Опубликовано в журнале Континент, номер 102, 1999
То-то веселье зато с горки за камнем бежать!
обвивались вьюнки по лучам…
Неспокойный самец человека
с горстью света рычит по ночам.
(Он зовет себя Ангелом Ада.
Веет с поля ночная прохлада).
Где-то близко, но где его стая?
Ищет он, не находит никак,
между ног свой большой ощущая
мотоцикл, прободающий мрак.
To Columbo
Научи меня жить напоследок, я сам научиться не мог.
Научи, как стать меньше себя, в тугой уплотнившись клубок,
как стать больше себя, растянувшись за полковра.
Мяумуары читаю твои, мемурра
о презрении к тварям, живущим посредством пера,
но приемлемым на зубок.
Прогуляйся по клавишам, полосатый хвостище таща,
ибо лучше всего, что пишу я, твое шшшшшшщщщщщщ.
Ляг на книгу мою — не последует брысь:
ты лиричней, чем Анна, Марина, Велимир, Иосиф, Борис.
Что у них на бумаге — у тебя на роду.
Спой мне песню свою с головой Мандельштама во рту.
Больше нет у меня ничего, чтобы страх превозмочь
в час, когда тебя заполночь нет и ощерилась ночь.
Недаром в наш веселый шумный кубрик-
старшина гармонь принес
Дайте рублик —
дрожу, как пес.
Тоска
бьет с носка.
Вчера мне дали два куска
чего не помню. Но не мыло.
Что это было?
Какие-то люди ходят, глядя,
как какой-то бляди подносят на блюде
чью-то голову.
Напрасно девушки о нас гор-
иллка — напиток для горилл.
Так говорил За-
лотые светят огоньки.
Отвесив челюсти, народ глазеет с пляжа:
так вот как добывают маргарит!
Уходит под воду обломок фюзеляжа,
уже он тонет, но еще горит.
Как труп в пустыне
(июнь 1959 года)
Плясали мысли в голове,
а сапоги и галифе,
казалось, шли вприсядку.
Я принимал присягу.
Слова я мямлил не свои.
Я жала мудрыя змеи
желал обресть устами.
Но нет его в уставе.
А белизна с голубизной
не сжаливались надо мной,
не слали Шестикрыла.
Кругом — свиные рыла.
А самый крупный мелкий бес
с оружием наперевес
стоял фланговоправым
под флагом, под кровавым.
И я, взглянув на эту гнусь,
молча поклялся: “НЕ клянусь
служить твоим знаменам,
проклятьем заклеймленным.
НЕ присягаю, Сатана,
тебе служить, иди ты на…
Карай меня, попробуй,
тупой твоею злобой!”.
Как труп, застывший на посту,
безмолвную присягу ту
я принял там, в пустыне,
и верен ей поныне.