Опубликовано в журнале Континент, номер 102, 1999
Подражание великому поэту было неотъемлемой частью вхождения в поэзию и своеобразным обрядом, крещением фактически всех молодых поэтов во второй поло-вине ХIХ века. Использование готовых пушкинских поэтических формул, структур, мотивов воспринималось как доказательство поэтических способностей и вкуса; подражание пушкинскому стилю гарантировало успех молодым поэтам в глазах основной массы читателей; в период господства нигилистической критики в 60-е годыто есть в период гонений на Пушкина, откровенное подражание поэту было своеоб-разной эстетической оппозицией… Говоря о подражаниях, конечно же, я имею в виду не прямые цитаты и реминисценции, а общий стиль, ритмический рисунок, поэтичес-кие клише и формулировки. Примеров откровенных подражаний Пушкину немало, ограничимся лишь тремя поэмами, написанными в 40-е, 70-е и 90-е годы, — чтоб продемонстрировать стабильность этого явления на протяжении более полувека.
В 1845 году Ап. Григорьев написал рассказ в стихах «Встреча». Герой рассказа, Сергей Петрович Моровой, на маскараде встречается с женщиной, несколько лет назад им совращенной и отвергнутой, а теперь неожиданно ставшей желанной и любимой. Рассказ по структуре напоминает восьмую главу «Евгения Онегина», но идейно переосмысленную, с усиленной проблематикой.
Григорьев переиначил онегинскую строфу, а именно удлинил ее на четыре строчки
и поменял структуру
рифмовки, при этом сохранив конечную характерную заключи-тельную пуанту и разговорность,
непринужденность интонации. Что же касается
текстовых и
тематических совпадений, то ими пестрит каждая страница.
Ап. Григорьев А.С. Пушкин
Театр кончается: лакеи, Еще амуры, черти, змеи,
Толчками все разбужены, На сцене скачут и шумят;
Ленивы, вялы и сонны, Еще усталые лакеи
Ругая барские затеи, На шубах у подъезда спят;
Тихонько в двери лож глядят …
И карт засаленных колоды И кучера, вокруг огней,
В ливреи прячут... Переходы Бранят господ и бьют в ладони, -
И лестницы уже кипят ...Партер и кресла - всё кипит...
Толпой, бегущею заране
Ко входу выбраться, - она
Уж насладилася сполна
И только щупает в кармане,
Еще ль футляр покамест цел
Или сосед его поддел?
Главный герой представляется читателю следующим образом:
Ап. Григорьев А.С. Пушкин Кто он? - вы спросите, читатель, - Онегин, добрый мой приятель, Кто он? - Во-первых, мой герой, Родился на брегах Невы, Потом - хороший мой приятель, Где, может быть, родились вы Сергей Петрович Моровой. Или блистали, мой читатель...
Сергей Петрович, конечно же, мучается хандрой, и «в искусстве дивном обольщенья / С ним не сравняется никто» («наука страсти нежной»). Не остались без внимания и «ножки»: «И кончик ножки из-под платья — / Из общих дамских ног изъятые».
Молодой поэт (Григорьеву тогда было 23 года), по примеру Пушкина, смело вмешивается в ход повествования. «Была пора — и я когда-то / Любил безумно маскарад..> («Во дни веселий и желаний / Я был от балов без ума…»), и далее новая строфа начинается: «Но я увлекся… О герое / Я позабыл моем…» (ср. у Пушкина:«Что ж мой Евгений?..»).
В конце 60-х — начале 70-х годов один из самых оригинальных поэтов второй половины ХIХ века Константин Случевский, вступая на поэтическое поприще, также не удержался от подражания Пушкину. После безжалостной критики первых его стихотворений в «Современнике» в 1860 году, когда молодого поэта обвинили в «неумении писать стихи», для Случевского было особенно важно доказать, что он может писать «как Пушкин». Поэма «Три женщины» стилистически и ритмически также напоминает «Евгения Онегина». Тот же размер, небольшие изменения в рифмовке в строфах, количество строк при этом постоянно варьируется, но при обязательном сохранении заключительных рифмующихся двух строк, коды. Случевский пишет пародию на романтическую поэму, и ироническая интонация Пушкина становится важным сти-листическим приемом.
