношений с соседями и активную региональную политику. Поэтому мы много писали о Чехии, Словакии, Венгрии, поэтому давали обширные материалы о Литве, Латвии, Эстонии, Украине и Белоруссии.
Мы отдавали себе отчет в том, что у прозападной ориентации, которую наша газета всегда поддерживала, есть последовательные противники. Мы сталкивались с такими противниками среди членов бывшей антикоммунистической оппозиции, среди церковных лидеров, среди членов бывшей коммунистической номенклатуры. Поэтому мы с радостью отмечали каждое слабое движение в сторону Запада среди политиков из Христианско-национального союза (ZCHN) и несомненный поворот к Западу у посткоммунистического Демократического левого союза (SLD). Однако настоящим прорывом в этом отношении стало посещение польскими епископами Брюсселя и их проевропейские заявления.
С самого первого номера “Газета Выборча” проявляла огромное уважение к Католической Церкви. Мы признавали колоссальную роль Церкви в польской истории, ее выдающееся значение во время коммунистической диктатуры и во время переговоров правительства и “Солидарности”. Мы восхищались величием дела Папы Иоанна Павла II. Несмотря на всё это, несмотря на величайшую осторожность, с которой мы критиковали некоторые заявления епископата, нас часто обвиняли во враждебности к Церкви. Мы считали и считаем эти заявление несправедливыми.
Мы никогда не пытались выглядеть католической газетой, хотя всегда считали себя друзьями Церкви. Вслед за Лешеком Колаковским мы полагали, что “Церковь находится как бы на рубеже неба и земли; она раздает благодать и охраняет Закон, распределяет в видимом мире невидимые блага. … Сила христианства проявляется не в теологии и не в монополии на регулирование всех сфер жизни канонами. Эта сила в том, что христианство способно создать в человеческом сознании преграду ненависти. В сущности, одна только вера в Христа Искупителя была бы тщетна и ничтожна, если бы она не несла с собой отказа от ненависти, независимо от обстоятельств, если бы вслед за словами “и остави нам долги наши” христиане не должны были бы произносить “как и мы оставляем должником нашим”. Этот отказ от ненависти есть вызов христианства, который актуален по сей день. Но если настоящий христианин — это человек, который исполнил эту заповедь, ученик Христа, не бегущий с поля сражения, но свободный от ненависти, — много ли было и есть христиан на Земле? Я не знаю. Я не знаю, больше ли их было в Средние века или в наши дни. Сколько бы их ни было, они соль земли, и европейская цивилизация без них была бы пустыней”.
Мы начали понимать Церковь, глядя на нее под этим углом зрения. Поэтому нас беспокоят голоса ненависти и презрения, вдохновляемые ненавистью, люди, во имя Евангелия и под знаком Креста идущие в крестовый поход на инакомыслящих. Мы намеревались показать другую сторону христианства, показать Церковь всеобщей веры и надежды, сострадания и диалога, прощения и примирения. Мы были и остаемся верны диалогу, а не слепому послушанию, критике, а не враждебности. Из ежедневных газет наша первая стала регулярно посвящать особую полосу Католической Церкви и религии.
Было время, когда Церковь неприязненно поглядывала на сотрудничество с “Газетой Выборчей”. Тем больше наша благодарность тем представителям Церкви, которые делились с нами своими мыслями, статьями, эссе, проявляя и смелость, и понимание нашей миссии.
Преданность лучше всего познается, когда тебя несправедливо критикуют. Благодаря людям Церкви, которые оставались нашими друзьями в тяжелые дни, мы не теряли уважения и восхищения Церковью. Трудно представить себе Польшу без католичества. Католическая Церковь глубоко интегрирована в польское общество. Поэтому Церковь воплощает в себе и лучшие, и худшие стороны Польши. Мы счастливы, что смогли принять сторону лучшего.
Сотрудников “Газеты Выборчей” и лично меня часто обвиняли в том, что мы слишком благожелательно относимся к представителям коммунистического режима. Нас критиковали за то, что мы не сводим счеты, не участвуем в люстрации и декоммунизации, а в результате размываем границу между добром и злом, правдой и ложью. Один критик назвал это “дружеским пактом с Каином”.
Недавнее десятилетие “Газеты Выборчей” стало хорошим поводом для ответа на такие обвинения.
В течение многих лет мы принадлежали к антикоммунистической оппозиции. Многие из нас провели немало времени в подполье, в тюрьмах, на задворках общественной жизни, подвергаясь дискриминации и унижениям. Наши идеи и наши друзья были исключены из дискуссий о Польше и ее будущем пути. Так продолжалось очень долго.
