(Письмо В.Ф. Ходасевича А.Б. Каменеву)
Опубликовано в журнале Континент, номер 99, 1999
Ремесло вождей поневоле располагает к собирательству. В их личных архивах постепенно скапливаются бумаги входящие и копии исходящих, обрывки частной переписки и полуофициальная корреспонденция, слезные прошения и почтительные ходатайства, осмотрительные ябеды и безоглядные доносы. Вождям не нужно охотиться за своей добычей в антикварных лавках или букинистических магазинах, подобно коллекционерам-любителям. Уникальные трофеи они получают преимущественно из канцелярии, методично преобразующей эпистолярный жанр в документальный.
В тяжкие годы военного коммунизма несомненное влечение к собирательству проявил Л.Б. Каменев — партийный литератор и давний ленинский сподвижник, безуспешно пререкавшийся с вождем мирового пролетариата на протяжении всего 1917 года. Избранный председателем ВЦИК 27 октября 1917 года, он продержался на этом посту всего неделю и подал в отставку в знак несогласия с “линией ЦК”. В феврале 1918 года Ленин отрядил своего честолюбивого, но порой несговорчивого соратника поджигать революцию в Западной Европе, и уже в марте Каменев очутился в финской тюрьме, откуда его, слегка похудевшего и присмиревшего, удалось вытащить лишь в августе. По приезде в столицу он быстро откормился и заступил на место председателя Московского Совета.
Этот, склонный к полноте, низкорослый сангвиник произвел поначалу благоприятное впечатление на вымирающую интеллигенцию. Ей импонировало его поведение после октябрьского переворота. В нем очень хотели видеть собрата-литератора, чуть ли не либерала, почему-то затесавшегося в компанию к лживым фанатикам и недалеким радикалам, на худой конец необычного сановника, способного на маленькие компромиссы в большой внутренней политике. От легковерия, но чаще все-таки от безысходности, представители так называемых творческих профессий обращались к нему за поддержкой и защитой, и кому-то он действительно помогал.
Реноме заступника он утратил в 1921 году, когда в качестве председателя Всероссийского комитета помощи голодающим (“Помгола” или, по знаменитому ленинскому определению, “Прокукиша”) сыграл фактически роль провокатора. Но в предшествующие годы многим чудилось, будто Каменев обладает какими-то, пусть хотя бы зачаточными, представлениями о порядочности. Никто ведь не знал, что еще в 1910 году, в разгар эмигрантских склок, Троцкий обнаружил в его характере “несравненный цинизм” и “нравственную распущенность худшего пошиба” 1 . Впрочем, Ленин ценил Каменева не только за эти качества.
На удочку репутации председателя Московского Совета попадались прежде всего артисты и писатели. Однажды к нему апеллировал и проницательный В.Ф. Ходасевич — человек тонкого, точного и едкого ума, давно привыкший обходиться без иллюзий и не обученный сервильному приспособлению. В минуту, близкую к отчаянию, “грубой жизнью оглушенный, нестерпимо уязвленный”, он адресовал Каменеву письмо с просьбой о содействии2.
3 июля 1919 Многоуважаемый Лев Борисович, 15 лет, проведенных в шкуре российского стихотворца, т.е. 15 лет каторжного труда, эксплуатации и попыток урвать в месяц полдня для действительного творчества, а не литературной поденщины, принесли мне в результате сырой полуподвал на окраине города, обставленный мебелью с толкучего рынка, туберкулез позвоночника и непрестанную томительную тревогу только об одном: смогу ли я завтра работать? При всем том, я считал себя “устроенным”.
Минувшую зиму провел я в валенках, под шубой, сбившись с семьей в одну комнату, отопляемую самоварами и теснотой. Мечтал о лете, как времени для работы. Оно настало, и преодолевая всякие препятствия: полуголодную жизнь, двухнедельную испанку, отсутствие света, дальние расстояния, хлопоты с мобилизацией (я дважды получил освобождение, как незаменимый работник, и пять раз белый билет по болезни, а 11 июля буду проделывать всё это еще по разу), — словом, борясь со всеми затруднениями, я было принялся за работу. Но теперь — новая беда.