Господь счастливца не обидел: Он был красив; здоров всегда. Он в жизни светской больше видел, Чем видят все в его года. Богат, экзамены осилив, Он начал счастливо служить; На Новый год, коней замылив, Мог полстолицы посетить. Бесхарактерность, бестипичность, Совсем обыденная личность, Неглуп, но спесью одержим, Вот был он юношей каким.
В 1890 году 25-летний Дмитрий Мережковский публикует повесть в стихах «Вера». Мережковский пытался выразить свои взгляды на любовь, веру, личность, а также современную литературу, философию и общественную жизнь. Поэма Пушкина «Ев-гений Онегин» для поэтов последующих десятилетий служила готовой идеальной моделью при создании широкой панорамы современного общества и авторских социальных, политических, философских и литературных взглядов. И вполне естест-венно, что за основу своей повести в стихах молодой Мережковский взял «Евгения Онегина». Он переписал первые две главы, «осовременил» своих героев и изложил свои собственные мысли в виде лирических отступлений. Некоторые строфы Мережков-ский, как часто бывало у Пушкина, заканчивает им придуманными афоризмами.
Начинается поэма сетованиями на современное состояние поэзии: пишут все кому не лень, да к тому же об одном и том же («страдают, плачут, мир клянут»): «Повсюду жалобы: "искусство пало" / Поэтов тьма, — поэзии не стало».
Затем он обращается к Пушкину, этим как бы оправдывая все дальнейшие аллюзии, цитаты и подражания пушкинским текстам:
В тебе, о Пушкин, счастье и покой; Ты примиряешь с жизнью, утоляя Нам жажду сердца вечной красотой. Не как вино, а как вода живая, Не как духи, как аромат лесов - Святая прелесть пушкинских стихов.
Герой Мережковского, «дитя больное северного края», конечно же, страдает хандрой, одинок и не удовлетворен жизнью. В университете он подружился с молодым человеком по фамилии Климов: «Они вполне сошлись, как два контраста, / Что в дружбе и любви бывает часто. (Ср. «Они сошлись.Волна и камень, / Стихи и проза, лед и пламень…».)Мережковский характеризует своих героев и их взгляды через перечисление читаемых ими книг («Исповедь» Толстого, «Власть тьмы» Успенского, труды Шопенгауэра и пр.). Текст поэмы так же, как и текст «Евгения Онегина», наполнен аллюзиями и отсылками к популярным современным писателям, поэтам, философам, литературным героям. Например, там, где у Пушкина упомянуты лорд Байрон, Гёте или Шиллер, Мережковский вспоминает Минского: «Не понимал Сережа в этот миг… /Что свой красивый, мрачный идеал/ Он у поэта Минского украл». Мережковский сохраняет стиль непринужденного, не связанного рамками традицион-ных жанровых ограничений, спонтанного рассказа. Так, уже довольно подробно описав своего героя, Мережковский продолжает: «Забелин… (но героя моего /Я позабыл представить вам, читатель: /Забелиным я буду звать его)». Он подражает Пушкину во всем, даже не забывая извиняться перед читательницами: «Прошу у всех читательниц прощенья /За бедного героя моего. /Но истина дороже мне всего». Ну, а героиня, которую прельщает исключительно внутренняя сила героя, а не его внешность, конечно же, неординарная натура, ибо она совсем не похожа на других провинциальных барышень:
Поклонники, интриги, сплетен шум — Ей чуждо всё в глуши провинциальной. Как лилия порой грустит одна Среди болот, чиста и холодна.
Надо сказать, что Мережковский впоследствии не включил эту поэму ни в одно собрание своих произведений.
Все три поэта, Ап. Григорьев, К. Случевскийи Д. Мережковский, в зрелом творчестве владевшие своим собственным голосом и даже проложившие новые пути в поэзии, начинали с подражания Пушкину. Поэзия Пушкина, и в частности его поэмы, во второй половине ХГХ века воспринимались как недостижимый идеал, подражание которому не только не зазорно, а даже похвально. Отношение начинающих поэтов второй половины века к наследию Пушкина напоминает отношение переписчиков к сакральным текстам в древнерусской литературе. Переписчики стремились к наибольшей близости к ориги-налу, но при этом часто выступали в роли соавторов, «они изменяли идейную направ-ленность переписываемого произведения, характер его стиля, сокращали или распространяли текст в соответствии со вкусами, запросами своего времени1.
Однако одновременно с такими восторженно-ученическими подражаниями во второй половине ХГХ века появляется и несколько поэм, предствляющих собою более сложное сочетание тех художественных средств, мотивов и тем, которые оставил в наследство Пушкин, Например, события «Станционного смотрителя» стали сюжетной основой сразу нескольких поэм.