На страницах подпольных газет мы яростно ниспровергали коммунистический режим. Только в 1989 году, во время переговоров “Солидарности” с правительством, мы признали, что Польша увидела свет в конце туннеля. Тогда мы поняли, что путь к польской демократии должен напоминать испанский, что диктатура эволюционирует в демократию через компромисс и национальное примирение. Такая эволюция предполагает, что не будет мести, не будет победителей и побежденных, что судьбу новых правительств решит избирательный бюллетень. Мы поняли, что мы, члены демократической оппозиции, КОР и “Солидарности”, несомненно оказались победителями. Но именно с моральной высоты победы мы отвергли сладкую месть вчерашним врагам. Мы выступили за амнистию и против забвения. Это означает, что следует отказаться от мести, но сказать о прошлом всю правду. Судить о нашем проклятом прошлом должны историки, публицисты, люди искусства, а не прокуроры и следователи.
Мы верим, что такая амнистия имела большой смысл и для членов правых группировок “Вооруженные силы нации” (ONR) и “Национальный союз радикалов” (NSZ), хотя у них на совести была не одна подлость, и для членов коммунистической партии, служивших диктатуре по разным мотивам и с разными результатами. Мы считали, что под польским солнцем должно найтись место всем, потому что только через прощение можно достичь широкого общественного согласия по принципиальным вопросам. Поэтому мы хотели, чтобы во всех политических лагерях преобладали люди не озлобленные. Мы хотели показать, что в драматическом водоровороте политических перемен и кризисов, иностранной оккупации и отечественной лжи правда о человеческой судьбе была сложной. Мы были против создания нового исторического мифа в угоду текущим политическим дискуссиям.
Мы считаем, что создание демократического и суверенного государства является процессом примирения заклятых противников — Польши коммунистической и Польши “Солидарности”. Поэтому мы были против любых попыток декоммунизации и люстрации. Мы считаем декоммунизацию (т.е. дискриминацию бывших активистов компартии) анти-демократичной. Мы считаем неверными аналогии между декоммунизацией и денацификацией в Германии. Гомулка, Герек и Ярузельский — не то же, что Гитлер, Гиммлер или Геббельс. Они были диктаторами, но не виновны в геноциде, поэтому ставить их на одну доску с нацистами неверно.
Нам импонировал испанский переход к демократии. Мы также обращались к опыту Филиппин, Южной Африки и Чили, где вчерашние враги заняли свои места в одном демократически избранном парламенте. Мы считали, что лучше превратить многочисленных сторонников “бывшего режима” в защитников демократии, независимости и рыночной экономики, а не в их заклятых врагов.
Конечно, мы часто писали о коммунистическом прошлом, не слишком скрывая своей глубокой к нему антипатии. Но даже осуждая систему в теории и на практике, особенно смешение лжи с насилием, мы пытались понять тех, кого система поймала в свои сети. Говоря иначе, более по-христиански: мы отличали грех от грешника. Для нас коммунист не был воплощением зла, дьяволом во плоти, Каином, преступником, чьи руки запачканы невинной кровью. Мы не хотели демонизировать сторонников ушедшего режима, хотя мы постоянно писали о демонической природе тоталитаризма; не хотели мы и “обожествлять” антикоммунистическую оппозицию, хотя бы то были наши друзья из “Солидарности”, страдальцы подполья или тюрем.
Мы часто повторяли, что враждовавшие годами люди создали между двумя мировыми войнами Вторую Польскую Республику. Более того, во время Первой мировой войны они сражались друг с другом, и все-таки независимость Польши объединила их. Мы хотели подражать им. Мы хотели искать то, что может объединить поляков, несмотря на личные, политические и идеологические расхождения.
Это объясняет наше несогласие с люстрацией. Конечно, мы бы не хотели, чтобы бывшие коммунистические доносчики становились министрами, послами и т.д. Однако мы чувствовали, что архивы госбезопасности не ответят с определенностью на вопрос, кто из граждан годен для работы в органах государственного управления. Мы не верли, что эти архивы являются надежным источником информации. Эти документы использовали для полицейского шантажа, для компрометирования лиц, неугодных властям. Если премьер хотел больше узнать о человеке, которого он хотел привлечь в правительство, он мог изучить соответствующие материалы, но устраивать из них политический балаган не следовало. “Газета Выборча” возмущалась “ночью длинных бумаг”, организованной министром внутренних дел в правительстве Яна Ольшевского Антоном Мачеревичем, который бросил подлую тень на доброе имя многих людей, немало потрудившихся на благо Польши.