Живу я с женой, пасынком 12 лет и прислугой (жена служит). Но горе в том, что эти четыре человека (включая меня) размещены в клетушках, из которых ни в одной не поставить двух кроватей. Но их целых шесть, что на бумаге делает меня прямо-таки буржуем. Поэтому, несмотря на подвал, жилищный отдел Хамовнического Совдепа решил меня “уплотнить”, поселив ко мне других жильцов из этого же дома. Это значит, что пока тепло и можно пользоваться всей квартирой, я, нервничая и слушая за перегородкой идиотские обывательские разговоры о муке, дороговизне, “кооперации” и т.д., вновь буду лишен возможности работать, а с наступлением холодов, когда едва ли не всем, с новыми жильцами вместе, придется перебраться в две, а то и в одну комнату, — настанет для меня жизнь вовсе невыносимая. Даже служба моя требует домашней работы, т.е. тишины, которой я не смогу добиться от чужих людей. Отнять у меня тишину в доме — то же, что лишить столяра верстака, рабочего выгнать с фабрики. Это понял даже тот мальчик, который приходил ко мне из жилищного подотдела. Он видел мою квартиру. Но этого не поняло его начальство, заочно решившее меня уплотнить, несмотря на предоставленную копию Вашего письма (№ 3174). Исполнило ли оно то, что сказано в письме, запросило ли Вас? Я уверен, что нет.
Простите, что беспокою Вас. Мне совестно это делать, зная, как Вы заняты. Но я всё же надеюсь, что, зная писательское житье не понаслышке, Вы захотите что-нибудь сделать для меня и моей семьи, для избавления нас от этого бедствия. Я не преувеличиваю. Ольга Давидовна3 зимой не раз спрашивала, “не нужно ли мне что-нибудь”. Я благодарил, говоря, что у меня всё есть. Но вот теперь истинная беда: я лишусь возможности работать. Это ужасно и морально, и материально.
Домовой Комитет предупредил меня, что сегодня я получу бумагу о вселении. Я потому-то и бью тревогу. Потом будет труднее освобождаться от людей, уже вселившихся в квартиру.
Еще раз — простите.
Уважающий Вас Владислав Ходасевич.
Мой адрес; Плющиха, 7-й Ростовский пер., д. 11, кв. 24,
тел. 4-53-91. Район — Хамовнический4 .
Надо полагать, что Каменев посодействовал. Весь следующий год семья поэта прожила без подселенцев. Как прошла зима 1919—1920 годов Ходасевич описал в автобиографии: “В полуподвальном этаже нетопленного дома, в одной комнате, нагреваемой при помощи окна, пробитого в кухню, а не в Европу. Трое в одной маленькой комнате, градусов пять тепла (роскошь по тем временам). За стеной в кухне на плите спит прислуга. С Рождества, однако, пришлось с ней расстаться: не по карману. Колол дрова, таскал воду, пек лепешки, топил плиту мокрыми поленьями. Питались щами, нелегально купленной пшенной кашей (иногда с маслом), махоркой, чаем с сахарином. Мы с женой в это же время служили в Книжной Палате Московского Совета: я — заведующим, жена — секретарем” 5 .
К весне 1920 года Ходасевич свалился и покрылся фурункулами, к осени немного оклемался. С юности хрупкий, а после тяжелой травмы позвоночника в 1915 году и присоединившегося туберкулеза просто истощенный, теперь, после трехлетней нужды и недоедания, он выглядел совершенно изможденным. Несмотря на немощность и хроническую боль в позвоночнике, медицинская комиссия сочла его пригодным к строевой службе. На этот раз его спасло вмешательство Горького. После нового освидетельствования Ходасевичу в очередной раз вручили белый билет. В ноябре 1920 года он переехал в Петроград, а в 1922 году эмигрировал.
Виктор ТОПОЛЯНСКИЙ — родился в 1938 году в Москве. Окончил 2-й Московский медицинский институт им. Пирогова. Доцент Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова. Автор нескольких монографий и ряда статей в области медицины, книги “Вожди в законе” (1996); выступает как публицист в периодических изданиях. Живет в Москве.
1
Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории(РЦХИДНИ), ф. 323, он. 2, д. 156, лл. 84-85.
2
РЦХИДНИ, ф. 323, оп. 2, д. 164, лл. 65, 65 об. Подлинник.3
Одьга Давыдовна — жена Каменева и сестра Троцкого, с 1918 по 1920 годывозглавляла Театральный отдел (ТЕО) Наркомата просвещения.
4
Старый четырехэтажный дом №11 по 7-му Ростовскому переулку, примечательный лишь своей заурядностью в прошлом и неухоженностью в настоящем,
пока еще стоит на отшибе, за современными зданиями, на высоком берегу
Москвы-реки.
5
Ходасевич В. Колеблемый треножник: Избранное. М., 1991. С. 617.