Первая принадлежит Ап. Майкову и называется «Машенька»; написана она была в 1846 году и опубликована в некрасовском «Петербургском сборнике». В те годы Майков разделял взгляды Белинского и активно участвовал в попытках поэтов «нату-ральной школы» создать свою новую поэму. «Машенька» — наиболее удачный опыт Майкова. Он следует призывам Белинского и обращается к современным темам, здесь есть всё — и нравственное превосходство маленького человека над бессердечием раз-вращенного дворянства, и гуманистическая направленность, и реалистическое отра-жение быта, и психологизм. Белинский писал: «Сюжет даже не нов. Но в художест-венном произведении дело не в сюжете, а в характерах, красках и тенях рассказа2. А сюжет действительно не нов, то, что он перекликается со «Станционным смотрите-лем», отмечали впоследствии почти все исследователи творчества Майкова.
Единственной отрадой в жизни главного героя поэмы, одинокого мелкого чиновника Василия Тихоновича Крупы, является молоденькая дочь Маша. Машу соблазняет и тайно увозит гусар Клавдий Старик-отец заболевает от горя, а встретив нечаянно дочь с гусаром на прогулке, он всердцах публично проклинает ее. Через некоторое время обманутая Маша с мольбой о прощении возвращается к отцу, и он со слезами радости не только прощает ее, но и просит сам у нее прощения. Словом, Майков полностью реализовал сюжет о блудном сыне, изображенном на картинках в доме Самсона Вырина. Для осуществления задач натуральной школы сюжет «Станционного смотрителя» подходил как нельзя лучше. И Майков переписывает его пушкинскими стихами.
Лаконичная, точная и кажущаяся
слишком простой проза Пушкина воспринималась
современниками как
творческая неудача поэта3. Белинский утверждал, что кровь пылкого
юноши не закипит от
прочтения «Повестей Белкина». Майков в поэтическом пересказе
«сухой» прозы
Пушкина драматизирует действие, вводит диалоги и авторские оценки
событий в лирических
отступлениях, то есть пересказывает сюжет «Станционного
смотрителя» в стиле
«Евгения Онегина» — образца поэтического отражения жизни
общества,
«энциклопедии русской жизни». Поэма начинается с вступления:
Куда как надоел элегий современных Плаксивый тон; то ль дело иногда Послушать старичков-рассказчиков почтенных Про молодости их удалые года...4
Итак, вместо
«плаксивого тона современных элегий» — пушкинский стих и сюжет
его времен. Майков использует простые
короткие предложения, сохраняя легкий
разговорный тон, описывает подробности быта.
Представляя своих героев, он вполне
использует пушкинские приемы.
Например, завершает описание Машиной внешности
выражением своего личного мнения или,
представляя Клавдия, посвящает несколько
первых строк его имени (ср. отступление по поводу имени «Татьяна» у Пушкина):
Майков Пушкин Как описать вам Машу беспристрастно? Глаза как небо голубые, В ее чертах особенности нет, Улыбка, локоны льняные, Хотя черты так тонки и прекрасны, Движенья, голос, легкий стан - Заманчив щек прозрачный, смуглый цвет, Всё в Ольге... но любой роман Коса густая, взор живой и ясный... Возьмите, и найдете, верно, Но не люблю я дев ее поры: Ее портрет: он очень мил; Они - алмаз без грани, без игры... Я прежде сам его любил, Но надоел он мне безмерно.
Приятель Клавдия успокаивает брошенную Машу словами Онегина, читающего лекцию Татьяне:
Майков Пушкин Мария, верьте мне, Напрасны ваши совершенства: Ни ваших слез, ни мыслей он не стоит... Их вовсе не достоин я... Я очень рад, что он избавил вас От объяснений, - это труд напрасный. Начнете плакать: ваши слезы Вы стали бы тут плакать, он курить... Не тронут сердца моего... Послушайте, вы будете любима... Полюбите вы снова…
Вторая поэма на ту же тему, точнее первая глава незаконченного романа в стихах «Отпетая», написанная Ал. Григорьевым в 1847 году. Григорьев в то время относился отрицательно к «натуральной школе»5.