Политические конфликты и раздоры — это естественная часть первого десятилетия польской демократии. Мы просто не хотим, чтобы эти конфликты возобладали над “общим благом”, законом и приличиями. Поэтому мы с радостью отмечали общественное согласие по вопросу о вступлении Польши в НАТО, с тревогой — попытку правительства найти для себя лазейки в законе. Нас беспокоило и вмешательство спецслужб в конфликты политических лагерей: они изготавливали фальшивки, которые должны были компрометировать политиков и ссорить их, министр внутренних дел на основании сомнительнейших бумажонок позволял себе обвинять в государственной измене собственного премьер-министра.
Беспокоило нас всё большее ожесточение, с которым ведутся политические баталии: заместителя министра внутренних дел обвинили в желании вернуть Шлёнск Германии, президента обвиняли в связях с иностранными агентами, политиков начали забрасывать яйцами или обливать помоями.
Мы радовались успехам польской экономики и категорически не соглашались с тем, что Польшей управляют ренегаты и воры. Тем не менее нас беспокоили коррупционные связи политиков и бизнесменов, которые мы описывали в тщательно документированных репортажах. Мы как огня боялись голословных обвинений, инсинуаций и оскорблений. Однако ни одно правительство, ни одно министерство, ни одна партия не могли рассчитывать на нашу слепую преданность.
Рассказывая о польской экономике и участвуя в политических дискуссиях, мы понимали, что одной политикой жизнь не ограничивается. Поэтому мы хотели создать газету жизнеутверждающую и помогающую людям.
Мы стали писать о демократии и правах человека на уровне, внятном каждому человеку, — например, два года мы вели кампанию “Роды по-человечески”, которая изменила польские роддома. Мы добивались, чтобы персонал роддомов относился к роженице доброжелательно и уважительно, а не отстраненно и даже наплевательски. Мы выступали за право родственников присутствовать при родах, за возможность постоянного контакта матери с новорожденным. Мы просили читателей присылать нам письма с описанием роддомов, и на основе этих писем создавали рейтинг польских роддомов. Врачи и власти сперва не обращали внимания на эту кампанию, но уже через несколько месяцев роддома ожесточенно соревновались за место в рейтинге. Мы добились перелома в общественном сознании, и само выражение “рожать по-человечески” стало расхожим. Специалисты даже полагают, что резкое сокращение детской смертности было в какой-то степени обусловлено и гуманизацией родов.
“Газета Выборча” выступала также в защиту детей алкоголиков, против насилия в семье и на телеэкранах. Мы спасли государственные детские дома, организовав сбор пожертвований для них, поддерживали создание семейных детских домов. Мы поощряли отказ от жизни в блочных многоквартирных домах, организовав акцию “Жить по-человечески”.Несколько раз мы прямо выступали за внесение изменений в законодательство. Когда в 1997 г. внезапно были отменены льготы по квартплате, мы собрали тысячи подписей под обращением с призывом выступить против налогового законодательства. Мы касались самых сложных вопросов, зачастую таких, о которых не принято говорить в обществе, например, о сексуальном воспитании или, совсем уже недавно, о необходимости хосписов для неизлечимых больных. Наша газета постоянно пытается привить полякам вкус к здоровому образу жизни: бросить курить, питаться нормально и т.д.
На протяжении многих лет мы постоянно публикуем материалы, помогающие правильно платить налоги и распорядиться своими финансами, не говоря уже о бесчисленных советах по строительству, ремонту, украшению, покупке жилья (в разделе “Газета Дом”) или автомобиля (в разделе “Авто-Мото”). Мы также публикуем простейшие тесты, помогая студентам подготовиться к несложным экзаменам. Недавно стала пользоваться огромной популярностью информация о социальных реформах, особенно потому, что новое всегда сопровождается неразберихой. Самыми популярными стали серии статей на тему “Как в этом кавардаке получить медицинскую помощь” и “Как выбрать пенсионный план”.
Читателям также очень нравятся наши региональные приложения. Они содержат и объявления о пропавших животных, и шуточные конкурсы, объявления о театральных спектаклях и киносеансах. Читатели могут поместить некролог или поздравить новорожденного в разделе “Добро пожаловать в мир” (такой раздел есть в любом из двадцати наших региональных приложений). Приложения включают в себя хронику городской жизни и развлекательные повествования — например, о многомесячном поиске убежавшего из зоопарка африканского кабанчика.
Эти приложения постоянно следят за действиями местных властей. Перед муниципальными выборами 1998 года они давали цикл статей “Город изнутри”, который стал первым подведением итогов деятельности местных властей. Приложения также участвуют в полемике вокруг новых границ воеводств, организуя местные референдумы, и не только в тех городах, которые могут потерять свой статус областных центров.
Мы всегда гордились тем, что участвовали в деятельности оппозиции, КОР и “Солидарности”. Но мы не хотели быть ни органом “Солидарности”, ни ее частью. Мы хотели трудиться на благо демократической Польши, а не для очередных боссов, будь они руководителями профсоюза или какой-либо партии. Когда осенью 1990 г. Лех Валенса вместе с Национальным комитетом “Солидарности” запретил нам использовать логотип “Солидарности”, мы приняли это решение с горечью. Сейчас мы думаем об этом спокойнее: профсоюз должен быть профсоюзом, а независимая газета — независимой газетой. Лишь бы профсоюз был разумным, а газета увлекательной и честной.
В первом номере “Газеты Выборчей” говорилось: “Эта газета появилась на свет в результате договоренностей, заключенных во время переговоров правительства и “Солидарности” за круглым столом, но мы будем издавать и редактировать ее сами, сами будем нести ответственность за газету. Мы связаны с “Солидарностью”, но намерены представлять взгляды и мнения всего общества, самых различных противоборствующих сторон”.
Удалось ли нам сдержать слово? Об этом – судить сотням тысяч наших читателей.
Мы верим, что политическая и финансовая независимость нашей газеты является необходимым условием ее объективности. Мы достигали этой независимости в течение десяти лет, и за это время нас и хвалили, и ругали. Юбилей стал прекрасным поводом поблагодарить и наших критиков, и наших друзей.
Почти два века в глазах всего мира поляки символизировали мученичество и мужество, но Польшу называли “больным человеком Европы”, о польской экономике с презрением говорили как о “die polnische Wirtschaft”. Сегодня мир видит не только польский героизм, но и мудрость польской политики, успех польской экономики.
Сегодня нет нужды сострадать разгромленной Польше, сегодня можно завидовать польской победе, восхищаться ею, уважать ее. Но это и подходящее время для того, чтобы напомнить себе о проигравших: о безработных и бездомных, об обнищавших и отчаявшихся, о тех, кто вместо участия в выборах бастует и перегораживает дороги из-за неуверенности в завтрашнем дне. Эти люди тоже неотъемлемая часть Польши и польскости. Их судьба должна быть предметом общей заботы. Мы полагаем, что сегодня польский патриотизм измеряется в огромной степени отношениям к этим людям.
Так чем же для “Газеты Выборчей” является сегодня патриотизм?
Мы с неприязнью наблюдали, как члены “Солидарности” требовали материальной компенсации за годы, проведенные в тюрьме, как другие люди требовали компенсации за месяцы, которые они детьми провели в концентрационных лагерях. И те, и другие имели право на эту компенсацию, но мы считали, что патриотизм заключается в том, чтобы не использовать все наши права, чтобы передать свободной Польше то, что нам задолжал коммунизм.
Таков наш главный инстинкт: требовать правды и исправления ошибок и в то же время не мстить, отказаться от привилегий героям антикоммунистического фронта. Наш патриотизм — не палка для инакомыслящих, не шантаж патриотическими речами. Сейчас необходимо совместно искать пути к общему благу.
Наш патриотизм против того, чтобы какая-либо политическая партия, посткоммунистическая или постантикоммунистическая, неважно, подчинила себе государство.
Наш патриотизм твердо убежден, что Польша есть общая отчизна всех своих граждан. Только народ — то есть все граждане республики — является источником власти. Любая правящая группа, которая основывает свое право на руководство страной былыми заслугами, сколь бы велики они ни были, находится на пути к диктатуре. Наш патриотизм состоит в сопротивлении диктатуре.
Наш патриотизм — это и наша память. Мы стараемся помнить, что в прошлом Польшу погубила не только иностранная агрессия, но и собственные склоки, своекорыстие, неспособность к компромиссу. Символом этих пороков было право liberum veto. Это право воспевали как высшее проявление свободы, а оно было источником разложения и причиной падения Польского государства.
Мы счастливы, что самое счастливое десятилетие польской истории последних трех веков в то же время оказалось самым счастливым десятилетием нашей жизни. “Газета Выборча” — это не только наш вклад в это десятилетие, это заслуга всей демократической и независимой Польши.