Судя по первой главе стихотворного романа Григорьева, поэт интерпретирует тему блудной дочери как протест против мещанства, вечной середины, посредственности; личность трактуется в традициях романтизма как страсть, порыв, попытка вырваться из заданности социальной Среды. Поэтому в его поэме пушкинский сюжет усложнен мотивами лермонтовского «Демона». К побегу с любовником из родительского дома героиня была морально давно готова. Причиной ее гибели были не только Среда, так называемые социальные обстоятельства и подлость соблазнителя, но и демоническое начало, пробудившееся в ее душе. Так как поэма не была закончена, можно говорить лишь о некоторых тематических параллелях со «Станционным смотрителем». Что же касается стиля и средств художественной выразительности, то достаточно прочитать несколько страниц, чтобы убедиться в том, что «Отпетая» также написана как подражание «Евгению Онегину». Но так же как и для многих других поэтов, это подражание осознанное, намеренное и должно быть узнаваемо, поэтому Григорьев постоянно исполь-зует прямые цитаты из Пушкина и напоминает читателю о «певце с младенческой душою, с божественною речью на устах, с разумной думой мужеской в очах». Григорьев вводит в повествование распространенные лирические отступления, в которых рассуждает о литературных вкусах, о поэзии, о героях, о современных нравах; стремится сохранить легкость, спонтанность и непринужденность поэтического повествования Пушкина, и это ему удается, так как он открыто использует готовые пушкинские формулы и приемы.
Таким образом, модель поэмы, предложенная Пушкиным в «Евгении Онегине», была очень популярной среди поэтов, считающих себя его последователями. Экспрессивность и эллиптичность живой разговорной речи, легкая ироничность и афористичность стали неотъемлемой частью стиля. Но и другие произведения Пушкина служили образцом для подражания и материалом для различных вариаций, сочетаний и комбинаций.
В 1881 году А.А. Голенищев-Кутузов пишет новый вариант поэтического пересказа сюжета «Станционного смотрителя» — поэму «Дед простил». Вл. Соловьев, высоко отозвавшийся об этой поэме, писал о Голенищеве-Кутузове, что «более чем у кого-либо, в его стихе слышится пушкинское веяние; рамки трех главных его произведений (поэмы «Старые речи», «Дед простил» и «Рассвет») не выходят из пределов той «деревни, где скучал Евгений»6. Но по всей видимости, речь должна идти не просто о неуловимых «веяниях», а о том, что основой сюжетной завязки, психологического конфликта и поэтического выражения служили два конкретных произведения Пуш-кина, в частности, «Сганциснный смотритель» и поэма «Полтава».
Голенищев-Кутузов Пушкин Не весел что-то старый князь: Мазепа мрачен. Ум его Его тревожат злые думы. Смущен жестокими мечтами. Глубоко в кресло погрузясь, Мария нежными очами Молчит он, мрачный и угрюмый. Глядит на старца своего. Пред ним молоденькая дочь Она, обняв его колени, Сидит и книгу вслух читает; Слова любви ему твердит... Огонь в камине догорает; А на дворе метель и ночь... 8
Итак, у Голенищева-Кутузова герой поэмы, старый князь, переживая измену ветреной жены, уединился с дочерью в своем имении. Неожиданно в их тихую спокойную жизнь врывается молодой красавец, который, между прочим, еще и богатый, честный и искренне любит его дочь. На просьбу о согласии на брак ревнивый деспот-отец заявил: «Нет, свадьбе этой не бывать, / Пока я жив!..». Дочь бежит тайно с любовником, венчается и пишет покаянное письмо отцу. А тот за это время умер, не то от простуды во время погони, не то от горя. Его тень преследует молодую женщину; чувство вины лишает ее покоя и счастья. Через три года после рождения сына, устав от страданий, она загадала, что если вымолит грозу в период страшной засухи, значит, отец ее простил. Так и произошло, только первый же удар молнии убил
бедную женщину.
Таким образом, сюжет повести Пушкина «Станционный смотритель» интерпрети-руется Голенищевым-Кутузовым в ином поэтическом ключе, который также заимст-вуется у Пушкина. Легкость и ироничность «Евгения Онегина» заменяется трагедийностью «Полтавы». Романтический конфликт Григорьева или социальный конфликт Майкова заменяется на классицистический конфликт между долгом дочери и чувством женщины. У Пушкина Мазепа требует от Марии сделать выбор между отцом и им: «Скажи, отец или супруг / Тебе дороже?». Молодой любовник у Голенищева-Кутузова также предлагает героине сделать свой выбор: «Должна между отцом и мной / Ты выбор сделать неизбежно…». Она этот выбор сделала и была проклята отцом. Того же боялась и пушкинская Мария: «Какая страшная мечта! — говорит Мария Пушкина. — Моим отцом я проклята…». Обеих женщин судьба-рок
— жестоко покарала за это.
Голенищев-Кутузов нашел точки соприкосновения двух столь различных пушкин-ских произведений, как «Полтава* и «Станционный смотритель», в конфликте между эгоизмом отца и стремлением дочери к личному счастью и, добавив неоромантического мистицизма, написал поэму, синтезирующую пушкинские произведения.
* * *
Итак, почему же так настойчиво на протяжении полувека последователи Пушкина стремились переписать его прозу его же стихами? Возможно такое объяснение, что к прозе Пушкина сохранялось предвзятое отношение как среди читателей и критиков, так и среди поэтов. И пересказ повести Белкина в стихах, возможно, виделся как литературный прогресс, движение вперед (своеобразное «улучшение Пушкина»). Вто-рое объяснение связано с общим упадком престижа поэзии во второй половине ХГХ века, и даже гонениями на пушкинскую музу в 60-е годы. Постоянное обращение к пушкинским темам, использование в различных сочетаниях его многообразного поэтического наследии было попыткой восстановить неразрывность поэтической традиции. Гений Пушкина-поэта не отрицался никем, но необходимо было доказать преемственность его творчества во всем объеме, включая прозу. Сюжет «Станционного смотрителя» своей универсальностью был более удобен для современной адаптации.
Пушкин предложил потомкам такое количество самых разнообразных стилей, форм, поэтических приемов и моделей, что, варьируя их, синтезируя и расчленяя, поэтам последующих поколений этого материала вполне хватило до конца ХIХ века.
1Кусков ВЛ. История древнерусской литературы. М., Высшая школа, 1989. С. 6—7. 12Белинский BS. Собрание сочинений в 9 томах. М., 1979. Т. IХ. С. 572.
3 Ник. Полевой называл «Повести Белкина» «фарсами,
затянутыми в корсет просто-
ты без всякого милосердия» (Лежнев
А. Проза Пушкина. М., Худ. лит., 1966. С. 21);
Белинский считал повести сказками и
побасенками, а не художественными создания-
ми: «Вот передо мною лежат «Повести
Белкина», изданные Пушкиным; неужели
Пушкиным же и написанные?» (цит. по: Лужановский
А.В. Рассказ в русской литера-
туре 1820—1850-х годов. Становление жанра. Иваново, Ивановский гос. университет, 1996. С. 75).
4 Здесь и далее цит. по: Майков А. Стихотворения. Поэмы. М., Правда, 1987. С. 385-421.
5 В
частности, он расходился и со взглядами Белинского на Пушкина. Белинский в
то время воспринимал Пушкина только
как великого поэта, он считал Пушкина
образцом поэтов, а цель поэзии, по его мнению, была не изображение социальных
обстоятельств жизни, что являлось
функцией прозы, а выражение «дум века». Воспри-
ятие Григорьева было шире, он видел в Пушкине «прежде
всего художника», а
художник — это «великая, наполовину
сознательная, наполовину бессознательная сила
жизни». Не только в поэзии, но и в
целом в творчестве Пушкина Григорьев находил
вечную «народную сущность», а идеалом ее проявления ему казался образ Белкина
{Дорофеев В., Черемин
Г. А.С. Пушкин в русской критике.
Сборник статей. М., Худ.
лит., 1953. С. 29).
6 Соловье Вл. Буддийское настроение в поэзии. В кн.; Соловьев Вл. Стихотворения.
Эстетика. Литературная критика. М., Книга, 1990. С. 233.
7 стати, даже то, что Соловьев
считал достижением лирического таланта самого
Голенищева-Кутузова,
как справедливо заметил Вл. Маркин, уже встречалось у Пуш-
кина. А именно, безымянность
персонажей в «Дед простил», которая, по мнению Соловьева, служит признаком лиричности в отличие
от эпичности, можно найти у Пушкина, например, в «Кавказском пленнике» (Маркин Вл. О свободе
в поэзии. Пб., изд. Чернышева, 1994. С.
56).
8 Голенищев-Кутузов А. Сочинения. СПб., изд. Суворина,1914 Т.2.